Архимандрит Антонин (Капустин): до Иерусалима (1817–1865)
С прибытием в Иерусалим архим. Антонина в 1865 г. закончилась эпоха длительных конфликтов, раздиравших миссию при прежних её начальниках. Он лучше их знал Восток, так как прожил в Афинах и Константинополе 15 лет. Константинополь — последнее место служения о.Антонина перед его прибытием в Иерусалим — был столицей Османской империи, там располагались российское и западноевропейские посольства, жил Вселенский патриарх, и по сравнению с этим все прочие области империи с их проблемами и конфликтами казались провинцией. После приезда в Иерусалим о. Антонин в течение четырёх лет — до 1869 года — оставался исполняющим обязанности начальника РДМ, числясь настоятелем посольской церкви в Константинополе: митр. Филарет Московский надеялся на возвращение в Иерусалим архим. Леонида (Кавелина), которому симпатизировал. Лишь после смерти митр. Филарета и назначения архим. Леонида настоятелем Ново-Иерусалимского монастыря под Москвой о. Антонин был утверждён в должности начальника РДМ.
Первым делом о. Антонина на Святой Земле стала попытка утвердить мир как внутри русской миссии, так и между нею и российским МИДом, а также другими христианскими общинами, в первую очередь — Православной Иерусалимской церковью. Все 29 лет жизни о. Антонина в Иерусалиме это ему будет удаваться, как благодаря выдающимся дипломатическим способностям и личному обаянию, так и благодаря тому, что он видел великую ценность в сохранении мира.
Сложности в отношениях с российским МИДом были улажены благодаря дружбе о. Антонина с российским консулом в Константинополе графом Игнатьевым. Они могли решать все вопросы друг с другом, минуя собственно иерусалимский состав миссии и консульства. Тех дипломатов, которые в Иерусалиме представляли некоторые сложности для миссии, о. Антонин перед Игнатьевым хвалил и отправлял, с его помощью, на повышение. Так, он писал ему о консуле А. Н. Карцеве — основном противнике прежних начальников РДМ, — что это очень талантливый молодой человек и вряд ли ему стоит столь долго оставаться в такой дыре, с точки зрения дипломатической карьеры, как Иерусалим. Так Карцев был отправлен консулом на Корфу… С Игнатьевым архим. Антонин поддерживал переписку до конца своих дней.
Иерусалимский патриарх Кирилл также был рад водворению в Русской миссии опытного и дипломатичного о. Антонина вместо куда более жёсткого и конфликтного о. Леонида (Кавелина). В послании Иерусалимского патриарха российскому Синоду Капустин назван «добрым и действительно добродетельным мужем», «истинно благочестивым», «почтенным по своему образу действий», «мягким», «кротким», «мирным», «добродетельным», «богобоязненным», «братолюбивым», «добролюбивым», «которого и мы отечески любим и чтим».
Восстановление добрых отношений с российским МИДом и, независимо от него, с Иерусалимским патриархом предопределило решение Синода оставить о. Антонина в Иерусалиме. Как писал Иерусалимскому патриарху митр. Филарет, «по крайней мере до тех пор, когда усмотрен будет другой, соответствующий требованиям тамошнего служения». Более соответствующий так и не нашёлся. Назначение о. Антонина в Иерусалим стало началом целой «капустинской» эпохи в жизни Русской духовной миссии, да и всего тогдашнего христианского Иерусалима, продлившейся более четверти века.
Архим. Антонин сумел в первые годы своей иерусалимской жизни разрешить проблемы, ради которых был в Иерусалим отправлен, и добился «всеобщего мира». Затем встал вопрос: что же делать дальше? Какими будут основные направления его служения? Деятельность миссии при прежних начальниках вроде бы давала ясные примеры того, что от миссии требовалось. 1. Представлять Русскую церковь при Иерусалимском патриархе. Служить с ним в праздники и участвовать в различных переговорах. 2. Помогать русским государственным и общественным организациям в приёме паломников. (К приезду о. Антонина в Иерусалиме уже действовало русское подворье на Мейдамской площади. Оно не принадлежало непосредственно миссии, но его надо было достраивать и обслуживать.) 3. Заниматься собственной научной работой.
Эти три цели не потеряли актуальности и для о. Антонина, однако ими он не ограничился.
Примером для него стала деятельность не только прямых предшественников, но и западно-христианских миссий — католических и протестантских, уже два десятилетия активно работавших на Святой Земле. Помимо помощи своим паломникам и научной деятельности, западные миссии имели конкретную цель — обращать местных жителей в свою веру. К этому они стремились на всех континентах. Однако на Ближнем Востоке это было невозможно: в мусульманском государстве, каким являлась Османская империя, речь о переходе из ислама в христианство не шла; за обращение в христианство новокрещённых подвергали смертной казни, а миссионеров в лучшем случае изгоняли. Поэтому на Святой Земле католики и протестанты могли распространять свою веру лишь среди других христиан, в первую очередь — православных. Так что большинство арабов-католиков на Ближнем Востоке — это бывшие православные. А протестанты — либо тоже бывшие православные, либо уже, чаще, бывшие католики.
