«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского
Л. 31
Гл. II
Лето 1871 года я провел в занятиях, готовясь к поступлению в дух[овное] училище[1]. Главным предметом моих занятий была арифметика, по которой занимался со мной диакон Влад[имир] Ив[анович] Попов[2]. К нему ходил я еженедельно почти до самого отъезда в Никольск. Наступил август месяц. Назначен был и день выезда. Это было 4 августа. Утром в этот день мы – я и брат[3] – сходили в церковь к литургии, после которой отслужен был напутствующий молебен. Когда, по возвращении из церкви, я увидел, что наш ямщик уже подвел лошадей к тарантасу, я не мог удержаться и заплакал. Еще более заплакал я, когда вошел в дом и заметил, что моя мать постоянно подносила платок к глазам — значит, тоже плакала. Подали
Л. 31 об.
обед, но к нему, кажется, никто не прикоснулся. Вошел дед, благословил нас, сел и сделал нам несколько наставлений. Предложено было нам одеться и сесть на места. Еще наставления, еще слезы. Помолились Богу и, простившись со всеми присными, мы вышли из дома. Я забрался в угол кибитки и заплакал. Наконец мы уселись и тронулись в путь. В этот день мы проехали только 16 в[ерст]. Имели ночевку в с[еле] Лапшинском у родственника, свящ[енника] Н. Ф. Кудрявцева[4]. Следующая наша остановка на другой уже день была в селе Вочевском у родственника же, в то время диакона Колосова[5], впоследствии священника Флоро-Лаврской Вохомской ц[еркви]. От с[ела] Вочевского до Никольска оставалось проехать 70 верст, и этот путь мы проехали быстро. 6 августа в 9 ч[асов] утра, когда соборы благовестили к обедне,
Л. 32
мы въезжали в г[ород] Никольск. С трепетным и полным тоски чувством смотрел я на этот незнакомый мне город.
Прощай, милая родина, прощай, беззаботное детство!
Мы остановились при въезде в город, в Вохомском крае, у мещанина Алексея Яковлевича Рыжкова, брат которого Евгений Я[ковлеви]ч был подвальным[6] при винном заводе Ногина в нашем селе. По рекомендации этого последнего мы и остановились у брата его. В тот же день мы узнали, что отец оставляет нас на квартире у этого же Рыжкова. Дом Рыжкова в то время был новый, одноэтажный. Он делился на две половины: в одной половине, где нам пришлось жить все время обучения нашего в духовном училище вместе с хозяевами, было кроме кухни две комнаты, в другой, где жили постояльцы, было тоже две комнаты с небольшой прихожей. Семья Рыжкова состояла из его жены, трех детей — девочек, из которых старшей
Л. 32 об.
было лет 7*, и матери хозяина, очень почтенной и благочестивой старушки. Жена хозяина была из духовного звания, дочь дьячка из г[орода] Ветлуги, женщина набожная, скромная, но забитая.
В день приезда в Никольск мы, кажется, никуда не выходили и все время были с отцом.
Наступил второй день нашего пребывания в городе. В этот день нам предстояло явиться прежде всего к смотрителю духовного училища прот[оиерею] Арис[тарху] Петровичу Соколову[7]. Не только мы, но, кажется, и отец немало волновался от предстоящего визита к «грозе» духовенства Никол[ьского] у[езда] **
*Павла Алексеевна, впоследствии, по окончании курса в Волог[одской] гимназии, была учительницей в Никол[ьской] гимназии.
**Прот[оиерей] Соколов поставил себя по отношению подведомственному ему духов[енству], как председ[атель] дух[овного] правления в положении «Архиерея», как и назвал его один Преосвященный (См. Ист[ория] Никол[ьского] Дух[овного] Уч[чилища] стр. 123).
Л. 33
Правда, в это время, с упразднением духовного правления, он не имел уже того значения, как в былое время, но сложившееся о нем мнение, как о человеке настроения в известный момент, вспыльчивом, прямом, говорившем то, что он думал, и поступавшем всегда по первому впечатлению, не заботясь о последствиях, заставляло робких лиц приходить в немалое смущение. Может быть, мой отец смущался от предстоящего визита к смотрителю училища еще и потому, что он был зять свящ[енника] Троицкого, который в свое время немало испортил крови прот[оиерею] Соколову. Во всяком случае все мы шли с трепетным сердцем к начальнику дух[овного] училища. Вот мы и у него в доме, в кухне. Доложили о нашем приходе. Отец мой стал у двери, ведущей в комнаты, а мы — я, брат и приехавший вместе с нами сын умершего дьячка Мих[аил] Попов — стали по порядку. Быстрой походкой вышел из комнаты высокий, плотный, со значительной
Л. 33 об.
проседью протоиерей. «Кто?», — спросил он, обращаясь к отцу. Отец назвал себя. «Все твои?», — указывая на нас, спросил смотритель. «Мои двое, а третий сын умершего дьяка нашей церкви Алексия Попова*», — сказал отец. «Известного разбойника? Ну, если и сын будет в отца, то лучше не учиться ему у нас», — сказал протоиерей. Я в это время стоял ни жив ни мертв и все время держал руки, сложив их для получения благословения. Протоиерей, благословляя меня, так стукнул в мой лоб, что искры посыпались из моих глаз и я буквально присел, но мой брат стоически выдержал благословляющую, тяжелую десницу о. смотрителя. «В этом будет толк», — заметил он, благословив брата. Удостоил ли он своим благословением нашего товарища Попова, я не помню.
*Дьячок Алексей Попов умер в конце 60-х годов. Почему прот[оиерей] Соколов назвал его разбойником, не знаю. Было известно только, что дома Попов не отличался трезвым поведением, имел неспокойный характер.
Л. 34
«Читать и писать умеют?», — спросил смотритель и, получив утвердительный ответ от отца, велел идти всем нам в духовное училище и дожидаться там его прихода. Ждать смотрителя пришлось недолго. Нас пригласили в комнату правления и здесь произвели испытания в наших познаниях. Присутствовал при испытаниях и помощн[ик] смотрителя Дмитрий Федорович Попов*[8]. Экзамен был краткий. Смотритель заставил меня прочитать в славянском тексте три-четыре стиха из книги «Деяний», спросил молитвы, и испытание кончилось. Мы были зачислены в число учеников подготовительного класса. Осведомившись у отца, где он думает поместить нас, смотритель с миром отпустил нас. Мы возвратились в квартиру, и отец наш стал постепенно собираться домой. Щемящее чувство тоски снова овладело мною. Долго крепился я, но все-таки не выдержал, и слезы полились
*Из студентов Волог[одской] сем[инарии] вып[уска] 1848 г[ода], вышел в отставку в 1884 г[ода], умер 15 сент[ября] 1893 г[ода].
Л. 34 об.
ручьем из моих глаз. Все утешения как со стороны отца, так и хозяев, особенно старушки, матери хозяина, были напрасны: чем больше говорили слов в мое утешение, тем больше слезы лились из моих глаз. Кончились и последние сборы отца. Все вышли проводить его, а нам разрешено было сопровождать отца до солдатской слободки, отстоящей от нашей квартиры меньше, чем на четверть версты. Вот и слободка. Отец в последний раз благословил нас, и, когда он поехал, я побежал за ним. Бежал я долго и только грозный оклик отца остановил меня. Я долго стоял и смотрел вслед удалявшемуся отцу. В противоположность мне брат мой был спокоен и не проявлял наружных чувств, которые, несомненно, волновали и его. Мы возвратились в квартиру, и я понемногу стал успокаиваться. Особенно благотворное влияние имела на меня в этом отношении мать хозяина, старушка. Лаской и уговорами она старалась
Л. 35
смягчить мое горе. Вечная ей память и сердечное спасибо!
Квартира наша была, собственно, в кухне, но заниматься можно было и в зале. Спали большею частью в кухне под полатями, на подмостках. В зимнее время нередко спали и на полатях. Хозяина квартиры мы звали по его личному распоряжению «дяденькой», а хозяйку «тетенькой», и так все время до окончания нами курса дух[овного] училища. Платили мы за готовое содержание вместе с чаем и стиркой белья по 35 р[ублей] в год с человека. Стол был довольно хороший и питательный, в праздники давали пшеничные пироги. Обедать и ужинать садились все за один стол. Ели из одного блюда. Сначала подавали щи с мясом, но последнего никто не трогал и только по знаку хозяина, при слове «бери», начинали есть и мясо. На второе блюдо подавалась каша или картошка жареная, а в праздники жаркие из телятины или
Л. 35 об.
баранины, но не всегда. Чай пили два раза. Время до начала занятий прошло незаметно. Ходили мы с хозяйкой в лес за рыжиками и маслушками. И тех и других в то время вблизи города росло много. Рыжики были боровые, какие на Вохме встречались редко. Носил я несколько раз своему хозяину, жавшему в поле овес, завтрак. Один раз, когда я пришел к нему с завтраком, он боронил. Думал, что я привычен к этому делу, как деревенский житель, он заставил меня пройти с бороной по полосе, но из этого опыта ничего не вышло, и хозяин мой с удивлением узнал от меня, что у нас на Вохме духовенство не занимается само обработкой земли. «Оно, конечно, все богачи, некуда денег девать», — сказал хозяин на мои слова.
