Портал «Богослов.Ru» продолжает публиковать воспоминания Никифора Александровича Ильинского, основная часть которых посвящена Вологодской духовной семинарии. Это ценнейший источник сведений о семинарии, о вологодском духовенстве и о вологодском обществе конца XIX — начала XX в.

«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 2

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 3 и 4

Гл[ава ] VI

Л. 116 об.

Приехав по окончании курса домой и поступив на отцовские хлеба, я пока ни о чем не думал. Лето прошло незаметно среди разных развлечений. В нашем селе жил и служил замечательно симпатичный мировой судья Иван Григорьевич Емельянов*. Сам веселого нрава, сравнительно молодой, он любил окружать себя молодежью, любил попеть, потанцевать. Долго по своей застенчивости я не решался войти в дом Ив[ана] Григ[орьевича] в качестве гостя. Но дело устроилось просто. В один из воскресных дней, когда вся наша вознесенская молодежь собралась в доме священника Николая Алексеевича Глушицкого**[1], человека радушного и гостеприимного, в нашу компанию явился мировой судья. Познакомились. «А я вас давно жду к себе, Н[икифор] А[лександрови]ч, пора давно познакомиться. Приходите-ка завтра ко мне

* И. Г. Емельянов из Вятских семинаристов. По выходе из семинарии учился в Технологич[еском] Институте, но курса в нем не кончил. Служил, сначала в Тотьме, секретарем съезда мировых судей, оттуда был назначен на должность мирового судьи в наше село, где пробыл до 1885 г. В этом году на ту же должность был переведен в Вологду. В последнее время в числе других состоял членом Окруж[ного] суда в Череповце. Теперь в отставке и живет в Тотьме. Умер в янв[аре] 1927 г[ода].

** Н. А. Глушицкий, товарищ моего отца по семинарии, которую окончил по 2-му разряду в 1858 г. Умер.

 

Л. 117

вместе с другими, да смотрите — непременно», сказал мне Ив[ан] Гр[игорьеви]ч. Так началось знакомство с этим редким по своим душевным качествам человеком. Нeредко ходили всей компанией к доктору Михаилу Автономовичу Перову*, бывали у местного купца, вознесенского «графа» Михея Яковлевича Казакова**[2]. Об этой личности считаю необходимым сказать несколько слов. Михей Як[овлеви]ч обладал несомненно крепким практическим умом. Он начинал учиться в гимназии, но, кажется, не далее II или III кл[асса]. Любил он читать и литературные новости, любил иногда пофилософствовать, но все его суждения и философствования были до крайности странны, оригинальны и своеобразны. С лицами духовного звания он любил беседовать по вопросам религиозным. Особенно он интересовался вопросами загробной жизни. Он, напр[имер], настойчиво возражал против мучения грешников веществ[енным] огнем, ссылаясь в своих суждениях по этому вопросу на некоторых отцов церкви, не мирился с вечностью мучений и т. д. Когда я уезжал в Вологду на службу, то Казаков

* Доктор М. А. Перов[3] пользовался громадной популярностью и известен был далеко за пределами Никол[ьского] у[езда]. Здравствует и живет в Никольске. Умер в 1935 г.

** М. Я. Казаков, между прочим, в течение 11 лет состоял блюстителем по хозяйств[енной] части в Никол[ьском] Дух[овном] училище.

 

Л. 117 об.

сделал мне наказ, чтобы я обстоятельно изучил вопрос о загробной жизни и при следующем свидании непременно доказал ему правильность или ошибочность его суждений о загробном мздовоздаянии. И, благодаря Казакову, мне пришлось немало почитать по этим вопросам. Споры у нас бывали самые оживленные и продолжались без конца. Был он крайне самолюбив и не чужд некоторого самодурства. Все чиновники, являвшиеся в наше село на службу или приезжавшие по каким-либо делам, прежде всего являлись с визитом к нему. Если кто-л[ибо] из них не делал этого, то Михей Як[овлеви]ч закрывал для такого лица двери своего дома и старался его совершенно игнорировать. Некоторое время он был председателем Никольской земской Управы и долгое время — почетным мировым судьей. По внешности он был представителен, высокого роста и очень тучный. Любил выпить и, выпивши, развертывал свою широкую

 

Л. 118

натуру во всем. Я был свидетелем, когда он бросал серебро и бумажки в толпу собравшихся пред домом, где был брачный пир и где М[ихей] Я[ковлеви]ч был в числе званых гостей.

Сказав о Казакове, как любителе порассуждать на богословские темы, я попутно коснусь другого случая, когда я оказался в неловком, если не сказано более, положении. Однажды после обедни я приглашен был на чашку чая к помянутому выше священнику Глушницкому. Явившись туда, я встретился здесь с неизвестным до сего времени крестьянином, который при моем входе в комнату встал и вежливо поклонился. Хозяин отрекомендовал мне своего гостя. Оказалось, что это был Прокопий Васильев[ич] Плюснин, в то время член Никольской земской управы, из местных крестьян. Завязался разговор. Говорили о многом. Мимо дома священника в это время прошел пьяный крестьянин. Плюснин поднял речь о народном пьянстве и вдруг совершенно неожиданно обратился ко мне с искусительным вопросом, не помню ли я случая

 

Л. 118 об.

из Библии, когда вином напоили слонов и по какому поводу?

«Мне что-то память стала изменять, и я сейчас не могу припомнить, где об этом говорили», — как бы в извинение себе сказал Плюснин.

Я немало смутился и с недоумением смотрел на своего искусителя. О таком событии я не имел никакого понятия и удивился, что такой случай действительно был. «Может быть, Пл[юсни]н что-ниб[удь] передает не так», — подумал я. Не давая на вопрос П[люсни]на ответа и в то же время не желая сознаться в своем незнании Библии, я спросил П[люсни]на, в какую связь он ставит этот случай с пьянством народа? Не знаю теперь, что он на это сказал, не знаю, понял ли он мой встречный вопрос как маневр уклониться от заданного им вопроса. Прощаясь со мной, Пл[юсни]н сказал, что он многое не понимает в Библии, хотел бы слышать обстоятельное объяснение некоторых текстов, для него непонятных, и выразил желание встречаться со мной почаще. «Вы ведь только что кончили курс, память у вас свежая, не то, что у нас, стариков, и я надеюсь, что вы пособите мне

 

Л. 119

разобраться в некоторых, трудных для моего понимания вопросах. «Вот он какой, — сказал о. Николай, когда Плюснин скрылся за дверью, — всегда старается задавать ехидные вопросы и на чем-ниб[удь] подловить». К этому он добавил, что Плюснин особенно начитан в святоотеческой литературе и любит также задавать вопросы из этой области.

По приходе домой, я взял Библию и стал искать в ней то место, где говорилось о пьяных слонах*[4]. Нашел я рассказ об этом событии не скоро, но прочитал о нем с большим интересом, как о событии для меня совершенно новом и неслыханном. После сего я решился прочитать почти весь Ветхий Завет при этом особенное внимание обратить на книги неканонические, о которых в семинарии нам давали только общие понятия. Из церков[ной] библиотеки я достал полное толкование Евангелия Михаила[5] и Четьи-минеи. Обложившись всем этим научным багажом, я с таким усердием предался чтению Библии и Четьих-миней, что как будто готовился к срочному экзамену. Время для занятий

 

Л. 119 об.

было подходящее. Наступала осень с ее дождями и непролазной грязью*. В селе после летнего оживления наступила тишина, и не было охоты ходить куда бы то ни было. К Михайлову дню (8 ноября) я почти справился со своей задачей: прочитал почти весь В[етхий] Завет, много из Четьих-миней. В Михайлов день, придельный праздник нашего храма, я произносил проповедь своего произведения, а после службы получил совершенно неожиданное приглашение на свадьбу к Прок[опию] Вас[ильевичу] Плюснину, моему искусителю и совопроснику. Я с удовольствием принял это приглашение, тем более что весь причт ехал туда, кроме старшего священника. Венчание состоялось часа в 3 дня, а в 5 часов свадебные пары с оглушительными колокольцами несли нас по только что установившемуся первопутку в деревню, где жил Плюснин. Не стану описывать самого свадебного пира, хотя обряды, которые мне пришлось наблюдать, заслуживали бы того, чтобы их описать. На свадебном столе было обилие всего, что доступно было богатому крестьянину. Гостеприимство

* Дожди начались с 3 октября.

 

Л. 120

хозяев не знало границ. Я смотрел на хозяев и думал, когда он сядет на своего любимого конька и начнет свои речи «от писания». Дожидаться пришлось недолго. Плюснин, по обыкновению, начал свою речь не прямо и задал вопрос, как будто ни к кому лично не относящийся. На этот раз я не ударил лицом в грязь. Я буквально засыпал Плюснина вопросами, из которых лишь по некоторым он дал верные ответы. После этой гостьбы, продолжавшейся два дня, Плюснин составил обо мне мнение как о знатоке Библии.

Весь сентябрь 1884 г. был удивительно теплый и сухой. Около 20 сентября многие еще купались. Помнится, только с 3 октября пошли дожди, и погода резко изменилась. 17 сентября в нашем селе были две именинницы — дочь старшего священника Вера Ильинична Попова* и сестра мирового судьи Надежда Григорьевна Емельянова**. Вечер предполагалось провести у второй именинницы. Было около двух часов дня. Я сидел дома и предвкушал вечернее удовольствие. Но… Впрочем, расскажу по порядку. К нам неожиданно явился мировой судья и стал звать меня, ссылаясь на пре-

* В замужестве за свящ[енником] Никол[ьского] у[езд]а Алешинцевым[6].

** Была в замужестве за земск[им] начальн[иком] Тотем[ского] у[езда] Славоницким.

 

Л. 120 об.

красную погоду, кататься на лодках, причем сказал, что он сядет в лодку со своей женой, дочкой и женой доктора, а в другой лодке сядут обе именинницы и я. Отказываться было неудобно, но я счел долгом предупредить судью, что править лодкой мне никогда не приходилось и что я опасаюсь, чтобы не случилось какой-нибудь беды. «Помните, мы ведь не в море пускаемся, держитесь ближе к берегу», — и с этими словами он вышел от меня и направился к пруду. После ухода судьи я вышел из дома минут 20 спустя, и, когда подошел к пруду, то лодки, на которой уехал судья, уже не было видно, обе именинницы в ожидании меня стояли на берегу пруда у второй лодки. Извинившись за опоздание, я спустился в лодку и пригласил моих спутниц занять места. Мои первые приемы показали уже, что управлять лодкой я далеко не мастер. Именинниц, так же как и судью, я предупредил, что править лодкой мне никогда не приходилось. Но вот лодка оттолкнута от берега, и мы поплыли. К немалому моему смущению я заметил еще, что лодка вертовата. Двигалась лодка, что называется,

 

Л. 121

черепашьим шагом. Одна из именинниц, Емельянова, барышня очень эксцентричная, стала надо мной подсмеиваться и говорить, что если мы будем двигаться с такой скоростью, то вместо удовольствия получим одно огорчение. В это время я заметил, что под лодку попала доска, замедлившая движение лодки. Огорченный медленным движением лодки, я встал в ней во весь рост и, взяв весло в руки, толкнул им в доску, находившуюся под лодкой. Лодка покачнулась, и я, потеряв равновесие, выпал из лодки, которая вслед за этим перевернулась. Мои оба пассажира оказались в воде. Расстояние до берега было приблизительно 8 сажень. Место, на котором случилась катастрофа, было очень глубокое. У всех нас, конечно, прежде всего явилось чувство самосохранения. Я поплыл к берегу. На мне было летнее пальто, сразу намокшее и затруднившее мне движение к берегу. Сзади меня между тем раздавались душераздирающие крик. Наконец я доплыл до берега. Оглянувшись назад, я увидел, что m-lle Емельянова обхватив лодку, лежала

 

Л. 121 об.

на ней и при этом издавала такие звуки, как будто ее резали, а m-lle Попова плыла к берегу и, видимо, совершенно изнемогала. Необходима была немедленная помощь. Я сбросил с себя пальто и пиджак и сняв сапоги, бросился в воду и поплыл навстречу тонувшей. Боясь, чтобы она не схватилась за меня, я старался оказаться сзади ее и стал выталкивать ее по направлению к берегу. Наконец, мы оказались на берегу. К месту фатальной катастрофы в это время стал сбегаться народ, прибежал и д[окто]р Перов. Общими усилиями лодка, на которой все время лежала Емельянова, была подведена к берегу. Так трагично кончилось наше катанье.

Расставаясь с товарищами, я уговорился с некоторыми из них вести переписку. В конце сентября я получил наконец давно жданное письмо из Сергиева Посада от Н. Н. Глубоковского. Вот это письмо: «Извини, что я долго не писал тебе и по-видимому не исполнил своего обещания. Причина заключается в том, что не знал твоего адреса и только сегодня Прокопий*[7] уведомил меня на счет его.

* Наш товарищ Прок[опий] Мих[айлович] Попов.

 

Л. 122

Начинаю описывать свои похождения. Экзамены начались 17 августа, а результаты их стали известны только 4 сентября. Сначала были два экспромта по философии и нравст[венному] богословию, темы такие: “Если назначение познавательной способности человека есть познание истины и действительности, то как согласить с этим назначением существование в нас фантазии, создающей образы призрачного, а не действительного мира?”. Вопроса, собственно говоря, никто верно не решил, п. ч. не обратили внимания на специальную деятельность фантазии и не отличили ее от воображения в тесном смысле, но баллы вышли до[вольно] хорошие п. ч. профессор хороший человек, да притом он и не следил строго за верностью постановки дела, а смотрел преимущественно на литерат[урную] обработку. По нравств[енному] богословию была такая тема: “Справедливо ли мнение, что можно изменить направление жизни со стороны человека, лишь стоит ему захотеть этого?”. Здесь профессор имел в виду индетерминизм, о чем ни в одной семинарии не читали, да и человек он не совсем хороший, так что было порядочно двоек. В середине экзаменов было сочинение по догматике:

 

Л. 122 об.

“Для чего нам нужно обращаться к ходатайству святых, когда мы имеем Единого Всесильного Ходатая, силою Которого только и они могут подавать нам помощь?”. Эти сочинения профессор расхвалил. Вообще же должен сказать, что здесь мало обращают внимание на правильное или неправильное решение вопроса. Можно писать обо всем вообще и ни о чем в частности, лишь бы было написано гладко и стройно. По церковной истории билеты были только до разделения церквей. Спрашивали просто, достаточно иметь самые общие сведенья и говорить, не стесняясь; и ответ будет готов. На хронологию обращают мало внимания: важно знать действующих лиц и характеристику их. Мне досталось отвечать об Юлиане Отступнике, и я ответил очень хорошо по известной тебе причине*. По языкам знаний особенных не требуют, по латыни, наприм[ер], достаточно склонений и спряжений. По

 

* Когда Г[лубоковс]кий обучался в V кл[ассе], ему пришлось заняться переводом с немец[кого] языка сочинения об Юлиане Отступнике по просьбе своего брата А[лекса]ндра Ник[анорови]ча[8], в то время студента Казан[ской] Акад[емии], избравшего для своей кандид[атской] диссертации тему об Юлиане Отступнике.

 

Л. 123

Св[ященному] писанию трудность заключалась в том, чтоб знать, где находятся известные места, п. ч. профессор спрашивает прямо о каком-либо событии, а студент должен отыскать и объяснить несколько стихов. Подготовки особенной не нужно, важно выучиться понимать славянский текст, п. ч. обыкновенно предлагают такую Библию. Вообще же экзамены здешние гораздо легче наших семинарских; говорю тебе по собственному опыту. На следующий год вместо писания будет, вероятно, догматика? Я думаю, тебе известно, что поступило нас вологодцев только четверо: я — вторым, Ям[влих] Попов до 50-го, а Озерков и Поляков — ниже. Нас с Ямвлихом определили на казенное, Поляков же надеется получить пособие из Правления семинарии. Ныне волонтерам, т. е. поступившим не на казенное, не делают никакого снисхождения, и они обязательно должны вносить по 220 руб[лей] в год.

Лекций пока нет. Живу скучно, п. ч. из вологодцев со мной в номере никого нет, да притом еще недавно получил печальное извещение о смерти матери. Ну, а ты как? Что читаешь в саду? Советовал бы тебе отдохнуть годик-то и слегка (больше ей-ей не нужно) почитывать, да и приходить сюда. Уверен, что ты поступишь».

 

Л. 123 об.