Обычный миссионерский подход был прост: сначала лечить, потом учить, а уже потом приглашать присоединиться к своей церкви. В середине XIX века, как раз в капустинское время, потери среди православной паствы Иерусалимского и Антиохийского патриархатов были огромные: тысячи православных арабов присоединялись к воссозданному в 1847 г. Латинскому патриархату, в первую очередь благодаря католическим школам. И вот в такой ситуации архим. Антонин решил, что Русская миссия должна помогать местной церкви в сохранении паствы, в первую очередь через школьное образование, ведь именно этим были сильны католики. В результате работы Русской духовной миссии и других русских организаций, к началу XX века на Ближнем Востоке было более сотни русских общеобразовательных школ.
Для создания прочной материальной базы на Святой Земле западные миссии приобретали земельные участки, а на них строили странноприимные дома, храмы и монастыри. То же самое стал делать о. Антонин, так что большая часть русских земель и недвижимости на Святой Земле была приобретена и обустроена именно при нём.
Хеврон. Дуб Мамврийский
Первым приобретением о. Антонина на Святой Земле стала покупка достаточно большого участка земли с древним Мамврийским дубом вблизи Хеврона, под сенью которого, согласно Священному Писанию, Авраам встретил Самого Бога.
Удивительно здесь не только то, что русский участок стал первым христианским участком в мусульманском Хевроне, но и то, что он остаётся фактически единственным христианским владением в этом городе вплоть до сегодняшнего дня. В священном для мусульман городе иноверных храмов и владений быть не должно. А Хеврон, город Авраама — Ибрагима в арабской традиции, — является священным для мусульман. В этом причина всех конфликтов, с которыми сталкивались в Хевроне как еврейская община, так и русское подворье.
Архим. Антонин это прекрасно знал. Равно как и то, что по османским законам того времени ни иностранная религиозная организация, ни просто иностранный гражданин не могли иметь земли в Палестине. И здесь ему сослужил неоценимую службу его друг и помощник Якуб Халеби (1847—1901). Этот молодой человек — ровесник Русской духовной миссии на Святой Земле — был православным арабом и османским подданным, хотя в русских документах он всегда назывался просто Яковом Егоровичем. При о. Антонине Халеби стал драгоманом Русской духовной миссии. Драгоман буквально означает «переводчик». Все иностранные миссии в Османской империи имели такого переводчика, который в действительности также являлся главным связующим звеном между миссией и местными властями. Хевронский и многие другие участки были приобретены для России с помощью Якова Егоровича.
Фамилия Халеби буквально означает «происходящий из Алеппо», города в Сирии, — именно там родился Яков Егорович. Под видом сирийского купца он и приехал в Хеврон с тайным намерением приобрести участок для русской миссии. Там он остановился на какое-то время и вёл торговые дела. Конечно, в Хевроне он сказался мусульманским арабским купцом: христианину участок с дубом никто бы не продал. А это значит, скорее всего, что он участвовал и в мусульманском богослужении, чтобы не вызывать подозрений. И вот в какой-то момент он начал вести переговоры о покупке участка с Мамврийским дубом. Конечно, покупал он его будто бы для себя лично. И владелец участка в конце концов согласился. После этого Яков Егорович вернулся в Иерусалим и побежал в миссию к о. Антонину, чтобы сказать ему знаменитые слова: «Теперь Мамврийский дуб русский!»
Это произошло в 1868 году, ещё до того, как о. Антонин был утверждён в качестве начальника РДМ. Оформление документов на землю шло медленно. Лишь зимой 1870 года было получено извещение о том, что русская покупка окончательно признана Портой (правительством Османской империи). Летом того же 1870 года о. Антонин так описывал позицию османских властей в своих дневниках: «…дело Дубовое идёт хорошо, и новый [турецкий документ] составлен в том смысле, что, так как монах Антонин не думает строить у Дуба ни монастыря, ни церкви, а один только дом, то и можно позволить ему сие с тем, чтобы он не возбранял никому бывать у Дуба. (NB. А посол наш не раз рекомендовал сделать Дуб нейтральным!)» (2 июня 1870).