Наступило, наконец, и начало занятий в училище. После молебна, отслу-
Л. 36
женного в соборе, все ученики прошли в училище. Здесь указали нам класс рассадили по партам. Чем руководились при размещении учеников по местам, я не знаю. Помню только, меня посадили рядом с братом, в конце второй парты, и поэтому имею основание думать, что нас рассадили в порядке алфавита. Около Рождества мы получили другие места, при чем руководились уже нашими успехами. В этом порядке я занял 5-е место. Учителем приготовительного класса в то время был Флегонт Васильевич Грехнев*[9], молодой, сухощавый брюнет. О личности этого учителя ничего особенного сказать не могу. Помню только, что он в течение нескольких уроков читал нам «Робинзона Крузо», и мы с большим вниманием и интересом слушали о жизни и похождениях Робинзона.
С наступлением санного пути и с открытием в с[еле] Вознесенье хлебных ярмарок
*Студ[ент] Волог[одской] сем[инарии] вып[уска] 1869 г[ода], служил в училище до июля 1873 г[ода].
Л. 36 об.
с моей родины на каждой почти неделе привозили в Никольск хлеб, вместе с теми же возчиками нам посылали из дома разные гостинцы. С нетерпением, конечно, мы ждали отпуска на Рождеств[енские] каникулы. В то время хотя отпуск и приноравливался к известному времени, но бывали случаи, когда смотритель отпускал задолго до срока. Говорили, что он давал отпуск раньше срока только своим «любимцам». Так ли это было на самом деле, сказать не могу. Скорей можно думать, что он руководился в этом случае успехами учеников. Об одном случае, бывшем с нами, когда мы вздумали проситься раньше срока, я скажу ниже.
Ездили мы домой на масляную с первой недели В[еликого] поста[10], но на Пасху приезжали только однажды, когда учились уже последний год. Обратно попадали мы в Никольск, вследствие крайней распутицы и разлива рек, с большим трудом.
Л. 37
Первый год в духовном училище кончился для нас вполне благополучно: я и мой брат перешли в I кл[асс], и оба в первом пятке. На летние каникулы нас отпустили накануне Петрова дня. Многие, если не большая часть учеников, в то время отправлялись домой пешком, не считаясь с расстоянием, но за нами всегда присылали лошадь.
По приезде с каникул пришлось, к большому сожалению, узнать, что старушка, мать нашего хозяина, во время каникул умерла и что наш хозяин, не сдерживаемый уже никем, начинал частенько выпивать. Как жена его, наша хозяйка, так и мы со страхом и волнением поджидали его возвращения из кабака, находившегося неподалеку от нашего дома. Редко возвращение его из этого заведения проходило благополучно для его жены. Почти всегда она терпеливо переносила придирки со стороны своего мужа и только уже выведенная из терпения
Л. 37 об.
его частым пьянством позволяла иногда делать укоризны. Боже мой, что тогда было! Если ей не удавалось вовремя выбежать на улицу, то муж бил ее без жалости всем, что попадало под руку, волочил за волосы по полу, пинал, а мы и его маленькие девочки плакали и кричали, насколько хватало голоса. Был такой случай во время ужина. Хозяин сидел за столом выпивши и всем делал различные заключения. Хозяйка скромно сделала со своей стороны какое-то замечание, и в ответ на это ее замечание горячее блюдо щей, только что поданное на стол, полетело ей в лицо. А с нами произошел вот какой случай, едва для нас не кончившийся печально. Однажды сидел я за столом и готовил урок по Св[ященной] истории. Урок был дан о Синайском законодательстве. Хозяин находился дома и был выпивши. «Ну, что ты тут читаешь, отвечай урок», — сказал он, подсаживаясь ко мне. Я сказал, что учу урок по Св[ященной] истории, и
Л. 38
стал ему рассказывать содержание урока. Дошел я до того места, где говорится, как Моисей, спускаясь с горы со скрижалями и увидев идолопоклонство евреев, в гневе бросил скрижали и разбил их. «Врешь, — сказал он, — не бросил Моисей скрижали, а уронил их». Я стал настаивать на своем, ссылаясь на книгу. Мой брат поддержал меня. «Вы, щенки, еще вздумали учить нас, стариков, мы учились хотя и на медные гроши, но учились не хуже вашего», — и с этими словами он полез ко мне, чтобы нарвать мне ухо, но я вырвался и бросился на печку. За мной последовал и брат. Хозяин за нами. На печи было положено для просушки несколько поленьев, и вот, вооружившись этими поленьями, мы стали отмахиваться от наступавшего на нас пьяного хозяина и при этом неистово кричали. Кричала хозяйка, плакали и кричали ее дети, Во второй половине дома жил постоялец, некто Храбростин, по профессии
Л. 38 об.
стряпчий, вместе с своим братом, молодым человеком, уволенным из гимназии. Услышав неистовый крик, последний вбежал к нам в квартиру и, увидев в чем дело, быстро подошел к хозяину и сдернул его со ступени, на которой он стоял. Но хозяин, очевидно, вошел в азарт и не отдавал отчета в своих действиях. Он бросился на Храбростина. Произошла свалка. Хозяин был человек сильный, но на этот раз сплоховал и оказался подмятым. Об этом случае на следующий день было доведено до сведения помощника смотрителя, который вечером этого дня и явился к нам в квартиру для расследования дела. Узнав, что с нашей стороны никакой вины не было, Дмитрий Федорович пригрозил хозяину, что, если он еще раз допустит что-ниб[удь] подобное вчерашнему случаю, то мы сведены будем на другую квартиру и что он, хо-
Л. 39
зяин, навсегда будет лишен права держать у себя на квартире школьников. Угроза подействовала, и наш «дяденька» после этого не делал нам никаких неприятностей.
Храбростин, о котором я упомянул, заходил к нам дов[ольно] часто, иногда отвлекал нас от дела и, пожалуй, мог бы оказать на нас вредное влияние, но, к счастью, брат его, стряпчий, вскоре был переведен в другой город. Раз — дело было летом — сидел я на повети (сеновал) и учил уроки. Приходит молодой Храбростин и, подавая мне деньги, просит меня сходить и купить «кислых щей». Что это были за кислые щи, я не имел никакого понятия, да и теперь о них ничего не знаю. Продавались они в бутылках, как пиво, и были хмельны. Я быстро сбегал в указанную Храбростиным лавку и принес две бутылки. У Храбростина был приготовлен и стакан. Осушив один стакан, он другой предложил выпить мне. Не подозревая
Л. 39 об.
ничего, я выпил стакан этих щей и вскоре почувствовал опьянение. Дело было к вечеру. Можно было ожидать посещение нашей квартиры помощником смотрителя. Я ушел в огород и лег в траву. Брат мой и хозяева не знали, куда я девался, и когда действительно явился помощник смотрителя, то меня найти не могли. На следующий день, когда я явился в училище, Дм[итрий] Ф[едорови]ч сделал мне строгий выговор и пригрозил наказанием.
В I классе учителями у нас были следующие лица: по Св[ященной] истории занимался помощник смотрителя Дмитрий Федорович Попов, по русскому языку Иван Степанович Кубасов, по арифметике Александр Петрович Одинцов, по латинскому яз[ыку] Василий Иванович Кузнецов, по чистописанию священник Александр Прокопиевич Замараев и по пению диакон Михаил Петрович Славороссов.
Дмитрию Федоровичу Попову, помощнику
Л. 40
смотрителя, в то время было приблизительно лет 45–47. Это был удивительно умелый рассказчик. Мы, школьники, с большим интересом и вниманием слушали Св[ященную] историю в передаче ее Дм[итрием] Ф[едорови]чем. На каждый урок он приносил картины с изображением событий, относящихся к данному уроку. По этим картинам мы отвечали и на экзамене, и картины эти, так[им] образом, служили заменою нынешних билетов.
Особенное внимание останавливала на себе светлая личность учителя русского языка Ивана Степановича Кубасова*[11]. Это был редкий по душевным качествам человек. Скромный и как будто застенчивый, он отличался замечательно выдержанностью и с детьми обращался всегда ласково, любовно. Будучи большим любителем природы, он, как только появлялись полевые цветы, делал с учениками экскурсии за город. Ходили мы главным образом в местность около кладбища. Ив[ан] Степ[анович] срывал цветочки
*Кончил курс Волог[одской] сем[инарии] 1-м студ[ентом] в 1856 г[оду]. В Никольск[ом] училище состоял на службе с 1854 по 1889 г. С 1889 г. свящ[енник] домовой ц[еркви] при училище. Умер.
Л. 40 об.
