Вернувшись к началу 1931 г. из Иерусалима в Югославию, архим. Киприан (Керн) с русским духовенством там больше не служил и с митр. Антонием (Храповицком) общался мало. Об этом мы знаем из его воспоминаний о митр. Антоние: «С юрисдикцией митрополита Антония я решительно порвал. Его я не переставал любить и чтить, но всю ”антониевщину”, все ”карловацкое” окружение не принимало моё сердце. С русскими архиереями и в русских церквах я не служил. Меня больно коробило все более крайнее политиканство карловчан, их невероятно провинциальное отношение к делам Русской Церкви».
Сербию же о. Киприан действительно любил. В Иерусалимском дневнике он вспоминает студенческие годы в Белграде, Битоль (где служил и преподавал в семинарии), студентов, друзей, природу. По-сербски приводит отрывки бесед с теми или иными людьми. Битоль стал для него «своим» городом, которым для него не смог стать Иерусалим. В Иерусалимском дневнике о. Киприан писал и о решении принять сербское подданство, в чем обещали помочь сербские паломники.
Интересно, что архиеп. Анастасий (Грибановский) даже после отъезда о. Киприана из Иерусалима предлагал ему вернуться на место начальника Миссии. В воспоминаниях о митр. Антонии Керн упоминает, что его огорчил «мой отказ в 1931 году осенью принять вновь начальствование в Иерусалиме, предложенное мне приехавшим на собор архиепископом Анастасием». То есть его начальствование вполне утраивало и вл. Анастасия, и Миссию, и Зарубежный Синод. Интересно, что сложности в отношениях о. Киприана с вл. Анастасием предвидел еп. Гавриил (Чепур). «Дитя дорогое, - спрашивал он Керна по возвращении. - Ну что, вернулся с Голгофы? Ничего не вышло? Я так и знал… так и знал… Помолчал немного и снова добавил: «Я так и знал». А митр. Антоний (Храповицкий) так формулировал неудачный опыт взаимодействия Керна с вл.Анастасием: «Ах, не сошелся характером с Мудрейшим. Я так и знал. Ничего не поделать». Интересно, что страдал от этого Керн, но не сам архиеп. Анастасий, который все еще хотел вернуть о. Киприана в Иерусалим. В чем была несовместимость характеров этих двух выдающихся церковных людей — особый вопрос. Ответ на него по Иерусалимскому дневнику и воспоминаниям не очень ясен.
После возвращения в Югославию о. Киприан вернулся к тому делу, которым занимался до Иерусалима: преподавание в Битольской семинарии. В общей сложности он провел там около 8 лет: три учебных года до Иерусалима, 1925-1928, и пять (или может быть пять с половиной), после, 1931-1936. Во Франции, с 1936 г. и до конца своих дней о. Киприан тоже преподавал - в Богословском институте. Можно сказать, что преподавание стало одним из его основных служенией. Почти все эти годы был также приходским священников - и в Битоле, и в Париже. Он много служил и любил это. Но не приходское служение, видимо, было для него основным. Как и для его самых выдающихся учеников — о.А.Шмемана, о.И.Мейендорфа, о.Б.Бобринского.
«Мало кому в изгнании удавалось найти работу и службу по вкусу и соответственно своим настроениям и интересам, - вспоминал о. Киприан («Белград»). - Рабочие на заводах, шоферы такси, дактило [машинистки - фр.] в канцеляриях и домашняя прислуга из вчерашних офицеров, чиновников и просто господ, бар, помещиков, конечно, не могли найти удовлетворения в своей социальной сниженности. Отсюда и опускания, и пораженческие настроения, и отчаяние в эмигрантской жизни. Но мне лично удалось и подготовиться к своему служению, и найти применение своим знаниям. Педагогическую деятельность любил всегда (хотя никогда не выносил и не выношу самого выражения «педагогическая деятельность», как вызывающего какие-то «передовые» воспоминания) и к ней охотно готовился. А, поступив на место преподавателя, я эту службу нес не только не с отвращением и не из-под палки, а с очень большим удовлетворением и радостью. Меня увлекало не только самое преподавание предметов, каких бы мне не поручали, вплоть до пасхалии, но и подготовка к ним, углубление в изучении их. Давало большое удовлетворение и самое общение с молодыми семинаристами, будущими кандидатами священства. Может быть в этом проявлялось влияние Великого Аввы Антония, может быть и врожденный атавизм преподавателей-профессоров в третьем поколении и все окружение профессорско-книжного мира, в котором я вырос, а может быть и личное влечение к книжно-учебному делу. Я не только не тяготился идти на уроки, но находил в них большой интерес».