Запрет на строительство храма в Хевроне никто не отменял, и в течение нескольких десятилетий, вплоть до начала XX века, литургию служили у подножия Мамврийского дуба. Первая литургия была отслужена 22 мая 1871 года. У дуба ночевали, пили чай из самовара, общались. Характерно отношение о. Антонина к новоприобретённой святыне, о чём он также пишет в Константинополь российскому послу, графу Н. П. Игнатьеву: «Простите великодушно, Ваше Высокопревосходительство, за то, что наскучил и наскучаю посольству Мамврийским Дубом. Надобно знать, какое значение он имеет в глазах нашего народа, чтобы оценить всю важность приобретения его нами. Я первый не думаю, чтобы он был тот самый дуб, под которым Авраам принял и угостил Св.Троицу, но верю несомненно, что он есть последний остаток той дубравы, к которой принадлежал подлинный Дуб, а значит всё-таки есть Дуб Мамврийский» (из письма от 17 октября 1869 года).
Приобретение этого места православными только увеличило поток паломников и облегчило им путешествие. В 1874 году трудами о. Антонина был построен двухэтажный дом, который и сегодня стоит между дубом и храмом, возведённым о. Леонидом (Сенцовым) в начале XX века. Дом вроде бы несложен по архитектуре: это простое прямоугольное сооружение, но полукруглые арки окон и минималистический орнамент придают зданию европейско-восточный колорит, свойственный христианской архитектуре Святой Земли рубежа веков. Похож он и на некоторые дома старого Хеврона.
Проезжая через Вифлеем по пути к Хеврону осенью 1870 года, Капустин написал: «Высматривал пригодного места для промежуточной станции Дубных поклонников наших, но такового не оказалось» (6 ноября 1870). Этим он опередил реальность на несколько десятилетий: только в 1902 году появится «промежуточная станция» — Бет-Захар.
Хевронский участок приобретался не на деньги из бюджета миссии, но и не на средства всенародного «вербного сбора». Отец Антонин сумел найти нужное количество благодетелей, крупных и мелких, для приобретения участка, последующего его расширения и строительства дома. В российских газетах он публиковал «Дубные воззвания», как он называл их в шутку. Одним из жертвователей стал подмосковный купец П. Г. Цуриков. Это был человек с очень интересной судьбой, который родился крепостным, а в итоге стал суконным фабрикантом, купцом первой гильдии, потомственным дворянином и действительным статским советником. На его средства украшались и поддерживались монастыри в Звенигороде, Новом Иерусалиме, Аносине, возводились храмы в окрестных деревнях. Судя по всему, именно Цуриков сделал первый взнос, позволивший приобрести участок с дубом и обнести его оградой. Однако доверие, оказанное тем самым замыслу о. Антонина, не привело к дружбе между ними. Возможно, сказались опасения, которые вызывали начинания последнего у о. Леонида (Кавелина) и митр. Филарета (Дроздова), с которыми Цуриков был близок.
Несколько десятилетий спустя, уже после строительства здесь храма, участок Русской миссии в Хевроне стал превращаться из паломнического общежития в монашескую общину: Свято-Троицкий скит был в XX веке одним из двух небольших русских мужских монастырей на Святой Земле.
Русские монастыри в Иерусалиме
В наше время в Иерусалиме есть три русских женских монастыря: Горненский, Елеонский и Гефсиманский. Все три участка приобретены трудами о. Антонина, им же построены главные храмы этих монастырей. При его жизни монастырями были «полтора» из трёх. В Горенском была женская монашеская община, а Елеонский монастырь о. Антонин планировал устроить как мужской, даже был настоятель, но общины не сложилось. Уже после смерти о. Антонина, в начале XX века, Елеонский монастырь был превращён в женскую обитель. В Гефсимании монашеская община появилась лишь в начале 30-х годов XX века.
Приобретение Горней вблизи Иерусалима и устроение в ней женской монашеской общины стало вторым крупным проектом архим. Антонина после того, как он на благо русских паломников приобрёл дуб Мамврийский. Устроение же монастыря не просто обозначало внимание о. Антонина к паломническому движению, но говорило о его желании устроить на Святой Земле постоянную русскую церковную жизнь, независимо от переменчивых паломнических волн.
Монастырь должен был быть основан вблизи Иерусалима и в святом месте. Поскольку община задумывалась как женский монастырь и со временем должна была принимать паломников, Капустин выбрал место не в направлении аскетичной Иудейской пустыни, а к западу от Иерусалима: в холмистой местности с большим количеством зелени и средиземноморским климатом. Сегодня это крайний и самый дорогой район Западного Иерусалима — Эйн-Керем. А те времена это была арабская деревня, называвшаяся Айн-Карим — «виноградный источник» или «источник в винограднике».