и объяснял нам названия их. У нас имелось прекрасное собрание гербариев с латинскими названиями цветов. По примеру своего милого учителя ученики заводили сами гербарии и, таким образом, незаметно знакомились с свойствами и названием цветов.
Василий Иванович Кузнецов*[12], учитель латинского языка, человек молодой, но в то время уже больной, с задатками чахотки, на уроках часто раздражался. Во все время урока его слышно было протяжное, произносимое им «тише, тише…»
Александр Петрович Одинцов**[13] был учителем арифметики. Этого учителя я очень боялся и, глав[ным] образом, конечно, потому, что предмет, который он преподавал, давался мне слабо в течение почти всего училищного курса.
*Кончил курс в семинарии в 1864 г оду. Умер, состоя на службе, в 1874 г[оду].
**Кончил курс в семинарии в 1860 г[оду]. Состоял на службе в училище с 1860–1890 гг. Умер 12 февр[аля] 1891 г[ода].
Л. 41
Добряк по душе, А[лександр] П[етрови]ч в то же время был очень вспыльчив и в минуты раздражения и вспыльчивости нередко позволял себе производить с учениками кулачную расправу. Вот, например, случай, сохранившийся в моей памяти, когда я учился в III классе. Пришел А[лександр] П[етрови]ч на урок, стал по обыкновению за учительский стол и, посмотрев на учеников, вызвал меня: «Ну-ко, Никифор, иди к доске». Я вышел. Дана задача. Решение задачи сначала шло верно, но вот из-за какого-то пустяка я остановился. «Э, так ты этого не знаешь, дурак ты эдакий, вставай на колени». Вслед за этим было вызвано еще несколько учеников, и все они по очереди вставали на колени. Учитель все более и более раздражался. Уже пошла ругань другого рода. Вдруг А[лександр] П[етрови]ч быстро встал со стула, подошел к ученику, стоявшему у доски, и со словами «с-н ты сын» ударил его по голове. Затем всем стоявшим на коленях он дал чувствительную трепку[14].
Л. 41 об.
Но несмотря на такие драчливые иногда наклонности А[лександра] П[етрови]ча лично я всегда любил его. Часто он своим ласковым словом поднимал упавший дух мой и нередко поддерживал меня. Не думаю, чтобы кто-нибудь сохранил о нем недобрые воспоминания.
Священник Александр Прокопьевич Замараев*[15] учил нас чистописанию. Он как-то особенно умел хвалить и поощрять тех учеников, которые хорошо писали. Хороших писак он поощрял подписями в тетрадях: «Прекрасно, весьма отчетливо, превосходно». Мы любили о. Александра за его простоту в обращении с нами и отеческое к нам отношение.
По пению занимался с нами диакон Михаил Петрович Славороссов**[16]. Он обладал хорошим голосом, на уроках был строг и часто раздражителен,
*Кончил курс в семинарии по 2 р[азряду] в 1856 году. На службе в училище был с 1869–1883 гг. Впоследствии был настоятелем собора и умер в сане протоиерея.
**Кончил курс в семинарии в 1860 г., был священником в соборе, умер в 1884 г.
Л. 42
но в душе был добр, любил и пошутить. Второй год обучения в училище оказался для меня неудачным. Как за год, так и на экзамене я получил неудовлетворительный балл по арифметике, и мне назначена была переэкзаменовка. Ехал я домой на каникулы с невеселыми думами и тревогой. Отец встретил меня далеко не радушно. Все лето проведено было мною не весело. Хотя я и готовился к переэкзаменовке, но без всякого толка. Результат, как и нужно было ожидать, был такой, что я оставлен был на второй год. Обидно было еще и то, что мне пришлось отстать от младшего брата. Однако второй год моего пребывания в I кл[ассе] прошел не без пользы: я перешел в следующий класс в числе первых, хотя должен сказать, что и в этот год постигали меня по арифметике неудачи.
Из этого периода времени в памяти у меня остались два события — празднование Никольским училищем 50-летнего юбилея и ревизия училища преподавателем семинарии И. Г. Кузнецовым[17]. Празднование юбилея происходило пред самым
Л. 42 об.
отпуском на Рождественские каникулы (17 декабря). Конечно, подробности этого праздника я теперь передать не могу. Помню, что речи говорили смотритель, священник собора о. Александр Ржаницын[18] и кто-то еще из учителей. Среди почетных гостей обращал на себя общее внимание весьма ветхий старец Петр Григорьевич Аполлосов*[19], наставник первого училищного курса. Помню, что все ученики сбирались в училище вечером, где их угощали пряниками, орехами и, кажется, чаем: училищное здание было иллюминировано, и ученики пели разные канты.
Приезд ревизора, насколько помнится, был для нас неожиданным. Может быть, училищное начальство и было осведомлено о приезде ревизора, но мы, ученики, узнали о приезде ревизора в самый день появления его в училище. Явившись в училище
*Студ[ент] Волог[одской] семинарии (см. вып[уск] 1822 г[ода]). Служил в училище до 1837 г[ода] и поступил затем на должность секретаря Никольской городской Ратуши.
Л. 43
в этот день, я прежде всего заметил необычную тишину и в то же время с большим удивлением смотрел на помощн[ика] смотрителя Д. Ф. Попова, ходившего в коридоре в новом сюртуке и с медалью на груди. Ученики не предавались обычным шалостям и сидели все на местах. У всех, а в том числе, конечно, и у меня, было приподнятое настроение. Пробил звонок на уроки. Мы уже знали, что ревизор был в комнате правления, многие его уже видели и рассказывали были с небылицами. Ив[ан] Г[аврилови]ч явился к нам, когда у нас был урок по арифметике. Со страхом и удивлением смотрели мы на него, с удивлением, потому что он был при орденах, видеть которые нам приходилось в первый раз в жизни. По его ли распоряжению или по личному усмотрению учителя нам дана была классная задача. Я засмотрелся на ревизора и нечаянно уронил под парту ручку. В это время ревизор ходил между партами и наблюдал за нашей работой. Подошел ко мне. «Что же ты не делаешь задачу?» —
Л. 43 об.
спросил он. Я настолько растерялся, что не нашелся ничего сказать и заплакал. Ревизор подозвал учителя и попросил его узнать о причине моих слез. Когда дело выяснилось, Ив[ан] Г[аврилови]ч рассмеялся и сказал: «Ах, глупенький, глупенький, подними же ручку-то». О посещении ревизором других уроков в памяти у меня ничего не сохранилось, не знаю и того, сколько времени ревизор пробыл в Никольске.
Более воспоминаний осталось в моей памяти от посещений училища другим ревизором, Мих[аилом] Харл[амовичем] Григоревским, членом учебного Комитета при Св[тейшем] Синоде. В то время я учился во II кл[ассе], и приезд ревизора, если не ошибаюсь, последовал в мае месяце. Это был первый Синодский ревизор. Ожидали его с большим волнением. Даже горожане заинтересованы были в его приезде. И неудивительно. Захолустный город Никольск редко мог видеть лиц высокого положения. Город Никольск из года в год посещал только генерал Тиньков, приезжавший в летнее
Л. 44
время для осмотра местной команды. Но к нему все уже успели присмотреться и, пожалуй, мало интересовались его особой. Понятно поэтому, что приезд чиновника, да еще из Питера, заинтересовал всех. Хотя ревизора и ждали, но он приехал раньше ожидаемого времени. Вследствие такой неожиданности все, начиная со смотрителя, немало растерялись. Дм[итрий] Ф[едорови]ч, помощник смотрителя, в один вечер обошел все квартиры и делал ученикам наставления, как себя держать в классе и на квартирах, если ревизору угодно будет посетить ученические квартиры. Григоревский остановился в доме купца Сорокина, там, где останавливались лица, занимавшие то или иное высокое положение. Квартира эта и слыла под названием «генеральской». У нас во II кл[ассе] Григоревский был на уроке Св[ященной]истории, русского и латин[ского] языков. На уроке по Св[ященной] истории, как всегда, были принесены картины с изображением разных событий из новозаветной истории. Ревизор взял, помнится из средины картину
Л. 44 об.
и, подавая ее ученику, предложил ему рассказать историю события, изображенную на картине. Ученик отвечал хорошо и ревизор, кажется, вынес хорошее от урока впечатление*.
На уроке русского яз[ыка] мне пришлось отвечать в присутствии ревизора у доски. Дано было перевести с славянского яз[ыка] на русский «Камени запечатану». Перевел я удачно. Григоревский заставил сделать грамматический разбор тропаря и спрашивал о разных частях речи в тропаре. Нескольких учеников заставлял он читать стихи. Ив[ан] С[тепанови]ч, наш учитель, после ухода ревизора, сказал, что мы отвечали хорошо.
Не то было на уроке латинского яз[ыка]. Учитель латинского языка Сергей Петрович
*По отчету ревизора препод[авание] Св[ященной] истории найдено очень удовлетворительным (см. История Никольского духовного училища. Стр. 60).
