I.
Как сейчас, стоя перед вами в этой уважаемой компании, я вижу благословение Божье на дело, к которому Он призвал меня, так и тогда, когда меня впервые пригласили на эту конференцию, я почувствовал это приглашение как выражение воли Божьей и ответил на него согласием; тем более что в то же время во мне возникло личное желание увидеть вас, порадоваться вместе с вами и представить вашему вниманию мои идеи по вопросу о союзе Церквей — вопросу, который, как я знаю, является жизненным для многих из вас.
Помня правило логической науки, согласно которому тот, кто пытается доказать слишком много, не доказывает ничего, я хотел бы, не споря и не убеждая вас, просто и в то же время совершенно объективно изобразить вам религиозную жизнь нашего русского народа, надеясь, что, глядя на эту картину, вы убедитесь в истинности, силе и жизненности нашей Русской Церкви, этой Святой Апостольской Веры. Это была бы моя лепта, внесённая в сокровищницу вопроса о Союзе Церквей.
Среди прочего я особенно думал выдвинуть мысль о том, что огромное количество наших религиозных сект не доказывает упадка и распада нашей Русской Церкви, как утверждают её враги, а, напротив, показывает, как крепко держится религия на нашем народе, который постоянно думает о Боге. Среди нас есть много желающих приблизиться к Богу своими путями, есть и те, кто нередко поднимает голос против Церкви, своей Матери, не желая нести её благодетельное иго и взваливая на себя её бремя. Если бы вы только могли видеть переполненные храмы святой Руси в воскресные и святые дни, если бы вы могли видеть наших людей во время общественной молитвы, если бы вы могли созерцать или, что ещё лучше, если бы вы могли проникнуться их благочестивым духом, вы бы поняли, что слова «врата ада не одолеют её» (Мф. 16:18) относятся именно к нашей Русской Православной Церкви. Римский католик может воскликнуть: «Какая уверенность!», ведь хорошо известно, что Латинская Церковь монополизировала право на эти святые слова. На это я бы ответил следующее: «Это уверенность, которая опирается на неопровержимые исторические данные. Неразрушимость и непреходящая устойчивость нашей Русской Церкви зиждется на безграничной любви и безграничной преданности всего нашего народа во всей его полноте Христу. Несомненно, наша Церковь имеет и свои язвы, но вы поймёте мои чувства, когда я скажу вам, что у меня не хватает духу обнажить их перед вами. Я не могу этого сделать как потому, что в моих глазах наша Мать-Церковь всегда предстаёт чистой и непорочной, так и потому, что эти язвы присущи не только нашей Церкви».
В настоящее время среди образованных классов России стали возможны такие типы, как Савва из романа Андреева; Савва, который кощунственно выражает желание, чтобы «весь этот древний хлам был сметён: литература, искусство и Бог!». На это отвечает родная сестра Саввы — Липа, в устах которой говорит религиозное сознание русского народа, его любовь к своей Церкви: «Савва, ты никого не любишь, ты любишь только себя и свои мечты. Тот, кто любит человечество, не стал бы отнимать у него всё, ставя свои желания выше того, что является его жизнью. Уничтожить всё! Уничтожить Голгофу! Подумайте, уничтожить Голгофу! Самое яркое событие, которое видела земля. Вы можете не верить в Христа, но если в вас есть частица благородства, вы должны уважать Его и чтить Его благородную память; вы знаете, что Он скорбел, вы знаете, что Он был распят, Савва, распят! Помни, что весь наш народ охотно убил бы тебя, раздавил бы, как ядовитую рептилию. Ты знаешь, как их много, и каждый из них был бы твоей смертью. Если они забьют до смерти обычного разбойника, конокрада, то что они сделают с тобой — с тобой, который хочет украсть их Бога?».
Русская Церковь завладела всем русским человеком, завладела его душой, его волей, его сердцем. Наш великий писатель Достоевский говорит: «То самое главное, во что массы верят как в свою правду, то, в чём они её воспринимают, то, как они её представляют, то, что они выставляют как своё лучшее желание, то, что они любят, то, что они просят у Бога, то, о чём они взывают, когда молятся. А идеал масс — это Христос, а с Христом, конечно же, озарение. В высшие и судьбоносные моменты нашей национальной жизни наш народ всегда решает и решал каждый общий национальный вопрос в христианском духе».
Вера в Бога и преданность нашей Церкви вывела наш народ живым из чрезвычайно мучительных исторических испытаний, и в результате того положения, которое занимает Россия среди народов, наш народ был великим страдальцем в своей исторической жизни, бескорыстным защитником других народов, и он до сих пор остаётся великим и незыблемым в общей семье человечества. Эту духовную силу и эту несокрушимость русскому народу придаёт его вера в Бога и приверженность к Русской Церкви. Трения между народом и теми представителями образованного класса, тип которых мы описали, не могут столкнуть душу народа с пьедестала его преданности Русской Церкви, и пока существует русский народ, будет существовать и его преданность Русской Церкви, а с этой преданностью и любовью к Русской Церкви будет продолжаться и любовь ко всему, что с ней связано, в её догматических или чисто обрядовых аспектах. Я счастлив, что имею право сказать, что наш народ есть народ преимущественно христианский, и я говорю это потому, что наш народ придерживается Русской Православной Церкви; из моих уст это утверждение не тщеславно, ибо я только констатирую неоспоримый факт.
Нравственная и религиозная сила нашего огромного и могучего народа заключается в Русской Православной Церкви, а сила этой Церкви — в её истине.
Но, к моему великому сожалению, историческая правда Русской Православной Церкви ещё не утверждена среди вас знанием её, приобретённым единственно верным путём беспристрастного научного исследования и живого общения с русскими православными друзьями. Есть среди вас отдельные люди, которые хорошо знакомы с русским православным учением и потому принимают его как единственное христианское исповедание, дошедшее до нас от апостольских времён чистым и неискажённым; но число таких людей невелико. Даже такие учёные богословы, как доктор Бриггс, с замечательной работой которого «Единство Церкви» я недавно познакомился, имеют лишь ограниченное представление о Русской Православной Церкви. По его собственным словам, Святой Дух привёл его к методистам, к лютеранам, с которыми он провёл четыре года в Германии, в Англию и в Рим. Он знаком с доктринами, теологией и управлением реформатских церквей, но я не знаю, был ли он на Востоке; изучал ли он православный Восток, как изучал неправославный Запад. Он не изучал; он не рассматривал так пристально Восток, о котором епископ Графтон говорит следующее: «Радужные перспективы на Востоке. Туда, кажется, направляет нас Промысл Божий. Почтенная Православная Русская и Греческая Церковь обращается к нам с дружеским выражением интереса. Она говорит: "Мы не просим вас, как Рим, "покориться", мы только спрашиваем: "Придерживаетесь ли вы той же кафолической веры, которую мы унаследовали от отцов?". Если да, то мы братья».
Однако епископ Графтон имел опыт наблюдать, как некоторые из тех, кто стоял ближе всех к нему и, судя по всему, разделял его взгляды на унию церквей, в конце концов перешли в римский католицизм; это доказывает, что, говоря о Востоке, они смотрели на Запад, очевидно, «потому что они знают Рим лучше, чем Восток».
Я даже могу утверждать, что русская богословская наука знает о Епископальной Церкви больше, чем епископалы знают о Русской Православной Церкви. Если бы во время своих визитов в другие христианские страны учёный доктор Бриггс посетил и Россию, он мог бы познакомиться в Киеве с профессором Булгаковым, ныне покойным, который «глубоко изучил англиканскую церковь». [«Христианин и католик», с. 365]. Если бы доктор Бриггс посетил Москву, то в Сергиевом Посаде он встретил бы профессора Соколова, который посвятил много трудов истории Епископальной Церкви и, среди прочего, на совершенно научной основе утвердительно решил кардинальный вопрос её жизни, касающийся апостольского преемства её иерархии. Однако среди епископалов есть люди, наделённые епископским саном, в глазах которых этот вопрос не имеет никакого значения; например, епископ, который выдвинул эту точку зрения на недавнем церковном съезде в Цинциннати и который, если я не ошибаюсь, даже опубликовал книгу на эту тему. Идея как научный тезис очень оригинальна, но ещё более оригинальной является позиция епископа, отвергающего епископат.
Кроме того, если бы доктор Бриггс посетил Казань, он мог бы встретиться с профессором Керенским, который знает вашу Церковь, смею сказать, не хуже любого из вас, и чьё отношение к ней наиболее благожелательно, ведь «более других Церквей она приближается к Восточной Православной Церкви».
Труды этих и многих других учёных людей делают вашу Церковь известной молодым людям, обучающимся в наших богословских школах, очень талантливым и глубоко религиозным молодым людям, которым суждено составить образованный элемент духовенства и стать защитниками не одной только Русской Церкви, но и христианства вообще, против современных атеистических и антихристианских сил; которым суждено составить почву, на которой будет расти и процветать вопрос о соединении наших Церквей.