30 сентября я получил приглашение на освящение церкви в с. Боговарово. Так как туда сбиралось ехать много молодежи обоего пола, то я с удовольствием принял это приглашение и отправился на священье вместе с двумя нашими молодыми псаломщиками. Приехали мы накануне священья и остановились в доме дьякона Павла Васильевича Попова[9], моего родственника. Говорить что-либо о самом освящении церкви нечего: оно было обычное. После окончания службы все мы были приглашены в дом местного священника о. Кирилла Попова[10] на обед. Во время обеда, проходившего оживленно, было провозглашено несколько многолетий. В общем все было чинно и благообразно. Вскоре после молодежь развела танцы, много пели и выдумывали разные игры. От священника перешли к дьякону. Везде усердно потчевали, особенно пивом. У диакона гостей было еще больше, чем у священника. Вместе с другими гостями меня посадили за стол, причем, конечно, не переставали угощать всякими

 

Л. 124

ястиями и питиями, особенно же пивом. Захотел ли кто подшутить надо мной или в этой «ендове», из которой наливали пиво и потчевали гостей, оно было для всех одинаково, но только после двух стаканов выпитого пива я совершенно охмелел. Несомненно, что в пиво был влит спирт, что нередко делалось. Я наклонился на стол и заснул. Все усилия разбудить меня и привести в чувство были напрасны. Оставлять меня за столом было неудобно, и вот состоялось торжественное перенесение моего тела в мезонин. В предыдущую ночь в этом мезонине спало несколько матушек, приехавших на священие и остановившихся у диакона, а мы, мужчины, спали в той комнате, где теперь сидели гости. Когда пришлые гости разошлись от нашего хозяина, о. диакона, нужно было разместить для ночлега остановившихся у него гостей. Для лиц женского пола не было иного помещения, кроме мезонина. Меня снова начали будить, но я спал как убитый. Пришлось оставить меня в покое. И вот я оказался спящим в обществе лиц женского пола — деревенских матушек. Так как

 

Л. 124 об.

я лежал посреди комнаты, то эти матушки окружили меня таким образом с обеих сторон. Проснулся я около 3 часов ночи. В комнате было, конечно, совершенно темно и в ней раздавались лишь храп да вздохи. Я старался припомнить, при каких обстоятельствах я лег спать, но моя память, сколько я ни напрягался, не шла дальше того момента, когда я сидел за столом. Я приподнялся и сел на постели. Голова моя закружилась. «Хорош же был вчера», — подумал я про себя. Меня томила страшная жажда. Я и мысли не мог допустить, что нахожусь не в той комнате, что спал прошлую ночь. А эту комнату я знал хорошо, знал, что в головах у меня должен находиться стул и на нем спички, а на столе найду воду и свечку. Я сделал поворот и протянул руку, чтобы достать спички. Но увы! – ни стула, ни спичек не было. Предполагая, что рядом со мной, как и в прошлую ночь, лежит псаломщик, я стал будить его… Однако, кроме звуков «м-мы» я больше ничего не слышал. Я встал, с намерением выйти в сени

 

Л. 125

или на кухню, но мое первое движение было неудачно, я наступил кому-то не то на ногу, не то на руку, и вслед за сим, к моему крайнему удивлению, раздался детский плач. Это обстоятельство настолько поразило меня, что я с отчаянием крикнул: «Где же я нахожусь, выпустите меня!» Справа и слева зашевелились. Одна матушка окликнула меня и засветила свечку. Когда я осмотрелся и увидел, в какой обстановке спал, то стремглав выскочил из комнаты и почти кубарем скатился вниз. Остальная часть ночи проведена была без сна, я думал о том, как я утром встречусь с матушками, спавшими со мной рядом. Шуток, когда все встали и сели за чай, действительно по моему адресу было много. Но общее веселье и неудержимый смех вызвал мой рассказ, когда я обрисовал свое положение после своего пробуждения и как обратился в бегство.

Только на другой день Покрова мы оставили гостеприимное Боговарово. Погода, до сего времени теплая и сухая, резко изменилась: пошел чисто осенний дождь, и село наше сделалось непроходимо.

 

Л. 125 об.

Около этого времени я получил несколько писем от своих товарищей; между ними от Глубоковского, который писал: «Виноват, много виноват пред тобой, любезнейший друг, но надеюсь на твою снисходительность. Тебе, помнится, писал Поляков, а потому я и думал подождать, потом задержало несколько сочинений, которые подал только сегодня в 8 ч[асов] утра. Про свою жизнь ничего не могу сказать, особенно хорошего. Поверишь ли, меня забирает здесь такая скука, что я даже во время семестра ездил на пять дней в Москву. Тебе м[ожет] быть покажется это странным, когда ты знаешь, что я и в Вологде не скучал особенно, но странного тут ничего нет. С товарищами пока не сошелся и живу с ними, как с чужими, во 2-х, и лекции не представляют ничего успокоительного: то вяло (Кудрявцев хотя и несравненно хорошо), то непонятно (по психологии), то мелочно и пусто ([библеист — Татарский][11]), в 3-х, и здоровье мое здесь пошатнулось как-то очень сильно: грудная и головная боли не покидают ни на минуту.

В прошлом письме я спрашивал тебя, что ты намерен делать с собой в будущем и не намерен ли ехать в Академию, теперь же

 

Л. 126

за неимением материала возбуждаю этот же вопрос. Не знаю, как и почему решил ты его в том или ином смысле, я выставлю тебе несколько положений, о которых ты подумай и дай мне свой ответ. Во 1-х, можно ехать (так делает большинство) из-за карьеры. Но я сужу об этом потому, поскольку та или другая карьера представляется более удобною для исполнения своего назначения и для того, чтобы принести затем пользу другим. Кажется, в этом случае преимущество не за Академией. Едва ли польза преподавателя семинарии и дух[овного] училища выше в этом отношении священника — разве в материальном отношении, да и то едва ли. Кроме того, вопрос о полезности или бесполезности карьеры преподавания зависит еще от другого, много ли дает Академия для его умственного развития. Ты подумаешь, много и очень много, а я скажу, что она не дает ничего без личной самодеятельности и усердия. От профессоров, брат, не много узнать; все, что они сообщают, проходит мимо ушей, да и можно узнать из книг. Правда, на историческом отделении люди хорошие; хотя я

 

Л. 126 об.

записался и на словесную группу, но иногда хожу и туда. Ключевский русскую историю читает очень хорошо, Лебедев тоже, но опять же все это не новость и можно узнать из книг. Итак, я не за Академию и если поехал сюда, то единственно потому, что не могу быть священником и принести особенной пользы по многим причинам. Поэтому, если ты сознаешь, что и во священниках будешь на месте, то, пожалуй, и не езди в Академию, чтобы есть, пить, спать; в противном же случае приезжай сюда; у нас историческое отделение сильно и тебе по плечу, а что ты поступишь, я в этом уверен. Жду подробных разъяснений. Сегодня подал сочинение, у меня вышло 10 листов кругом; писал о том, можно ли из показаний статистики выводить, что у человека нет свободы воли. Будь счастлив и благополучен и ответом поспеши». Не помню теперь, что я писал Глубоковскому в ответ на это письмо.

Незадолго до святок я узнал, что в селе Вочевском, верстах в 60 от Вознесенья, сделалось свободное место псаломщика.

 

Л. 127

Недолго думая, я послал прошение об определении меня на должность псаломщика в это село.

Наступили святки. Первый день — визиты по селу. А потом не было почти ни одного вечера, который приходилось бы проводить дома. Новый год встречали у купца Казакова. Здесь в первый раз мне пришлось пить настоящее шампанское вино.

Около 10 января я получил очень обрадовавшее меня известие, что к Вочевской ц[еркви] назначен мой товарищ Дий Александрович Туров*[12]. Конечно, покажется странным, что я при получении известия о назначении на то место, куда я просился, моего товарища испытал не чувство огорчения, а чувство искренней радости. Но дело в том, что за время своего пребывания в родном селе, где постоянно приходилось вращаться хотя и в небольшом, но милом обществе, я настолько сроднился со всеми, что мысль оставить это общество, уехать в захолустье, в такое село, где были старик-священник, диакон да просфорня, крайне меня смущала. Я решил, что в будущем не поступлю так

 

* Был священником при Тавренгской ц[еркви] Вельск[ого] у[езда], где и умер в канун 1923 г[ода].

 

Л. 127 об.

опрометчиво и не буду стремиться во псаломщики непременно на Вохму и что лучше с наступлением лета уехать в Вологду и здесь искать для себя места. На этой мысли я успокоился и опять зажил беззаботно и весело.

Прошли святки. Наступила масляная. Еще задолго до масляной поднят был вопрос об устройстве на пруде для катанья двух гор. На устройство этих гор решили сделать подписку. Но подписка эта не удалась; жертв было мало. Выручил нас из беды и пошел навстречу нашим желаниям М. Я. Казаков. Горы были устроены на славу. Таких гор мне не приходилось более видеть нигде. Обе горы были освещены разноцветными фонарями. Около той и другой горы были устроены деревянные балаганы, в одном из них было заготовлено угощение для лиц женского пола, а в другом для мужчин. Катанье началось [около] 7 часов вечера и продолжалось часов до 11. После катания по уговору отправлялись к кому-ниб[удь] в дом, где танцевали, пели и вообще

 

Л. 128

время проводили в свое удовольствие. Катаньем по селу никто из нас не интересовался. Кажется, только М. Я. Казаков соблюдал традицию, выезжая со своей семьей прокатиться вдоль села несколько раз. Хождений «на блины» не было, но пиво приглашали пить усердно.

На третьей неделе В[еликого] поста я получил письмо от своего товарища Прок[опия] М[ихайловича] Попова, сообщавшего мне, что инспектору семинарии, ввиду предполагаемого ухода из семинарии надзирателя К. П. Садокова*[13] желательно иметь меня заместителем Садокова, причем инспектор, если я изъявлю желание поступить в надзиратели за учениками, просил меня сообщить ему письменно мой взгляд на воспитание юношества в семинарии. Получив такое предложение, я, помнится, всю ночь сидел и писал трактат о воспитании вообще и в семинарии в частности. Свое сочинение на трех листах почтовой бумаги я послал утром заказным письмом на имя инспектора М. З. Зиорова и в конце светлой недели получил от него следующее письмо:

* По выходе из семинарии был сначала священником в сельском приходе, затем — при Никол[аевской] Золотокр[естенской] ц[еркви] г[орода] Вологды и вместе благочинным градских церквей. Умер 3 апреля 1906 года.

 

Л. 128 об.

«Любезнейший Никифор …вич.

Письмо Ваше и прошенье я получил. Хотелось иметь Вас своим сотрудником по делу воспитания, да вот обстоятельства и не позволяют. Казалось, что выход из семинарии Садокова был окончательно решен, об этом мне говорил и Преосвященный, и вот опять повторение старой истории: явился какой-то родственник, стал просить Пр[еосвяще]нного предоставить это место, ради сирот, ему и Пр[еосвященн]ый изменил своему слову. Садоков опять остается в семинарии на неопределенное время, а вместе с этим и Ваше прошение будет лежать у меня без движения. Этим Вы, однако, не должны обескураживаться: если это место откроется, то я буду иметь Вас первым кандидатом. Ваш взгляд на воспитание мне нравится, и я теперь еще более буду желать иметь Вас своим сотрудником.

Как Вы живете? Что касается меня, то я живу ни шатко, ни валко, со всячинкой. Есть и радости, есть и печали, а последних больше, чем первых. Летом похоронил отца, но зато выдал замуж сестру.

 

Л. 129

Вчера приехал к нам ревизор Зинченко[14]. Сегодня утром был у о. ректора, а вечером ждем в семинарию к ученикам. Обещает прожить у нас весь апрель месяц, имеет в виду съездить во все училища и проч[ее].

Недавно нам прислали из Синода разрешение начать новую постройку и ремонтировать старую; в субботу назначены торги по этому делу.

В семинарии особенных новостей, которых бы Вы не знали, нет.

Прощайте, будьте здоровы и благодушны! Искренне Вам преданный Мих[аил] Зиоров, инспектор семинарии».

Письмо это меня ничуть не обескуражило. Особенного желания поступить на службу в семинарию у меня не было. Но я решил, как только установится и подсохнет дорога, ехать в Вологду и попытаться при содействии Мих[аила] З[ахарови]ча поступить во псаломщики к какой-н[ибудь] городской церкви и непременно выжидать священническое место вблизи своей родины, на Вохме.

И вот 16 мая, после прощальных визитов и торжественных провод, на которые собрались почти все, с кем я проводил время, я отправился в Вологду. Товарищем

 

Л. 129 об.

моим по путешествию явился псаломщик нашей церкви Николай Александров[ич] Голубев*[15]. Путь наш лежал на г. Макарьев Костр[омской] губ[ернии]. Здесь мы сели на пароход и по р[еке] Унже дошли до Юрьевца, откуда по Волге уже добрались до Ярославля. В Вологду я приехал 22 мая и остановился у своего родственника Александра Львовича Ильинского**[16] на Фроловской у[лице], сравнительно недалеко от вокзала. Сообщая вологодские и, в частности, семинарские новости, А[лександр] Л[ьвови]ч сказал, что только на днях освободилось надзирательское место в семинарии за назначением Садокова во священники. Я немедленно отправился к инспектору. Мих[аил] З[ахарови]ч встретил меня очень радушно, пригласил пить чай и угостил разными сластями. Оказалось, что я пришел к нему на другой день именин его. Сказав мне, что место надзирателя за мной обеспечено, М[ихаил] З[ахарови]ч посоветовал мне сейчас же

* По окончании курса по 2 р[азряду] в 1892 г. был псаломщиком при Вохомской Вознесенской ц[еркви], потом священником в с. Красном Никол[ьского] у[езда], где и умер в 1918 г.

** Кончив курс в 1881 году, был сначала псаломщиком при Срет[енской] ц[еркви] г[орода] Вологды, затем священником при Плосковской ц[еркви] Грязов[ецкого] у[езда], где скончался в сане протоиерея в ноябре 1919 года.

 

Л. 130

сходить к ректору. Ректор в это время ходил по своему излюбленному месту «под липами». Я подошел под благословение. Он узнал меня. «Вы подали прошение в надзиратели? Были у Мих[аила] Захаровича?» Получив утвердительный ответ, о. ректор велел мне завтра явиться в семинарию и вступить в должность. Я снова пошел к инспектору. «Ну, и отлично», — сказал Мих[аил] З[ахарови]ч, когда я передал ему слова ректора. «Можете перебираться в семинарию, хотя квартира ваша пока не свободна, временно вы будете спать с учениками, но это продолжится недолго, а затем вы перейдете в квартиру, занимаемую Садоковым».

Так неожиданно и так стремительно совершилось мое поступление в семинарию. Уезжая с родины, я думал, что мне, по приезде в Вологду, придется толкаться в Консистории, быть может, не один раз придется сходить к архиерею, надоедать своими просьбами Мих[аилу] Зах[арови]чу и вообще прожить в городе в ожидании места долгое время, а между тем случилось как раз наоборот: в самый день приезда в Вологду я был уже на месте. С чувством большого удовлетворения вечером этого же дня я пошел к дяде, где и провел время за разными разговорами, г[лавным] образ[ом] о житье-бытье вохомском.

 

Л. 130 об.

Гл[ава] VII

Не без чувства робости и смущения явился я на следующий день в семинарию. Пришел почти первым. Только Аркадий Досифеевич, как дежурный, был уже на своем посту. Я подошел к нему и отрекомендовался. «Не забыл вас, помню, слышал, что вы поступаете сюда». Посадил меня и стал расспрашивать, где я провел время по окончании курса. «Да, пора за дело, отдохнули», — заметил Ар[кадий] Дос[ифееви]ч, когда узнал, что весь год я жил на хлебах своего отца.

Один по-за другому стали входить в учительскую и преподаватели. Все, конечно, меня узнали. Явился наконец и Мих[аил] Зах[арови]ч. Он подвел меня к Аркадию Д[осифееви]чу и сказал: «Вот вам ваш помощник пока и образец, подражайте ему и учитесь у него и будете образцовым воспитателем». После этого Мих[аил] З[ахарови]ч предложил мне, взяв прошение, отправиться к преосвященному и получить от него благословение

 

Л. 131

на вступление в должность.

«А вот наше представление, которое вы подадите владыке с прошеньем, не смущайтесь, владыка уже предупрежден, что вы предназначаетесь на должность надзирателя».