**По тому же отчету преподавание русск[ого] яз[ыка] в младших классах найдено хорошим.
Л. 45
Петропавловский*[20] служил в училище первый год. Насколько основательно он знал латин[ский] яз[ык], я судить не берусь, но ученики отвечали плохо, да и сам учитель растерялся и сробел. Эта робость, естественно, передалась и ученикам.
Говоря о ревизорах, мне хочется сказать, насколько приезд их в такие уголки, как напр[имер], Никольск, нервирующе действовал на горожан и между ними особенно начальственных в том или ином учреждении. Случай, о котором мне хочется сказать, произошел в Никольске же, но в то время, когда я учился уже в семинарии. Рассказ о приезде туда ревизора, синодского же Лебедева, я слышал от учителя Никольского училища, а потому он заслуживает полного доверия. Этот ревизор приехал в Никольск в Вел[икий] пост, в то время, когда исправник ждал губернатора, воинский начальник — генерала
*Студ[ент] Волог[одской] семинарии вып[уска] 1872 г[ода]. Служил в училище с августа 1873 г. до ноября 1884 г., когда поступил во священники к Березовской Петропавловской ц[еркви] Никол[ьского] у[езда]. Умер. По отчету ревизора знания учеников по латыни найдены нетвердыми.
Л. 45 об.
Тинькова, а духовное училище — своего ревизора. Но училищное начальство на основании каких-то данных ожидало приезда ревизора позже прежде[21], чем он явился. Был вечер воскресного дня. В город на паре лошадей въехала кибитка и остановилась на площади около собора. Из кибитки высунулась какая-то фигура и зычным голосом крикнула городового, который какими-то судьбами оказался поблизости. «Отвести мне «генеральскую» квартиру», — грозно сказала эта неизвестная личность.
Городовой, несомненно, знакомый с порядками, немедленно исполнил требование неизвестной ему особы и водворил ее в дом купца Сорокина. Исправник, воинский начальник и смотритель училища (Н. А. Сырнев) в это время были в клубе.
Вбежал полиц[ейский] надзиратель и не обращаясь ни к кому лично, грозно сообщил,
Л. 46
что в город приехал неизвестный генерал и остановился у Сорокина, причем передал подробности его прибытия. Исправник и воинский начальник стремглав выбежали из клуба, а смотритель, бывший уже навеселе, вслед им крикнул: «А, попались, голубчики!». Прошло с полчаса. Все, конечно, с нетерпением ждали разрешение загадки — кто приехал? Первым явился майор и сообщил, что приехал ревизор в духовное училище. Картина вышла пародийная. В свою очередь опрометью выскочил из клуба смотритель. К ревизору последний явился в то время, когда тот, утомленный поездкой, ложился уже спать и смотрителя не принял.
Этот год для нас (меня и брата) был полон тревог. Уже с Великого поста мы стали получать тревожные известия о серьезной болезни матери. Болезнь ее после простуды осложнилась плевритом, и надежды на выздоровление почти не было, тем более еще, что у нас в селе в то время доктора не было. Он приезжал из Никольска только в исключительных случаях, напр[имер] при
Л. 46 об.
появлении какой-либо эпидемической болезни. Вследствие письма моего отца к смотрителю училища мы были отпущены на летние каникулы несколько раньше, сдав, впрочем, все экзамены. Я перешел в III кл[асс], но брат мой был оставлен в этом классе и, так[им] образом, я догнал его. Дома мы нашли нерадостную картину. Мать хотя и встретила нас, но была настолько слаба, что без посторонней помощи ходить не могла. Вскоре по приезде нашем ее соборовали. Беда была еще та, что она почти оглохла и только с большим трудом и напряжением слуха могла разбирать то, что ей говорили. За несколько дней до смерти, последовавшей 13 июля в 2 часа ночи, она всех нас благословила, но говорить уже ничего не могла. Тяжелое время мы переживали. Кроме нас двоих у отца осталось еще на руках трое: сестра* 10 л[ет], брат Вячеслав** 8 л[ет] и
*Екатерина А[лександров]на была в замужестве за свящ[енником] Влад[имиром] Дмитр[иевичем] Поповым[22], сыном б[ывшего] помощн[ика] смотр[ителя] Никол[ьского] учил[ища], получившего место моего отца. Скончалась в марте 1917 г[ода].
**Вячесл[ав] А[лександрови]ч, по окончании дух[овной] семинарии в 1891 по 1 разр[яду] был сначала надзирателем в Устюж[ском] дух[овном] училище, затем свящ[енником] при Удимской Васильевской Устюж[ского] уезда и при Вохом[ской] Введенск[ой] церкви Ник[ольского] у[езда]. Теперь протоиерей при Георгиевской ц[еркви] Устюга.
Л. 47
брат Василий* 6 л[ет]. Сестру в августе месяце предполагали увезти в Вятку для поступления в гимназию, но вследствие смерти матери эту мысль пришлось оставить, и сестре осталось ограничиться только нашей школой и с этого времени взять в свои руки хозяйство. Отец, насколько мог, подбадривал нас, но и сам, видимо, страдал немало. После погребения матери мы в течение 40 дней почти ежедневно ходили в церковь и на могилу матери. В это лето отец особенно часто брал меня в приход за сбором, чтобы развлечь, как из всех нас более впечатлительного. Но в приходе иногда как моего отца, так и меня расстраивали, сами не понимая того, деревенские женщины своими
причитаниями и воспоминаниями о покойной матери.
В Никольск мы приехали в обычное время.
*Василий по окончании семинарии по 1 р[азряду] был псаломщиком в Красавино. Затем поступил в Казан[скую] д[уховную] академию и по окончании ее состоял преп[одавателем] Арханг[ельской] семинарии, затем помощн[иком] смотрит[еля] Тотемского д[уховного] училища.
Л. 47 об.
Пока не начались занятия, я ходил на р[еку] Юг, которая от нашей квартиры была в самом близком расстоянии, удить рыбу.
Попадались окуни и харьюзы. Последней рыбы в р[еке] Юг в то время было очень много, но я, как неопытный и случайный рыболов, ловил только мелочь.
В III классе учителя были те же, что занимались с нами и во II кл[ассе], кроме учителя по катехизису. Этот предмет преподавал нам смотритель училища прот[оиерей] Аристарх Петрович Соколов. Об этой личности, в свое время очень известной, хочется сказать побольше. Как учитель, он не был на высоте своего положения. Объяснения урока почти не было. Задавались уроки «с этого до этого». Катехизис учили в зубрилку*, но мне нравился симпатичный обычай,
*В отчете ревизора Григоревского относительно преподавания катехизиса замечено, что ученики ограничиваются буквальным заучиванием учебника со смутным пониманием содержания (Ист[ория] Никол[ьского] дух[овного]. уч[илища]. С. 60).
Л. 48
заведеный о. протоиереем на своих уроках. К каждому уроку по катехизису ученики готовили по очереди главу из Евангелия. Дежурный ученик, как только смотритель входил в класс, сначала читал молитву, а затем главу из Евангелия по-славянски и вслед за сим переводил ее на русский язык. Ученики всегда готовились к переводу очередной главы на русский язык тщательно, чтобы получить от смотрителя похвалу и одобрение. Чтение Евангелия не отнимало много времени и для учеников было несомненно полезно.
В городе о. протоиерей Соколов пользовался громадным авторитетом. Ходил он всегда быстро или, можно сказать, бегал, до поздней весны на голове носил высокую бобровую шапку вроде прежних боярских. Был вспыльчив и несомненно добр, но ученики его трепетали. Любил появляться в училище, особенно утром, неожиданно. Без всякой, по-видимому, причины, иногда рвал учеников за уши. Много ходило рассказов и о кулачной расправе им с учениками. Мне лично ни того ни другого
Л. 48 об.
испытать на себе не пришлось, но был случай, когда мы с братом пережили неприятный момент. Дело было пред отпуском на Масленую неделю. Одному возчику, отправлявшемуся с возом хлеба в Никольск, мой отец наказал привезти нас домой. До начала отпуска оставалось еще несколько дней, но мы знали, что смотритель отпустил уже человек 5–6. Решились и мы сделать попытку отпроситься у смотрителя раньше срока. Взяв с собой ямщика, мы пошли к смотрителю. Однако чем ближе подходили мы к дому его, тем большая робость овладевала нами. Вот мы и у самого дома. «Идти или нет?» — осмотревшись у самого крыльца, задали мы сами себе вопрос. Но желание раньше срока уехать домой пересилило страх, и мы вошли в смотрительскую кухню, остановившись у самых дверей, а ямщик наш, детина громадного роста, стал впереди, ближе к иконам, положив свои
Л. 49
меховые шапку и рукавицы на стол. Выбежал смотритель и, узнав для какой цели мы явились, повернулся к печке, взял оттуда валек и, показывая его нам, спросил: «Видали вы батюшкино благословение?» Видать этого валька нам не случалось, а слышать о нем приходилось. Мы в ужасе бросились из кухни. Ямщик наш, видя наше бегство, поспешил за нами и только на улице спохватился, что он оставил в смотрительской кухне шапку и рукавицы. «Ну и карактерен! Как мне теперича быть-то?» — почесав затылок, обратился он к нам, но мы и сами не знали, как тут быть и что делать. Однако он решился войти в смотрительскую кухню и взять оставшиеся вещи. Только что голова его просунулась в дверь, как смотритель грозно закричал: «А, ты опять ползешь!», и стал выпроваживать его, но бессвязные слова нашего возницы «шапка и рукавицы» остановили смотрителя. Со словами: «Ты бы еще
Л. 49 об.