Кому из нас не дорог вопрос о союзе Церквей? Кто не стремится к нему? Мы, члены Русской Церкви, молимся о нём, хорошо зная, что объединение всех христиан есть дело, дорогое для Самого Христа, Который требовал, чтобы верующие в Него любили друг друга (Ин. 13:34–35).
Желание этого союза невозможно выкорчевать из наших сердец, ибо нет среди нас ни одной души, которая не признавала бы, что христианство должно лелеять не раздельность, а союз, не отчуждение, а близость, не вражду и чванство, а любовь и смирение.
Что же нам делать? Как нам практически продвинуться в решении этого вопроса? Мне кажется, что, не отменяя применявшихся до сих пор методов, хотя, по правде говоря, они пока не дали в полной мере желаемых результатов, мы должны, насколько это в наших силах, помогать как отдельным людям, так и организациям, занятым этим вопросом. Пусть эти организации работают дальше. В нашем Священном Синоде есть комитет, специально назначенный для продвижения священного дела союза Церквей. В этой стране действует «Союз англиканских и восточных православных церквей», и мы должны признать, что работа этого общества является продуманной и практичной.
От всего сердца я призываю Божье благословение на деятельность этого общества, поскольку работа по ознакомлению христиан в этой стране с православным Востоком и наоборот — это именно тот путь, который ведёт к союзу Церквей. Пусть эти организации и другие подобные им, которые могут появиться, работают и выполняют свою задачу. Но мы также должны прийти им на помощь.
Союз Церквей нельзя рассматривать как результат, созданный и достигнутый путём взаимных соглашений и договоров, на основе взаимных уступок и компромиссов. Попытки достичь такого союза известны в истории Церквей, но ничего, кроме вреда, они никогда не приносили.
Письменные условия и договоры никогда не могут быть обязательными в области внутренней интуиции и внутреннего религиозного убеждения, в области веры. Союз Церквей мыслим только как синтез того, что члены одной Церкви знают и понимают относительно сущности и особенностей жизни другой Церкви. Если сложить две неизвестные величины, то в сумме получится неизвестная величина. То же самое относится к союзу двух сторон, которые не знают друг друга или знают друг друга слишком мало. Такой союз может привести к окончательному разрыву. После печальной памяти Флорентийской унии Русская Православная Церковь окончательно отделилась от римского католицизма. Это показывает, что в деле объединения церквей, помимо доброй воли, необходимо знание — знание прежде, чем что-либо другое, и больше, чем что-либо другое. Понимать это необходимо прежде всего.
Однако в этом деле практика, к сожалению, опережает теорию; или, вернее, мы мало знаем друг о друге, но уже сделаны определённые шаги к объединению. Из этого мало что может получиться, но об этом я расскажу позже. Сейчас я только скажу: мы должны правильно изложить дело и обсудить его академически; в этом обсуждении, которое я понимаю как научное исследование вопроса, мы должны помочь создать (результат, который принесёт сама работа) корпус учёных людей, которые изучат вопрос и сделают его ясным для сознания Русской Православной и Епископальной Церквей. Вопрос должен изучаться не отдельными людьми, а десятками и сотнями учёных людей; тогда только он достигнет адекватного практического воплощения. Я знаю молодых людей, которые учатся в наших богословских школах, поэтому могу утверждать, что если им будет ясно представлен интерес, присущий вопросу о союзе Православной и Епископальной Церквей, то многие выйдут из их рядов, готовые трудиться на этом поприще; и их труд не будет напрасным. У нас уже есть некоторая литература на эту тему; но затем появятся массы научных исследований, трактатов, объёмных трудов, брошюр, и наши русские православные люди узнают, что далеко, за океаном, живут благородные американцы, которые хотят верить в Христа так же, как верят в Него русские православные.
Тот же самый процесс должен произойти и в вашей среде. Вы должны знать нашу веру, нашу Русскую Православную Церковь, чтобы среди вас такие люди, как епископ Дарлингтон, епископ Графтон или епископ Паркер, не чувствовали себя изолированными. Здесь должна быть создана атмосфера, полная горячего стремления к этому союзу, не только для того, чтобы укрепить внутреннее положение вашей Церкви, но и для того, чтобы это стремление вытекало из сознания если не уже свершившегося союза наших исповеданий, то по крайней мере их идентичности.
Ваши богословские школы также должны усердно заниматься этим вопросом, чтобы ваши студенты ясно осознавали его важность и изучали нашу Восточную Православную Церковь. Из школы этот вопрос может быть перенесён на церковную платформу; и тогда союз между Восточной Православной и Епископальной Церквами будет просто синтезом взаимного знания, уважения и любви.
Когда вопрос станет ясным в сознании обеих сторон и будет ясно видно, что нужно сделать для того, чтобы уния стала фактом, церковным властям останется только санкционировать уже существующий факт взаимного притяжения двух Церквей и продемонстрировать полную возможность их сосуществования.
Тогда действительно может быть достигнут святой союз двух Церквей.
Что касается союзов, организованных орденами и усилиями светских и духовных властей, то их у нас уже достаточно. Они не принесли христианству ничего, кроме вреда. Мы всё знаем о двух великих союзах, Флорентийском и Лионском; мы знаем, как они были образованы и каков был их конец. Но знаете ли вы, мои американские друзья, о Брестской унии, которую триста лет назад заключил Рим с частью нашего русского народа, насчитывающего в настоящее время четыре миллиона человек? Знаете ли вы нынешнее состояние русских униатов? Знаете ли вы, что Рим нарушал и продолжает нарушать, особенно в настоящее время, религиозные права этих несчастных униатов, нарушая тем самым свои торжественные обещания? В 1624 году Папа Урбан VIII издал декреты от 7 февраля и 7 июля, согласно которым ни один русский униат или грекокатолик не должен становиться римским католиком; однако в наши дни Папа Пий X посылает к русским униатам Америки епископа, чья особая миссия состоит в том, чтобы постепенно лишить униатов обряда Восточной Церкви и сделать из них латинян. Я не могу без глубокой и сердечной боли говорить о делах латинизированного русского духовенства среди русских униатов. Я много читал и слышал о политике Ватикана и иезуитов, о ренегатском русском униатском духовенстве и его отношении к собственному народу. Но то, что я увидел и узнал здесь, превосходит всё, что я мог ожидать или представить.
На американской земле многие униаты начали возвращаться к Церкви своих предков. Этого оказалось достаточно, чтобы возбудить униатское духовенство против нашей Русской Православной Церкви. Я не мог бы передать вам всего того, что говорится против нашей Церкви; я боялся бы оскорбить ваши уши и причинить вам боль. Это не просто отсутствие культуры или незнание простейших правил вежливости, это глубокая ненависть, в которой нет и следа ничего христианского. Достаточно сказать, что униатам говорят, что наше русское православие — это православие царское или даже кнутовское, что вместо икон Спасителя и Пресвятой Богородицы наши алтарные перегородки украшены портретами императора и императрицы, что вместо креста — петух, и тому подобную ложь и небылицы. Вы можете себе представить, как больно, как невыносимо нам слышать такие вещи. Бог отплатит им, и справедливое возмездие лежит в Его святой воле; но я молю Бога, чтобы несчастное положение русских униатов поскорее закончилось.
Мои миссионеры охотно вступают в борьбу в защиту этих русских людей; некоторые из них используют против них язык и даже методы униатского духовенства; но это доставляет мне много боли, и я строго запретил это. Миссионеры являются носителями святых идей, любви и истины Христа.
Я не буду говорить о местных поборниках русской «унии», но должен упомянуть о митрополите Шептицком, который недавно посетил Америку. Этот митрополит, как известно, созывает конгрессы, чтобы добиться союза между Римом и Востоком. В прошлом году такой конгресс состоялся в Велеграде, на котором присутствовал преподобный А. П. Мальцев, протоиерей русской посольской церкви в Берлине. Несомненно, чтобы выразить восторг своей души, митрополит Шептицкий обнял этого русского священника; однако в этой стране он сказал, что православные не могут обрести вечное спасение. Неужели наша вера, неужели христианство позволяет верующим во Христа вести себя подобно этим римским священникам? Возможно ли, что даже в наше время допустимо говорить в одном смысле, а поступать в другом, и, таким образом, поступать не по-христиански?
Как на русских влияет такая политика их пасторов, наглядно показал приём, который униаты Виннипега и Ванкувера оказали этому своему митрополиту. «Что вы делаете?» — крикнул полицейский одному из беспорядочной толпы, который бросил в митрополита яйцо. «О, так мы приветствуем наших епископов в старой стране!» — был ответ. Позже я поехал в Виннипег, чтобы успокоить свою паству, и когда, выходя из поезда, я увидел большую толпу, с нетерпением наблюдавшую за мной, я не мог не вспомнить вышеупомянутый способ приветствия епископов, и не могу сказать, что мои чувства в тот момент были приятными. Но Бог был милостив ко мне, и «обычай старой страны» не был применён ко мне.