Я быстро написал прошенье и отправился к Преосвященному. «Как-то примет меня епископ, что будет говорить со мной, да и будет ли еще говорить то?» — задавал я сам себе вопросы, приближаясь к архиерейскому дому. Но на дворе архиерейского дома я узнал, что епископ уехал на экзамен в реальное училище. Возвратился, таким образом, я ни с чем. «Ну, мы представим вас преосвященному здесь, когда он прибудет на экзамен, а наше представление о вас пошлем ему сегодня же», — сказал инспектор. Епископ явился в семинарию 25 мая и в этот же день назначил меня и. д. надзирателя за учениками семинарии.

Было время экзаменов, когда я вступил в должность. Мне назначено было наблюдать за учениками в нижнем коридоре; выходить на семинарский двор и следить, чтобы ученики

 

Л. 131 об.

там не курили, особенно около каретника. Нелегка была на первых порах моя служба. В VI классе было немало моих товарищей, отставших от меня. Мне и хотелось по отношению к ним держать себя по-товарищески, тем более что они кончали курс и проводили в семинарии почти последние дни, но Зиоров требовал одинакового ко всем отношения, не делал никаких разграничений. Тяжело мне было это, однако я старался βλίπων οὐ βλίπειν[17] того, что должен был видеть и видел на самом деле.

С чувством глубокой скорби в первые же дни своей службы мне пришлось узнать, что между ректором и инспектором началась вражда и что они при встречах даже не здороваются друг с другом. Начало таких отношений, как мне пришлось слышать, было связано с приездом ревизора Зинченко. Но какой был истинный повод к этой распре, мне узнать не удалось. Зинченко ревизию не кончил вследствие тяжкой болезни (воспал[ения] легких). Он лежал в квартире ректора и как только

 

Л. 132

 

почувствовал облегчение, уехал в Петербург, обещая докончить ревизию по выздоровлению.

Кончился учебный год. Так как я только что почти приехал с родины, то, вследствие дальности расстояния, домой не поехал, а остался в Вологде. Благодаря Михаилу Зах[арови]чу мне скучать не приходилось. Почти каждый день Мих[аи]л З[ахарови]ч приглашал меня сопутствовать ему в прогулках. Побывали мы во многих церквях, в домике Петра Великого, на всех кладбищах, где Мих[аил] Зах[аро]вич особенно интересовался разными надписями на плитах и крестах могильных. «Ну, отдохнемте», — скажет Мих[аил] Зах[арови]ч, ляжет на траву и размечтается. Речь его лилась потоком, слушаешь и не наслушаешься. Ходили и за город.

8 июля я приглашен был неожиданно на свадьбу в качестве шафера к кончившему в этом году курс семинарии Вениам[ину] Петров[ичу] Тихомирову[18]. С удовольствие я принял его приглашение, тем более что и проезд был готовый и расстояние было недалеко. На свадьбу собралось много молодежи и время провели весело и оживленно. Свадьба

 

Л. 132 об.

в деревне, да еще летом — это одна прелесть. Все время мы проводили на воздухе, гуляли по полям, спали на свежем, душистом сене. Вообще, время, проведенное в деревне, оставило во мне самое приятное воспоминание, но в то же время присутствие на этой свадьбе послужило косвенной причиной великих огорчений и неприятностей, которые мне пришлось пережить в ближайшие после моего возвращения в город дни.

Не успел я войти в свою квартиру, что было вечером 10 июля, как ко мне явился мой случайный по семинарии товарищ, а теперь эконом семинарии диакон Стеф[ан] Петров[ич] Богословский[19] и кончивший в этом году курс семинарии и вместе состоявший фельдшером сем[инарской] больницы Павел Александрович Бартенев. Личность последнего заслуживает внимание, чтобы о нем поговорить отдельно, но о П[авле] А[лександрови]че я скажу несколько ниже, а теперь передам о том случае, который произошел в этот вечер и который надолго нарушил мой ду-

 

Л. 133

шевный мир. Явившись ко мне, оба — и эконом, и фельдшер сказали, что они давно уже поджидают меня и что им желательно провести сегодняшний вечер вместе со мной. Хотя у меня и не было особенного расположения, ввиду почти без сна проведенной предшествующей ночи, к дружеской беседе, однако я не возразил против намерения их остаться у меня. Чрез несколько минут, как будто по мановению волшебного жезла, на моем столе оказалась целая батарея бутылок пива и излюбленного в то время напитка, под названием «доппель-кюмель», напиток, по крепости мало отличающийся от простой водки. Разговоры наши велись на разные темы, но мои гости особенно интересовались, как я провел время в деревне и, глав[ным] образом, не было ли там таких барышень, которыми я мог заинтересоваться. Без всякой задней мысли, вполне откровенно, я высказался в том смысле, что вообще я не был заинтересован никем и что если им угодно знать, то больше всех обращала на себя внимание m-lle Розанова. «А-а, так Розанова», — сказали

 

Л. 133 об.

оба они в один голос и старались как будто услышать от меня более определенное мнение о названной барышне. Volens-noles мне пришлось более подробно распространиться о m-lle Р[озано]вой и сказать по адресу ее несколько комплиментов. «Значит, она тебе понравилась?» — задал мне вопрос Бартенев. На предложенный им вопрос я ответил утвердительно. И вот что произошло из всех этих выпытываний и разговоров. Пав[ел] А[лександрови]ч на некоторое время скрылся из моей квартиры, а диакон несколько раз проговорил: «Будет дело, будет дело». Прошло времени более чем ½ часа, тогда Бартенев снова появился у меня. Подсев к Богословскому и сказав ему несколько слов, он вслед за сим как-то неожиданно исчез. Вскоре ушел и Богословский. На следующий день, когда я пришел из семинарии, явился ко мне Бартенев и сообщил, что вчера он послал свящ[еннику] Розанову[20] письмо, в коем он от моего имени сделал предложение

 

Л. 134

его дочери М. П. Розановой. От такого сообщения я в буквальном смысле остолбенел. «Должно быть, не спал всю ночь», — подумал я, всматриваясь в помятую физиономию Бар[тене]ва. Я хотел отделаться шуткой и высказал предположение, что возможно Пав[ел] Ал[еквандрови]ч видел сон и желал бы, чтобы этот сон осуществился на самом деле. Но когда Б[артене]в подтвердил то, что он сказал и сделал, то я бросился к Б[артене]ву и почти вытолкал его из своей квартиры. Однако через некоторое время он снова появился у меня. Я успел несколько успокоиться и, ходя по комнате, обдумывал создавшееся положение. Бартенев стал извиняться предо мной, сказав при этом, что из этой истории может ничего не выйти и что я, если не нравится невеста, могу просить в приданое тысяч 5–6. «Вы, П[авел] А[лександрови]ч , человек уже поживший, умный, ужели вы не понимаете, что такие поступки называются низкими, подлыми, что таким поступкам вы ставите меня в безысходное положение, что такие услуги могут делать не друзья, а враги», — воскликнул я с негодованием.

 

Л. 134 об.

Разговор наш начал принимать бурный характер. Бартенев стремительно исчез. Понемногу я стал спокойнее относиться к создавшемуся положению. Я стал приходить к такому заключению, конечно, далеко не основательному, что предложение принято не будет и что начатое так глупо и дико дело со сватовством само собой рушится. Но мои предположения не оправдались. Прошло после отправления письма свящ[еннику] Розанову времени около недели. Однажды вечером сидел я у открытого окна (я жил в больнице, где теперь помещается аптека) и поджидал рассыльного с почты. Было около 9 часов вечера, когда к окну подошел неизвестный мне молодой человек и подал мне письмо. Разорвал конверт — рука незнакомая. Когда я посмотрел на подпись, то письмо едва не выпало из моих рук. Оно было от учителя духов[ного] училища А. П. Городецкого*[21], зятя священника Розанова.

* Студ[ент] Волог[одской] семинарии вы[пуска] 1880 г[ода]. Сразу после окончания курса поступил учителем в Волог[одское] дух[овное] уч[илище] и служил здесь до дня смерти, последовавшей в 1904 году.

 

Л. 135

Он писал мне: «Милостивый государь Н[икифор] А[лександрови]ч! Чрез П. А. Бартенева вы сделали предложение моей свояченице Марие Пл[атонов]не Розановой. Но так как ни невеста, ни родители ее с вами почти не знакомы, то не угодно ли будет вам для этой цели приехать в с. Шелыгино, тем более что в настоящее время вы свободны от всяких занятий. Уважающий вас А. Городецкий». Петля, значит, затягивалась. Что делать, с кем посоветоваться? Положение мое становилось трагичным. Я пригласил Б[артене]ва, моего странного свата, и показал ему письмо Городецкого. «Съездимте вместе, ведь это ни к чему не обязывает, а впрочем можно пока и не ездить, как-нибудь и без этого уладим дело», — вот какой ответ получил я от Б[артене]ва. Я уже хотел сходить к дяде и откровенно объяснить свое положение, но пока оставил эту мысль, выжидая, что будет дальше. Прошло еще несколько дней. Однажды я только что хотел выйти для прогулки, как увидел шествовавшего по направлению к больнице о. Платона Розанова. «Уж не ко мне ли?», — подумал я и, не отдавая отчета в своем поступке, быстро запер

 

Л. 135 об.

квартиру, и, поднявшись в верхний этаж больницы, скрылся в одной из палат. Какое мальчишество! Сидел я там не менее часа времени и решился спуститься вниз только после того, как увидел, что о. Платон вышел из больницы и направился к эконому, кстати сказать — родственнику его по жене. Я стал ждать к себе Бартенева, рассчитывая, что последний решился наконец высказать о. П[лато]ну всю правду. Но увы! Мое предположение не оправдалось. Явившись ко мне, Б[артене]в сказал, что о. П[лато]н недоумевает, почему я не еду в Шелыгино и что вообще мое поведение начинает казаться странным. «Что же вы на это сказали?», — спросил я его. «Я дал ответ уклончивый, но уверил о. П[лато]на, что вы не оставляете мысли съездить в Шелыгино». Из слов Б[арте]нева я понял, что он что-то не договаривал из того, о чем у него шла речь с о. П[лато]ном. Кончились каникулы. Дело же с моим несчастным и невольным сватовством стояло на точке замерзания. Раза два за это время мне пришлось встретиться

 

Л. 136

с Городецким. Я увидел, что он относится ко мне более чем холодно. До сего времени мне не приходилось слышать ни от кого, чтобы кто-ниб[удь] знал о моем сватовстве. Но вот однажды в начале сентября явился ко мне один из товарищей и, здороваясь со мной, поздравил меня с нареченной. Поздравления этого, конечно, я не принял и был крайне взволнован и огорчен, что о моем сватовстве начинали уже говорить на стороне. Я стал думать, что я сделаюсь «притчею во языцех». И в то же время, когда я уже решился объясниться с Городецким и дать действительное освещение всему этому некрасивому делу, обстоятельства неожиданно опять изменились и затянули развязку несчастного для меня сватовства на неопределенное время.

Заветною мечтою Бар[тене]ва было попасть в сельское место, конечно, не худое, во священника. Зная, что Городецкий находится в самых близких отношениях с секретарем епископа Виноградовым, имевшем, как говорили, большое влияние на архиерея, Бартенев сообразил, что если я раскрою Городецкому

 

Л. 136 об.

или его тестю, при каких обстоятельствах сделано предложение m-lle Розановой, то Городецкий через Виноградова может повредить ему. И вот, явившись ко мне, Пав[ел] А[лександрови]ч почти со слезами стал просить меня, чтобы я воздержался говорить где бы то ни было о той роли, которую он, Б[артене]в, играл в моем сватовстве. Просьба его настолько была убедительна, что у меня не хватило мужества отказать в ней. Я даже пошел дальше. У меня было какое-то невольное влечение и тяготение к Б[артене]ву; как будто он меня гипнотизировал. Я даже решился исполнить и другую просьбу Пав[ла] А[лександрови]ча — съездить вместе с ним в село Шелыгино. Поездкой в Шелыгино Б[артене]в думал отклонить от себя всякие подозрения в неблаговидности своего поступка. Возможно, что и до него достигли какие-либо слухи, говорившие не в его пользу. Поездка в Шелыгино откладывалась со дня на день, и только 21 ноября мы решили привести в исполнение трудный и неприятный для нас подвиг. Взяли мы извозчика и покатили

 

Л. 137

в Шелыгино. Приехали туда около 12 ч[асов] дня и остановились у дома о. Платона. Вошли в дом и справились, дома ли батюшка с матушкой. Оказалось, оба они уехали в соседнее село на праздник. Мы стояли в недоумении: что же нам теперь делать? Но в это время спустилась вниз m-lle Розанова и пригласила нас подняться вверх. На столе в зале был готовый самовар и нам предложен был чай. О чем был разговор, теперь, конечно, припомнить трудно. Должен сказать про себя, что настоящим кавалером я не был и занимать барышень какими-ниб[удь] интересными разговорами был не мастер. Вероятно, велись разговоры самые шаблонные, может быть, вели речь и о погоде…

Если свое положение я не мог считать приятным, то положение моего свата было по истине трагикомическое. Он как сел в угол, так и сидел все время, не обмолвясь не единым словом… Визит кончился… Я встал, поблагодарил за угощение и выразив сожаление, что не удалось видеть о. Платона с матушкой вместе со своим сватом двинулся в обратный путь.

 

Л. 137 об.

Естественно, что после такого визита от меня вправе были ждать решительного шага, т. е. формального предложения. Но легкомыслие мое опять наложило на уста мои печать молчания. Нравственную пытку за все это время я испытывал невыносимую. Но зато мой сват совершенно успокоился. Время шло. Бартенев между тем был назначен во священники в Сольвыч[егодский] у[езд], и я решился, что настал момент снять с себя те нарекания, которые если и не высказывалась вслух, то во всяком случае скрывалась в тайниках души родных m-lle Розановой. С Городецким я встретился у дяди и рассказал ему историю моего вынужденного сватовства. С захватывающим интересом А[лександр] П[етрови]ч выслушал мою историю. При этом я выразил глубокое и искреннее сожаление, если я своим легкомыслием причинил неприятности как его свояченице, так и ее родителям. Я просил Городецкого, если дело о моем сватовстве получит огласку, говорить, что мое предложение не было принято и что

 

Л. 138

я со своей стороны буду поддерживать этот слух. Должно быть, искренность и правдивость моего рассказа подкупили в мою пользу Городецкого, и с этого времени он изменил ко мне свое отношение.

О своем свате, личности во всяком случае незаурядной, я продолжу свою речь. П. А. Бартенев два раза учился в семинарии. В середине 70-х годов, по переводе в V кл[асс] семинарии, Бартенев, увлекшись модным тогда стремлением молодежи «ходить в народ» с целью пропаганды, вышел из семинарии и поступил в Архангельске в фельдшерскую школу, чтобы по выходе из нее поселиться в деревне и стать ближе к простому народу. По окончании школы в деревню он не попал, а служил в Устюге, но здесь у него произошел в убеждениях перелом, он разочаровался в своей деятельности, бросил службу и вновь поступил в семинарию, которую и кончил 1-м студентом в 1885 году. Насколько прежде он был «красным», настолько теперь он сделался крайнем реакционером, или, выражаясь по-нынешнему, «черносотенцем».

 

Л. 138 об.

Он способен был за политические убеждения предать кого угодно. Так, когда однажды, зная его взгляды и убеждения, я вздумал полиберальничать, то Пав[ел] А[лександрови]ч решительно остановил меня и сказал, что он не ручается за себя и может сделать на меня донос жандармам. И я видел, что он не шутит, пугая меня жандармами. В Сольвычегодском у[езде] Б[артене]в послужил недолго. Он попал на Печору, а отсюда, по приглашению еп[ископа] Иоанникия[22], был переведен во Владикавказ, где сделал хорошую карьеру. Помимо того что ему был дан один из лучших приходов в городе, он назначен был членом консистории. Дальнейшая его служба была в Ессентуках, затем в Ферганской области, где он был военным священником и благочинным военных церквей. Около 1905 года о. Павел перешел в Очаков и, между прочем, сопровождал в качестве духовника на смертную казнь известного лейтенанта Черноморского флота Шмидта. О казни Шмидта Бартенев писал мне довольно

 

Л. 139

подробно уже спустя года четыре после этого события. Вот его письмо ко мне: «Многоуважаемый Н[икифор] А[лександрови]ч.