корову оставил у меня» он бросил рукавицы и шапку к ногам мужика. И пошли мы унылые в свою квартиру. Нас особенно беспокоило то, что ямщик уедет, и мы можем остаться в городе.
«Откуда, молодчики, идете?» — услышали мы неожиданный оклик. Занятые своими невеселыми думами, мы и не заметили переходившего дорогу о. Александра Ржаницына, соборного священника, члена училищного правления. Мы рассказали о постигшей нас неудаче. «А известно вам, что смотритель отпустил уже кого-нибудь?» — спросил он нас. Мы назвали фамилии нескольких учеников. «Идемте со мной», — сказал о. Александр. И вот мы снова в смотрительской кухне, только без ямщика. О. Александр, взяв у нас билеты, без доклада прошел в смотрительские комнаты. С удивлением и страхом мы прислушивались к доносившемуся до нашего слуха повышенному голосу смотрителя. В дверях
Л. 50
появился о. Александр, подавая нам билеты, он сказал: «С Богом, молодчики, поезжайте». Не помня себя, выбежали мы из квартиры смотрителя. Выйдя со двора, мы посмотрели в билеты и с удивлением увидели, что над ними подписался не смотритель, а о. Александр. Мы в недоумении остановились и невольно задали сами себе вопрос: действителен ли такой отпуск? За разъяснением этого недоумения мы решили отправиться к помощнику смотрителя Д. Ф. Попову. Расспросив нас обо всем, как было дело, Д[митрий] Ф[едорови]ч сказал: «Ну что же, кто отпустил, тот и отвечает, поезжайте с Богом». По приезде домой, когда мы рассказали отцу все подробности нашего странного и необычного отпуска, отец долго волновался, боясь, чтобы смотритель не стал нам мстить, но дело кончилось благополучно без всяких для нас последствий.
Упомянув об о. Александре Ржаницыне, мне хочется сказать о нем еще несколько
Л. 50 об.
слов. Личность о. Александра была далеко незаурядная. По выходе из академии (с III к[ласса]) о. Александр все время служил в Никольске и, несмотря на свою слабость к хмельным напиткам, пользовался уважением и любовью горожан, а когда он произносил проповеди, особенно в Страстную неделю пред Плащаницей, то все молящиеся буквально плакали. Рассказов об о. Александре ходило много, но я не стану касаться их, чтобы не набросить лишнюю тень на этого хорошего, но в то же время и несчастного по своей слабости иерея Божия.
Учебный год при переходе в IV класс кончился для нас хорошо, а для брата, просидевшего в III кл[ассе] два года, он был особенно полезен. Брат перешел в IV кл[асс] под №1.
Наступал последний год нашего пребывания в училище.
Когда после каникул мы приехали в Никольск, то узнали, что смотритель
Л. 51
оставил службу при дух[овном] училище. Рассказывали, что уход из училища о. прот[оиерея] Соколова был вынужденный вследствие неблагополучного о нем отзыва ревизора Григоревского*, правил должность смотрителя Д. Ф. Попов. Он же временно занимался у нас по катехизису с церковным уставом.
Началось ученье. Я занимался усердно. Несчастная арифметика по-прежнему была для меня камнем преткновения. Бывало, А[лександр] Петрович при неудачном моем ответе со вздохом скажет: «Ах, Никифор, Никифор, не горазд ты в арифметике, худо будет тебе в семинарии с твоими познаниями». По всем остальным предметам баллы у меня были отличные, и преподаватели, зная мою слабость в арифметике, жалели и утешали меня. Особенно благожелательно относился ко мне новый учитель
*В отчете ревизора Григоревского о смотрителе о. Соколове сказано, что он не отличается опытностью в деле преподавания и потому не может быть руководителем молодых наставников, что для поднятия училища необходим другой, более энергичный и способный руководитель (Ист[ория]. Ник[ольского] дух[овного] уч[илища], с. 61).
Л. 51 об.
греческого языка Иван Николаевич Ретровский*[23]. Это был молодой, представительной наружности человек, только что кончивший семинарию. Помню, как Ретровский при полном составе училищного правления в нашем IV кл[ассе] давал пробный урок и как все члены правления по окончании урока подходили к нему и поздравляли его с удачно данным уроком. Жизнерадостный и веселый, Ив[ан] Н[иколаеви]ч любил иногда пошутить. Я расскажу здесь об одной шутке, орудием которой он избрал меня, а объектом шутки — Николая Александровича Шляпина**[24], в то время учителя городского училища. Во в[торой] половине хозяйского дома второй год стояли на квартире учителя приготов[ительного] класса дух[овного] училища Андрей Васил[ьевич] Попов***
*Студ[ент] Волог[одской] сем[инарии] вып[уска] 1876, служил в училище до 1882 г[ода], когда поступил во священники к Леденгской Троицк[ой] ц[еркви] Тот[емского] у[езда], где вскоре и умер.
**Н. А. Шляпин был сначала учителем город[ского] уч[илища], затем стан[овым] приставом и нотариусом. В последнее время жил в Вологде без определенных занятий. Умер.
***Студ[ент] сем[инарии] вып[уска] 1874 г[ода], был учителем пригот[овительного] класса в течение одного года, затем свящ[енник] при Стариц[кой] Троиц[кой] церкви Ник[ольского] у[езда]. Умер.[25]
Л. 52
и учитель городского училища Петр Афиногенович Образцов*[26]. Навещал их дов[ольно] часто И. Н. Ретровский. В один из таких визитов Ретровский вызвал меня и попросил сходить к Шляпину. Сам Шляпин и его семья меня знали, так как несколько времени они жили в том же помещении, где теперь стояли учителя. «Я слышал, что Шляпин получил много лимонов, охотно их продает и дарит знакомым, скажи ему, что мы собираемся пить чай и очень просим уступить нам лимона два-три, да попроси и его разделить с нами чайную компанию», — сказал И[ван] Н[иколаеви]ч, посылая меня к Шляпину. Конечно, я с охотой побежал исполнить данное мне поручение. Вошел в дом, где квартировал Шляпин. В прихожей стояла его жена и, узнав меня, спросила, что мне нужно. Говорю, что мне нужно видеть Н[иколая] А[лександрови]ча. «Он спит. Но что тебе нужно?» — еще раз спросила она. Я сказал, зачем я пришел и кто послал меня. «Лимоны? Какие лимоны?» — с удивлением спросила она. Но в это время
*Впоследствии был учителем же гор[одского] учил[ища] в Усть-Сысольске. Умер в сане священника в г. Устюг.
Л. 52 об.
неожиданно выбежал сам Шляпин почти в одном белье и с жатыми кулаками бросился ко мне. «Лимоны? Ах они бездельники! Вон пошел! Я им покажу лимоны». Не помня себя, я выбежал из квартиры Шляпина. С полным недоумением, не понимая в чем дело, я возвращался домой. Меня уже здесь с нетерпением ждали. «Ну, что же? Видел Шляпина? Где же лимоны?» — спросили меня в один голос все трое. Когда они выслушали мой доклад, общий взрыв хохота был ответом на мои заключительные слова. Я стоял в полном недоумении. «Да неужели ты, голубчик, не понимаешь в чем дело?» — спросил меня Ретровский. «Кто продает лимоны?» — «Татаре…» — «Бритые татаре?» — «Да…» — «А ты видел, что Шляпин обрил себе голову?» Только теперь я уразумел смысл затеянной И[ваном] Н[иколаеви]чем шутки. В утешение Ретровский сказал мне, что завтра спросит меня и надеется, что я получу 5.
Л. 53
Только после Рождества прибыл и вступил в должность новый смотритель училища Николай Александрович Сырнев*. Это был молодой человек, назначенный к нам прямо с академической скамьи. Живо припоминаю появление его в IV классе на первый урок по церков[ному] уставу. Пробил звонок. Все на местах, всех разжигало любопытство, но в то же время на ученических лицах заметно было и волнение. IV класс в то, да, кажется, и во все последующее время находился вверху, в мезонине. Стороживший около лестницы ученик быстро вбежал в класс и стал за парту. Дверь открылась, и в классе появилась высокая фигура нашего нового смотрителя. Прочитали молитву. Смотритель сел на стул и по классному журналу сделал выкличку
*Кандидат Казанской дух[овной] академии вып[уска] 1876 г[ода]. Состоял на службе в училище до 1889 г[ода]. Затем был земским начальником в Вятской губ[ернии][27].