У о. Киприана, похоже, был большой педагогический талант, который он смог передать своим ученикам. Преподавание в провинциальной семинарии оказалось, судя по всему, важной подготовкой к преподаванию в Париже, в лучшем православном учебной заведении того времени.
Интересно, что, когда летом 1925 г. о. Киприан окончил свое образование и подал документы для работы в Битоле, ему в первый раз предложили ехать в Париж. Это было по сути то же предложение из Богословского института, как и последующее, которое он примет более, чем через десять лет, в 1936 г.
“Мои друзья готовились к конференции студенческих кружков, - вспоминал потом о. Киприан, - собиравшейся в монастыре Хопово, с которым связана была вся наша жизнь в Белграде. Я на конференцию решил не ехать. Там собирались многие интересные люди: митрополит Антоний, сербские епископы, м. игумения Екатерина, о. Сергий Булгаков, о. Иустин Попович и очень многие друзья.
В субботу я стоял в алтаре русской церкви у всенощной. Вдруг мне сказали, что меня хочет видеть только что приехавший из Парижа профессор Богословского Института С.С. Безобразова, живший до того в Белграде. Он ехал в Хопово на съезд.
Я очень обрадовался приезду Сергея Сергеевича, которого всегда очень любил. Он мне передал, что Богословский Институт предлагает мне быть своим профессорским стипендиатом для подготовки к кафедре Литургики. Предложение было исключительно заманчивым. После факультета сразу же возможность готовиться к профессорскому званию, жить в Париже, работать в обществе о. Сергия Булгакова, проф. Карташева, Зеньковского, С.С. Безобразова, всех моих друзей по Белграду, которые постепенно переселялись в Париж. А с другой стороны, поданное прошение на сербскую службу, семинария, македонский городишко, глушь и, конечно, никакой связи с Европой и, может быть, окончательный разрыв со всеми теми, кто был так дорого все эти годы». Керн долго не мог принять решение, советовался с разными людьми. С.С.Безоразов (это будущий епископ Кассиан) и о. Сергий Булгаков были за переезд в Париж. Многие в Белграде (включая родстенников Керн) «хранили нейтралитет». В качестве главного арбитра Керн избрал митр. Антония.
Ответ Антония (Храповицкого) оказался не только решающим, но и по-своему пророческим: «Да, да, мой милый. Вам предлагают в Богословский Институт, - сказал митрополит. - Конечно, Вам там место, потому что Ты человек науки и книги. Конечно, это для Вас очень хорошо. Но, все-таки, лучше Вам сначала пройти через преподавательство в средней школе, в семинарии. Семинария Вас научит гораздо больше и жизненным вопросам и самим богословским предметам. Вы в семинарии будете вынуждены преподавать и Священное Писание, и Историю, и Литургику и т. п. А в высшей школе Вы станете сухим и узким специалистом. Если будете преподавать историю, то станете специалистом по Карлу Великому или по арианству; а если будете догматику читать, то только одним каким-нибудь вопросом займетесь и засохнете».
Так, Керн остался на том этапе в Югословии и переехал в Париж через 11 лет (что ему «там место» - это Храповицкий понимал). Не в 26, а в 37 лет. За эти 11 лет Керн не только был пострижен и рукоположен, но и приобрел опыт работы в семинарии, жизни на Балканах не только в столице, но и в греко-славянском пограничье (об этом его «Леонтьевское»), а также в Иерусалиме. Париж от него не ушел, но там он оказался более «зрелым», как и советовал митр. Антоний.
Интересно, что в Битоле мы видим Керна среди местных простых людей. Студентов, священнослужителей, горожан и «селяков». Сербов, греков, македонцев. Он открыто и с удовольствием с ними общается. Учит их языки. Он их любит! В отличие от арабов и евреев на Святой Земле, которых он, похоже, так и не полюбил. И в Битоле, и в Иерусалиме из православных народов ему больше остальных «нравятся» греки. Он видел в них наследников Византии. Хотя и в Югославии, и в Палестине это был достаточно провинциальный извод эллинизма. Более того, в этих регионах греческие общины оказались среди «проигравших». Может быть это и увеличивало симпатию к ним о. Киприана.