Вот, повторяю, как влияет на людей такая политика. Ясно, что никто не может возвышать своё, принижая чужое. Если ты веришь правильнее, если твоя вера лучше, чище, святее и спасительнее, покажи это не словами, а делами. Иначе ты подобен фарисею, с чьим запрещающим образом Евангелия знакомят нас с детства. У римских католиков всегда можно увидеть критику других, но никогда — себя; но в высказываниях одного из них, слушая которого, всегда говоришь: «Врач, исцелися сам!» (Лк. 4:23), всегда была польза.
Но давайте оставим их и их союз Богу. Я упомянул о них только для того, чтобы сказать вам, что триста лет назад часть русского народа объединилась с Римом, и вы видите, что получилось из этого союза и чем он в конце концов стал. Рим не знает и не хочет другого союза. Временно он может признать союз, основанный на равных правах, но позже он постарается превратить равные права в полное подчинение, с полным уничтожением всякой оригинальности в Церкви, которая присоединилась к нему, вплоть до самых незначительных характеристик.
Римская церковь не знает никакого союза, кроме полного присоединения в смысле полного поглощения.
Это, конечно, было бы правильно, если бы мы имели в виду слова Спасителя о единстве верующих в Него (Ин. 17:11), но хотел ли Сам Спаситель, чтобы все верующие в Него составляли одно стадо, пастырем которого был бы епископ Рима? Это вопрос, на который утвердительно отвечают только римские католики в целом и, в частности, кардинал Гиббонс. В декабре прошлого года (цитата из газеты «Нью-Йорк Таймс» от 4 декабря 1910 года) кардинал Гиббонс выступил с обращением, в котором он пригласил вас стать римскими католиками, овцами римского стада.
Это приглашение настолько характерно, что я должен остановиться на нём подробнее.
II
Если не все, то по крайней мере многие из вас наверняка читали это обращение кардинала Гиббонса; поэтому я позволю себе лишь напомнить вам о нём. Абсолютно точно, ни одного нового аргумента, ни одной новой мысли не высказал кардинал, чтобы положить в основу своего обращения. В нём всё осталось таким же, как и прежде, таким же, каким его все знают, включая, конечно, и аргумент, касающийся Бока.
Почему же я назвал это обращение характерным? Я назвал его так из-за тона, который Католическая Церковь уже давно отбросила в Европе. Этот тон говорит о том, что здесь, в этой стране, Римско-Католическая Церковь чувствует себя совсем не так, как в странах своего формального господства. В Европе Пий X сам говорит своё слово, а затем спешит взять его обратно, заметив хмурый взгляд Вильгельма II. В Европе сегодня слышны голоса, стали возможны статьи, как, например, недавняя статья Максимилиана Саксонского. Этот аббат, бывший принц Саксонский, лично посетил меня в России и произвёл на меня впечатление человека истинной веры и искренности, не способного на лицемерие или двуличие. Газеты сообщают нам, что он уже принёс извинения, но эти извинения, по моему глубокому убеждению, являются лишь соблюдением этикета, что ещё больше подтверждает неловкое положение папского престола, которое, конечно же, хорошо известно принцу. Поэтому мне кажется, что он принёс извинения исключительно по этому поводу.
Лично я разделяю идеи Силлабуса и энциклики Папы Пия X, которые он опубликовал против безбожных модернистов, чьё учение ведёт прямо к атеизму; но меры, принятые для того, чтобы привести в чувство аббата Максимилиана Саксонского, являются абсолютно неоправданным насилием над истиной. Всё, чего добьётся Пий X такими мерами, — это то, что его преемнику достанется опустошённая Римско-Католическая Церковь. Не зря говорят, что правление преемника Пия X характеризуется в пророчестве ирландского монаха Малахии словами Religio depopulate. Возможно, вы, достойные и культурные американцы, скажете, что я говорю в данном случае в слишком высоком тоне, но вы не сможете отрицать, что я говорю правду без прикрас; и если я говорю так о римском католицизме, то не потому, что не хотел бы говорить иначе, а потому, что не могу говорить иначе. Если бы вы только испытали то, что пришлось пережить той части моего русского народа, которая вступила с ними в унию, то вы бы поняли, почему я не могу не говорить так, как говорю; я искренне убеждён, что во всём этом происшествии с принцем Саксонским святая правда только в том, что он написал, и только слепой не видит, что если сегодня аббатов такого рода в Римско-Католической Церкви единицы, то завтра они будут исчисляться сотнями, а послезавтра, может быть, начнут таять миллионы римских католиков, о которых говорит кардинал Гиббонс.
Я не буду говорить о двухстах пятидесяти миллионах римских католиков, по отношению к которым кардинал делает столь широкий жест; я не буду говорить о современной Португалии, Франции и даже Италии, где римский католицизм настолько обветшал, что стали возможны такие люди, как Натан, еврейский мэр Рима. Таким образом, если произвести простое арифметическое вычитание, то окажется, что двести пятьдесят миллионов римских католиков, о которых говорит кардинал, существуют только на бумаге. Точно так же вряд ли стоит говорить о «магическом» эффекте, как называет его кардинал, имени «римский католик» в глазах членов этой Церкви, потому что этот отрывок обращения можно считать примером просто поэтической лицензии, приправой, придающей изюминку речи. Далее кардинал Гиббонс говорит: «Где бы я ни странствовал как пилигрим и странник по лицу земли, мне не нужен никакой другой паспорт, чтобы найти тёплый приём и быть принятым в сердца и дома моих братьев в Господе». Эти слова мог бы оспорить один римско-католический монах, который хорошо известен как человек образованный и который, остановившись в Киеве, не только объявил своё имя, но и, стучась, искал допуска в сердца своих единоверцев, но встретил приём и от сердец, и от Церкви, который вряд ли можно назвать радушным.
Упоминаю об этом случае только потому, что в то время я был буквально поражён бессердечием и холодностью, проявленными его единоверцами по отношению к этому учёному монаху-августинцу, отчасти потому, что в то время он позволял себе проявлять и выражать явное уважение к нашей Русской Православной Церкви. Итак, вспоминая этот поразительный случай и зная жизнь римо-католиков, повторяю, что я не могу принять приведённые выше слова кардинала ни за что иное, как за пример поэтической вольности или, если хотите, метафоры. Нельзя до такой степени идеализировать прозаическую реальность римских католиков.
Действительно, в то время, когда существовали христиане, которые были таковыми не на словах, а на деле, место которых, как считают современные римо-католики, они занимают, сама Церковь Христова понималась как братство. В то время братские чувства между членами Церкви достигли такой силы и полноты, на которую указывает святой Павел, когда представляет единство Церкви по образу того единства, которое наблюдается в человеческом организме (Еф. 4:15–16). Как в организме, несмотря на всё разнообразие его членов, мы можем наблюдать совершеннейшую гармонию, достигаемую через взаимодействие, так и в Церкви должно существовать единство, осуществляемое через взаимную братскую любовь. Братство во Христе настоятельно требует мира и согласия от верующих в Него (Еф. 4:31–32) и чтобы они собрались в одно тело, Его Святую Церковь. И в то время, на заре христианства, все братства, объединённые узами христианства, к какой бы национальности они ни принадлежали, какие бы огромные расстояния их ни разделяли, действительно составляли один народ. Василий Великий, например, пишет епископам Галлии и Италии: «Хотя мы сильно отделены друг от друга из-за мест нашего обитания, силой этой (христианской) связи мы близки друг к другу».
В первые дни христианства христиане действительно жили как одна семья на всей поверхности известного тогда мира, так что установленного знака религиозного общения было достаточно, чтобы обеспечить любому человеку самый сердечный братский приём в любом месте.
Братство, христианский принцип и признак истинно христианской жизни — братская любовь, которая подвигла вас пригласить меня прийти к вам, действительно привела меня, найдя отклик в моём сердце. Я пришёл в ответ на ваш призыв, братья мои во Христе, и я вижу, что вы приняли меня в свою любовь, даже не получив от меня никакого знака религиозного общения. Я — христианин, и, очевидно, это ключ в моей руке к вашим сердцам, потому что ваши сердца христианские, как и вы, верующие во Христа и любящие тех, кто является вашими братьями по вере в Него, и всех людей, согласно Его заповеди. Это ваше отношение к человечеству искренне; в нём нет и тени лицемерия, самовосхваления или фарисейства; вашим отношением управляет дух христианской кротости и смирения. А кротость — это истинное лицо христианства, поскольку христианство по самой своей сути противостоит фарисейству.
Короче говоря, можно считать, что римские католики имеют больше прав в своей вере, чем вы, но несомненно, что вы имеете больше сердца в своей вере, чем они.