С удовольствием получил от вас письмо и из него убедился, что ваши добрые чувства ко мне в вашем сердце, как неистощимом кладенце любви, не иссякли. А не мало-таки я во время оно доставлял вам огорчений. Но это происходило не от злого умысла, а от избытка сил, требовавших исхода и применений. А по карточке как вы изменились! Буржуй, скорее — настоящий бюрократ. Кстати вспомнил: вы стали очень похожи на моего знакомого, учителя по медицине, тогда земского врача, а теперь знаменитого на всем юге профессора-терапевта Киевского Университета Василия Парменовича Образцова[23] (волог[одского] урожд[енного]). В 1906 году я был у него в Киеве, бывал ежедневно, раз была пирушка, на которой было до 7 профессоров. Я тогда фигурировал в качестве духовника лейтенанта Шмидта[24] и трех его товарищей, казненных с ним (… Ч-ка,

 

Л. 139 об.

командора Гладкого и машиниста Антоненко[25]), с ними я был 12 часов (с 8 ч[асов] вечера до 8 ч[асов] утра сначала на учеб[ном] воен[ном] судне “Прут”, а потом на канонерке “Терек” и, наконец, на лодке). Меня с большим интересом расспрашивали о производстве казни. Когда узнали от меня, что я ободрял осужденных и вообще относился человеколюбиво, проф[ессор] Флоринский разразился осуждением меня и некоторые также поддерживали его. Тогда я, возмущенный, говорил: “Эх вы, ученые мужи! Я думал у вас поучиться, а оказывается, вас нужно учить элементарным правилам человеколюбия” и пошел, и пошел… Образцов поощрял меня: “Хорошенько их, хорошенько их, Пав[ел] А[лександрови]ч, пробирай”. Одного профессора гигиены Образцов называл профессором сортирологии (вместо гигиены), так как он на экзаменах спрашивал студентов главным образом о сортирах, в особенности о таком способе устройства, какой он изобрел. Если студенты не знали, [ставил 1]. Этот профессор был уже довольно пьян. Жена

 

Л. 140

ему говорила: “Не пей, Володя, не пей”. А я нарочно: “Выпьем, профессор”, и напоил его так, что он и говорить не мог. Сам Образцов пьет шибко. Несмотря на это имеет огромную практику. На дому берет 10 руб[лей], на выезд — 25 руб[лей]. Бывает иногда на приеме так пьян, что на другой день сам иногда не может понять, почему прописал такое-то лекарство. Теперь это богач. А в Устюге я с ним спал на одной кровати. Киев мне весьма понравился. Был, конечно, в Киевских катакомбах. Впечатление получилось… Ну, довольно, и то по-стариковски много наболтал. Житье в Очакове очень спокойное, а главное уж очень самостоятельно и независимо. Кроме того, тепло, климат хороший, здоровый. Жена не хочет ехать в Вологду, холодно, говорит, умру. Родом она Устюж[ского] уезда. Меня тянут туда воспоминания. Здесь не с кем перемолвиться. С епархиальными попами говорить не о чем, с офицерами — тем более. Езжу иногда в Николаев,

 

Л. 140 об.

там есть адмир[альский] собор, в котором 4 священника и протоиерей с орденом Анны 1 ст[епени] принимают меня как родного.

Опять возвращаюсь к Шмидту. История должна будет отдать мне дань заслуги, что кровавые казни кончились мирно. Дело могло принять другой оборот. Шмидт, много раз намеревавшийся говорить (а он был настоящий трибун), был мною останавливаем, я как бы гипнотизировал его. Офицеры плакали, солдаты так рыдали, что в обморок падали. А если бы да стал говорить! О, тогда бы было избиение общее. Начальство совсем растерялось, делало глупые распоряжения. Не хвастаюсь, что один я сохранил присутствие духа, я же осматривал трупы (доктор скрылся в яму, едва нашли). Когда после трех залпов (36 пуль) Антоненко храпел и бился и когда матрос за три шага хотел стрелять в голову, я кровавой рукой сделал на сердце пятно и указал бить туда. По совершении

 

Л. 141

казни как бы гора с плеч упала. Когда трупы уложили в [гробы] (этого и по закону и дол[жно] быть), я сказал: “Теперь [по кончине] помолимся за убиенных”. Началось служение. Сам капитан 1-го ранга (по сухопутному полковник) командир “Прута” Радецкий подпевал. После мне не раз приходилось быть при казнях, но таких впечатлений уже не получалось[26].

В полку мне не нравилось то, что нужно быть членом этой семьи, нравы и обычаи которой не могут нравиться.

С чувством глубокого уважения, Прот[оиерей] П. Бартенев».

После Очакова Бартенев перевелся в Воронеж. Отсюда он писал мне, что ему очень хотелось бы перебраться в Вологду и что он начал по этому делу переписку с военным священником стоявшего в Вологде полка с предложением поменяться местами. Но мена эта не состоялась. Последним местом служебной деятельности о. Бартенева был опять Владикавказ, оттуда 6 июля 1914 года он писал, мне, что вместе с пластунской бригадой он выступает на турецкую границу.

 

Л. 141 об.

В 1916 году, объезжая разные части войск, он заразился тифом, от которого и умер[27].

Во время своей службы он сумел накопить весьма солидный капитал — около 50 000. В помещенном выше письме Пав[ел] А[лександрови]ч, между прочим, пишет, что «во время оно он причинял мне немало огорчений». Это отчасти справедливо. Помимо огорчения «со сватовством», он однажды, будучи в кураже, выставил в мою квартиру двери. Но не всякое лыко в строку. Не буду говорить о таких случаях. Мало ли с кем чего не случалось. Да и Пав[ел] А[лександрови]ч в своем письме говорит, что все такие [каверзы] происходили «от избытка сил, требовавших применения».

О личности о. Павла сохранилось у меня добрые воспоминания. Это был человек, как я уже сказал, далеко незаурядный, высокодаровитый, энергичный, с широкой инициативой. Закончу воспоминания о своем «свате» следующим случаем. В один из зимних вечеров стремительно открылась в мою квартиру дверь, и в нее вбежал, придерживая щеку, Пав[ел] Ал[ександрови]ч.

«Я к вам, Н[икифор] А[лександрови]ч, выдерните у меня зуб».

 

Л. 142

Хотя я и привык к некоторым чудачествам Бартенева, однако на этот раз я посмотрел на него не только с подозрением, но даже с некоторым страхом. «Должно быть, здорово зарядил», — подумал я и насторожился. Но всмотревшись внимательно в физиономию П[авла] А[лександрови]ча, я увидел лишь только выражение крайнего страдания на его лице. «Бога ради, Н[икифор] А[лександрови]ч, сделайте мне эту услугу, я был в цирульне*, но она закрыта, а между тем боль у меня невыносимая, и я могу сойти с ума». «Но как же так, Пав[ел] А[лександрови]ч, ведь я могу так напортить, что вам может быть еще хуже». Но П[авел] А[лександрови]ч еще настойчивее и убедительнее стал просить меня приступить к зубной операции. И я решился. Бартенев поставил меня на скамейку, подрезал у зуба десну, поставил под него инструмент и, передав его в мои руки, просил с возможною силой дернуть зуб. Боже мой, что произошло, когда я со всею силой дернул зуб. Бартенев заметался по комнате, как помешанный.

 

* В прежнее время зубных врачей не было, и зубы дергали в цирульне.

 

Л. 142 об.

Сжав кулаки, он бросился на меня, но наткнулся на табуретку и упал. Я воспользовался этим моментом, убежал в верхний этаж и заперся в клозете. Не знаю, сколько времени я в нем сидел, но помню, что с большою осторожностью я спустился вниз. Здесь я узнал, что Бартенев из моей квартиры без фуражки и калош выбежал на улицу. На следующий день он рассказал, что, не отдавая отчета в том, что он делает, убежал в театр, где своим видом напугал всех. Отсюда он побывал в двух аптеках и только в последней из них пришел в полное сознание. В своих письмах ко мне П[авел] А[лександрови]ч не раз вспоминал об этой злосчастной операции. Этим я и заканчиваю свою речь о Бартеневе.

Начался учебный год, первый год моей службы в семинарии. Инспектор с начала занятий ввел новый порядок в распределении дежурств между членами инспекции. До меня очередное дежурство несли два помощника инспектора, а надзиратель

 

Л. 143

был бессменным помощником этих помощников, т. е. кроме времени для обеда и чаепития он должен был находиться постоянно в корпусе. Отдыха поэтому он никогда и не знал. Если ему хотелось сходить в гости или отлучиться куда-ниб[удь] по своим делам, то всякий раз он должен был брать, как рядовой ученик, отпуск от инспектора. Мих[аил] З[ахарови]ч понимал, что такой порядок ненормален, что при той атмосфере, какая была в прежнее время в семинарии, и здоровый организм не может без ущерба для своего здоровья выдержать тот режим, какой был до сего времени. Предложено было нам разделить труд дежурств равномерно между собой. Составили расписание дежурств и представили его на усмотрение инспектора. Расписание это было инспектором одобрено. Не без смущения вступил я в своего рода самостоятельную роль. Теперь ответственность за порядок во время дежурства всецело уже лежала на мне. Счастье мое было в том, что среди учеников у меня

 

Л. 143 об.

было мало знакомых. Дежурство начиналось в 7 утра и оканчивалось в 10 ½ часов вечера. В 11 часов дежурный по корпусу член инспекции должен был являться к инспектору с докладом. Мало-помалу я стал входить в свою роль и даже заслужил похвалу от нашего «папаши» (А. Д. Брянцева). Приходилось в очередь посещать и ученические квартиры. Первый мой выезд по квартирам был неудачен. Нужно было, по личному распоряжению инспектора, съездить на квартиру к ученику IV кл[асса] Якову Соколову[28]*, жившему в доме Горбунова у гробовых рядов. С семинарским кучером, с человеком, знакомым не только с городом, но и со многими ученическими квартирами, я подъехал к горбуновскому дому. Вход в квартиру был со двора. Звонка в квартиру не оказалось, и я стал стучать, но дверь, оказывается, не была заперта. Зашел в сени и стал на ощупь искать двери, ведущие в комнату или в кухню.

* По выходе из IV кл[асса] семинарии служил по акц[изному] ведомству. Умер, состоя на службе в Тотьме.

 

Л. 144

Вытянув вперед обе руки, я шел вперед, надеясь найти дверную скобу. Но дверной скобы я не нашел, а наткнулся на что-то мягкое, и вслед за сим раздался неистовый крик. Я моментально обратился в бегство и, добежав до лошади, сел на линейку и велел кучеру скорей ехать в семинарию. Очевидно, что пред тем, как я появился в сенях, вышла сюда из кухни прислуга или какая-ниб[удь] женщина и прикурнула в угол, предполагая, что если я знаю ход в квартиру, то пройду туда, не коснувшись ее. Инспектор, когда я рассказал ему о случившемся со мной, посмеялся от всей души. При посещении квартир и впоследствии мне много раз приходилось попадать не только в неловкое, но иногда прямо-таки в глупое положение, но об этом, если представиться случай, расскажу в своем месте.

В начале октября, явившись после дежурства к инспектору для обычного доклада, я приглашен был им в кабинет. «Садитесь, я вам скажу новость, но это пока секрет. Я подал прошение о переводе

 

Л. 144 об.

меня в одну из южных семинарий. Служить здесь, ввиду продолжающихся неприятностей с ректором, я больше не могу». Известие это буквально ошеломило меня. Крайне удрученный, я возвратился в свою квартиру.

В первой половине ноября получен был указ о перемещении Зиорова в Могилев. Известие это поразило всех. Многие, правда, радовались переводу инспектора. Однако все были не только удивлены, но поражены тем, что сказал ректор по поводу перевода М[ихаила] З[ахарови]ча. «Я очень жалею, что Мих[аил] З[ахарович] нас оставляет. Это был умница, каких редко встретишь; я думаю, что и сам М[ихаил] З[ахарович] пожалеет*, что уходит от нас, те временные трения, которые были между нами, сгладились бы и мы зажили бы по-старому». Я искренне радовался, что как ректор, так и инспектор опять были вместе. Кто из них первым

* Слова о. ректора оказались пророческими: М[ихаил] З[ахарови]ч действительно впоследствии сожалел, что ушел от нас.

 

Л. 145

протянул руку примирения, я не знаю, но я видел, как они дружелюбно беседовали между собой, как будто между ними ничего и не бывало.

Накануне отъезда Мих[аила] З[ахарови]ча из Вологды (выехал 23 ноября) я долго сидел у него. Он взял с меня слово писать ему, подарил мне карточку и несколько комнатных цветов. Все остальные цветы он передал в VI кл[асс] и частью в V, причем высказал пожелание, чтобы они поддерживались и служили бы напоминанием о том приятном времени, которое он проводил с учениками весною и летом в семинарском саду и вместе с ними занимался как посадкой цветов, так и уходом за ними. Уехал Мих[аил] З[ахарови]ч 23 ноября с вечерним поездом. Провожали его во главе с ректором все преподаватели и масса учеников.

О назначении к нам нового инспектора пока ничего не было известно. Временное исполнение должности инспектора было возложено на преподавателя свящ[енника] П. И. Успенского.

Проводив Зиорова, ученики почувствовали полную свободу и, конечно, постарались воспользо-

 

Л. 145 об.

ваться ею в полной мере. Этот период моей службы в семинарии был для меня очень тяжел. В это время я желал бы возвратиться к старым порядкам, когда надзиратель не нес самостоятельного и, следовательно, ответственного дежурства по надзору за учениками. Ученики, особенно VI кл[асса], стали слишком распускаться и злоупотреблять спиртными напитками. Часть уходила из корпуса после поверки их в спальнях и являлись утром с признаками нетрезво проведенной ночи. В самый день нового (1886 г.) мы — помощники инспектора и надзиратель — получили от ректора следующую бумагу: «Считаю долгом покорнейше просить Гг. помощников инспектора Вологодской духовной семинарии Аркадия Брянцева, Евлампия Спасского и надзирателя Никифора Ильинского, не можете ли вы мне представить доказательные и документальные объяснения по поводу слуха, дошедшего ко мне из авторитетного источника, будто казеннокоштные ученики стали вести себя распущенно

 

Л. 146

со времени отбытия из Вологды инспектора Зиорова — ночью уходили в портерную Смирнова и там задолжали 100 рублей. А так как семинарские ворота всегда на ночь запираются, то воспитанники подкупали привратника, который за деньги и пропускал как в город, так и обратно в семинарию?» Дознанием по существу этой бумаги занялся Брянцев, и, к сожалению, слухи, дошедшие до ректора, вполне подтвердились. Установлен был за этой портерной негласный надзор, но ученики успели узнать, что семинарскому начальству сделались известны похождения их в этой портерной и перестали ее посещать.

Около 10 декабря я получил из Могилева от М. З. Зиорова первое письмо.

Он писал: «Мой милый друг Никифор Александрович,

Как видите, обещание, данное при прощании, исполняю, т. е. пишу вам. Я приехал в Могилев 1 декабря в 10 часов утра.

Дорога до Сергиева Посада была нескучна; благодаря Варнаве*[29], который меня много

* Иером[онах] Варнава, бывший казначей Прилуцкого монастыря.

 

Л. 146 об.

и забавлял, и развлекал. В Сергиевом Посаде я пробыл два дня, виделся с профессорами и студентами. И рязанцы, и вологжане студенты (кроме Озеркова) были ко мне внимательны и любезны, последние даже проводили на вокзал. В Москве пробыл четыре дня. Был три раза в театре. Театр уже не такое впечатление произвел на меня, как прежде. Из Москвы выехал 29, на другой день в 3 часа пополудни был в Орше, в 4 выехал в Могилев. Путь от Орши до Могилева прелестный: дорога шоссейная, по обеим сторонам тянется лес самый разнообразный. Ехать ночью среди леса было жутко. До Могилева я не доехал одной станции и остался ночевать. Сделал это и по совету начальника станции. Ночлег был самый беспокойный: в мою комнату постоянно врывались посторонние люди, одна женщина чуть не сделала покушение на мое целомудрие. Пришлось всю ночь не спать. Утром приехал в Могилев. Воспитанники были

 

Л. 147

в церкви. Квартира большая и теплая, но без мебели.