Возможно, что грекофильство о. Киприана на Балканах и в Иерусалиме стало психологическим объяснением его понимания особой роли Вселенского патриархата. Он пишет, что наличие греческого населения в Македонии было дополнительным фактором в выборе именно Битольской семинарии: «Греки? Ну, значит, хорошо. К грекам с детства чувствовал слабость. А то, что от Битоля греческая граница всего в 17 километрах, так это и совсем отлично. Я уже почти чувствовал себя на Акрополе афинском или в Элевсине. Кроме всего прочего, мне чуть ли не с первых лет эмиграции все недоумевалось, почему бы нам, русской диаспоре, не быть под греческим, Константинопольским патриархом. Это, конечно, никак не могло иметь связи с Битолем, но все же входило в какой-то благозвучный моему сердцу аккорд». Об этом он говорит, вспоминая и митр. Антония: «Не любя митрополита Евлогия за многое, он все же оценил его решение идти из Москвы прямо непосредственно к Константинопольскому патриарху за защитой».
Когда о. Киприан вернулся в Сербию после Иерусалима, его епархиальным архиереем в Битоле был вл. Николай (Велимирович). Они были знакомы и раньше, но сблизились в Иерусалиме в 1930 г. Возвращение в Сербию было связано, скорее всего, и с приглашением вл. Николая. В 1934 г. он был переведен на другую кафедру, и тут, возможно, о. Киприан начал думать о новом месте. И этим местом оказался Париж.
При чтении воспоминаний о. Киприана о жизни на Балканах бросается в глаза то, что упоминается множество людей, но ни разу не упоминается будущий свят. Иоанн (Максимович, 1896-1966). Они были сверстниками: свят. Иоанн только на три года старше о. Киприана. Оба имели высшее юридическое образование: вл. Иоанн окончил юридический факультет Харьковского университета, о. Киприан — Белградского. В Белграде они одновременно учились на богословском факультете и окончили его с первым выпуском в 1925 г. В одном монастыре были пострижены. Обоих рукополагал митр. Антоний (Храповицкий) (Иоанна Максимвича митр. Антоний рукополагал в диаконы, в священники – еп. Гавриил Чепур). В некоторые годы они одновременно преподавали в Битольской семинарии и служили там в одном и том же русском храме. Вероятно, Керн упоминает брата свят. Иоанна, когда говорит о начале своего общения с митр. Антонием в Белграде: «меня привел к владыке один мой коллега по юридическому факультету, которого митрополит знал еще ребенком в России».
При этом — ни оного упоминания будущего святителя. Это может быть связано как с тем, что они были по-человечески разные и не находили общего языка, так и с последующими конфликтными ситуациями. Одно дело, вспоминать в 1947 г. тех, кто уже давно преставился, другое дело — тех, с кем могли быть какие-то конфликты. Скажем, юрисдикционного характера. Если свят. Иоанн всю жизнь оставался приверженцем Русской Зарубежной Церкви, то о. Киприан покинул ее ради Сербской церкви, а затем и юрисдикции митр. Евлогия. Это могло стать причиной взаимного непонимания после возвращения о. Киприана в Битоль в 1931 г. С 1951 г. - и вплоть до смерти о. Киприана - свят. Иоанн жил под Парижем, возглавляя «зарубежную» юрисдикцию. О контактах между ними во Франции неизвестно. У свят. Иоанна о. Киприан тоже не упоминается, и о его участии в отпевании последнего, например, ничего неизвестно. Впрочем, отсутствие упоминаний скорее говорит об отсутствии контактов и взаимопонимания, нежели о наличии конфликтов.
«В 1936 г. я уходил из сербской юрисдикции в Париж, - пишет о. Киприан. - Это произошло небезболезненно. И мой епархиальный архиерей, преосвященный Николай (Велимирович), и сам патриарх Варнава, предлагавший мне быть его викарием, всячески меня отговаривали от перехода к митрополиту Евлогию, а главное, конечно, к вселенскому патриарху, но дело было крепко решено. Я еще один раз своевольничал в жизни. До сознания митрополита Антония дошло ли это, не знаю? Но мы с ним не говорили ни разу на эту тему. Я его видел еще летом 1936 г. В июне-июле состоялось решение Сербского Синода о моем переходе к митрополиту Евлогию».