Поэтому все обращают свои сердца к тебе. Приходя к вам, не нужно предъявлять паспорт, не нужно даже говорить: «Я епископальный», чтобы получить от вас братское внимание. Но, как говорит кардинал Гиббонс, это не подходит для римо-католиков. Римские католики приветствуют только своих, только своим оказывают приём, о котором говорит кардинал. Это, очевидно, не то отношение, которого требует от нас наша вера во Христа. Сам Христос не делал различий между людьми; Он повелел нам поступать так же. В древнем мире господствовала идея, что люди делятся на избранных и не избранных, на тех, кто призван быть господами, и тех, кому суждено быть рабами. Пришёл Христос, и такое разделение между людьми стало невозможным. Спаситель человечества призывает к Себе всех людей, обещая покой их душам. Он одинаково зовёт и заблудших овец дома Израилева (избранный народ), и все остальные народы. «Есть у Меня и другие овцы, — говорит Христос, — которые не сего стада; их надлежит Мне привести, и они услышат голос Мой; и будет одно стадо и один пастырь» (Ин. 10:16).
Поэтому в христианские времена не должно быть различий между людьми по призванию, как нет их по природе и происхождению, ибо «Всевышний создал все народы из людей одной крови» (Деян. 17:26). Одно только звание человека делает всех равными в глазах христианина. Тертуллиан и Лактанций рассуждают в этом случае совершенно иначе, чем кардинал Гиббонс: «Мы не уважаем людей, — говорят они, — христианская справедливость делает равными в наших глазах всех, кто называется людьми». А святой Августин говорил: «Каждый из нас в равной степени человек». Вот что мы можем найти в трудах святого Киприана Карфагенского: «Все люди имеют одинаковый жребий при рождении, одинаковое состояние после смерти, одинаковое телесное строение и одинаковое происхождение для души; с одинаковым правом и одинаковым законом они входят в этот мир и покидают его».
Святые отцы Восточной Церкви, особенно Иоанн Златоуст, говорят абсолютно то же самое о равенстве всех людей. Я привёл цитаты исключительно из учителей и отцов Западной Церкви, чтобы показать отношение к человечеству епископов Западной Церкви до того, как она стала Римской, и отношение современных епископов Римско-Католической Церкви. По их мнению, нужно быть римо-католиком, чтобы найти добрый приём в сердцах и домах римо-католиков. Это странное мнение, которое особенно трудно признать в повседневной христианской практике. Другое дело, если бы слова кардинала Гиббонса можно было понимать в церковном смысле. В этом случае я должен был бы полностью согласиться с ним. Если бы еретик нуждался в моей помощи, я бы оказал её ему, насколько это было в моих силах, но в церковном смысле я должен соблюдать даже в отношении римо-католиков предписание святого Павла своему ученику Титу (Тит. 3:10). В этом смысле не может и не должно быть никаких уступок или компромиссов.
Мы, Русская Православная Церковь и римо-католики, не можем иметь церковного союза или общения на тех основаниях и условиях, которые предлагает кардинал Гиббонс. Он предлагает полное подчинение Римской Церкви; и его Церковь в течение многих веков обращалась с такими же предложениями к нашей Восточной Православной Церкви, зная, что этого не может быть и никогда не будет.
То, что мысль о невозможности такого союза существует и в среде Римской Церкви, наглядно выразил принц Максимилиан Саксонский, чья статья о союзе Церквей, среди прочего, исключает возможность предложения, сделанного кардиналом Гиббонсом. Аббат Максимилиан понимает союз Восточной и Западной Церквей в смысле братства между ними, как равными в правах и достоинстве, на основе учения и церковного управления, которые существовали до разделения Церквей и которые Римская Церковь отбросила.
Он говорит: «Люди забывают историю и даже не знают, что было в древности. Вот почему они пытаются создать для Восточной Церкви положение, которого она никогда не занимала. Церковный порядок, существующий сейчас, отличается от того, который существовал в древности. Господь даровал привилегии святому Петру, но мы никогда не находим следов подчинения ему святого Павла. Напротив, Павел считает себя абсолютно равным Петру и его братом и даже хвастается тем, что упрекал Петра. И в действительности, на протяжении нескольких веков Католическая Церковь не была монархией. Каждый епископ свободно управлял своей епархией. Но с девятого века Западная церковь стала монархией и стала похожа на государство, разделённое на провинции. Епископ Рима стал непосредственным начальником всех епископов. Все церковные вопросы должны были решаться в Риме. Эта система отчасти обязана своим происхождением Декреталиям Псевдо-Исидора, появившимся примерно в это время. Это была одна из главных причин, приведших к разделению Церквей». Так пишет римско-католический аббат; а кардинал Гиббонс утверждает, что единство правления в лице Папы ничуть не менее существенно для Церкви Христовой, чем единство доктрины, и настаивает на вашем полном подчинении Папе, доказывая необходимость его правления в Церкви Божьей цитатами из Слова Божьего. Тем не менее принц аббат ясно показывает, как окрашены эти цитаты. Он пишет: «Малейшие признаки какой-либо власти, осуществляемой епископом Рима, использовались в качестве доказательств догмата о главенстве, как это принято сейчас. Они не различают, но легкомысленно отождествляют тексты, которые ни в малейшей степени не являются догматическими, с самим догматом. Этим они значительно облегчают свою задачу, но не решают трудностей, а даже не замечают их. Конечно, есть большая разница между властью, которая существует на самом деле, и учением о том, что эта власть была установлена самим Богом и составляет необходимое основание Церкви. Тем не менее в политике эти две вещи абсолютно отождествляются».
Трудно найти лучший ответ, чем приведённый выше, данный римско-католическим аббатом кардиналу той же Церкви. Но кардинал Гиббонс действует очень просто. Обозначив единство Церкви как единство управления, он приводит ряд отрывков из Слова Божьего, которые подтверждают эту идею. Но, во-первых, эти отрывки можно и нужно толковать по-разному; во-вторых, есть и другие отрывки, которые опровергают этот тезис и о которых кардинал не упоминает; и, кроме того, что самое главное, он даёт совершенно неверное представление о единстве Церкви. Эта идея связана с представлением о Церкви как о мирском, материальном сообществе людей, и она уделяет исключительное внимание не нашей вере, а внешнему управлению этим обществом. Однако вера спасает только потому, что является жизнью не материального, а духовного человека, который находит себя только в Боге. Выходя из глубин человеческого духа, вера направлена к конкретному идеалу в лице Спасителя. В Иисусе Христе вера находит источник вечной жизни для человека (Ин. 15:5). Спаситель освещает душу человека и извне, стучась в дверь человеческого сердца (Откр. 3:20), и человек, приходя к себе через самопознание, отвечает, открывая свой дух и соединяя его со Христом, чем совершается дело Божие (Ин. 6:29). Таким образом, Сам Христос поселяется в душе человека, и его жизнь становится жизнью Христа в нём (Гал. 2:19–20). Это и есть жизнь христианской веры. Святой Пётр имеет в виду эту жизнь, когда напоминает христианам, что они готовы к спасению силой Божьей через веру (1 Пётр. 1:5). Эта вера — камень, лежащий в основании нашего спасения; на ней зиждется неизменное существование Церкви Христовой в мире (Мф. 16:18). Вера, поскольку она является постоянным пребыванием человеческого духа в тесном общении с Богом, делает человека неуязвимым извне (Мф. 7:24–25).
Таким образом, в христианстве отдельная индивидуальность вступает в сферу, в которой она развивается на духовном пути сообразования с подобием Божьим. Это возрастание в подобие Божие совершается в свободе, потому что «где дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17), и в любви, потому что любовь исходит от Бога, а Бог Сам есть любовь (1 Ин. 4:7–8). В меру своей любви к Богу христиане любят друг друга, и эта взаимная любовь является главным жизненным нервом, который, объединяя в единое целое, ведет их и поддерживает их в единстве с Богом в Иисусе Христе (Ин. 17:21).
В этом единство Церкви Христовой, но, конечно, не в том, что епископ Рима может зримо стоять во главе её. Она едина, потому что в ней обитает Святой Дух и потому что она живёт общением с Богом во Христе. Кардинал Гиббонс говорит, что Сам Спаситель сказал, что Его Церковь, состоящая из многих членов, должна быть объединена в одном верховном видимом главе, которому все должны подчиняться. Церковь сравнивается с виноградной лозой, все ветви которой, хотя и растут далеко друг от друга и в разных направлениях, объединены одним общим стеблем, из которого они черпают питание. Кардинал Гиббонс считает Папу Римского этим стеблем. Но среди нас этот отрывок Святого Евангелия понимается так: Церковь едина, как ветви виноградной лозы едины со стеблем, потому что в неё вливается сок жизни Христа, и исключительно по этой причине. Пребывание в единстве со Христом, Который есть единственный источник жизни, временной и вечной, является условием пребывания в единстве Церкви. Поэтому святой Павел ставит единство Церкви в зависимость не от какого-либо внешнего управления, а от приобщения к той пище, которая есть жизнь Христа (1 Кор. 10:14–17).