Эти места с византийских времён почитались как евангельская «нагорная страна» и «град Иудин», где родился Иоанн Предтеча и куда Матерь Божия пошла после Благовещения к своей родственнице Елизавете. Рядом с селением, которое находилось внизу под защитой холмов, был византийский храм Рождества Иоанна Предтечи, а чуть выше — храм времён крестоносцев, посвящённый встрече Марии и Елизаветы. К началу деятельности о. Антонина оба древних храма уже были выкуплены и обновлены католиками. Построили они в Айн-Кариме ещё и монастырь — Ратисбон. Внимательный к достижениям и тактике католиков о. Антонин избирает именно это место для православной женской обители. Но участков на продажу уже не было. Впрочем, ещё оставался неудобный для жизни крутой склон холма, который как раз собирались приобрести французы. Но запрошенная владельцем-арабом цена оказалась слишком высокой, и французы отступились. Огорчённый несговорчивостью европейцев собственник предложил о. Антонину цену гораздо меньшую, и в этих обстоятельствах русский архимандрит увидел промысел Божий. Ему ничего не оставалось, как согласиться на покупку, денег на которую всё равно не было. А на следующий день после заключения сделки араб был найден мёртвым: молва приписала эту смерть проискам обиженных французов.
Как и в Хевроне, о. Антонин приобрёл в Горней сначала один большой участок, а потом долго прикупал окружавшие его земли окрестных владельцев. Горняя стала самым большим русским владением на Святой Земле, размеры и границы которого никогда не были точно известны. На том капустинском участке, помимо Горненского монастыря в его нынешних границах, сегодня поместились и иерусалимская больница Адасса, и дорога, идущая к ней, и, частично, селение Ора, которое находится уже вне современного Иерусалима.
Приобретение Горней обошлось о. Антонину в 20 тысяч рублей. Для сравнения, участок с Мамврийским дубом стоил, по словам о. Антонина, «многие сотни рублей». Эта сумма, конечно же, не входила в бюджет миссии, и она не была дана каким-либо отдельным благотворителем. Деньги собирались всенародно! Архимандрит Антонин «кинул клич» с помощью газет. Конечно, это было предварительно согласовано с Синодом. Помогал в сборе денег П. П. Мельников, член Государственного Совета, а в 60-е годы — первый российский министр путей сообщения. Благодаря ему удалось собрать нужную сумму за два-три месяца. Такое всенародное приобретение участка для русского монастыря в святом месте привлекло внимание не только людей церкви или чиновников МИДа, но и широких слоёв русского образованного и не очень образованного населения. Так, в первые же годы правления Капустина «социальная база» Русской миссии стала гораздо шире, чем на предыдущем этапе её истории.
Устройство монастыря предполагалось необычным. Здесь сказались личностные особенности о. Антонина: будучи монахом, он никогда не жил в монастыре и скептически относился к общежитийному монашеству. Такое отношение было характерно и для о. Порфирия (Успенского) — хоть он и написал историю Афона, — и для многих представителей русского учёного монашества. Так вот, Горненский монастырь был задуман не общежитийным, а раздельножительным. Это значит, что каждая сестра жила в отдельном домике, на своём собственном обеспечении, и встречалась с другими сёстрами на службе и иногда на общей трапезе. Общего сестринского корпуса или множества общих послушаний не было. Даже не предполагалось игуменьи: община находилась в прямом подчинении начальника РДМ, в то время — отца Антонина (Капустина).
Раздельножительный устав был обусловлен ещё и тем, что для созидания общежитийной обители желателен отбор сестёр, ведь далеко не все, кто хочет монашеской жизни, смогут жить одной общиной. А возможности выбора на Святой Земле в то время не было. Первыми сёстрами были в основном достаточно состоятельные дамы, которые много сделали для Святой Земли, уже успели овдоветь или по крайней мере вырастить детей и хотели завершить свои дни вблизи Иерусалима. Отец Антонин понимал, что к послушанию и общежитию такие люди не очень-то склонны. Эти первые сёстры сами строили себе домики (которые после их кончины переходили в собственность монастыря) и жили на своём содержании. Это снимало с миссии необходимость строить для них дома и содержать общину. Но о. Антонин смотрел в будущее: второе поколение сестёр уже могло вселяться в их дома, ставшие монастырскими. И сегодня стоящие на склоне холма в Горней домики по большей части построены ещё первыми сёстрами монастыря в капустинские времена.
Интересно, что ещё до строительства храма о. Антонин открыл здесь школу для православных арабских детей. И как было это не сделать, когда братья Ратисбоны ещё раньше устроили в Айн-Кариме целый детский приют? Если бы о. Антонин не был пастырем и миссионером, а только выполнял указания столичного начальства, то ему бы такое и в голову не пришло. Но это была уже вторая школа, устроенная русской миссией, после школы для девочек в Бейт-Джале, вифлеемском пригороде. О первой школе о. Антонин писал: «…чуть только мы водворились здесь, как немедленно занялись устройством женской школы в Бет-Джале, чтобы воспитать будущих матерей тамошних в правилах строгого православия и спасти место от окончательного совращения в латинство» (Церковный Вестник. 1876. № 15. С. 5).