Интересно, что о. Киприану по крайней мере трижды предлагали архиерейство. В трех разных юрисдикциях. Это и упомянутое выше предложение Сербского патриарха. И предложение Зарубежного Синода (митр. Антония) по поводу то ли Канады, то ли Новой Зеландии. И, позже, предложение митр. Владимира (Тихоницкого) в Париже, которому был нужен викарий. Подражая своему герою - архим. Атонину (Капустину), - о. Киприан ни разу не согласился. В этом если не смирение, то по крайней мере отсутствие «карьерных устремлений». И трезвая оценка самого себя: «И правильно делал, что отказывался, - говорила о нем игуменья Ольга (Слезкина, 1915-2013). - Кабинетного склада человек. Понимал, что никакой епархией он управлять не сможет».
***
Второй сербский период о. Киприана продлился 5 лет, с 1931 до 1936 г. Он вновь преподавал в Битольской семинарии. В конце 1936 года он переехал в Париж, приняв приглашение Свято-Сергиевского богословского института, оставаясь его преподавателем и профессором до конца своих дней. Все 24 года своей парижской жизни о. Киприан служил в юрисдикции митр. Евлогия (Георгиевского) и, соответственно, Вселенского патриарха. Во Франции о. Киприан служил сначала в Покровской церкви в Париже (1936–1939), при «Православном деле» св. матери Марии (Скобцовой), а затем в течение двадцати лет, с 1940 года и до самой смерти, был настоятелем маленького деревянного храма Константина и Елены в Кламаре, небольшом городке к югу от Парижа. На городском кладбище этого парижского пригорода о. Киприан и похоронен.
Общую «тональность» восприятия мира и христианства о. Киприаном (Кеном) можно охарактеризовать цитатой из его «Кринов молитвенных». Это небольшой сборник статей и лекций, написанный еще в Югославии и изданный в 1928 г., в год отъезда на Святую Землю:
«Не мог Посланный ради спасения мира из любви к миру не любить его, не любить красот этого тварного мира, не любоваться этой природой, не наслаждаться ею. Господь Спаситель не уходил от красот этого мира.
Проведя в пустыне 40 дней, искушаемый князем мира сего, Он пошел в мир, чтобы спасти его от власти князя сего.
Он пошел к людям, в жизнь, в природу, к твари, пошел их любить, их спасать, их преобразовывать.
С любовью Содержащий все в Своей руке смотрел на восходы и заходы солнца,
”Одевающийся светом яко ризою” смотрел на стройные хороводы светил над Иорданской пустынею,
”Повесивший землю на водах” смотрел на зеленые масличные деревья, на вино-градники,
Насадивший Своею десницей виноград сей — Церковь Свою — взирал на желтею-щие нивы, — на все, созданное Творцом во славу Его.
Он любил все сие, ничего не отвергал, ничего не проклинал, ничего не гнушался, как не гнушался и не отвергал рода людского, валяющегося в пучине грехов
и чающего избавления и любви…
Он пошел к людям не для того, чтобы отучить их есть и пить, не для того, чтобы обречь их на постоянный пост и бесплотное житие, но чтобы накормить голодных и напоить жаждущих, благословить их радостные вечери.
Он пошел к людям не для того, чтобы проклясть брак и проповедовать целибат, но для того, чтобы благословить брак и претворить на нем воду в вино, — и это было Его первое чудо.
Он пошел к людям, чтобы научить их любить друг друга, чтобы избавить их от греха, чтобы взять их грех на Себя, сораспять его с Собою. Избавить от греха
и прославить плоть, а не проклясть ее.
И в струях Иорданских Он принял на Себя грех всего человечества, принял грех Адама и понес тот грех к Своему Кресту. От Иордана Он понес его к Голгофе…
Бог не отвернулся ни от чего Им сотворенного и, продолжая все любить, нам заповедует то же»[1] .
[1] Киприан (Керн), архим. Крины молитвенные. Белград, 1928. (В московском переиздании 2007 г. – «Посмотрите на лилии полевые. Курс по литургическому богословию»).
Источник: Богослов.Ru