Принимая один хлеб, мы становимся одним телом, главой которого не может быть простой смертный и грешный человек, который является папой Борна; более того, это Святейшее Тело имеет Главу, «даже Самого Христа» (Еф. 4:13–16).
Кроме того, поскольку Бог не есть Бог не только живых, но и мёртвых, поскольку земная Церковь не может быть отделена от небесной, то недопустимо и немыслимо, чтобы у Церкви был видимый Глава.
В этом вопросе нет места для разногласий. Тем не менее у римо-католиков есть своё собственное мнение, и они всегда так же решительны, как кардинал Гиббонс в данном случае, в предоставлении вечному Телу Христову — Его Церкви временного главы, которым является Папа Римский, хотя отцы Западной Церкви свидетельствуют против них. Например, святой Киприан Карфагенский говорит: в этом таинстве (Евхаристии) наши люди становятся едиными, так что, как многие зёрна, собранные, смолотые и смешанные вместе, образуют один хлеб, так и мы можем признать, что во Христе, Который есть небесный Хлеб, есть одно Тело, в котором все мы связаны и объединены. Святой Августин говорит: Глава — это Сам Спаситель, Который страдал при Понтии Пилате, Который, воскреснув из мёртвых, восседает одесную Бога Отца, а Тело — это Церковь, не та или иная Церковь, но Церковь, рассеянная по всему миру, не только та, которая существует среди людей, ещё живущих, но и та, к которой принадлежат все, кто был до нас и будет после нас до конца мира. Потому что вся Церковь (состоящая из всех верующих, как все верующие являются членами Христа) имеет своего Главу, Который находится на небесах, управляет этим Телом, и Который, хотя и отделён от них, связан с ними любовью.
Таково мнение и учение относительно этого вопроса нашей веры всех Отцов Церкви, включая святого Августина, а также лучших и наиболее ортодоксальных комментаторов Слова Божьего, даже среди римо-католиков. Следовательно, латиняне, отстаивающие идею видимой главы Церкви, отстаивают некатолическую идею, хотя и считают себя католиками.
Учение о главенстве Папы никогда не было предметом экуменической веры, придерживающейся ubique, semper ab omnibus.
Этого должно быть достаточно для обсуждения претензий латинян; тем более что в моём распоряжении мало времени, а я хотел бы сказать больше, чем сказал; и ещё больше, потому что эти претензии были рассмотрены со всех сторон богословской наукой, обсуждены и отвергнуты неопровержимо. Можно было бы сказать ещё очень многое, но ничего нового или более убедительного сказать нельзя.
И всё же я хотел бы сказать кардиналу Гиббонсу, что Христос наш Спаситель говорил о Боuе, а не о камнях, по той причине, что Он говорил, и, очевидно, мог говорить только со святым Петром о его вере, а не о верованиях. Я хотел бы добавить, что если в Римской Церкви и есть глава, то это лишь кажущийся глава, иллюзия главы, а вовсе не настоящий, истинный. Ибо известно, что Римско-Католической Церковью управляет не Пий X, а кардинал Мерри дель Валь, папский секретарь, и курия. Папа Пий X очень добродушно признаётся, что он всегда совершенно удовлетворён отчётами, которые составляет для него кардинал Рамполла, и всегда готов подписать их, не читая. Где же тогда необходимость в Папе как видимом главе Церкви Христовой? Все видят и все знают, что подавляющее большинство кардиналов выбирается из итальянцев, так что избрание итальянца на папский престол может быть гарантировано. Является ли infallibilitas ex cathedra наиболее родственной латинской расе? И это infallibilitas! История знает таких арендаторов папского престола, что говорить об их непогрешимости, пусть даже ex cathedra, было бы равносильно богохульству. «Премудрость не войдёт в лукавого духом, и Премудрость не вселится в тело, подверженное греху» (Прем. 1:4).
Мы все знаем, что век за веком каждый Папа, взошедший на престол, осуждал таких пап, как Либерий и Гонорий, наряду с еретиками. Святой Ипполит сильно порицал своего современника, папу Калликста, как разрушителя церковной дисциплины и даже зачинателя ереси ex cathedra (см. кардинал Ньюман). Мы знаем, что были времена, когда Римская Церковь имела двух или даже трёх пап одновременно. Имела ли Церковь Христова трёх глав? И было бы интересно спросить римских католиков, что становится с их Церковью, когда умирает Папа, её глава. Ни одно существо не может жить без главы. Так умирает ли Римская Церковь после смерти каждого Папы, превращаясь в труп, а затем восстаёт из мёртвых, когда избирается новый Папа?
Идея папского верховенства логически вовлекает Римскую церковь в этот абсурд. И всё же эта идея является альфой и омегой жизни этой Церкви, религиозного сознания и понимания её самых скромных членов, а также таких, как кардинал Гиббонс.
Члены Епископальной Церкви, кардинал Гиббонс приглашает вас стать подданными Римской Церкви, которую он так высоко оценивает за порядок. Ваш соотечественник, доктор Бриггс, придерживается совершенно иного мнения по этому вопросу. Вот что он говорит: «Сила разделённых христианских церквей значительно возросла с шестнадцатого века. Греческая Церковь больше не находится в том ужасном кризисе, который в пятнадцатом веке заставил греческого императора искать примирения с Римом. У неё за спиной великая Российская империя. Протестантские организации больше не обороняются в разрушительных религиозных войнах; на их стороне три самые могущественные нации в мире — Германия, Великобритания и Соединённые Штаты. Все католические нации слабы по сравнению с ними, а две из них, Франция и Италия, находятся в открытой войне с папством, в которой большинство избирателей, номинально являющихся католиками, выступают против властей своей собственной церкви; и в нескольких других католических странах можно легко увидеть зарождающиеся стадии подобного конфликта». (Единство Церкви, с. 421.)
По мнению доктора Бриггса, даже администрация папства организована очень несовершенно: «Решения принимает не сам Папа, а конгрегации, в которые организована римская администрация <...> Эти конгрегации состоят, как всем известно, в основном из итальянцев, причём в значительной степени из южной Италии. По самой природе дела они смотрят на всё с провинциальной и итальянской точки зрения: они не могут отбросить особенности своей расы, национальности и итальянского воспитания. Сейчас речь идёт не о Папе, а о кардиналах и монсеньорах, проживающих в Риме, и других более скромных членах конгрегаций <...> Речь идёт не о юрисдикции Папы, а о юрисдикции Курии, о чёрном Папе и красном Папе, о маленьких Папах всех цветов и форм, которые управляют делами Церкви с таким произволом и тиранией, о которых сами Папы в силу своих более серьёзных обязанностей не могли бы и подумать».
«Эти советники Папы часто не те, кого он предпочёл бы, а наследство от одной или нескольких предыдущих администраций. Они нередко советуют ему в своих собственных интересах, а не в интересах Церкви; они иногда косвенно препятствуют и мешают его политике; и они особенно враждебно относятся к любой и всякой реформе». (Церковное единство, стр. 422).
Таков сурвый приговор американского протестанта тому, что американский католик превозносит как идеал.
Но нет, прежде чем требовать от церквей покорности, Римская Церковь сама должна отказаться от своих заблуждений и совершенно необоснованных притязаний. А римское духовенство должно быть добрее в отношениях с представителями других христианских конфессий и справедливее во взглядах на собственную конфессию. Среди верующих во Христа нет деления на тонкую глину и простую глину. Об этом должны особенно помнить те, кто принимает священный сан, о котором сказано: священники да облекутся в истину. Священник должен выражать в повседневной жизни любовь Христа и идеи вечной истины. Он должен делать это всегда, обращается ли он к своей пастве или говорит наедине, пишет ли он научные трактаты или короткие заметки для газеты. К сожалению, мы, русские православные, не можем сказать, что латиняне всегда были хотя бы беспристрастны в своих отношениях с нами или в высказываниях о нас.
Я не буду ни обвинять, ни нападать на кого-либо. Это не наша специальность. Наш удел — всегда только защищаться. В настоящий момент я позволю себе лишь несколько слов объяснения.
В декабре прошлого года я был в Канаде и посетил Монреаль. Там я имел возможность поговорить с российским генеральным консулом г-ном Струве, который рассказал мне, что во время празднования юбилея Римско-Католической Церкви в Монреале он встретился с кардиналом Ваннутелли и услышал от него слова горячей благодарности российскому правительству за неизменно безупречно корректное отношение к российским католикам. Когда консул спросил, может ли он передать эти слова российскому правительству, кардинал ответил: «Пожалуйста, передайте». Консул написал об этом в письме в Россию.