Л. 53 об.
всех учеников. Спросил, есть ли у нас богослужебные книги. Очень удивился, когда узнал, что мы таких книг не имеем. «Как же вы знакомитесь с порядком богослужения?». «По Нордову», — в один голос сказали мы. Смотритель, должно быть, не имел никакого понятия об этой книжке. «По Нордову?» — спросил он. «Покажите-ка». Тщательно несколько раз перелистав ее и подавая обратно, он заметил: «Значит, в зубрежку». Мы молчали. Смотритель внимательно посмотрел на нас и, указав пальцем на одного ученика, поднял его с места и задал ему несколько вопросов. Ученик отвечал слабо и сбивчиво. Поднял другого и заставил его рассказать весь порядок отправления воскресной утрени. Ученик стал путаться. «Кто знает?» — обратился он к классу. Встали я и брат. Но так как брат сидел пер-
Л. 54
вым на первой парте, а учительский стол, за которым сидел смотритель, был выдвинут вперед, то вставание моего брата осталось незамеченным и отличиться ему во все время урока не удалось. «Ну, расскажи», — обратился смотритель ко мне. Рассказываю все в порядке до конца. Смотритель кивнул головой, чтобы я сел. Снова поднимаются ученики и спрашиваются в знании порядка совершении литургии, вечерни и т. д. Ответы сбивчивые. «Кто знает?». Опять встаем я и брат. Но по объясненной выше причине отвечаю я. Смотритель, наконец, видимо, заинтересовался моей особой, спросил мою фамилию и сделал пометку в журнале. В объяснение своих отличных ответов и действительных знаний церков[ного] устава я должен сказать следующее. Как только в августе месяце явились мы в училище, о. диакон Славороссов, учитель пения, избрал меня и брата, по некотором нас испытании, уставщиками на клиросе — меня левого,
Л. 54 об.
а брата правого клироса. Нужно сказать, что ученики духов[ного] училища к церковным службам ходили в кладбищенскую церковь и отправляли все службы самостоятельно, без указки кого-либо из членов причта. Поэтому вся ответственность за порядок богослужения лежала на уставщиках. Если еще при этом принять во внимание, что в кладбищенской церкви все службы совершались настоятелем собора прот[оиереем] Соколовым, не стеснявшимся во время службы не только накричать, но иногда и рвануть за висок, то понятно, что уставщики старались приложить все усердие, чтобы служба сходила чинно, без каких-либо промахов. Церковные книги приходилось нам брать и на дом, но это бывало редко. Большей частью я, напр[имер], являлся в церковь за час до благовеста, просматривал порядок службы, а потом в церкви же происходило и спевка. За все время своего регентства я только раз допустил какую-то оплошность. О. протоиерей,
Л. 55
помнится, вышел в пономарские двери и удивленно развел руками. После службы (всенощной) он вызвал меня в алтарь и любовно взял меня за ухо. Я было растерялся, но он ласково и шутливо указал на мою ошибку и, благословив, отпустил меня.
Приближался конец учебного года и вместе конец нашего обучения в духов[ном] училище. После Пасхи я буквально не знал отдыха, сидел нередко часов до 2-х ночи. Наступили экзамены. Одна арифметика смущала меня, хотя в IV классе занятия по ней у меня были более удачны и познания лучше, чем в предыдущих классах. Экзамены по арифметике были вечером. Когда я входил на училищный двор, то встретился со смотрителем. Зная мою слабость в арифметике, он ободрил меня настолько, что я без особенного смущения и робости, когда меня вызвали, подошел к классной доске. Задача дана была не особенно замысловатая, и я решил ее без затруднений. А[лександр] П[етрови]ч, правда, не ограничился одной задачей,
Л. 55 об.
спрашивал меня некоторые правила, но эти вопросы меня уже не смущали, и экзамен по арифметике, так[им] образом, прошел для меня благополучно. Моей радости и ликованию не было конца. Радовались моему успеху и мои хозяева. Вечером я позволил себе даже развлечение — игру в городки. Оставались еще два экзамена, но они не представляли для меня никаких затруднений. Наконец, прошли и эти экзамены. Наступил и отпуск. После молебна все мы, кончившие курс, приглашены были в комнату правления. Смотритель обратился к нам с небольшой речью, советовал [год] не терять даром, усерднее заняться подготовкой к поверочным экзаменам для поступления в семинарию и поддержать честь училища. Объявлен был список кончивших курс в числе 13 человек. В этом списке брат мой занял первое место, а я — третье.
Так как многие в самый день отпуска ехать по домам не собирались, то сде-
Л. 56
лали уговор — сходить в лес к Грибановским амбарам попеть песни. Песенный репертуар наш в то время был очень тощ. Пели, напр[имер], «Всех цветочков боле розу я любил», «Я вечор в лужках гуляла», «Как на матушке на Неве реке». Потом поделились впечатлениями и расстались с тем, чтобы в августе месяце снова встретиться уже в Вологде.
Заканчивая свои воспоминания о пятилетнем пребывании в училище, я не могу не выразить чувств самой сердечной и глубокой благодарности как начальникам, так и наставникам за их добрые, хорошие, отеческие к нам отношения. Теперь все они лежат уже в сырой земле. Да будет же мирен их могильный сон.
Правда, в своих воспоминаниях, где я касался начальников и наставников училища, есть факты, как будто не говорящие в пользу гуманных к нам отношений некоторых лиц из училищной
Л. 56 об.
корпорации. В объяснение этого я должен сказать, что ведь мы поступили в училище, когда только что отменена была розга, что старое еще не было вполне изъято — это во 1-х, во 2-х, что рассказанные факты, не были злоупотреблением, обычаем, вошедшим в привычку, а имели характер отеческого воздействия. Так на это смотрели учащиеся, так на это смотрели и наши отцы. Нет, наше училище составляло редкое и счастливое исключение среди других училищ, где кулачная, напр[имер], расправа практиковалась в более широких размерах и в более позднее время[28].
[1] О Никольском духовном училище см. Я. Д. Доброумов. История Никольского духовного училища за 75 лет его существования: 1822-1897. Вологда, 1900 (далее — История Никольского духовного училища); Т. А. Богданова. Н. Н. Глубоковский. Судьба христианского ученого. М.; СПб., 2010.
[2] Попов Владимир Иванович (1847–1882) — сын пономаря Вохомской Вознесенской церкви. В 1867 году определен дьячком к Вохомско-Вочевской Георгиевской церкви Никольского уезда. По прошению в 1868 году переведен к Вохомской Вознесенской церкви на пономарское место. С 1869 года диакон Вохомской Вознесенской церкви. Жена его Матрона Иаковлевна была двоюродной сестрой матери Никифора Александровича. (См.В.И. Попов // Православные приходы и монастыри русского Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=4169 О.Б. Ушакова // Семейный архив).
[3] Часто упоминающийся далее брат Никифора Александровича – Алексей Александрович Ильинский (1862—?) окончил ВДС в 1883 г. по 1-му разряду. Состоял надзирателем и экономом при Никольском духовном училище Вологодской епархии. В 1885 г. определен псаломщиком к Вохомской Вознесенской церкви Никольского уезда. С 1887 г. священник Вохомской Покровской церкви. В 1891 г. открыл общество трезвости, насчитывавшее 50 членов. С 1905 по 1907 г. благочинный церквей по 1-му округу Никольского уезда Вологодской епархии. В 1909 г. вышел за штат по болезни. В 1911 г. назначен настоятелем Вохомской Воскресенской церкви и служил во всяком случае до 1928 г.
[4] Кудрявцев Николай Феопемптович (1845–1881) – муж родной тети (по матери) Никифора Александровича Ильинского Марии Никифоровны Кудрявцевой (Троицкой). Окончил ВДС по 2-му разряду в 1868 году. В 1868 году был рукоположен во священника к Вохомской Лапшинской Казанской церкви. Умер 30 мая 1881 года (О. Б. Ушакова // Семейный архив.)
[5] Колосов Онисифор Асигкритович – муж двоюродной сестры матери Никифора Александровича (ок. 1830 — 31.08.1891), священник Вохомской Флоро-Лаврской церкви Никольского уезда. Уроженец Кадниковского уезда, прихода Христорождественской Кубеницкой церкви, пономарский сын. Поокончании ВДС по 2-му разряду в 1854 г. «определен послушником Спасо-Каменного Свято-Духова монастыря». С 1859 г. пономарь Вологодской градской Богородицкой Нижне-Дольской церкви; в 1861 г. посвящен к сей церкви в диакона. Псаломщик-диакон Вохомско-Вочевской Георгиевской церкви Никольского уезда Вологодской епархии. 06.03.1876 определен на священническую вакансию при Верхне-Кемской Николаевской церкви того же уезда и рукоположен во священника 13 июня. 21.08.1880 переведен к Вохомской Флоро-Лаврской церкви Никольского уезда (см. Клировые ведомости Никольского уезда за 1870 г. // ГАВО. Ф. 496. Оп. 4. Д. 572; Вохомская Флоро-Лаврская церковь // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=987)
[6] Подвальный отвечал за эксплуатацию технологической части винной операции: ректификацию спирта, подготовку воды, разбавление спирта, фильтрацию вина, его розлив, укупорку и упаковку.