Что сказать вам о Семинарии? Первые впечатления самые нерадостные. Архиерей[30] и ректор[31] сообщили мне (конечно, по секрету), что Семинария заражена нигилизмом, что уже обнаружено до 17 челов[ек] и проч[ее]. Архиерей произвел самые светлые впечатления, что будет дальше, не знаю. Ему писал обо мне об[ер]-прокурор[32] с хорошей стороны. В семинарии нет никакой дисциплины и порядка, воспитанники жили без всякого надзора. Живут они в различных местах и в совершенно отдельных корпусах. Чтобы прийти к ним, нужно переходить из одного конца двора на другой. Помощники ничего не знают (новички), надзиратели ничего не делают. Ученики не знали доселе никаких наказаний: живут себе как хотят. И в церковь, и на молитву, и на обед приходят и уходят когда хотят. Книг по инспекции нет никаких, члены инспекции никаких докладов не делают: каждый действует как себе хочет. Обстановка странная: наряду с прекрасным предметом совершенное убожество, в столовой

 

Л. 147 об.

нет ни салфеток, ни вилок, ни ножей, ни графинов, ни солонок — ничего. Есть только ложки и миски. Что мне делать — и сам не знаю. Город большой и живой, только жидов много. Об Израиле[33] множество ходит здесь анекдотов: видел его рапорт об успехах и поведении учеников. Приходил ко мне наниматься бывший его келейник. Прощайте! Будьте здоровы и добродушны!

Искренне вас любящий и преданный вам

Михаил Зиоров.

P.S. О. Ректору, А[ркадию] Д[осифееви]чу[34], Е[влампию] Н[иколаеви]чу[35], П. А-чу[36], диакону[37], Алфеюшке* и всем преподавателям и воспитанникам мой поклон и привет. Напишите мне поскорее и побольше».

В половине декабря получен был наконец указ о назначении к нам нового инспектора в лице иеромонаха Климента (Стояновского)[38], состоявшего до сего времени смотрителем Каменец-Подольского дух[овного] училища.

О личности нового инспектора мы ничего

* Алфей Александрович Туров, учитель пения. О нем будет речь впереди.

 

Л. 148

не знали, кроме того что высшее образование он получил в Киевской академии. Ректор, принципиально не любивший монахов, назначением этим был очень недоволен и ругался елико возможно, но зато архиерею такое назначение было по сердцу. О личности и первых впечатлениях от него буду говорить ниже, а пока нарисую бытовую картину из нашего житья-бытья.

Жил я, как уже сказал, в больничном доме. В моем распоряжении была одна комната. Стол был казенный. Вместе со мной, с моего конечно согласия, жил мой по семинарии товарищ, поступивший на службу в семинарию несколько меня ранее на должность учителя пения, Алфей Александрович Туров[39], или, как называл его Зиоров «Алфеюшка». Этот Алфеюшка был большой чудак. Он очень увлекался спиритизмом и своими спиритическими сеансами надоедал мне до последней степени. Но эти сеансы являлось иногда человек пять-шесть из моих же товарищей, живших в городе. На первых порах и я принимал участие в этих сеансах. Много было забавных случаев. Так, в один раз стол,

 

Л. 148 об.

за которым мы сидели, положив конечности рук на стол, стал подниматься, а затем двигаться из комнаты. Мы открыли обе половины дверей. Стол двигался все дальше и дальше и наконец стал держать направление в клозет. Все мы засмеялись, но Туров закричал на нас и требовал, чтобы мы не оставляли своих мест. Последовало общее разочарование и смущение, когда двое из участников сеанса сказали, что они все время подталкивали стол ногами. Туров даже иногда один просиживал за столом целые ночи, дожидаясь каких-ниб[удь] видимых знаков. Увлечение свое спиритизмом «Алфеюшка» не оставил даже тогда, когда был священником в Устюжском уезде.

А вот еще случай из нравов высшего вологодского общества. Сообщаемому ниже факту, пожалуй, не всякий поверит, но он между тем был действительно. В один из вечеров приходит «Алфеюшка» вместе с моим товарищем Н. Н. Кедровским[40] и приглашает меня отправиться вместе

 

Л. 149

с ними в «губернаторскую баню». «Там, — сказал он, — сегодня будет репетиция, в которой примут участие и губернаторские дочки. У нас будет и выпивка». Таким приглашением я буквально был ошеломлен. «Уж не спятил ли он от своих сеансов с ума», — подумал я. Кедровский смотрел на меня и улыбался. «Он все равно не пойдет», — мотнув головою по направлению меня, сказал Т[уро]в и вместе с К[едровс]ким направился к выходу. «Куда же вы?» — с испугом почти кликнул я и, к удивлению своему, уже от Кедровского услышал то же, что и от Турова: «Да в “губернаторскую баню”, там весело проведем время». Я старался убедить их, что они слишком рискуют и могут быть арестованы. «Зачем лишать себя удовольствия», — сказали они, выходя из моей квартиры. Туров возвратился около 3 часов ночи и был очень навеселе. С увлечением рассказывал он о той простоте обхождения, с которой держали себя губерн[аторские] дочки, что последние выпивали вместе с ними, но только легкие вина, что репетиция на этот раз не удалась за неприбытием главного распорядителя. Потом мне пришлось слышать, что помимо

 

Л. 149 об.

бани, собрания такого рода происходили еще в каком-то частном доме. И все это происходило во дни губернатора Кормилицына[41], который строжайше требовал от чинов полиции, чтобы последние доносили ему не только о происшествиях уличной жизни города, но и о событиях, происходивших в частной жизни городских обывателей. Не помню почему, но Туров, кажется, более уже не ходил на «банные» репетиции. Может быть, на него повлиял мой рассказ об одном событии, бывшем в 60-х годах, когда кончивший курс семинарии, репетировавший губернаторского сына, имел несчастье понравиться губернаторской дочке и за переписку с нею был выслан из Вологды*.

С «Алфеюшкой» во время святок ездил я много раз маскированным. Костюмы нам

* Фирмос Иванов[ич] Малевинский[42], красавец собой, бывший затем учителем Никол[ьского] дух[овного] уч[илища]. Здесь он вращался среди высшего чиновничества… и кончил жизнь свою печально. 24 окт[ября] 1864 г[ода] на одной из улиц города он был найден мертвым. По поводу его убийства произведено было не одно следствие, напали и на след, но дело было замято. (см. Историю Никол[ьского] дух[овного] учил[ища].)

 

Л. 150

давали из театра без всякой платы. Объяснялось это тем, что Туров снабжал артистов гитарой, один раз даже давал каким-то образом оказавшийся у него отцовский подрясник. У меня брали шляпу. Костюмы мы получали самые лучшие — русских бояр и испанских грандов. Ездили главным образом к купцу Клишину[43], в доме которого двери с первых дней святок не закрывались для приема маскированных до кануна крещенского сочельника. Сам старик Клишин, кстати сказать, семинарский староста, видимо интересовался масками и все время ходил между маскируемыми. Танцевали мы мало и при том только одну кадриль, большею же частью занимались интрижками и наблюдением. Вообще ездили от нечего делать и больше ради любопытства.

Из Посада Н. Н. Глубоковский от 14 января писал между прочим, что он по просьбе о. ректора в декабре послал статью, писанную, впрочем, на лету, в «Москов[ские] ведомости» об учреждении Устюжской епархии[44]. «Тотчас же по напечатании моей статьи, — пишет он, — ему послан был особый № газеты, и я ждал от него каких-ниб[удь] известий, но доселе ничего не получаю. Во-первых, мне интересно бы знать, доволен ли ректор

 

Л. 150 об.

моею статьей и не находит ли, что в ней сказано не все или сказано плохо. Во-вторых, получает ли затронутый по инициативе о. ректора вопрос об Устюжской епархии какие-ниб[удь] движения в смысле утвердительного или отрицательного его решения в правительств[енных] сферах? М. З. Зиоров говорил мне на этот счет кой-что, но лишь по слухам и неопределенно. В-третьих, о. ректор когда-то писал, что к вопросу об Устюжской епархии небезразличен и новгородский губернатор Мосолов[45]. Что же он, т. е. Мосолов делает теперь? Намерен ли он действовать в пользу поднятого о. ректором проекта? В-четвертых, как смотрит Преосвящ[енный] Израиль на это. Не высказывает ли он неудовольствия и проч[ее]? Сообщи это о. ректору вместе с моим нижайшим почтением и после напиши, что он скажет, если же сам не найдет удобным написать мне несколько строк. Поклон В. С. Карпову и моим товарищам, сущим в Вологде». Ректор очень интересовался вопросом об открытии самостоятельной Устюжской епархии, принимало в этом участие и устюжское ду-

 

Л. 151

ховенство, а Глубоковский писал об этом несколько статей в «Московских Ведомостях». Дело разрешилось только в 1888 г., когда в Устюге открыто было викариатство, но не самостоятельная епархия[46].

Новый инспектор, иеромонах Климент явился к нам около половины января месяца. В то время о. Климент был в возрасте от 36–38 лет. Несмотря на свои средние лета, он поражал своею тучностью[47], особенно выдавался вперед живот его. Почти с первых дней своего к нам приезда он, по совету какого-то московского профессора, сел на диету и каждый день весил свое тучное тело на семинарских кухонных весах. «А угадайте-ка, насколько я убыл за неделю», — спрашивал он, здороваясь, напри[мер], со мною. По совету того же профессора он усиленно гулял. Эта прогулка обыкновенно изо дня в день происходила по тротуарам от семинарской больницы к Кирилловской улице. В прежнее время эти тротуары обнесены были перилами, и во времена о. Климента место это известно было под названием «стойла»

 

Л. 151 об.

инспектора. Вскоре мы узнали, что наш новый инспектор большой любитель музыки, особенно скрипки. Насколько он хорошо играл на этом инструменте, я судить не берусь, но в свободное время и даже во время уроков, когда ему следовало бы находиться среди учеников, он часто предавался своему любимому занятию. Вообще же по первыми шагами своей службы о. Климент произвел не особенно выгодное впечатление. Прежде всего видно было, что он не только малодеятелен, но даже ленив. Впрочем, он и сам не отрицал в себе этого недостатка. «Когда я был смотрителем, — говорил он, — я большею частью лежал у себя в кабинете и пролежал не один диван». Нужно бы удивляться, какие диваны могли выдерживать такую тушу, как о. Климент. В обращении с нами новый инспектор был прост и обходителен. Первые три месяца инспекторства о. Климента шли более или менее гладко. К ученикам инспектор относился хорошо, но вникал в ученическую жизнь мало, и ученики стали заметно опускаться. Как киевлянин по образованию, о. Климент более всех

 

Л. 152

сошелся из преподавателей с Г. И. Можаровым, сыгравшем роковую роль в жизни и служебном положении о. Климента. Чтобы пояснить дальнейший ход событий, я должен немного возвратиться назад. В предыдущем учебном году Можаров, земляк ректора, кажется, на первых порах появления его у нас разошелся с ректором из-за одного ученика, допустившего довольно грубую выходку на уроке физики (у Лаговского). Можаров при решении участи этого ученика стал на сторону Лаговского и вместе с последним требовал его увольнения из семинарии, но ректор и инспектор (Зиоров) этого не допустили: ученик был лишен лишь казенного содержания. Результаты начавшихся неприятных отношений между ректором и Можаровым оказались для последнего, как к тому же до болезни самолюбивого, очень невыгодными. Незадолго пред этим М[ожаро]в был представлен к ордену, и вот ректор в отместку М[ожаро]ву съездил к епископу и просил его вычеркнуть М[ожаро]ва из списка представленных к награде. Был и еще случай, которым М[ожаро]в считал себя не меньше оскорбленным. Почти в то же время губернатор

 

Л. 152 об.

Кормилицын чрез посредство ректора предложил преподавателям, не пожелает ли кто-ниб[удь] из них поступить правителем для канцелярии губернатора с сохранением при этом и службы при семинарии. Ректор объявил об этом преподавателям, но никто из них такого предложения не принял, кроме Можарова. Однако последнего ректор не согласился рекомендовать на этот пост. Оба указанные случаи донельзя уязвили самолюбие Можарова и затаили в нем злобу на ректора. М[ожаро]в ждал только случая, чтобы отомстить ректору. Нужно сказать, что М[ожаро]в долгое время состоял членом распорядительных собраний правления семинарии и, следовательно, более или менее знаком был с ведением семинарского хозяйства. На почве хозяйственно-экономической он и вздумал начать борьбу с ректором. Сблизившись с о. Климентом, Можаров советовал инспектору обратить внимание на недочеты в денежных суммах и даже указал точную цифру дефицита (300 руб[лей]), будто бы искусно скрываемую.

 

Л. 153

О. Климент часто по своему легковерию [или] по непониманию того порядка, какой давно уже практиковался в семинарии, поддался наветам Можарова и потребовал, чтобы сумма мнимого дефицита была ему сообщена, в противном случае он отказывался подписываться под журналом распорядительных собраний. К нему, конечно, примкнул и Можаров. Несмотря на убедительные доводы ректора, секретаря и члена правления от духовенства, о. Климент упорно настаивал на существовании дефицита. Так как весной ожидался приезд ревизора, то дело о выяснении вопроса о дефиците было оставлено до него. Начавшемся на экономической почве ссора между ректором и инспектором скоро перенесена была на почву воспитательную. Инспектор больше по наветам, чем по своему наблюдению вывел заключение, что воспитанники нашей семинарии распущены и что их следует подтянуть. Иногда какой-нибудь ничтожный случай из жизни семинаристов инспектор раздувал в факт большой важности. Ректор в таких случаях всецело вставал на защиту семинаристов. Разгорелась бумажная война.

 

Л. 153 об.

Особенно острый характер приняли отношения между ректором и инспектором после весеннего Богослова дня. В этот праздник ученики V класса устроили традиционное празднование и, конечно, выпили. О. Климент воспользовался этим случаем и в самых мрачных красках изобразил нравственное состояние семинаристов. На обвинение инспектора ректор дал достойный отпор, назвав о. Климента главным виновником неблагоповедения воспитанников, указал на его бездеятельность и т. д. В 20-х числах мая для окончания ревизии, начатой прошлой весной, приехал Зинченко. Ввиду создавшихся отношений между ректором и инспектором ревизор всесторонне ознакомился с положением дела и старался, конечно, выяснить, кто более прав или виноват — ректор или инспектор? Что касается пресловутого дефицита, на который особенно указывал инспектор, то известие было, что ревизор никакого дефицита не нашел. В каком состоянии ревизор нашел воспитательную часть, нам не было в то время известно, хотя ректор

 

Л. 154

и говорил, что Зинченко не на стороне инспектора. Во время ревизии резко обнаружились две партии — партия ректора и партия инспектора. К последней примкнули Можаров, Лаговский и [Спасский][48]. Весь остальной состав преподавателей и инспекции был на стороне ректора.

На меня, как новичка по службе, происходившие в семинарии настроения и особенно ссора между начальствующими лицами производила весьма тягостное впечатление. Наше, членов инспекции, положение было обоюдно-острое: мы находились между двух огней. Я стал серьезно подумывать об уходе из семинарии на какое-ниб[удь]священническое место. Заветной моей мечтой, как я уже говорил раньше, было устроиться где-ниб[удь] на Вохме. Вскоре по приезде на родину я узнал, что в селе Черновском (в 60 верстах от Вознесенья) скончался священник Николай Соболев[49]. Место было завидное во всех отношениях, но попасть туда я не имел никакой надежды. Пр[еосвяще]нный Израиль был очень разборчив при назначении на места. Когда я раздумывал, как мне поступить, мне сделано было предложение со стороны вдовы покойного о. Соболева войти в дом к ней, со взятием старшей ея дочери, причем обещано было содействие настоятеля Прилуцкого монастыря игумена Феодосия[50], родного брата покойного о. Соболева. Предложение это я принял и немедленно отправился в Вологду, чтобы со своей стороны обратиться с просьбой о содействии к о. ректору. Ректор очень внимательно отнесся к моей просьбе и сказал, что завтра же съездит к Преосв[яще]нному с ходатайством об определении меня в с. Черновское. В тот же день я отправился к настоятелю монастыря, у которого и ночевал. Настоятель сообщил мне, что он уже был у владыки и что последний дал свое согласие определить меня вместо умершего его брата. Дело, по-видимому, налаживалось. Ректору епископ также дал слово и при этом даже советовал теперь же, до начала учебного года, подыскать нового надзирателя. Дня два спустя после сего ко мне явился товарищ по семинарии, состоявший псаломщиком при Георгиевской ц[еркви] Вл[адимир] Малевинский[51] и сказал, что он только что был у Пр[еосвяще]нного

 

Л. 155

с просьбой об определении его на дьяконское место при кладбищенской Введенской ц[еркви] и что епископ вместо этого посоветовал ему проситься в семинарию в надзиратели, так как это место на днях будет свободно. На основании последнего сообщения не оставалось никакого сомнения, что вопрос о моем назначении решится в благоприятном для меня смысле. Оставалось только ждать резолюции епископа. Но произошло нечто невероятное и неожиданное. Когда я был уже накануне своего назначения во священники, неожиданно явился в Вологду и даже остановился у меня Ник[олай] Вас[ильевич] Шадрин, учитель земского училища в Никольском у[езде], старше меня по семинарии на три курса. Узнав, что в Черную еще никто не назначен и извинившись, что он является моим соперником на это место, Шадрин вместе с этим просил меня, чтобы я дал ему дня на два приют у себя. Я, конечно, не отказал. На другой день мой неожиданный соперник отправился к епископу, побывал у архиерейского секретаря Виноградова и возвратился довольный и спокойный. В душе я подсмеивался

 

Л. 155 об.