В России мы все придерживаемся мнения, что человеку в священном сане нужно верить, и наш консул в Монреале, глубоко религиозный человек, с уважением принял слова кардинала, который является князем Римской Церкви, и передал их своему правительству. Но как велико было бы его разочарование, если бы он прочитал то, что я прочёл в одной из ваших филадельфийских газет, «Католик Стандарт энд Таймс», в заметке под названием «Католическое духовенство преследуется в России». Именно преследование со стороны нашего правительства, согласно этой заметке, препятствует объединению церквей. На самом деле препятствием для объединения Церквей в настоящее время являются не столько догматические различия, которые мешают объединению Римской и Русской Церквей. Это наше нынешнее правительство. Если бы не было этого правительства или если бы оно было другим, то, вероятно, в настоящее время ваш покорный слуга стоял бы перед вами не как епископ Русской Православной Церкви, а как римско-католический прелат!
Однако кто же прав в отношении российского правительства? Кардинал Ваннутелли или автор этой газетной заметки? Кому мы должны верить? Я должен просить вас верить кардиналу. Я могу сказать вам одно, господа: во главе министерства, против которого направлены стрелы вышеупомянутой заметки, стоит честный и глубоко религиозный человек, человек с умом великого государственного деятеля, что общепризнанно. Его имя — Столыпин — стало общим именем, передающим представление о русском уме и достоинстве, синонимом справедливости и твёрдости в слове и деле. Всё, что он делает, он делает потому, что так предписывает закон. Он не позволит переступить или нарушить закон. И вы, живущие в стране, где правовой порядок соблюдается полностью, а закон хранится твёрдо и уважительно, сможете понять, какого государственного деятеля имеет Россия в лице министра Столыпина.
Манифест 17 октября 1905 года провозгласил в России свободу совести, и закон взял под свою защиту все существующие у нас религиозные организации. Однако и до этого в нашей стране каждый имел право на свободное исповедание своей веры, и это право распространяется не только на христиан, но и на иудеев, магометан и язычников. Но так как русская монархия соединена с Русской Православной Церковью, от которой происходит великая нравственная сила русского народа, то на нашем правительстве лежит со времени провозглашения свободы совести обязанность особенного попечения о Русской Православной Церкви, которая продолжает обладать своим правом первенства и преобладания, всегда гарантированным ей нашим основным законом.
Из докладов министра внутренних дел П. А. Столыпина в 1907 году я сделал специальное исследование об отношении нашего правительства к различным вероисповеданиям, к различным общинам, придерживающимся иной религии или иного исповедания, о переходе из одной в другую и т. д.; и я чрезвычайно сожалею, что моя память не сохранила более точно содержание этих министерских докладов, которых у меня в настоящее время нет под руками. Это лишает меня возможности наглядно, так сказать, показать вам преданность нашего правительства Русской Православной Церкви и справедливость его в отношении к другим вероисповеданиям. Примеры репрессий против римского духовенства со стороны нашего правительства, которые приводит автор заметки в филадельфийской газете, лишь сообщают нам, знающим истинное положение вещей, что римский католицизм стремится обратить свою энергию в русло прозелитизма в нашей стране, имеющей свою святую, православную и спасительную веру, и что эта энергия находит препятствия в некоторых действиях правительства. В этом смысле наше правительство действительно является препятствием на пути к объединению Церквей, что более или менее желательно для римо-католицизма, но совершенно нежелательно для нас.
Согласно той же газетной заметке, такое положение вещей существует не только у нас. Папские эдикты не являются обязательными, пока они не санкционированы гражданским правительством. То же самое можно наблюдать в Германии, Австрии и Венгрии; и во всех этих странах действует один и тот же принцип. Почему? Очевидно, потому, что Ватикан имеет привычку смешивать политику и религию. В России до сих пор римский католик, скорее всего, будет поляком; русский, который становится римским католиком в Польше или её окрестностях, теряет свою русскость. В России можно назвать не сотни, а тысячи семей, которые не так давно были русскими, а теперь стали поляками. Достаточно упомянуть о Холмском вопросе, которым некоторые из вас также интересуются. Этот вопрос не является результатом политики и планов российского правительства или епископа Евлогия, а результатом действий польских священников, от которых епископ Евлогий защищает русских этой местности. Если бы вы могли услышать епископа Евлогия, вы бы узнали суть и природу этого вопроса.
В Петербурге у меня была беседа с преосвященным епископом на эту тему, я был с ним на одном из собраний, и эта беседа и особенно её окончание навсегда останутся в моей памяти. Римские католики, которые, согласно заметке в филадельфийской газете, так стремятся к объединению Церквей, против которого выступает российское правительство, возложили на плечи этого епископа тяжёлое бремя в виде этого вопроса. Римско-католические поляки Холма хотели бы вступить в унию с местными русскими православными, к явному национальному и религиозному порабощению последних. К счастью для них, епископ Евлогий, православный русский и мужественный борец за интересы русского народа, обнаружил подкладку римско-католических схем в этой стране. Это открытие привело к раскрытию путей и средств, с помощью которых римо-католики готовились к «союзу Церквей». В то, что кто-то хотел использовать такие средства, трудно поверить, но то, что они были использованы, так же неоспоримо, как и то, что я говорю с вами в этот момент. Я не буду описывать их от своего имени.
Но послушайте, что говорит об этих способах и средствах Меньшиков, известный русский публицист. Фактический тон его сообщения достаточно гарантирует, что мы имеем дело не с выдуманной историей, а с подлинным происшествием: «Всего пять лет назад, — пишет Меньшиков, — в русской части Холмской страны произошли сцены, напоминающие освобождение Москвы от тех же поляков. Пользуясь затруднениями гражданских властей в Петербурге, поляки объявили русским в Холме, что православной веры больше не существует и что каждый должен перейти в католичество. Народ не мог поверить, что возможно, чтобы вся Россия присоединилась к Римской Церкви. Но поляки настаивали, что это сделала вся Россия. "Но ведь царь наверняка остался православным?" — говорили крестьяне. "О нет! Царь тоже стал католиком, — заверил их польский священник, — православия больше нет, ему пришёл конец". Крестьяне немного подумали. "Должно быть, в Иерусалиме остались православные", — повторили они. "О нет, — заверили их поляки, — в Иерусалиме православие тоже уничтожено; оно исчезло отовсюду". Тогда одна старушка предложила пойти в Иерусалим, чтобы узнать, правда ли, что святая вера Христова погибла и что нет больше истины на земле. Старуха пошла, а вернувшись, с великим восторгом сообщила, что православие ещё живо и что Иерусалим ещё не изменил Христу. Тогда крестьяне стали выяснять, правда ли, что царь изменил своей вере, не обманывает ли их польская шляхта. Под руководством настоятельницы Екатерины несколько крестьян Холма отправились, неизвестные полякам, в Петербург. Им удалось добраться до Булыгина, который в то время был премьер-министром. Будучи очень невежественными, эти крестьяне решились на хитрость. Была пасхальная неделя, и они решили испытать министра, передав ему пасхальное приветствие. (Во время Пасхи русские приветствуют друг друга словами "Христос воскресе!", отвечая "Воистину воскресе!" и трижды целуя друг друга). Когда на их "Христос воскресе!" великий чиновник ответил: "Желаю вам доброго здоровья!", они сильно приуныли и подумали: "Поляки правы, Петербург не верен православию, мы погибли!". Но мать-настоятельница после невероятных испытаний добилась приёма у императора и рассказала ему о горе крестьян. Император решил сам увидеть крестьян. Они пришли, решив испытать и его тем же приветствием. Каково же было их изумление и безграничный восторг, когда на их "Христос воскрес" царь совершенно отчётливо ответил: "Воистину воскресе!" и поцеловал их по православному обычаю. Они упали на колени и зарыдали от радости: "Вера жива! Царь — православный. Православный народ живёт, а польская шляхта и священники нас обманывают!". Утешенные и успокоенные, крестьянские послы вернулись в Холм и возвестили радостную, как воскресение Христа, весть: "Царь — православный, Россия — православная, и Христос ещё живёт на нашей земле!"».
Такова работа римо-католиков среди нас, такова церковная уния, к которой они стремятся, и вот почему наше правительство противится их трудам. Среди нас они продолжают свой религиозный прозелитизм, которым они не привлекают, а отталкивают нас. Однако латинская пропаганда не имеет у нас успеха по той причине, что наше духовенство лучше образовано, чем латинские священники и, следовательно, лучше умеет защищать свою веру. Что же касается православного Востока, то там римо-католики действительно находят широкое поле для деятельности. Сейчас они работают в Боснии, которую недавно аннексировали и провозгласили римско-католической страной. В последнее время они подняли большой шум, жалуясь, что в Боснии римо-католицизму угрожает православие. Это действительно необычно. Они распространяют римо-католицизм за счёт Православной Церкви и при этом жалуются, что православие угрожает их Церкви.