[7] Соколов Аристарх Петрович (1841–1876 г.) – протоиерей Никольского Сретенского Собора из кандидатов Московской академии выпуска 1840 г., 21 апреля 1841 г. был определен и.д. смотрителя Никольского духовного училища, а через полгода, по принятии сана священника и определении на место соборного настоятеля, утвержден в сей должности. Менее чем через год своей службы он получил сан протоиерея, и было поручено ему несколько сторонних должностей: первоприсутствование в духовном Правлении, членство, а потом и председательство в звании директора попечительного о тюрьмах комитета. <…> До введения в Никольском Училище в действие устава 1867 г., т. е. до 1869 г. протоиерей Соколов не состоял преподавателем в училище, а с 6 мая 1869 г. ему представлено было преподавание пространного Катехизиса и объяснение богослужения с церковным уставом в 3 и 4 кл. училища. За разумное и успешное преподавание в 1874 г. объявлена ему благодарность начальства. Но начав преподавание 30 лет спустя по выходе из академии, он вел его по старине: катехизис и объяснение богослужения ученики учили единственно на память, а с церковным уставом только несколько знакомились при богослужениях в церкви, и член учебного комитета г. Григоревский при ревизии Никольского Училища в 1875 г. нашел его преподавание неудовлетворяющим современным требованиям. О. Соколов подал прошение об отставке и получил ее 1 августа 1876 г., прослужив смотрителем училища 35 лет. Ему была назначена пенсия по 441 р. в год. В должности настоятеля собора он служил до смерти, которая последовала 13 мая 1885 года.
Протоиерей Соколов был редкостный человек, таких людей в нынешнее время трудно встретить. Это был человек несомненно умный и безусловно добрый; все более близко знавшие его любили и уважали, но в то же время и боялись, и тем более, чем менее его знали. Он был грозой не только для учеников, но и для всего города, не говоря уже о соборянах, и для духовенства всего уезда, как председательствующий в духовном правлении. Тогдашнее духовное правление для духовенства уезда было то же, что теперь консистория для епархии, а председательствовавший в нем протоиерей Соколов поставил себя по отношению к подведомственному ему духовенству в положение «Архиерея», как назвал его один Преосвященный. Таким сделал его, конечно, природный смелый, решительный, прямой, горячий характер; но и неограниченная почти власть, предоставленная ему сразу же по выходе из академии, тоже имела большое влияние. Всем прямо в глаза он всегда говорил то, что думал и поступал всегда по первому впечатлению, не заботясь о последствиях. До 1869 г. в училище он забегал (именно «забегал», а не приходил, потому что такова была его манера ходить) только по разу в неделю (редко чаще), больше по субботам: прибежит, нашумит над первым же попавшимся ему навстречу, распорядится наказанием кого-либо, и через несколько минут его уже и нет в училище. Канцелярским делами он не придавал большого значения и мало ими занимался. Архивные документы за его время в худшем порядке, чем за время о. Чапурского: сшиты не все наряды, нумерации по листам не имеют, только начиная с 1868 г. некоторые из более важных нарядов пронумерованы; до этого года не имеется и описей нарядов. Реестры входящих и исходящих бумаг до 1869 г. не велись. (История Никольского духовного училища. С. 122-124.) Н. Н. Глубоковский вспоминал о нем, как о «добрейшем человеке», имевшем привычку изощренно щелкать иных воспитанников по носу, что обычно заканчивалось кровотечением (Т. А. Богданова. Судьба христианского ученого. С. 46).
[8] Попов Дмитрий Федорович – был помощником смотрителя Никольского духовного училища с 1861 по 1884 годы. Преподавал Священную историю. Уволен по болезни со службы в чине надворного советника. Получал пенсию после 33-летней безупречной службы. Умер 15 сентября 1890 года. У Никифора Александровича ошибочно указан год смерти 1893. Сын Дмитрия Федоровича был женат на сестре Никифора Александровича. См. «История Никольского духовного училища». С. 128-129.
[9] Грехнев Флегонт Васильевич. Окончил ВДС по 2-му разряду в 1968 году. По состоянию здоровья оставил службу в 1873 году (История Никольского духовного училища. С. 137).
[10] Так в тексте. Может быть, имеется в виду «до первой недели».
[11] Кубасов Иван Степанович (22.12.1835—05.04.1909) – сын дьякона Шарженской Михайло-Архангельской церкви, Никольского уезда, окончил ВДС в 1857 г. по 1-му разряду. 1857 г. учитель сельского Шарженского училища, с 30.01.1859 г. учитель Вологодского духовного училища, 19 марта 1859 г. переведен по прошению в Никольское училище (по его собственным словам их «поменяли местами» с А. Д. Брянцевым – см. далее). 01.02.1884 г. уволен по прошению по выслуге лет. 17.09. 1889 г. рукоположен в сан священника в домовой Александро-Невской церкви при Никольском духовном училище. С января 1892 г. по декабрь 1893 г. состоял вторым надзирателем за учениками Никольского духовного училища. С 1898 г. до 13 февраля 1907 г. состоял членом Строительного комитета по устройству каменного здания Никольского духовного училища.
За чертою города Никольска Иоанн положил было основание приюту-школе, где должны были учиться недоучившиеся в духовном училище дети, чтобы приготовиться, между прочим, к занятию должности экономов при «Домах трудолюбия», об устройстве которых по всему Никольскому уезду он много думал, но эта школа вскоре закрылась.
«Покойный отец Иоанн любил пребывать на лоне природы, ознакомляться с ее предметами и явлениями и созерцать лазурное небо. Он, напр., настойчиво советовал устроить на дворе Никольского духовного училища пруд, не глубокий, но такой, чтобы можно было видеть отражающееся в нем небо. При устройстве каменного здания того же училища советовал устроить на крыше его особую башенку Урании для наблюдения над звездным небом. Модель такой Урании, им самим сделанную из картона, он представил в духовное училище. На дне модели отцом Иоанном написано объяснение предполагавшейся к построению башенки, где между прочем сказано: “Верхняя часть башенки – подвижная (ее можно сделать на колесиках, чтобы удобнее было передвигать). В прорезь крыши башенки вставляется зрительная труба, которую можно направлять на каждую точку на небе. Ход в башенку снизу… В боковых отверстиях башенки устроются окна”. Башенка не была встроена, а модель ее, с согласия отца Иоанна, осталась в библиотеке духовного училища на память об изобретательности и любви почившего к природе. Весною 1908 г. отец Иоанн деятельно занялся устройством пещеры для уединенного богомыслия и молитвы в живописном лесном уголке на правом берегу реки Юг, в трех-четырех верстах вверх по реке от города, близ мельницы Толчеи. Здесь, несколько выше мельницы по р. Югу, за речкою от нее, он получил от города в аренду небольшой участок земли и в высоком обрывистом берегу встроил себе пещеру, внутри обитую тесом, с дверями и окнами, и в этой пещере проводил иногда не только день, но и ночь. В последнее время отец Иоанн часто говорил о необходимости учредить в городе Никольске музей для хранения предметов древности и рукописей и хотел заняться разбором и описанием документов бывшего прежде в г. Никольске Духовного Правления.
Почивший отец Иоанн вел строго постническую жизнь. Давно не употреблял мясной пищи, не пил вина. С давнего времени он казался согбенным и слабым телесными силами старцем, но при всем том отличался редкою бодростью духа. Будучи священником Александро-Невской церкви при Никольском духовном училище в учебные дни, он ежедневно к 8 ½ часам утра приходил в училищную церковь, принимал здесь участие в общей молитве учеников, читал дневное зачало Евангелия и по окончании молитвы благословлял каждого ученика в отдельности на дневные труды» (Е. Бурцев. Священник Иоанн Стефанович Кубасов. Некролог. // ВЕВ. 1909. №10. С. 202-207).
[12] Кузнецов Василий Иванович окончил ВДС по 2-му разряду в 1864 г. В Никольском духовном училище преподавал краткий катехизис, Священную историю, церковное пение, чтение и чистописание (1864–1869), латинский язык в 1 и 2 классах (1869–1874). (История никольского духовного училища. С. 137).
[13] Одинцов Александр Петрович окончил ВДС по первому разряду в 1860 г. С 1869 по 1890 г. преподавал арифметику и географию в Никольском духовном училище. Согласно прошению, по расстроенному здоровью он был уволен за штат 24 авг. 1890 г. Умер 12 февраля 1891 года. (История Никольского духовного училища. С. 136.)