над ним и даже жалел, что он напрасно истратился на дорогу, проехав более 500 в[ерст] и большею частию «горами». Прошло дня три после приезда Шадрина. Было около 9 часов утра. Я только что собрался идти в семинарию, как при выходе столкнулся с моим товарищем, который сообщил мне ошеломляющую меня весть, что в село Черновское назначен не я, а Шадрин. Ректор, когда я передал о своей неудаче, разразился по адресу Пр[еосвяще]нного Израиля далеко не лестными эпитетами. «Плюньте вы на Вологду, поезжайте в Харьков, там устроитесь прекрасно, есть и невеста, внучка архиеп[ископа] Амвросия». Но от этого предложения я отказался. После я узнал из источника вполне верного, что Шадрин вручил Виноградову 200 руб[лей] и что Виноградов был в письменных сношениях с Шадриным, дожидался его приезда и намеренно отлагал доклад об определении в с. Чернов[ское] до личного свидания с Шадриным[52].

Потерпев такую неудачу, слишком меня обескуражившую, я уже решил раз навсегда оставить намерение проситься во священники

 

Л. 156

и вздумал сделать попытку поступить в акцизное ведомство. В один прекрасный день я и Туров решили сходить к управляющему акцизным ведомством Калошину[53] с целью попроситься на какие-либо место. У нас были заготовлены и прошенья. Явились. Вышел Калошин, невзрачный на вид старичок: «Кто вы?». Мы назвались. «Студенты семинарии? Знаете, что я вам скажу: у меня места закрепощаются так же, как и у вас в духовном ведомстве. Если женитесь на ком я укажу, то место получено и будете иметь движение по службе, могу и без этих условий дать место, наприм[ер], контролера на спичечной фабрике, но рассчитывать на какие-либо повышения вы не можете». Такая бесцеремонная откровенность относительно условий поступления в акциз нас немало изумила. Мы сказали Калошину, что подумаем, и ушли. Известно было, что управляющий этим ведомством в качестве невест предлагал иногда своих горничных и экономок и что вступающие с ними в брак действительно быстро двигались по служебной лестнице. Намерение поступить в акциз было оставлено.

 

Л. 156 об.

Хотя известный в то время в Вологде доктор-психиатр Копосов*[54], с которым познакомил меня П. А. Бартенев, принял во мне большое участие и, рассчитывая на свои связи, дал мне слово непременно устроить меня в это ведомство, но неожиданное исчезновение его из Вологды навсегда рушило мои надежды поступить в акциз. Прошло несколько времени. В Никольском уезде при Кичменгском городке опять открылось место. Приход был на славу. Турову во что бы то ни было нужно было уйти из семинарии, так как ректор открыто высказывал недовольство им как учителем пения. И вот мы оба решили сделать попытку проситься в Кичменгский городок. Написали по прошенью и пошли к епископу. В приемной, когда мы вошли, просителей было много. Преосвящ[енный] уже вышел к ним и выслушивал их просьбы. Мы решили подойти к епископу после всех.

* Вас[илий] Ал[ександрович] Копосов был шурин Бартенева и часто бывал у Бартенева. Это был неистощимый рассказчик. Он имел способность говорить без перерыва с утра до поздней ночи по разным вопросам как научным, так и общественным. Жил во Франции и, кажется, говорил по-французски. Отъезд его был неожиданным и произвел сенсацию в обществе, ибо с ним уехала жена одного видного в городе чиновника-дворянина.

 

Л. 157

Ждать пришлось долго. Просители все прибывали, а мы старались встать в порядке очереди последними. Первым подошел Туров и, приняв благословенье, подал прошенье. Прочитав прошенье, епископ сказал: «Напрасно истратил лист бумаги, молод, туда просятся заслуженные священники». Туров все-таки стал настойчиво просить епископа исполнить его просьбу. Тогда Пр[еосвяще]нный, махнув рукой, скомандовал: «Налево марш». Туров поспешно направился к выходу. «Куда?» — задал мне вопрос Пр[еосвяще]нный. «Туда же», — сказал я. «Туда же», — ответил он, указывая направление к дверям и, кажется, даже улыбнулся своей остроте. Так неудачно кончилось наша попытка оставить семинарию и уйти на приход.

В начале сентября я получил из Могилева от М. З. Зиорова следующее письмо:

«Дорогой мой Н[икифор] А[лександрови]ч.

Письмо ваше получил сегодня пред обедом. Спешу отвечать. Благодарю вас, мой друг, что вы еще помните вашего сурового инспектора. Очень-очень сожалею о постигшей вас неудаче, но, к сожалению, сколько ни

 

Л. 157 об.

ломаю голову, а помочь делу не могу. Хотелось бы взять вас к себе, да теперь и мест нет, да и сам я не думаю здесь оставаться долго, если служебные обстоятельства не изменятся к лучшему. Остается только утешать вас надеждой на помощь Божию. В Харьковской епархии места прекрасные и жить отлично, но дело в том — свыкнитесь ли вы с югом? Подумайте! Какова бы ни была родина, а все лучше жить и дышать родным воздухом среди друзей и знакомых.

Сколько же перемен у вас! Получил ли П. А. Бартенев мое письмо и почему не отвечал мне? Как оставил свою должность о. диакон Богословский[55]? Сообщите мне, пожалуйста, откровенно и (подробнее о том), что было при ревизоре и что имеется исследовать? Ведь я решительно ничего не знаю об этом, хотя интересоваться могу потому уже одному, что и сам не чужд некоторых дел. Не касались ли и меня во время ревизии и с какой стороны? Жду с нетерпением от вас письма в самом скором времени и самого подробного. Как живет о. ректор и вспоминает ли меня? А кто на место эконома поступил? Я больше месяца был в путешествии:

 

Л. 158

посетил Киев, К[аменец]-Подольск, Одессу, Елисаветград, Кременчуг. Во время путешествия отдохнул духом и телом в кругу друзей и родных. Часто припоминались мне прошлогодние вакации, когда мы вместе с вами предпринимали экскурсии скуки ради на городские кладбища или вообще за город. Как мне теперь приятно это вспомнить. Идет ли теперь перестройка семинарии и окончено ли общежитие? Кого послали в академию и какую именно? Что мои друзья VI-классники, мирно ли окончили курс или же воевали и с о. Климентом? А существует ли семинарская корова? Были ли цветы на моих клумбах и принялись ли (по-вологодски “отродились”) хвойные деревья? Занимается ли этим делом кто-нибудь после меня?

А мне иногда приходит блажная мысль в голову: а что, если я возвращусь к вам в Вологду? Как тогда меня встретят? Прощайте! Сердечно обнимаю вас и от души желаю всякого благополучия. Искренно вас любящий М. Зиоров».

В октябре месяце женился Г. И. Можаров. Он взял внучку митроп[олита] Московского Иоанникия[56] и весьма удивил всех своей женитьбой. Женитьба эта имела, если можно так выразиться, политический характер. Посредством этой женитьбы Можаров думал приобрести связи и чрез эти связи во что бы то ни стало добиться удаления рект[ора] из нашей семинарии.

От 15 октября М.З. Зиоров писал мне:

«Много-много виноват пред вами, Н[икифор] А[лександрови]ч, что так долго не отвечал на Ваше любезное письмо, своя “злоба дня” было причиной этого замедления.

Вероятно, о. ректор, которому я писал ко дню ангела, и В. С. Карпов передали мой поклон, а вместе с этим и те “скорби”, которыми я скорблю ныне, а потому не стану повторяться.

Во всех этих неприятностях нахожу утешение, успокоение и подкрепление в нашем добрейшем архипастыре Сергие[57]. Он как-то успокоительно всегда действует на мой дух. Да сохранит его Господь на многия лета! Впрочем, не все и скорби: есть и радости своего рода, так, например, утешаюсь тем, что порядки мои начинают понемногу прививаться, столовая улучшаться, дисциплина административная и учебная входит в силу, учителя не засиживаются в учительской и проч. и проч.

И у вас, как видно, дела идут не блестяще:

 

Л. 159

все на военном положении. Это не хорошо для дела воспитания, но если нельзя обойтись без этого, чтобы не страдала правда, то нужно примириться и с таким положением. Пишите мне чаще и без опасения, что я буду нескромен: все останется в моем сердце и дальше не пойдет. От о. Палладия Сергиевского[58] и его супруги я получил сюрприз: плетеную корзинку с прекрасными грибами, собранными обоими супругами персонально. Теперь я с удовольствием вспоминаю их, особенно по постным дням. Вот добрые души! Дай, Господи, им много лет здоровья и во всем благого поспешения!

О вологжанах, приезжавших сдавать экзамены в Питер, получил нелестный отзыв. Говорят, что очень много пьют и грубоваты. Впрочем, Кузминского[59] больше хвалят, чем Люцернова[60]. Почему же не послали в академию Андрея Воскресенского[61], Скворцова А[ле]ксея[62], Безпутина[63]? Неужели оказались недостойными? А что Попов Сергий[64] – выздоровел ли и жив ли? Если жив, то почему не исполнил моей просьбы? Спросите. Поехал ли кто в Казанскую Академию? Прошу передать (мой) привет воспитанникам, которые добром меня вспоминают. Скажите им,

 

Л. 159 об.

чтобы молились обо мне и не забывали меня. Достолюбезнейшему и приснопамятному А. Д. Брянцеву с благоверной и добрейшей супругой Е. А.[65] мой сердечный привет и поклон. Скажите ему, чтобы не унывал и не бросал службы родной семинарии, ибо без службы и без семинарии он долго не проживет, подобно тому, как рыба, если ее выбросишь из воды. Пусть не увлекается покоем: покой часто бывает для жизни хуже всякого труда.

Искренно вас любящий и преданный М. Зиоров».

В семинарии между тем атмосфера все сгущалась. Приходилось смотреть, что называется, в оба и жить с большой оглядкой. Наступили святки. На третий день праздника я опять рискнул подать прошение во священника в село Черевково Сольвыч[егодского] у[езда]. Место это все хвалили. Преосвящ[енный] принял прошенье и велел ждать. Однако я не попал и на это место, но уже по своей вине. В день подачи прошенья, вечером, вся семинарская корпорация была приглашена в гости в А. Н. Макарьину. Все были веселы, настроение у всех было праздничное. Между другими был А[лекс]ей Ив[анови]ч

 

Л. 160

Введенский*[66]. Мое настроение не гармонировало с настроением гостей. «Вы что сегодня как будто не в ударе», — обратившись ко мне, спросил А[лексей] Ив[анови]ч. Я откровенно сказал ему о своих думах и заботах, связанных с подачей прошенья во священники. «Пойдемте-ка сначала к столу, а потом побеседуем…» Мы сели на диван. «И чудак же вы, Н[икифор] А[лександрови]ч; что вас заставило проситься в такую даль? Вы говорите, что место хорошее. Пусть будет, по-вашему, но ведь это все-таки село. Живите здесь… Вас возмущают теперешние настроения, но они, несомненно, скоро кончатся и жизнь войдет в свою обычную, мирную колею. Мой искренний вам совет — отказаться от этого места». «Но что же я скажу архиерею? После этого, пожалуй и думать будет нечего проситься во священники». «Что-ниб[удь] придумайте в оправдание отказа и поверьте — потом вы скажете мне большое спасибо». С этими словами он встал, а я, очень взволнованный, не дождавшись ужина, ушел к себе в квартиру. Почти всю ночь я провел без сна.

 

* Прослужил у нас только год. В последнее время имел степень доктора богословия, состоял ординарн[ым] професс[ором] Москов[ской] Академии.

 

Л. 160 об.

Я пришел к определенному решению — отказаться от Черевковского места. Нужно было только придумать причину отказа. Так как у меня в семинарии в I кл[ассе] учился брат[67], то я решился высказать Пр[еосвяще]нному свое желание остаться пока в семинарии для поддержки брата. На этой мысли я успокоился. Теперь я тревожился только о том, чтобы епископ не назначил меня до нового года. У одного знакомого консисторского чиновник я навел справку, было ли мое прошенье в консистории и где оно теперь находится? Оказалось, что все прошенья, после справок по ним, возвращены уже епископу. Я решил, что если мое определение последует до нового года, то, значит, так угодно Богу. К Пр[еосвяще]нному мне удалось попасть только на второй день нового года. Просителей в приемной, когда я вошел, никого не было. Обо мне было доложено. Келейник почти тотчас же возвратился и указал мне на двери в зал. Я вошел. Пр[еосвяще]нный стоял у окна и смотрел на двор. «Двери, двери», — вдруг произнес он довольно громко. Я стоял и недоумевал, в чем дело.

 

Л. 161

Снова слышу повторение тех же слов. Я посмотрел на двери, ведущие в гостиную, затем на двери направо, но обозрение эти мне ничего не объяснили. «Да двери нужно притворить», — почти крикнул епископ, отходя от окна и направляясь ко мне. Я повернулся и притворил двери, в которые вошел. «Что?» — обратившись ко мне, спросил меня Пр[еосвяще]нный. Я сказал, что 29 декабря я подал прошенье… «Отказываетесь?.. Причина?» Объяснил причину. «Поступок легкомысленный, нужно было об этом подумать раньше, впрочем, твое дело. Ступай к секретарю и скажи ему, чтобы он уничтожил твое прошенье. Ну, а как ты думаешь о самоубийцах?» — озадачил он меня неожиданным вопросом. «Можно ли их отпевать, да еще торжественно?» Я сказал, что тех только можно отпевать беспрепятственно, относительно которых дознают, что они в момент самоубийства были ненормальны, т. е. психически больны. «Слышал, что мои певчие принимали участие при отпевании самоубийцы Брызгалова*[68]». Я сказал, что о самоубийстве

* Сын известного в Вологде купца Брызгалова[69], владельца гостиницы «Золотой Якорь». Сын Брызгалова, когда строилось теперешнее здание «Зол[отого] Якоря» бросился с деревянных стропил, стоявших в уровень с 4-м этажом.

 

Л. 161 об.

Брызгалова слышал, но принимали ли участие при отпевании певчие его Пр[еосвящентс]ва, об этом я не знаю. «Вот видишь? На меня идут нарекания… Его отпевали у Предтечи… Кто там благочинный?» Я сказал, что не знаю. «Ну, иди и исполни, что я тебе велел». Так сравнительно благополучно кончилось моя аудиенция у епископа.

Прошли святки. Наступил январь месяц. Все с нетерпением ждали отчета о результатах ревизии нашей семинарии. 26 января был день ангела А. Д. Брянцева. После уроков все пошли поздравить именинника. Не явились только о. Климент и Можаров. Ректор был в особенном ударе, рассказывал разные случаи из своей жизни и передавал разные анекдоты. Особенно заинтересовал он рассказом о преосвященном Смарагде[70], архиеп[ископе] Рязанском. Рассказ этот я передаю в том виде, в каком слышал от ректора.

«Служил я однажды, — так начал свой рассказ ректор, — по приглашению в кафедральном соборе. Первым сослужащим после архиерея лицом был кафедральный протоиерей, уже

 

Л. 162

почтенный старец. Пришло время выхода со Св[ятыми] Дарами. Апхиеп[ископ] Смарагд, вручив Св[ятые] Дары протоиерею, встал на свое обычное место. Шествие тронулось. Но в момент отхода от жертвенника у протоиерея случилось несчастье: у кальсон его оторвалась пуговица и кальсоны стали сползать вниз. Протоиерей расшарашил (буквальное выражение ректора) ноги и двигался очень медленно. Протодиакон стоял уже на солее, а мы все еще не могли выйти из алтаря. Архиерей, горячий и нетерпеливый, стал ворчать и выражать свое негодование. Положение наше было незавидное, соблазн был большой. Кончилось обычное поминовение, и, приняв Св. Дары, архиерей вошел в алтарь, вошли и мы, а протоиерей по-прежнему едва двигался. “Что это значит, о. протоиерей, вы нездоровы?” — спросил архиерей. Протоиерей откровенно сказал Смарагду о случае, происшедшим с ним. “Вот что”, — удивился архиерей и велел пройти ему в ризницу и привести себя в порядок. Спустя

 

Л. 162 об.