Мы не можем принять такие методы или примириться с ними; мы не можем принять такой церковный союз или желать его. Мы всегда понимали его как братское сосуществование с равными правами, полное искренней и чистой любви. Мы, православные, всегда молимся об этом союзе и жаждем его, и, что касается Русской Православной и Епископальной Церквей, мы позволяем себе быть вполне уверенными в этом.
Эта уверенность основывается прежде всего на взаимном притяжении между нашей Восточной Православной Церковью и вашей Епископальной Церковью.
III
2 января, после того как я совершил Святое Причастие в церкви нашего русского православного прихода в Филадельфии, я посетил другой наш приход в городе, недавно образованный униатами, вернувшимися в Русскую Православную Церковь. Священник этого прихода совершил Евхаристию для своих прихожан в епископальной церкви, где ждал меня со своей паствой.
Когда я прибыл, епископальный священник встретил меня в полном облачении, со знаками совершенного уважения и прекрасной приветственной речью, темой которой было скорейшее объединение Церквей.
Я выразил благодарность этому достойному представителю Епископальной Церкви, который проявил такую братскую любовь к нашему молодому и пока ещё бесцерковному приходу, предложив прихожанам бесплатно пользоваться его собственной церковью. Я должен откровенно признаться вам, что, стоя в вашей церкви и наблюдая за нашими православными людьми, собравшимися там для молитвы, я не мог побороть в себе чувство смятения и даже боли в сердце.
Вы хорошие люди, добрые люди и хорошие христиане. Многие из вас искренне привязаны к нам и всей душой желают вступить в союз с нами, с нашей Русской Православной Церковью, горячо жаждут этого союза. Вы молитесь Богу со всей искренностью, но не молите Бога так, как мы. И от этого различия невозможно уклониться, нет способа или метода отодвинуть его в сторону.
Вот, например, мой собственный случай. В канун Рождества по новому стилю я посетил одну из ваших церквей в Нью-Йорке. На меня произвело глубокое впечатление то живое, искреннее и глубоко религиозное чувство, с которым молились епископальные пасторы и их паства. Я намеренно пошёл не в материально богатую церковь Грейс, а в менее богатую святого Эдварда. Я увидел там многое, что пленило мою душу, многое, что тронуло и взволновало меня. Но орган, прихожане, сидящие на скамьях во время службы причастия, и некоторые другие особенности очень сильно смутили меня, если не сказать больше. И в нашем богослужении есть много такого, что должно вызывать у епископалов такое же неприятие. Но я говорю о себе и должен сказать, что не мог сесть во время вашей службы, а всё время стоял, привлекая внимание епископальных верующих, которые сидели. Не знаю, что они подумали, особенно если принять во внимание мой необычный внешний вид; но я подумал, что члены Православной Церкви никогда не согласятся сесть в церкви, поскольку церковь — это не театр. Конечно, вы сами не рассматриваете свои церкви в таком свете, но нам, православным, может показаться, что это так.
Так я на собственном опыте убедился, что не только догматические различия, которых я сейчас даже не касаюсь, но и различия в ритуале отделяют нас от вас. Будучи православными, мы не можем без дискомфорта молиться в ваших церквях: их устройство нам слишком чуждо. Мне, по крайней мере, стало тяжело на сердце, когда я не увидел на стенах святых икон, а обнаружил орган, скамьи и абсолютно ничего, что напоминало бы мне о Русской Православной Церкви. И мне было очень жаль наших православных людей, которые молились в незнакомой церкви, не имея своей собственной.
Ходили слухи, что в Нью-Йорке собираются построить церковь, в которой будут стоять алтари всех христианских конфессий. Если бы это было правдой, эта церковь навсегда осталась бы памятником одной из самых неудачных попыток реализовать объединение внешним путём. Лично я верю, что строители такой церкви могут искренне считать, что они работают над задачей, угодной Богу; но в то же время я убеждён, что такой план не может быть результатом ясного мышления. Я могу заранее сказать, что если в этой церкви будет православный алтарь, то молящихся перед ним будет немного, если вообще придут. Причина этого в том, что в такой церкви даже её строители не могли бы чувствовать себя спокойно. Православные сказали бы: «Почему в церкви Бога разрешена инструментальная музыка?». А не православные, спросят: «Почему православные поют без сопровождения инструментальной музыки» и так далее.
Очевидно, что слова «Нет ни эллина, ни иудея» следует понимать не в национальном, а в религиозном смысле; другими словами, они означают, что для Церкви Божьей национальные особенности не имеют никакого значения.
Церковь Христа не требует уничтожения расовых различий, превращения всех рас в одну единственную расу или уничтожения национальных особенностей. Христос Спаситель не отрекался от Своего собственного народа, когда провозглашал универсальность Своей Церкви (Мф. 7:5–11; 15:21–28; Мк. 16:15; Ин. 4:5–24). Святой Павел также не говорит, что в Церкви Христовой грек должен перестать быть греком, а еврей — евреем. Он говорит лишь, что в Церкви национальные особенности не имеют никакого значения, не дают никому преимущества, и поэтому они не должны вести к разделению (Рим. 1:5; 3:2–9; 10:12).
Возвышаясь над всем временным и конечным, Церковь в своём содержании отказывается от всех национальных и территориальных элементов, от всего, что обусловлено пространством и временем.
Это означает, что вы, американцы, можете быть православными, оставаясь американцами, и что мы, русские, будучи православными, навсегда останемся русскими. У вас есть свои привычки и наклонности, которые не стоят на пути вашего вечного спасения, а у нас — свои. Только там, в вечном Царстве Божием, не будет ни американцев, ни русских, ни французов, ни немцев, а только дети Божии, влекущие в своё существо вечную славу вечного Бога, вечно живущие этой славой, вечно влекущие её в своё существо и вечно развивающиеся. И здесь, на земле, Церковь Христова призывает всех людей к участию в своей жизни и удовлетворяет религиозные потребности всех людей, без различия расы.
Для Церкви самое главное — это дух человека, предназначенный для вечной жизни; всё остальное имеет лишь второстепенное значение и не настолько важно, чтобы мешать нам соглашаться, но ещё менее важно, чтобы заставлять нас расходиться во мнениях.
Церковь Христа — это община, представляющая единое целое в Иисусе Христе и получающая свою жизнь непосредственно от Него. Лишить Церковь Христа Спасителя или заменить Его кем-то другим — значит лишить её жизни. Точно так же невозможно быть в Иисусе Христе независимо от Церкви, ибо Церковь — это Его брачные покои, в которых нельзя оставаться без брачной одежды, которую можно получить только от Церкви.
Ещё в 1904 году Комитет Священного Синода по содействию решению вопроса о церковном союзе опубликовал свои «Записки об американской книге общей молитвы». Эти заметки можно рассматривать как русский православный взгляд на вашу «брачную одежду».
Я не знаю, знакомы ли вы с «Записками». Если да, то вы, конечно, должны знать, как дружелюбны и искренни наши чувства к вам; вы должны знать, каков наш взгляд на ваши «брачные одежды» и как горячо мы желаем, чтобы они были не только похожи на наши, но были такие же, как у нас, и в то же время соответствовали вашим христианским чертам.
Как бы я хотел, чтобы в этот момент вы не только понимали меня, но чтобы ваши души были близки мне. Как бы я хотел, чтобы мы были овцами одного православного стада и чтобы к нам невозможно было применить слова oves non audiunt vocem alienorum.
Братья мои во Христе, нашей жизнью движут идеи, а не внешние обстоятельства и интересы, к которым относятся и наши национальные и индивидуальные особенности. Поэтому наша близость будет осознана только тогда, когда наши религиозные идеи будут не только не чуждыми, но близкими и родственными.
Каждый человек живёт так, как ему удобнее. В один и тот же день в Нью-Йорке один человек может выйти на улицу в лёгком пальто, в то время как здесь, в Филадельфии, другому придётся надеть что-то потеплее, а в Канаде, где я недавно побывал, нужна шуба. Или, чтобы быть похожими друг на друга, мы должны все раздеться! Но если в Раю Адам ходил без одежды, значит ли это, что тот, кто снимет одежду, окажется в Раю или что это сделает из всех нас Адамов? Конечно, это абсурд.
Но что важнее всего! Христос сказал: «Если пребудете в слове Моём, то познаете истину» (Ин. 8:31–32). В этом заключается суть нашей веры и суть вопроса о союзе Церквей. Я нахожу больше религиозного значения в своей Церкви, а вы — в своей. Почему так? Потому что в своей Церкви я хочу молиться, находя там привычные условия, которые лучше всего соответствуют моему молитвенному настроению. Почему так? Потому что русская церковь — это одно, а американская — другое. Вы сидите в своих церквях, мы стоим в своих. И для того, чтобы добиться объединения, не нужно переносить скамьи из вашей церкви в нашу, заставляя вас стоять, а нас сидеть. Мы не будем сидеть, а вы с непривычки не сможете стоять во время таких длинных служб, как наша.