О храме Горненского монастыря о. Антонин писал, что он устраивается «во имя Божией Матери, в честь и память посещения Ею своей южики [родственницы], праведной Елизаветы». Тем самым Капустин следовал ранневизантийской традиции, когда храмы посвящались Христу или Богородице. Интересно, что храмы в Горней и на Елеоне были выстроены по рисункам о. Антонина. Ещё живя в Афинах, он занимался реставрацией и перестройкой древнего храма на Ликодиме. А в Иерусалиме смог в полной мере попробовать свои силы в храмостроительстве. Горненский однопрестольный храм был построен согласно византийским вкусам о. Антонина, хотя и с учётом скудости средств миссии. Это небольшое здание в форме базилики было построено из белого иерусалимского камня и перекрыто куполом вблизи алтарной части. От русской церковной архитектуры того времени в Горненском храме нет ничего. Зато во внутреннем убранстве церкви о. Антонин отдал дань современным ему вкусам. Иконы иконостаса, как и позднейшая роспись, совершенно соответствуют «религиозной живописи» второй половины XIX века. Считается, что о. Антонин сам участвовал в написании икон для алтаря как Горненского, так и Елеонского храмов. В начале XX века в монастыре была устроена иконописная школа хорошего качества, продолжавшая работать в том же стиле.
Храм был освящён 30 марта 1883 года в честь Встречи Марии и Елизаветы. По ходатайству архим. Антонина эта дата была в том же году утверждена русским Синодом как местный монастырский и храмовый праздник. Он приходится на пятый день после Благовещения и совпадает с днём освящения храма. Как и тогда, в наше время в этот день икона Благовещения доставляется в Горний из Троицкого собора русской миссии, а насельники монастыря встречают её у источника Марии в Эйн-Кереме — примерно там, где на заре нашей эры Марию встретила Елизавета. В течение трёх месяцев икона остаётся в храме монастыря, а затем возвращается обратно. Со временем как храмовый праздник стали отмечать день Казанской иконы Божией Матери.
При о. Антонине рядом с храмом была устроена колокольня, а на территории монастыря — два дома для паломников. Как и многие русские монастыри в XIX столетии, Горненский долгое время считался не монастырём, а просто монашеской общиной. Русский Синод благословил ей называться монастырём в 1886 году, а Иерусалимский патриарх признал этот статус лишь в 1924 году. Так трудами о. Антонина в Иерусалиме был устроен первый русский монастырь с тех времён, как в Средние века, к концу правления крестоносцев прекратил своё существование тот русский монастырь в Иерусалиме, в котором останавливалась и умерла в 1173 году св. Ефросинья Полоцкая.
Елеон
Одновременно с Горней о. Антонин занимался ещё одним проектом — Елеонским. Цель у них была сходной: женский монастырь на святом месте — в Горней, мужской на святом месте — на Елеоне. Можно сказать, что оба начинания удались. С той лишь разницей, что монастырь на Елеонской горе в итоге тоже стал женским.
О приобретении места на Елеонской горе для русской миссии задумывался ещё архим. Порфирий (Успенский). Он не так много смог реализовать из своих иерусалимских планов, но его видение во многом совпадало с тем, что через несколько десятилетий осуществил о. Антонин.
Елеонская гора находится вблизи Иерусалима («на расстоянии субботнего пути»). С неё вознёсся на небо Господь. В византийскую эпоху Елеон был достаточно плотно застроен частными домами и занят самыми разными монашескими общинами, о которых свидетельствуют не только древние тексты, но и многочисленные археологические находки. А вот в XIX веке гора была не особенно обитаема: оливковые плантации, редкие сторожевые башни, отдельные домики. Наверное, и в евангельское время Елеонская — то есть Оливковая — гора выглядела примерно так же. В XIX веке эта незанятость горы делала её привлекательной для европейцев. Как и в Горней, на Елеоне о. Антонин действовал одновременно с католиками и конкурируя с ними.
Само место Вознесения — «стопочка» — уже многие века принадлежало мусульманам, а участки рядом с ним можно было приобретать. Католики здесь действовали на средства французской герцогини Аурелии де ла Тур д'Овернь, род которой восходит к Готфриду Бульонскому — первому правителю Иерусалима во времена крестоносцев. В 1865 году католики с помощью герцогини приобрели участок на Елеоне вблизи «стопочки», а в 1874 году там уже был открыт кармелитский монастырь. Именно там, где в византийское время стояла базилика в честь Вознесения Господня. Монастырь был назван Pater Noster, «Отче Наш» — по ошибочному мнению, что именно здесь Господь научил Своих учеников этой молитве, хотя тут и в самом деле был найден византийский камень с текстом молитвы.
Капустину оставалось приобрести участок для русского монастыря по другую сторону от «стопочки». Это он и сделал в 1870 году, скупив сразу три соседних участка вблизи древней часовни Воскресения. Важно, что у католиков была серьёзная поддержка со стороны императора французов Наполеона III и французской дипломатии, а о. Антонин начинал свои проекты без денег и при подозрительном отношении к его начинаниям со стороны российского консульства, в духе «кабы чего не вышло…». Так было и с Елеоном. Участок купили с помощью того же драгомана русской миссии Якова Егоровича Халеби, и радости это приобретение у католиков не вызвало: они уже считали эту территорию своей.