некоторое время архиеп[ископ] Смарагд послал секретное предписание благочинным, чтобы они обязали сельское духовенство не носить штаны с пуговицами, а только с гасниками[71]».

После закуски ректор вскоре удалился, а преподаватели на некоторое время остались, и не напрасно. Ректор неожиданно снова появился, имея в руках какую-то длинную тетрадь. «Ну, вот вам и ревизорский отчет, только что полученный от архиерея». Все поспешили к ректору и обступили его. Началось чтение отчета. В общем для семинарии он был благоприятен. Но об о. Клименте в отчете было сказано, что «он по местным условиям не может в этой должности продолжать службу в семинарии». Все легко вздохнули и разошлись в самом отличном настроении. На второй день содержание отчета сделалось известным о. Клименту. «Ревизия произведена пристрастно», — сказал он, прочитав отчет. «Я подам прошенье и буду требовать другого ревизора». В то время на эти

 

Л. 163

слова инспектора никто не обратил внимания, думая, что он запугивает. Однако в скором времени пришлось убедиться в том, что слова о. Климента не были брошены на ветер. В Синоде в то время было настроение монашеское, там всякого монаха готовы были защищать до последней степени. Там был Саблер, покровитель монахов, там сидел, как на троне, сам К. П. Победоносцев. И вот ректор неожиданно чрез губернатора Кормилицына получил известие, что к нам назначен ревизор следователь Сергей Васильевич Керский[72]. Это было в марте месяце. Я только что после поверки учеников вошел в учительскую, как в ней появился ректор. «Мне нужно с вами поговорить, выйдете в коридор», — сказал мне ректор. Мы вышли. Ректор, как было заметно, имел озабоченный вид. «Я сейчас был вызван губернатором и только что возвратился от него. Кормилицын сообщил мне, что им получена телеграмма от об[ер]-прокурора о приезде сюда Керского. Эти шельмы во главе с Егоркой (Можаровым)

 

Л. 163 об.

подали в Синод жалобу на неправильность ревизии Зинченко. Нам нужно быть наготове. Хорошо ли вы знаете настроение учеников как по отношению ко мне, так и к о. Клименту? Постарайтесь внушить ученикам, особенно старшим и, конечно, чтобы это было секретно, что о. Климент их чернил пред бывшем ревизором и что несомненно и при новом ревизоре будет держаться той же тактики». Дал наставление убедить учеников вести себя как можно приличнее, соблюдать большую во всем осторожность, не держать в классах никаких посторонних вещей и т. д. По уходе ректора я вызвал трех учеников старших классов и передал им все, что считал возможным и необходимым сообщить им, при этом выразил надежду и уверенность, что они поддержат, в чем следует, о. ректора. Ученики выслушали меня с большим вниманием и сказали, что обо всем, что я говорил, не нужно было и сообщать им, так как всем известно, какою любовью и уважением пользуется о. ректор и

 

Л. 164

что променять последнего на о. Климента было бы большим позором для них. Этот разговор я передал ректору после молитвы, и он, по-видимому, остался очень доволен.

 

[1] Глушицкий Николай Алексеевич священник Вохомской Вознесенской церкви. Умер 15.08.1898. См. ВЕВ. 1898. №19. С.231.

[2] Казаков М. – купец 2-й гильдии, владелец самых крупных мельниц на реке Вохме, спиртоводочного завода, магазина «Хлеб». Проживал в доме по ул. Вознесенской д.40 (ныне Советской). В настоящее время в здании находится Центральная и Детская библиотеки. См. П. Кравцова. Туристско-рекреационный потенциал Вохомского района. Курсовая работа КГТУ. Кострома, 2011. https://studfile.net/preview/9901090/page:6/

[3] Перов Михаил Автономович (1853–1933) – родился в семье священника Азлецкой церкви Кадниковского уезда Вологодской губернии. Окончил Вологодскую духовную семинарию, Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию (1880). С 1881 г. земский врач и заведующий лечебницей в с. Вознесенье Никольского уезда, с 1884 г. заведующий Никольской больницей. Организовал постройку нового здания больницы. Удостоен звания «Почетного гражданина» города Никольска. В феврале 1921 года Пленум Никольского уездного исполкома постановил присвоить Никольской больнице его имя. См. Е.В. Баева и др. Историческое путешествие по городу Никольску конца XVIII – начала XX века // Никольская старина. Вологда, 2000. https://www.booksite.ru/fulltext/nikol/skaja/sta/rina/7.htm

[4] Примечание отсутствует. Речь идет о (3 Мак. 5, 1): «Тогда царь, исполненный сильного гнева и неизменный в своей ненависти, призвал Ермона, заведовавшего слонами, и приказал на следующий день всех слонов, числом пятьсот, накормить ладаном в возможно больших приемах и вдоволь напоить цельным вином и, когда они рассвирепеют от данного им в изобилии питья, вывести их на Иудеев, обреченных встретить смерть».

[5] Толковое Евангелие епископа Михаила (Лузина).

[6] Алешинцев Александр Матфиевич (53 года на 1917 г.) окончил Вологодскую духовную семинарию (1885), священник Утмановской Николаевской церкви Никольского уезда (А. Н. Пластинин. Записки по истории церквей // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/library.php?id=177&pn=9).

[7] Попов Прокопий Михайлович (1864–1918), священномученик. Окончил Никольское духовное училище, Вологодскую духовную семинарию (1884). Служил надзирателем Вологодского духовного училища, а затем рукоположен в сан священника Троицкой церкви с. Шолга. Протоиерей. Расстрелян карательным отрядом по подозрению в контрреволюции 13 октября 1918 года. См.: Воспоминания Н.А. Ильинского. Л. 421, а также: Священномученик Прокопий Попов // Официальный сайт Вятской и Слободской епархии. https://vyatskaya-eparhia.ru/eparchy/history/sobor/81/

[8] Глубоковский Александр Никанорович (5 января 1861 — расстрелян в ночь 25/26 июня 1919), выпускник Казанской духовной академии (1885), член Областного правления в г. Уральске. О братьях Глубоковских см.: Богданова Т. А. Клементьев А. К. Из семьи Глубоковских // Глагол времени. Исслед. и мат-лы. Вологда, 2005. С. 417-437.

[9] Попов Павел Васильевич (1816–1900) – сверхштатный диакон Вохомской Покровской церкви Никольского уезда. В 1868 году уволен за штат. ВЕВ. 1868. № 22. С. 513; 1901. № 8. С. 117.

[10] Попов Кирилл – окончил Вологодскую духовную семинарию. В 1867 году рукоположен к Березниковской церкви Никольского уезда, в 1872 году переведен к Слободской Преображенской церкви Устюжского уезда. В 1876 году переведен на место настоятеля к Вохомской Покровской церкви Никольского уезда. В 1887 по болезни уволен за штат. Умер в 1887 году. См.: Попов Кирилл // Православные храмы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=4236

[11] Если наше прочтение верно, то здесь присутствует нестыковка, поскольку Иерофей Алексеевич Татарский (1850 - после 1916) не был преподавателем Св. Писания (см. о нем Митр. Арсений Стадницкий. Дневник. 1902-1903. Т. 2. М., 2012. С. 82; а также примечания). Возможно, Н.Н. Глубоковский писал: «библеист, Татарский».

[12] Туров Дий Александрович (1861–1923), окончил Вологодскую семинарию (1884) по 1-му разряду. Псаломщик Вохомской Вочевской Георгиевской церкви (1885–1886). Диакон Устюжской Дымковской Дмитриевской градской церкви (1886–1887). Учитель Дымковской ЦПШ. С 1887 г. священник Спасо-Преображенской Тавренгской церкви Вельского уезда. Заведующий ЦПШ с. Боровского (1892). Законоучитель женского земского училища (1904–1908). Законоучитель Фофаловского земского училища (1908–1911). Законоучитель Федуловского земского училища (1910). См. Туров Дий Александрович // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=2598

[13] Протоиерей Константин Павлович Садоков (1855–1906) – сын дьякона Одигитриевской Кореневской церкви Вологодского уезда. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1880). По окончании семинарии определен учителем Янгосорского центрального училища. Надзиратель Вологодской духовной семинарии. С 02.06.1885 священник Одигитриевской Кореневской церкви. С 01.12. 1888 – священник Николаевской Золотокрестенской церкви г. Вологды. Благочинный церквей второго округа до 09.10.1905. Из церковной жизни г. Вологды // ВЕВ. 1905. № 23. С. 547; Садоков Константин Павлович // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6829

[14] Игнатий Климентович Зинченко (1833–1901) – ревизор Учебного комитета. О ревизии см.: По отчетам члена Учебного Комитета при Святейшем Синоде Зинченко о ревизии духовно-учебных заведений в Архангельской и Вологодской епархиях и Каргопольского дух. Училища. Ноябрь 29 [1885] – Март 18. 1887 // РГИА. Ф. 797. Оп. 55. Отд. 1. Ст. 2. Д. 73.

[15] Николай Александрович Голубев 04.11.1883 определён псаломщиком к Вохомской Вознесенской церкви Никольского уезда Вологодской епархии. 05.11.1888 определён на старшую священническую вакансию к Чемельской Иоанно-Богословской церкви Никольского уезда (село Красное) и 29.01.1889 рукоположен во священника. 09.09.1916 назначен на должность благочинного. См. Голубев Николай // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6699

[16] Александр Львович Ильинский (ок. 1860–1919) – сын учителя Вологодской духовного училища Льва Ильинского. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1881) по второму разряду. 15.10.1881 определен псаломщиком Сретенской церкви г. Вологды. Был женат на Марии Алексеевне Пухидской, дочери священника Дмитриевской Черношингарской церкви Грязовецкого уезда. 06.06.1890 переведён к Преображенской Плосковской церкви Грязовецкого уезда. 07.02.1902 назначен помощником благочинного 2 округа Грязовецкого уезда. См. Клировая ведомость Вологодской градской Сретенской церкви за 1885 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 33. Д. 21. Л. 3 об.; Клировые ведомости Воскресенской Митропольской церкви Вологодского уезда за 1886-1901 годы // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 45. Д. 50. Л. 3 об.; Ильинский Александр // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6557

[17] Видя не видеть (греч.) Восходит к (Мф. 13, 13).

[18] Вениамин Петрович Тихомиров окончил Вологодскую духовную семинарию (1885) по второму разряду, 10.08.1885 определён на место священника к Ильинской Лихтошской церкви Грязовецкого уезда Вологодской епархии. 21.03.1889 перемещён к Космо-Дамиановской Крюковской церкви Вологодского уезда. Умер 15.04.1901. См. Вениамин Тихомиров // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=2921

[19] Стефан Петрович Богословский окончил Вологодскую духовную семинарию (1884). 18.10.1880 рукоположен во диакона к Вологодской градской Кирилло-Семинарской церкви. В ноябре 1885 г. утверждён в должности эконома Вологодской духовной семинарии. 25.08.1886 г. определён во диакона к Вологодской градской Введенской кладбищенской церкви. Умер 27 июня 1888 г. См. Воспоминания Н.А. Ильинского Л. 424; Стефан Богословский // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6501

[20] Розанов Платон Викторович (1838–1911) – священник Воскресенской Шелыгинской церкви (1862-1907). Старшая дочь – Городецкая Софья Платоновна замужем за А. П. Городецким учителем Вологодского духовного училища. Вторая дочь – Быкова Мария Платоновна (к ней «сватался» Никифор Александрович), была замужем за коллежским асессором Дмитрием Сперанским, овдовела (11.01.1892), вторым браком (1897) за учителем Николаем Быковым (служил в городских училищах Верхоленска, Иркутска, Балаганска; умер в 1906 г.). См. Клировые ведомости Воскресенской Шелыгинской церкви Вологодского уезда за 1885-1908 годы // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 48. Д. 73. Л. 6 об., Л. 22 об., а также данные О.П. Ельцовой: https://forum.vgd.ru/1596/86789/0.htm

[21] Александр Павлович Городецкий (?–1904) – сын дьякона Вологодской епархии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1880) по 1-му разряду. Учитель латинского языка в параллельных классах Вологодского духовного училища. По-видимому к нему относятся строки из повести «Бурса» И.Г. Шадрина: «Припоминает Гриша, как Городилов – учитель латыни – раз так спустил ему коготком, что и теперь, при воспоминании, он как будто вновь ощутил боль с голове, а забитого, длинноногого Паломникова так звезданул мелом по голове, которым тот писал перевод, что парень изогнулся и присел и при всем своем терпении, заплакал. На перемене товарищи, как на диковинку, подходили смотреть на большущую шишку, вздувшуюся на голове Паломникова, но жаловаться смотрителю никто и в мыслях не держал (С. 264)» - см.: Свящ. Н.В. Солодов. Повесть И. Г. Шадрина «Бурса»: источники и прототипы // Два века русской классики. 2021. № 3. С. 172–189.

[22] Епископ Иоанникий (Иван Афанасьевич Казанский; 1839–1917) – с 1888 г. епископ Великоустюжский, викарий Вологодской епархии, с 03.05.1891 епископ Владикавказский и Моздокский, с 23.08.1892 епископ Михайловский, викарий Рязанской епархии.

[23] Василий Парменович Образцов (1849–1921) – сын священника Вологодской епархии. Учился в Вологодской духовной семинарии, затем в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. С 1875 г. земской врач в г. Великий Устюг. В 1877 г. отправился в составе отряда Красного Креста на русско-турецкую войну. Учился за границей. Возвратившись, поселился в Киеве. С 1893 г. трудился в Киевском университете, заведовал терапевтической клиникой медицинского факультета. (См. Н. Турупанов. Дело, выбранное сердцем. https://www.booksite.ru/fulltext/tur/upa/nov/6.htm).

[24] Шмидт Петр Петрович (1867-1906) – потомственный морской офицер, лейтенант, один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года. Возглавил мятеж на крейсере «Очаков». Объявил себя командующим Черноморским флотом. Был арестован и казнен.

[25] Возможно, Н. А. Ильинский переписывал неразборчивый почерк, поэтому некоторые имена воспроизведены неточно. Кроме лейтенанта П. П. Шмидта были казнены кондуктор С. П. Частник, комендор Н. Г. Антоненко и машинист А. И. Гладков.

[26] Об участии П.А. Бартенева говорят и советские историографы. После оглашения приговора «вечером явился священник с дарами. Шмидт исповедовался и причастился. Частник, Антоненко и Гладков от исповеди отказались, при чем Частник подробно и с энергией мотивировал это нежелание» (И.П. Вороницын. Лейтенант Шмидт. М.; Л., 1925. С. 95). На казни «кроме офицеров, командовавших воинскими частями, здесь были также командир и офицер “Прута”, жандармский ротмистр, прокурор, священник и другие лица из официального мира Очаковской крепости» (Вороницын. С. 96-97). «Армейский караул вел осужденных от пристани к месту казни. Петр Петрович одной рукой опирался о плечо священника, а другой… всех благословлял и говорил “Простите”» (В. Камышицкий. 1905 г. в Севастополе (восстание на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков»). Симферополь, 1925. С. 153). «Священник, присутствовавший при последних часах осужденных, свидетельствует: “Меня поражало царственное спокойствие лейтенанта Шмидта. Он не только мужественно, но и величественно шел на казнь. Матросы не спускали с него глаз и повторяли каждое его движение”» (Вороницын. С. 97).

[27] Умер до сентября 1915 г. См. Разведчик. 1915. № 1305. С. 708.

[28] Яков Федорович Соколов (1865–1919) по окончании 4 класса Вологодской духовной семинарии в 1886 г. вступил в службу в Вологодский окружной суд, канцелярским служителем, с 1898 г. служил в Вологодском Акцизном управлении (см. Я.Ф. Соколов // Соколовы. Священнослужители Вологодской губернии. http://s-sokolov.ru/trees/sokolov_ya_f.php).