Но союз не требует этого. Иначе скамьи могли бы стать барьером, через который православные не могли бы переступить в вашу церковь, а вы — в нашу.
Обычай — это вторая натура. Об одном из наших недавно умерших митрополитов говорили, что он никогда не садился перед алтарём: «Как я могу сидеть перед лицом Господа?» — говорил он. Таково отношение всех православных. Антоний, нынешний митрополит Санкт-Петербургский, как сообщают, говорил следующее: «Я готов совершить литургию в церкви иноверцев, но я не могу совершать крестное знамение двумя пальцами, как это делают они». Тем не менее наш нынешний митрополит Санкт-Петербургский — самый культурный богослов. Конечно, вы должны знать, что наши русские сектанты пошли бы на кол, чтобы сохранить обычай повторять «Аллилуиа», перекрещивать себя двумя пальцами и использовать семь хлебов. Эти сектанты не исключение; все русские так же преданы своему ритуалу и не мыслят своего православия в отрыве от него.
Это может показаться вам несколько экстремальным. Но у вас свой путь, а у нас свой. Что ваше, то дорого вам, а что наше, то дорого нам.
Было бы трудно создать союз, который позволил бы вам и нам чувствовать себя как дома в церквях друг друга. Вам было бы трудно превратиться в русских православных, а православным — в епископалов.
Но так ли это необходимо? Если до одиннадцатого века существовали православная Восточная Церковь и православная Западная Церковь, то почему это невозможно сейчас, в наше время?
Разве мы не можем думать о параллельном существовании двух Церквей, Русской Православной и Епископальной, если первая провозгласит вторую своей любимой сестрой, чья вера соответствует её собственной? Это может произойти, когда ваша Церковь устранит все догматические различия, отделяющие её от Православной Церкви, сохранившей чистое, первобытное христианство. Пока этого не произошло, хотя среди ваших епископов у меня есть друзья, которых я высоко ценю и к которым питаю глубокое уважение, я, как верный сын своей Церкви, знающий её догматы и всей душой преданный её обряду, не могу допустить никаких компромиссов, которые повлекли бы за собой малейшее и, казалось бы, самое незначительное умаление нашего православия. Я уверен, что вы сами не могли бы этого желать.
Некоторые из вас могут сказать: «Если мы будем так осмотрительны, то объединение церквей будет отложено до греческих календ». Действительно, промедление может охладить волю, а если воля охлаждена, то могут прийти сомнения и депрессия — могила всякой деятельности. Тем не менее поспешность в этом деле была бы очень опасна; поспешность может легче всего похоронить вопрос о союзе Церквей.
По этой причине, а также потому, что мы ещё не имеем санкции Священного Синода на такие близкие отношения с вашей Церковью, я желаю, чтобы моё духовенство не слишком усердствовало в использовании вашей доброты и особенно не предпринимало шагов, которые, вместо того чтобы сблизить нас, действительно разделили бы нас.
Я имею в виду, например, совершение некоторыми нашими священниками богослужения для своих пасомых в ваших церквях, даже в случае нужды. В настоящее время мы не можем дать вам разрешение на проведение богослужений в наших церквях. Поэтому пока что мы не должны проводить службы в ваших. Такое служение — не начало практической реализации союза Церквей, а угроза самой возможности этого союза, потому что оно означает не очень серьёзное отношение к очень серьёзной проблеме.
Попытки решить этот вопрос, которые в некотором смысле являются методами аннексии и судебной денонсации, могут оттолкнуть некоторых, кто действительно усердно работает над его решением, не говоря уже о том, что на основную массу русских православных и епископалов вся эта поспешность может произвести очень неблагоприятное впечатление. Разумеется, если так легко решить вопрос о союзе русских православных и епископалов, можно спросить, почему бы нам не включить в него римо-католиков, баптистов, пресвитериан, кальвинистов и так далее?
В таком случае, какое значение имело бы всё то, что было сказано на протяжении веков о различиях в исповедании? Какое значение имеет то, что протестантизм разделён на столько фракций? В таком случае не имело бы значения, есть ли на церкви символ креста или нет; можно было бы зайти, помолиться, исповедать свои грехи перед человеком, называющим себя пастором, войти в общение с её паствой, забыв апостольское предписание святого Павла епископу Титу о правильном отношении к еретикам. Должен сказать, что в отношении моей собственной паствы такое отношение к вопросу было бы почти насилием над совестью. Это было бы похоже на то, как если бы мы вырвали их из рук Рима, чтобы поставить под протестантский флаг, поведя их из Рима не на Восток, а, скажем, в Нью-Йорк. Это не входит в нашу задачу. У нас есть наша Церковь, наши права и наши обязанности.
В деле, которое связано с нашим вечным спасением и которое, следовательно, является для нас самым важным, прежде всего необходимы ясность и точность. Я уверен, что мои епископальные друзья не обидятся на меня, но поймут и оценят мотивы, побуждающие меня говорить и поступать так, как я поступаю. Они также стремятся покинуть область неясного, неопределённого, невысказанного.
Настало время для обеих сторон выйти за рамки их нынешней позиции, которую можно описать как взаимное дружелюбие. Это дружелюбие имеет вид бессердечия, ведущего к взаимным уступкам, которые граничат с безразличием к вере, очень близким к неверию.
Давайте будем дружелюбны и добры друг к другу; давайте будем внимательны в нашем личном общении. Но во всём, что касается нашей веры, давайте стоять только на почве исторической правды и давайте не будем строить трон, на котором епископалы и русские православные смогут сидеть вместе на руинах преданности их собственной привычной вере и их собственному церковному ритуалу. Это совершенно нежелательно ни для вас, ни для нас. С нашей стороны не будет никаких уступок или компромиссов. Они не нужны и вам.
Вы осветите свои догматические отступления светом исторической науки и сами увидите, что нужно делать. Когда мы придём к согласию относительно догм, не будет нужды говорить об обрядах. Они не помешают нам быть едиными во Христе и иметь одинаковую веру во Христа. Тем более что и среди вас, и среди нас есть много людей, желающих этого. Вот пример.
Когда я уже почти закончил писать эту лекцию и подходил к завершению, мне принесли книгу: редакционный обзор за этот месяц. Я думаю, среди вас нет ни одного человека, который не знал бы достойного доктора Лоундеса, пользующегося широкой популярностью среди учёных, популярностью, которую он полностью заслуживает. В этой книге преподобный Артур Лоундес публикует статью «Основание христианского единства». Этот учёный богослов несколько раз посещал меня, поэтому я также знаю его и очень далёк от того, чтобы считать его энтузиастом, способным впасть в любую крайность, чтобы решить какой-то серьёзный вопрос. Вот что он говорит, среди прочего, по поводу объединения Церквей — дела, которое он считает полным парадоксов и трудностей: «Когда мы размышляем о великом единстве, которое связывает всех христиан вместе, мы восклицаем в изумлении: "Господа, вы братья, почему же вы делаете зло друг другу?". Лично я верю, что видимое христианское единство будет достигнуто, хотя бы потому, что оно так трудноосуществимо и кажется совершенно невозможным. Трудности не ужасают солдата, инженера или учёного; напротив, такие трудности привлекают их боевитость. Почему же тогда в сфере религии не должна быть возбуждена такая же агрессивность? Крепости неприступны лишь до тех пор, пока их боятся. Пусть мрачная крепость раздора будет решительно атакована, и она будет взята, и когда все её стены будут разрушены, тогда будет ясно виден город Князя мира, тот город Бога, который Иезекииль видел в видении».
Таким образом, ваш собственный учёный человек говорит вам в уши. Что я могу добавить к его словам? Возможно, мне лучше закончить этими его словами, тем более что я знаю, что для ваших сердец его голос — не голос вопиющего в пустыне. У вас уже есть армия, готовая и способная разрушить крепость разногласий, разделения, которое разрывает бесшовный плащ Церкви Христовой. Но эта армия всё ещё нуждается в более полном познании широты и силы Церкви Христа в ту эпоху, когда она не была разделена на фракции. В моих глазах, господа, если бы вы действительно обладали этим знанием, то, без сомнения, вы бы исповедали перед лицом всего мира, единым разумом и голосом, что наша Православная Восточная Церковь есть Церковь, основанная на земле Господом нашим Иисусом Христом «ради нас, человеков, и нашего спасения». Несомненно также, что в этом случае вы выразили бы желание стать членами Православной Западно-Американской Церкви.
Пусть Господь Бог даст нам возможность увидеть тот благословенный день, когда мы сможем дать вам, американцам, имя православных христиан. Это было бы великой милостью Божией и для нас, и для вас. Будем верить, что он наступит, и будем молиться, чтобы он наступил поскорее.
Перевод с английского Виктора Андреевича Щедрина