В следующем 1871 году состоялась закладка храма, и в монастыре начались строительные работы. Но если Хеврон был обустроен достаточно быстро (хоть и без храма в первое время), а в Горней сразу начала собираться община, то на Елеоне всё шло медленнее. Дело в том, что мужская община на Елеоне не складывалась в течение нескольких десятилетий. Русским мужским монастырём в каком-то смысле была сама миссия — в разные эпохи в разной мере, и выделить отдельную общину для Елеона не было возможности. Ведь и сегодня на Святой Земле русских монахинь — почти две сотни, а монахов (помимо миссии) — разве что несколько человек.
Ситуация изменилась, когда для Елеона был найден один, но постоянный и надёжный насельник — иеромонах Парфений (Нарциссов). Он был родом из Рязанской губернии, окончил три класса духовного училища и в 15-летнем возрасте поступил послушником в один из русских монастырей. Уже будучи иеромонахом, о. Парфений стал братом милосердия в годы русско-турецкой войны 1877—1878 годов. А в следующем 1879 году он впервые посетил Святую Землю как паломник. Тогда ему было уже 48 лет. Это путешествие стало для о. Парфения решающим: в Россию он больше не вернулся и остался на Святой Земле навсегда, до своей гибели в 1909 году.
В Иерусалиме он во время паломничества сблизился с о. Антонином. Вероятно, деятельный и независимый характер обоих способствовал дружбе, а возраст, опыт и образование о. Антонина позволили о. Парфению увидеть в нём фактически своего духовника. В 1881 году Синод определил о. Парфения постоянным членом русской миссии. Он нёс череду в Троицком соборе, но чтобы двум людям сильного характера — Антонину и Парфению — не оказаться под одной крышей, местом постоянного пребывания о. Парфения стал Елеон. Его водворение на русском елеонском участке стало, по сути дела, началом здесь русской монашеской жизни. Он поселился в крошечной келье уже существовавшего странноприимного дома и начал с обустройства всё ещё достаточно пустынной елеонской вершины. Он сам занимался выравниванием почвы, расчисткой камней и посадкой деревьев. Выучил арабский язык, чтобы общаться с соседями. В некрологе проф. А. А. Дмитриевский так писал о нём в 1909 году: «На своих собственных старческих плечах он то таскал в кошёлках землю для выравнивания неровностей и удобрений под посаженные им деревья, то носил издалека в тулумах или кожаных мешках воду, когда на Елеоне не было достаточного количества благоустроенных цистерн для поливки деревьев и цветов, к которым питал особую любовь. Вся нынешняя, без преувеличения можно сказать, райская красота, все многочисленные рощи кипарисов, масличных деревьев и сосен — всё это дело мозолистых рук и выносливых плеч иеромонаха Парфения.
Врагами о. Парфения в этом деле были не только каменистая почва и жгучее знойное солнце, но и полудикое варварское население соседней с нашим участком деревушки, которое при первом же удобном и неудобном случае, пользуясь покровом темноты южной ночи, нередко произвольно передвигало пограничные сухой кладки оградки, вырывало цветы и злаки, похищало за день сделанные древесные насаждения и тащило даже предметы его незатейливого обихода и обстановки… С восходом солнца созерцал старец с болью в душе следы воровских проделок своих неспокойных соседей, горько сетовал на них своим случайным посетителям, но ничем не досаждал обидчикам, стараясь жить с ними в мире и согласии, и с удвоенной энергией продолжал работать».
Действительно, в наше время русский монастырь на Елеоне выглядит как оазис. По всей его территории насажены оливковые деревья. Наверное, так и должна была выглядеть в евангельские времена Елеонская, то есть Масличная гора! Эта красота — в значительной мере плод трудов самоотверженного о. Парфения. «Неутомимый железный старец» — называл его о. Антонин (похоже, себя он старцем не считал, хотя был старше Парфения на 14 лет).