[14] Н. Н. Глубоковский вспоминал об А. П. Одинцове, как об учителей, дравшем за уши «с приговором»: «Простая процедура “рванья” ему, видимо, не нравилась, и он совершал это с методически-размеренным усилением, раздельно произнося в crescendo слова: “не-из-пе-ре-рос-про-су-кин-ли-ты сын-есть!..”». Впрочем, также признавал его «отличным педагогом» (Т. А. Богданова. Судьба христианского ученого. С. 47).
[15] Замараев Александр Прокопьевич – диакон Никольского Сретенского собора, одновременно преподавал чистописание в Никольском духовном училище с 1866 по 1883 года. Был рукоположен во священника в 1868 г. и оставлен на прежнем месте сверхштатным священником. Протоиерей Никольского Сретенского собора с 1885 по 1902 г. Умер 02.06.1902. См.
Никольский Сретенский собор // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=719; История никольского духовного училища. С. 137.
[16] Славороссов Михаил Петрович окончил ВДС в 1858 г. по 2-му разряду. Преподавал в Никольском духовном училище церковное пение с 1869 по 1884 гг. Одновременно служил дьяконом в Никольском Сретенском соборе. В 1883 г. был возведен в сан священника в том же соборе. Умер 21 сентября 1883 г. См. Никольский Сретенский собор // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=719; История никольского духовного училища. С. 137.
[17] Кузнецов Иван (Иоанн) Гаврилович (ок. 1827—24.07.1894) – сын священника Пушемской Михайло-Архангельской церкви Никольского уезда Вологодской губернии. Окончил ВДС, МДА (1852).
В 1853 г. определен в Суздальское духовное училище на должность инспектора и наставника по предметам Священной и русской истории и греческого языка. В 1855 году перемещен в Никольское духовное училище на должность инспектора и первого наставника по пространному катехизису и латинскому языку. В 1861 году перемещен в Вологодскую семинарию наставником церковно-исторических наук. С 14 августа 1861 года по июль 1869 года был помощником инспектора семинарии. В 1862 г. перемещен на вакансию наставника словесности. С 1864 по 1882 г. состоял редактором официальной части Вологодских Епархиальных Ведомостей. По преобразовании семинарии в 1869 году определен преподавателем греческого языка. В 1881 году определен на старшую священническую вакансию к Спасовсеградской церкви г. Вологды с оставлением на учительской службе при семинарии, в каковой и состоял до 15 августа 1883 года; Протоиерей Иоанн Гаврилович Кузнецов (некролог) // ВЕВ. 1894. №16. С. 234-237.
[18] Ржаницын Александр Григорьевич (1844–1885) – сын диакона Лальской градской Иоанно-Предтеченской церкви Устюжского уезда Григория Тимофеевича Ржаницына. Окончил ВДС в 1864 г. по первому разряду первым, МДА (1868). С 1868 г. 3-й священник Никольского Сретенского собора. Некоторое время был безместным священником, затем в 1884 г. снова определен в Никольский собор. См. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=719.
[19] Аполлосов Петр Григорьевич. Из студентов ВДС выпуска 1822 г. Служил в Никольском духовном училище с 1822 по 1837 гг. Определен учителем низшего отделения Никольского духовного училища в 1822 году и преподавал греческий язык, арифметику и церковный устав; позже преподавал латинский язык. В 1835 году назначен учителем высшего отделения училища по греческому языку, катехизису, Священной истории, арифметике и пению. В декабре 1837 года, в чине титулярного советника, по своему прошению был переведен на должность секретаря Никольской городской ратуши. (История Никольского духовного училища. С. 130-131).
[20] Петропавловский Сергей Петрович окончал ВДС в 1872 г. со званием студента. Учитель земского училища в Вологодском уезде (1872). Учитель приготовительного класса Вельского духовного училища (1873). Учитель приготовительного класса Никольского духовного училища (1873). Учитель латинского языка Никольского духовного училища (1874–1884). Коллежский асессор. Священник Березовской Петропавловской церкви Никольского уезда с 1884 по 1901 гг. Умер 04.01.1901. (История Никольского духовного училища. С. 137-138; Березовская Петро-Павловская церковь // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=1045).
[21] Видимо, описка.
[22] Попов Владимир Дмитриевич – сын помощника смотрителя Никольского духовного училища Дмитрия Попова. В 1888 году определен псаломщиком к Никольскому Сретенскому собору, 1889 – рукоположен во священника к Вохомской Вознесенской церкви. С 1898 – второй священник. Уволен в 1902 году. Умер в 1908 году.
[23] Ретровский Иван Николаевич. Студент ВДС выпуска 1876 г. Преподавал в Никольском училище с 1876 по 1882 гг. Учитель латинского языка, с 1877 – греческого языка. Титулярный советник. 1 августа 1882 г. рукоположен в сан священника к Леденской Спасской церкви Тотемского уезда. Умер 19 июня 1883 г. (История Никольского духовного училища. С. 138; Леденгская Спасская церковь // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=443).
[24] Шляпин Николай Александрович – учитель Никольского городского трехклассного училища (1879–1880 г.). Исправляющий должность cтанового пристава 1-го стана Никольского уездного полицейского управления(1880–1883 г.). Затем младший нотариус окружного суда г. Никольска. Канцелярский служащий. (Шляпин Николай Александрович // Кто есть кто в «Памятных книжках Вологодской губернии». https://www.booksite.ru/who-is-who/sh_386.html).
[25] Умер в 1892 году (Старицкая Троицкая церковь // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=1170).
[26] Образцов Петр Афиногенович (ок. 1853—08.07.1906) – родился в семье священника Георгиевской Краснораменской церкви Грязовецкого уезда Вологодской губернии. Окончил ВДС в 1876 г. со званием студента. Учитель 2-го класса Никольского трехклассного городского училища (1876–1877). Учитель (история, арифметика и география) в Устьсысольском уездном училище и (арифметика) в женской прогимназии (1877–1878). Учитель приготовительного класса Устьсысольского духовного училища (1878–1882). Рукоположен во священника к Устюжскому Прокопиевскому собору (2 ноября 1882 г.). Член правления Устюжского духовного училища от духовенства (1891? –1902). Член ревизионного комитета при Устюжском Духовном училище (1886–1891). Награжден набедренником (1887). Производил два формальных следствия по указам Великоустюжского духовного Правления от 3 апреля 1891 г. за №637 и от 2 июля 1893 за №1057. Законоучитель 1-го класса Устюжской Красногорской Покровской двухклассной образцовой церковно-приходской школы (1891–1894). Состоял два трехлетия в должности депутата по делам следственным и хозяйственным по Устюжскому Градскому Благочинию и членом Благочиннического Совета (1891–1897). Ревизовал Синодальную книжную лавку в Устюге (1892). Член совета Устюжского Епрахиального женского училища (1893–1894). Законоучитель Устюжского уездного училища (1893–1895). Законоучитель Устюжского трехклассного городского училища (с 1895). Наблюдатель за библиотекой-читальней в г. Устюге (с 1896). Награжден скуфьей (1894). Член ревизионного Комитета при Устюжском Епархиальном женском училище с 1897. Клировая ведомость по городу Устюгу и Устюжскому уезду за 1901 г. // ВУФ ГАВО. Ф. 364. Оп. 1. Д. 7990. Л. 42-46.
[27] Земский начальник 7 участка (г. Яранск), упоминается в Памятных книжках до 1900 г. (Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1900 г. Вятка, 1899. С. 91). Н. Н. Глубоковский видел в нем, вероятно, уже в заключительный период его службы в училище, человека «интеллигентного, добрейшего, но крайне слабого, все распустившего и самого сильно опустившегося» (Т. А. Богданова. Судьба христианского ученого. С. 45).
[28] Схожим образом оценивал педагогику Никольского училища и Н. Н. Глубоковский: «Многое в этом роде воскресает пред умственным взором и однако вовсе не вызывает ожесточенных чувств. Скорее – напротив... За внешнею грубостью педагогической некультурности всюду видятся живые люди, а не машинные и показные чиновники по воспитательной части, какие фабрикуются ныне. Эти люди действительно болели школьными интересами и самою резкостью приемов обнаруживали страстную преданность заведению. Последнее было собственно большою семьей, где каждый знал все и обо всем <...>. Здесь просто дух не имел приличной формы, а это, конечно, лучше обратного, как свидетельствуется ревизором даже в 1896 г. Обучение было тоже не хитростное, но с обеих сторон оно велось не для отметок, но для развития и для знания. Это было главным, а не программы, которыми, конечно, не предусмотрены были великие труды преподавателя русского языка по таким предметам, как минералогия, ботаника (составление гербариев) и многое другое. В общем, нужно сказать, что из Никольского училища выходили и знающими, и развитыми <...> Было бы несправедливо умолчать, что в семинарии знания иногда не увеличивались, а даже растрачивались и забывались, так что и в академии чаще вспоминалось училище» (Т. А. Богданова. Судьба христианского ученого. С. 47).
Источник: Богослов.Ru