[29] Упоминается ВЕВ. 1888. №1. С. 11. В фонде Спасо-Прилуцкого монастыря в Вологодском архиве имеется: Опись имущества умершего иеромонаха Варнавы. 1899 // ГАВО. Ф. 512. Оп. 1. Д. 1112.

[30] С июня 1885 по 1892 г. епископ Могилевский и Мстиславский Сергий (Спасский; 1830–1904).

[31] Ректор Могилевской духовной семинарии с февраля 1884 г. архимандрит Сергий (Соколов; 1844–1893).

[32] К.П. Победоносцев.

[33] Израиль (Иван Евграфович Никулицкий; 1832–23.04.1894) – сын сельского дьякона Рязанской епархии. Окончил Рязанскую духовную семинарию, Московскую духовную академию (1856). Назначен инспектором и преподавателем Калужского духовного училища (01.02.1857), принял монашество (28.12.1857), назначен смотрителем и учителем Пензенского духовного училища (02.07.1858), преподавателем и помощником инспектора Пензенской духовной семинарии (1862). Назначен инспектором Могилевской семинарии (26.04.1863), архимандрит (1868), ректор Витебской духовной семинарии (1872). Хиротонисан в сан епископа Новомиргородского, викария Херсонской епархии (09.07.1879), епископ Острожский викарий Волынской епархии (08.11.1883) и в том же году назначен епископом Вологодским (25.10.1883) (см. о нем далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского, а также: Израиль (Никулицкий) // И.В. Добролюбов, С.Д. Яхонтов. Библиографический словарь писателей, ученых и художников, уроженцев (преимущественно) Рязанской губернии; Преосвященный Израиль, епископ Вологодский и Тотемский (некролог) // ВЕВ. 1894. № 10. С. 150-156).

[34] Аркадий Досифеевич Брянцев.

[35] Евлампий Николаевич Спасский.

[36] Вероятно, Павлу Александровичу Бартеневу.

[37] Эконом семинарии диакон Стефан Богословский. См. о нем выше.

[38] Архимандрит Климент (Ксенофонт Иванович Стояновский, ок. 1847–18.01.1906) – выпускник Киевской духовной академии (1869), с 1873 г. смотритель Каменец-Подольского духовного училища. В 1884 г. принял монашеский постриг. С 08.11.1885 инспектор Вологодской семинарии, с августа 1887 г. преподаватель Воронежской семинарии, с 1893 г. ректор Витебской семинарии, с 1896 г. старший цензор Санкт-Петербургского духовно-цензурного комитета, с декабря 1898 г. настоятель московского Новоспасского монастыря. Автор нескольких духовно-музыкальных произведений. См. Биографический словарь выпускников Киевской духовной академии: 1819-1920-е гг. Т. 3. Киев, 2019. С. 262; а также некрологи: ВЕВ. 1906. №4. С. 102-104; Московские церковные ведомости. 1906. №5. С. 61.

[39] Алфей Александрович Туров (ок. 1864–21.04.1906) окончил Вологодскую духовную семинарию (1884), определен во священника к Николаевской Шемогодской церкви Устюжского уезда (1886). С 1896 г. уездный наблюдатель за церковными школами Сольвычегодского уезда См. Туров Алфей // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6883

[40] Николай Николаевич Кедровский (1862–1895) – сын священника Скорбященской тюремной церкви г. Вологды. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1884), с 1885 г. псаломщик Богородице-Рождественской Глинковской церкви г. Вологды. «В 1887 г. занимался составлением хронологических реестров и алфавитных указателей делам Вологодской духовной консистории» (Клировые ведомости Богородицерождественской кладбищенской церкви г. Вологды // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 6. Д. 1. Л. 422 об.) Уволен по болезни 09.04.1891.

[41] Михаил Николаевич Кормилицын (1835–18.04.1892) – вологодский губернатор с 1882 по 1892 г. Скончался 18 марта 1892 г. (дата часто указывается неправильно; см. Вологодские губернские ведомости. 1892. № 12. С. 6.). Внук М.Н. Кормилицына Н.М. Любимов – переводчик, автор воспоминаний «Неувядаемый цвет». М., 2000.

[42] Фирмос Иванович Малевинский преподавал в Никольском духовном училище с 1855 по 1864 г. «Как человек, любивший светскую жизнь и ее удовольствия, он постоянно вращался среди высшего чиновничества города, при этом задел довольно чувствительно интересы некоторых их них и… кончил жизнь свою очень печально. В 6-м часу утра 24 октября 1864 года он был найден мертвым с большой неправильного очертания раною на груди. В городе были убеждены, что Фирмос Иванович убит… В училищном архиве до сих пор хранятся отрывки черняков смотрителя Соколова по этому следственному делу». История Никольского духовного училища. С. 134-135.

[43] Лев Адрианович Клишин (ок. 1815 г.р.) – вологодский купец, староста семинарской церкви.

[44] Об учреждении викариатства в Великом Устюге // Московские ведомости. 1885. № 304. 3 ноября (см. Т.А. Богданова. С. 64.) или другая статья из этого цикла.

[45] Мосолов Александр Николаевич (1844–1904) – общественный и государственный деятель. Новгородский губернатор (1883–1884). Основатель газеты «Рижский вестник». Директор департамента духовных дел иностранных исповеданий.

[46] «Все они написаны по указаниям о. П. Л. Лосева на основе исторических материалов, взятых им у Н.И. Суворова. Заметки эти переданы были члену Учебного Комитета при Св. Синоде И. К. Зинченко, в свою очередь представившему их К. П. Победоносцеву. Великоустюжское викариатство Вологодской епархии учреждено 30 янв. 1888 г. Но, по словам Глубоковского, «викариатство — это оказалось далеко не то, что все желали», о «выяснившихся неудобствах» он впоследствии вынужден был говорить в Предсоборном Присутствии» (Т.А. Богданова. С. 64).

[47] «Комическое впечатление производит, например, о. Климент, настоятель Новоспасского монастыря: толстый-претолстый и все качается, не имея как бы устоя» (Митрополит Арсений (Стадницкий). Дневник. 1902-1903. Т. 2. М., 2012. С. 162).

[48] Евлампий Николаевич Спасский (1858–16.06.1926) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1879), по окончании – надзиратель за учениками в Вологодской семинарии, с 1880 по 1913 г. – помощник инспектора семинарии. «По выходе из семинарии служил в медицинском техникуме секретарем» (Л. 401). См. ВЕВ. 1899. №15. С. 315.

[49] Соболев Николай. Окончил ВДС по 1 разряду (выпуск 1868). Священник Вохомской Черновской Николаевской церкви с 1871 по 1886 год. С 1884 г. – настоятель этой церкви. Умер 29 июля 1886 г. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=5039

[50] Священномученик Феодосий (Федор Доримедонтович Соболев; 1842–1918) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1864), рукоположен во священника и назначен к Тотемской Успенской церкви (1864). Определен учителем латинского языка в Тотемской духовное училище с причислением к Тотемскому Богоявленскому собору (1869), священник при тотемской тюремной Богородице-Скорбященской церкви (1876), определен в число братии Тотемского Спасо-Суморина монастыря (1879), казначей (1880), настоятель Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря (1885), настоятель Дионисиево-Глушицкого монастыря (1888). В конце жизни был настоятелем Сольвычегодского Введенского монастыря, в 1916 г. уволен от должности. Арестован и расстрелян в 1918 г. (Феодосий (Соболев Федор Доримедонтович), священномученик // Виртуальный музей новомучеников и исповедников земли Архангельской http://arhispovedniki.ru/cardfile/2533/

[51] Малевинский Владимир Вячеславович (1864–1908). Псаломщик Вологодской Георгиевской церкви (1885–1887). Священник Леденгской Спасской церкви (1888–1896). Священник Ильинской Дубниковской церкви Влогодского уезда (1896–1900). Священник Чернышевской церкви Усть-Сысольского уезда (1900). Уволен от места с запрещением служения. Определен на псаломщическое место при Вишерской Богородской церкви Усть-Сысольского уезда (1901). Священника Стреленской Богоявленской церкви Устюжского уезда (1902) Заштатный священник, проживавший в Павло-Обнорском монастыре. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=596

[52] Коррупционный характер деятельности секретаря Виноградова был хорошо известен современникам. Даже в слове на отпевании епископа Израиля викарий Варсонофий говорил о его «доверчивости к своим ближайшим честным сотрудникам по управлению делами епархиальными», которую «объясняли пристрастием к этим сотрудникам, по которому будто бы… не замечал их злоупотреблений и не удалял от сотрудничества» (Епископ Варсонофий. Слово пред погребением преосвященного Израиля, епископа Вологодского и Тотемского // ВЕВ. 1894. № 10. С. 141-142).

[53] Колошин Дмитрий Николаевич (ум. после 1895). См. Памятные книжки Вологодской губернии; С.В. Волков. Высшее чиновничество Российской империи. Краткий словарь. М., 2016.

[54] Копосов Василий Александрович (1851–1922). Родился в семье священника. Окончил Вологодскую семинарию, Санкт-Петербургскую императорскую медико-хирургическую академию. Работал в земских больницах, участвовал в русско-турецкой войне (187-1878 гг.). Специализировался в психиатрии, работал в Вологде и Твери. С 1887 года занимал должность помощника Саратовских психиатрических больниц. Возглавлял дом призрения умалишенных при Александровской больнице (Симбирск). Организовал Карамзинскую колонию для душевнобольных и был ее главным врачом (Симбирск).

[55] Диакон Стефан Богословский. См. выше.

[56] Митрополит Иоанникий (Руднев; 1826–1900), с 1882 по 1891 гг. митрополит Московский.

[57] Епископ Сергий (Спасский).

[58] Священник Палладий Константинович Сергиевский (ум. после 1929 г.) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1884), одноклассник Н.А. Ильинского. С 1884 г. псаломщик Иртовской Воскресенской церкви Яренского уезда Вологодской губернии, священник Ильинской Дубниковской церкви Вологодского уезда (14.12.1886), священник Широгорской Димитриевской церкви Вологодского уезда (04.10.1888). В 1909 г. перемещен в поселок Колбинский Томской губернии. Жена – Елена Ефимовна. Дети – Феодосий Палладиевич (1894-1950) – врач; Лидия Палладиевна (1931-1970) – профессор ботаники Томского университета. (См. в воспоминаниях Н.А. Ильинского Д. 2. Л. 129; Палладий Константинович Сергиевский // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=1568).

[59] Кузминский Аполлинарий Глебович (1864-1920) – выпускник Вологодской духовной семинарии (1885), Санкт-Петербургской духовной академии (1890). Последнее время служил делопроизводителем Отдела музеев (?). Умер от истощения. https://visz.nlr.ru/blockade/show/1258267?ysclid=l4cz8764s3337577989с

[60] Дмитрий Люцернов – см. выше.

[61] Прот. Андрей Николаевич Воскресенский (25.09.1865–22.12.1934) – окончил Вологодскую семинарию (1886), состоял секретарем правления семинарии (1888-1897). Диакон (14.06.1887). Священник Вознесенской церкви г. Вологды (июнь 1890 г.). Переведен в кафедральный собор г. Вологды (21.02.1891). Переведен настоятелем в Николаевскую Сенноплощадную церковь (05.05.1897). Сверхштатный (13.03.1903), а затем штатный (16.09.1906) член Вологодской духовной консистории. Протоиерей (08.05.1913). В 1930 г. вышел за штат. См. воспоминания Н.А. Ильинского. Л. 404; Клировая ведомость Николаевской Сенноплощадской церкви г. Вологды за 1916 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 1. Д. 697. Л. 3 об-10 об.; Прот. А. Подстаницкий. Дневник протоиерея Александра Подстаницкого. Вологда, 2014. С. 54.

[62] Скворцов Алексей Александрович (06.08.1866 – янв. 1924) – сын дьякона Христорождественской Степуринской церкви Грязовецкого уезда Вологодской епархии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1886). Учитель подготовительных классов Никольского духовного училища. С 28.03.1892 священник Антипиевской Вологодской церкви. Жена – Фотина Александровна Замараева (умерла к 1910 г.). См.: Клировые ведомости Антипьевской церкви г. Вологды за 1894-1910 годы // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 2. Д. 59; Прот. А. Подстаницкий. Дневник протоиерея Александра Подстаницкого. Вологда, 2014. С. 27.

[63] Безпутин Александр окончил Вологодскую духовную семинарию (1886). Псаломщик Липецкой Воскресенской церкви Вельского уезда Вологодской епархии (18.09.1886), диакон Кулойской Покровской церкви того же уезда (1888), священник Чадромской Николаевской церкви того же уезда (1891), благочинный (1917). См.: Безпутин Александр // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6970

[64] Возможно, Сергей Алексеевич Попов (1864-1905), сын Лальского протоиерея А. Попова. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1887), псаломщик Вологодской Гавриил-Архангельской церкви (1887), диакон в Устюжской Прокопиевском соборе (1889), священник Кименгской Спасопреображенской церкви (1891). См. Священник Кичменгской Спасопреображенской церкви Никольского уезда Сергей Алексеевич Попов. Некролог // ВЕВ. 1905. № 11. С. 304-306.

[65] Елизавета Александровна Брянцева (в списке избирателей на 1917 г. 60 лет).

[66] Алексей Иванович Введенский (1861–1913) – родился в семье священника, окончил Волоколамское духовное училище, Вифанскую духовную семинарию, Московскую духовную академию (1886). С 25 августа 1886 г. преподаватель латинского языка Вологодской духовной семинарии. В 1887 г. доцент кафедры истории философии Московской духовной академии. С 1892 г. экстраординарный, с 1905 г. ординарный профессор МДА. См. О.Т. Ермишин. А.И. Введенский // Православная энциклопедия. Т. 7. М., 2004. С. 352-353.

[67] Вячеслав Александрович Ильинский. Окончил Вологодскую духовную семинарию в 1891 году, следовательно, в январе 1887 г. был во втором классе.

[68] Иван Филадельфович Брызгалов ум. 15.09.1888. См. Р.А. Балакшин. Церковь Лазаря Четверодневного что на Горбачеве. Вологда, 2014. С. 98. По некоторым сведениям, отпевание состоялось в Сенноплощадской Николаевской церкви, а не в Предтеченской – нуждается в проверке по метрическим книгам. Дата смерти не согласуется с обстоятельствами воспоминаний.

[69] Купец Филадельф Иванович Брызгалов являлся почетным членом Вологодского губернского попечительства детских приютов в 1886–1897 годах, церковным старостой при церкви святителя Николая Чудотворца на Сенной площади в 1877–1880 годах, директором Вологодского губернского комитета попечительного общества о тюрьмах в 1884 году, председателем Вологодского сиротского суда в 1893 году, попечителем Вологодского исправительного арестантского отделения в 1897 году, директором Вологодского Александро-Мариинского приюта «Ясли» в 1897–1899 годах, директором Александринского детского приюта в 1899 году, за что награжден серебряной медалью на Владимирской ленте. См. Т.А. Лебединская. Первогильдейское купечество Вологды в XIX веке // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия. Вологда, 2007. С. 188-192.

[70] Архиепископ Смарагд (Крыжановский). Архиепископ Рязанский и Зарайский с 1858 по 1863 гг.

[71] «Шнур или тонкая веревка, заменяющие пояс в юбке или ремень в брюках» (Словарь говоров русского Севера. Т. 3. Екатеринбург, 2005. С. 17).

[72] Керский Сергей Васильевич (1831 – 01.11.1903) – управляющий канцелярии Святейшего Синода. Сын протоиерея Пензенской губернии. Окончил Пензенскую семинарию, Казанскую духовную академию (1854). В 1854-1858 годах был смотрителем Лысковского духовного училища Нижегородской губернии, в 1855 году назначен старшим учителем и получил степень магистра богословия. В 1858 году поступил чиновником Канцелярии обер-прокурора Св. Синода и затем вскоре перевелся в Канцелярию Св. Синода. С 1859 года занимал последовательно звания помощника столоначальника, казначея, старшего помощника чиновника, в 1867 году был назначен на должность старшего чиновника. В этом же году был назначен членом-ревизором Учебного комитета при Св. Синоде, на этой должности оставался до 1883 года. Помощник управляющего Канцелярией Св. Синода, а в 1892 году стал управляющим этой канцелярии. В 1886 году составил инструкцию для деятельности Училищного совета при Св. Синоде. 14 сентября 1903 года был уволен с должности. Похоронен в Александро-Невской лавре. См. Православная богословская энциклопедия. Т. 9. Пг. 1908. С. 754.

 

Источник: Богослов.Ru