Помимо обустройства территории и строительства домиков для паломников, важнейшим делом стало строительство храма и колокольни. Напомним, что елеонский храм строился одновременно с горненским, хотя в Горней он был «нужнее»: там уже существовала община. Так что храм в Горней был освящён в 1883 году, а на Елеоне — в 1886-м. Изначально планы обоих фактически совпадали: небольшая базилика с одним куполом ближе к алтарю. После начала работ на месте, где должна была быть «трапезная» часть храма, нашли глубокую византийскую цистерну. Конечно, её отреставрировали, чтобы в дальнейшем использовать по назначению, а план храма изменили. Он стал многократно уменьшенным и упрощённым подобием Софии Константинопольской. Для Капустина это было торжеством его византийских вкусов: над самим Иерусалимом, вблизи места Вознесения Господня, воздвигнута маленькая София для русских богомольцев! Архитектором был итальянец Иоанн-Баптиста Бизелли. Испрашивая для него золотую медаль, Капустин писал секретарю ППО М. П. Степанову: «…им выстроена мне церковь прекрасная — моя маленькая Св. София с куполом, в 24 окна, только его смелости обязанным своим бытием» (Россия в Святой Земле. Том 1. С. 432). Если в Горней строился храм в честь Богородицы (которая жила несколько месяцев в тех местах), то храм на Елеоне задумывался в честь Христа (ведь там Христос был и в момент Вознесения, и неоднократно до того). Но Иерусалимский патриарх попросил не освящать новую церковь в честь Вознесения Христова, поскольку место этого события почиталось всё-таки в стороне. Храм был освящён в честь Христа Спасителя, а со временем он всё же стал называться храмом Вознесения Христова.
На его месте в византийские времена тоже стоял храм. Это видно по мраморному полу, который сегодня является частью пола русской церкви. Красные прожилки в белом мраморе многими воспринимались как кровь монахов-мучеников, погибших в этом месте во время Персидского нашествия 614 года. Двухъярусный иконостас храма устроен в стиле, характерном для русской традиции конца XIX века. Перед иконостасом были расположены иконы Покрова и Святой Троицы слева и Елеонской Скоропослушницы и Взыскания Погибших справа. Многие иконы, висящие сегодня в храме, были подарены о. Парфению и переданы им в храм.
Самым заметным зданием на Елеоне является колокольня, построенная итальянским мастером Антонио Лонгодорно рядом с храмом. Её часто называют «русской свечой». В те годы она была самым высоким зданием в Иерусалиме — 64 метра. Но и сегодня она видна из разных концов города, особенно хорошо — при подъезде к Иерусалиму со стороны Иерихона и Иудейской пустыни. Оттуда видно три башни: башни Иерусалимского университета, немецкой лютеранской церкви и «русскую свечу» — самую высокую из них.
Хотя о. Антонин и был противником русского стиля в архитектуре, популярного в то время в России, колокольня была построена по сути как увеличенная копия колокольни в его родном уральском селе Батурине. В этом сказалась любовь о. Антонина к своей малой родине. Колокольня настолько вписалась в иерусалимский ландшафт, что турки построили на Ближнем Востоке несколько часовых башен, которые были уменьшенными копиями капустинской колокольни. Одна из этих башен и сегодня стоит в Яффе.
Колокола для самой высокой русской колокольни на Святой Земле были изготовлены в Москве на средства соликамского купца А. В. Рязанцева. Отливали их на том же заводе, что и колокола для храма Христа Спасителя в Москве примерно в то же время. Самый большой елеонский колокол — без малого триста пудов — был третьим по весу после главных колоколов на колокольнях храма Гроба Господня в Иерусалиме и храма Рождества Христова в Вифлееме, также подаренных русскими. Самое интересное было связано с доставкой большого колокола на Елеон. Когда колокольню достроили, а колокол довезли до Яффы, турецкие власти вспомнили, что, вообще-то, колокольный звон в их государстве запрещён. А поэтому официальная доставка колокола в Иерусалим невозможна. В такой ситуации русские паломники понесли колокол из Яффы в Иерусалим фактически на руках, при помощи простейших технических средств. Колокол был доставлен до Иерусалима за семь дней, а потом ещё его несли с русских построек на Елеон. Из 105 паломников, участвовавших в этом подвиге, две трети были женщины. Описание этого события вошло даже в современную израильскую литературу: о нём рассказывается в книге Меира Шалева «Русский роман». Впрочем, в самой Русской миссии оно не всегда воспринималось однозначно положительно. «Ну, хотели турки взятку — надо было дать. А то сколько народу там надорвалось! Хотя для самих паломников это, несомненно, подвиг», — говорил об этом один из недавних начальников Русских миссии.
Эти колокола висят на елеонской колокольне и сегодня. Много ли колоколов завода П. Н. Финляндского сохранилось после всего произошедшего в самой России? Весь XX век колокола русской колокольни на Елеоне, самой высокой в Иерусалиме, ежедневно призывали к молитве «о многострадальной стране нашей Российской и чадах ея во Отечестве и рассеянии сущих».
Одним из любимых научных занятий о. Антонина, помимо изучения византийских рукописей, была археология. Это давало практический и весьма результативный выход его интересу к христианским древностям. На Елеоне он копал везде, где возводились здания, а также там, где были видны следы «дней минувших»: мозаика, входы в погребения, цистерны. В основном обнаруживались остатки византийской эпохи, когда Елеон был достаточно плотно заселён, но иногда и библейской.
Помимо мраморного пола византийской церкви на месте русского храма, при строительстве так называемого «архимандричьего домика» была найдена замечательная византийско-армянская мозаика. Судя по её высокому качеству и богатому растительному и животному орнаменту, это был пол какого-то жилого ранневизантийского помещения V–VI веков. Хотя сама мозаика выполнена в византийской традиции, надписи на ней армянские. На первом этаже этого дома о. Антонин устроил археологический музей РДМ, а останавливался, приезжая на Елеон, на втором. Со второй половины XX века во втором этаже «архимандричьего домика» помещается резиденция начальника миссии Русской Зарубежной Церкви и скромные архиерейские покои.
Другой важной находкой была похожая византийско-армянская мозаика с углублением, которое стало почитаться как место погребения главы Иоанна Предтечи. Известно древнее предание, что ученики Иоанна погребли его главу на вершине Елеона. Это место было как-то обозначено. В ранневизантийские времена оно было найдено при строительстве дома некоего христианина. Это событие мы почитаем как первое обретение главы Иоанна Предтечи. Видимо, тогда и была выложена эта мозаика. Потом дом был разрушен в результате военных действий, место вскоре обретено вновь — и вот это стало вторым обретением главы. Капустин решил, что найденная им мозаика и углубление, как раз подходящее по размерам, и есть то самое место. Так в русском монастыре появилась традиция особого почитания Иоанна Предтечи. В начале XX века над мозаикой была построена часовня, затем ставшая церковью в честь Иоанна Предтечи. В наше время в дни его праздников там совершается литургия.
Так за годы жизни о. Антонина на Елеоне был приобретён участок, построен храм с самой высокой в Иерусалиме колокольней, выстроено несколько странноприимных домов, обнаружено множество древних погребений, цистерн и мозаик, устроен археологический музей. Но постоянными насельниками Елеонского монастыря в то время были лишь о. Парфений и много ему помогавший пожилой схииеромонах Памва, умерший в 1890 году. Впрочем, о. Парфений дожил до превращения Елеона в большую женскую обитель в начале XX века.
К середине 70-х годов Русская духовная миссия на Святой Земле под руководством о. Антонина (Капустина) уже была совсем другой, чем в предыдущие десятилетия. Из маленького церковного представительства — в своём роде «посольства» Русской церкви в Иерусалиме — она стала подлинно миссией с широким размахом деятельности. Появляются школы для местного населения. Приобретается участок с Мамврийским дубом на благо паломников, а в последующем здесь появляется и мужская монашеская община. Устраивается женская община в Горней на святом месте, и на Елеоне приобретается участок для паломников и для будущей монашеской общины. Всё это было достигнуто в первую очередь не решением Синода или государственным участием, но инициативой одного человека — архимандрита Антонина. Его представления о том, каким должно быть служение миссии, было сходным с тем, как это видел архим. Порфирий (Успенский) и другие его предшественники. Однако о. Антонин сумел не только задумать, но и воплотить. Достигал он этого как с помощью отдельных благодетелей, иногда высокопоставленных, так и всенародным участием. Отец Антонин много писал, много общался с паломниками, его имя и деятельность становились известными многим. Благодаря ему русское церковное присутствие на Святой Земле стало реальностью не только для дипломатов и Синода, но и для множества простых людей.
Впрочем, такое расширение русского церковного присутствия в полувраждебной Османской империи и на территории другой поместной церкви — Иерусалимской — многими воспринималось не как достижение, а как проблема. В первую очередь, так это было для русского МИДа, который первым получал жалобы ото всех, кого новая широкая русская деятельность на Святой Земле могла смущать: западноевропейцев, представителей турецких властей, греков. Притом что приобретение Капустиным земель в Палестине не несло прямой пользы для государства и МИДа, оно могло стать поводом для новых осложнений между Россией и Османской империей и её союзниками. В общем — «кабы чего не вышло»…
В конце 1870-х годов в МИДе и Палестинской комиссии вновь возникла мысль о том, что РДМ лучше не равнять с другими миссиями Русской церкви, а придать ей статус посольской (консульской) церкви, какие были в Константинополе и Афинах. Это ограничило бы деятельность РДМ и поставило её в полную зависимость от русского консульства. Такие настроения в МИДе были связаны с началом очередной русско-турецкой войны в 1877 году, перед которой русской посол в Константинополе граф Н. П. Игнатьев — многолетний друг и покровитель Капустина — был отозван с Востока. Любая широкая русская деятельность в пределах Османской империи — в том числе и на Святой Земле — для МИДа стала опасной. В этих обстоятельствах Русская миссия была спасена императрицей Марией Александровной, женой императора Александра II. Не просто так в память о ней был воздвигнут в Гефсимании храм Марии Магдалины.
Но это уже отдельная тема — отношения архим. Антонина и руководимой им Русской духовной миссии с Православным палестинским обществом.
Источник: Богослов.Ru