В последнее время в современной медиевистике проблема появления инаугурационного миропомазания признана одной из наиболее трудноразрешимых[1]. Инаугурационное миропомазание, благодаря которому особа правителя «производилась» (от греч. προχείρησις — «избрание») из сферы мирского в область сакрального, уже в раннее Средневековье считалось необходимым условием легитимности интронизации монарха. Между тем, по мнению ряда ученых (Г.А. Острогорский, Д. Николь, Г. Подскальский, Г. Дагрон и др.), инвеститура византийских императоров до начала XIII в., как и интронизация великих князей на Руси, не сопровождалась официальным (т. е. богослужебным) миропомазанием; другая же группа византинистов (начиная с Ф.И. Успенского) предполагает, что обряд миропомазания (библейский по происхождению) существовал значительно ранее — со времен императора Маркиана (450–457).
Как считает М. Блок, инаугурационное миропомазание впервые возникло в варварских королевствах в VII–VIII вв., а Византия унаследовала помазание монархов у государств, образовавшихся после распада франкской империи; что же касается королей вестготов и Пипина Короткого, то они заимствовали помазание не у Византии, но сам исследователь оставляет вопрос открытым[2]. Существующий эмпиризм взглядов на данную проблему порождает утверждение, что церковное коронование императора патриархом вообще не имело в Византии никакого конституционального значения (В. Зикель, Е. Христофилопулу, О. Трейтингер, М.В. Анастос)[3].
Относительно русской традиции можно вспомнить М.В. Зызыкина, который полагал, что таинство миропомазания над русскими царями стало совершаться только с XVII в., однако датировал появление венчания на царство в России временем Ивана III[4]. По мнению Б.А. Успенского, первым русским царем, помазанным на царство 31 мая 1589 г., был Федор Иоаннович. Нельзя не отметить явного противоречия в последних работах Б.А. Успенского, где автор сначала ошибочно указывает, что обряд инаугурационного миропомазания был неизвестен в Византии до завоевания Константинополя крестоносцами, а вслед за этим замечает, что этот обряд был усвоен в Византии между серединой IX и серединой X вв.[5]. Для нашей темы существенно, что идея Византийского царства (Kaiseridee)[6] исходила из того, что василевс вел свое происхождение как от римского императора, так и от египетских фараонов — через Птолемеев и сирийских Диадохов (древнеегипетский ритуал инаугурационного миропомазания). Согласно византийской концепции власти, император, как их единственный прямой правопреемник, не мог иметь равной себе под небом власти, являясь земным наместником Бога[7], защитником всей христианской Церкви[8] и чистоты веры[9]. Такую концепцию власти и связанный с ней церемониал Г.А. Острогорский назвал «своеобразной византийской политической религией»[10]. Через миропомазание по примеру библейских царей император получал освящение на управление всей христианской ойкуменой как первосвященник (Pontifex Maximus)[11].
В докладе рассмотрены аргументы относительно тезиса, что инаугурационное миропомазание появилось в Византии ок. 450 г., когда патриарх Анатолий (449–458) совершил церковное венчание императора Маркиана. На открытии IV Вселенского собора в Халкидоне 8 октября 451 г. Маркиана приветствовали как царя и первосвященника[12]. По мнению Г. Дагрона, эта традиция может восходить ко времени св. равноап. Константина Великого, который именуется у Евсевия Кесарийского как «внешний» или «общий» епископ[13]. Ранее эпитет «hiereus» уже звучал на соборе συνοδος ενδημουσα 8 ноября 448 г. применительно к императору Феодосию II Младшему (408–450),[14] в послании которого к III Вселенскому собору 431 г. в Эфесе упоминается об императорском входе в алтарь[15]. В соответствии с канонами византийского права только духовные лица могли входить в алтарь (Лаод. 19, 44), поэтому исключение для василевсов, закрепленное в 69-м правиле VI Вселенского собора[16], косвенно свидетельствует о церковном характере императорской коронации.
Идея божественного происхождения верховной власти, будучи римским дериватом, достигает квинтэссенции именно в византийском церемониале, благодаря которому позднеантичная категория divus находит развитие (в императорских эдиктах, в легендах императорских печатей и монет) в формуле imperator ex Deo (Юстин II, Юстиниан, Константин IV, Лев III и др.). Парадигматический образ василевса формировался благодаря официальной титулатуре (в актах, аккламациях, панегириках etc.), которая входила в категориальный аппарат Kaiseridee. Лев I Макелла (457–474) принимает новый царственный атрибут «боговенчанный» после венчания патриархом Анатолием на царство 7 февраля 457 г. в столице. Инаугурационное помазание миром в апостольском граде (sedes apostolicae) стало conditio sine qua non понятия легитимности власти. Такое значение инаугурационного миропомазания в Константинополе способствовало тому, что владеющий столицей в первую очередь считался императором.
Следует подчеркнуть, что миропомазание императора патриархом[17] имело огромное политическое и идеологическое значение, при этом такое помазание, как и сам чин мироварения, были исключительной привилегией (προνόμιον) лишь двух высших лиц церковной иерархии — римского папы и константинопольского патриарха[18]. В свою очередь, они могли делегировать такие полномочия своим представителям в случае помазания королевских особ. Инаугурационное миропомазание отличало правящего монарха от императора-соправителя, которого мог короновать сам монарх, но без миропомазания.
О развитой традиции рассматриваемого чина при Юстиниане I Великом (527–565) свидетельствует помазание миром ок. 532 г. (De Bello Persico I, 20) при коронации химьяритского царя Абраха (Άβραμος), которую совершил присланный из Константинополя еп. Грегентий в присутствии эфиопского царя Еллисфея (’Ελλησθεαίος)[19]. В связи с увеличением числа «малых царей» — соправителей императорский титул при Ираклии (610–641) был дополнен атрибутом «великий царь»[20]. На заимствование у Византии инаугурационного миропомазания указывают также армянские и грузинские источники IX–Х вв., например «История Армении» Иоанна Католикоса (Х в.), где армянский царь изображен помазанным и коронованным[21]. Анонимный агиографический памятник «Житие и мученичество святого мученика Костанти-грузина, который был замучен царем вавилонян Джафаром» (IX в.) сохранил уникальную эпистолу византийской императрицы Феодоры (842–856): «Христа, среди вас пребывающего, усердно внемлите и пред помазанниками Его головы ваши нагните»[22].
В рамках нашей темы существенно, что об устойчивой традиции инаугурационного миропомазания в Византии свидетельствует упоминание о василевсе Никифоре I (802–811), который «как Иуда думал о мире Господнем»[23]. О миропомазании при венчании на царство Льва V в июле 813 г. и Михаила II в 820 г. позволяет судить эдикт Феофила (829–842) эпарху о наказании убийц «царя —помазанника Божия»[24]. По мнению Г.А. Острогорского, лишь с Феофила обряд коронования василевса патриархом, а также соправителя — с участием автократора, стал нормой[25]. Примечательно, что распространение термина «Божий помазанник» в IX в. ряд византинистов считает несомненным признаком появления инаугурационного миропомазания, в то время как оппоненты признают это всего лишь метафорой[26].
Между тем в письме патриарха Фотия императору Василию I (868 г.) прямо сказано об инаугурационном миропомазании: «Помазание монарха и возложение на него рук»[27]. Помимо этого, на помазание Василия I указывают надпись в дворцовой палате Кенургион[28], а также анонимная похвала, составленная ок. 867– 872 гг.[29]. В данном контексте нельзя не упомянуть том, что в созданной Василием I Новой церкви хранился рог помазания царя Давида, а само миропомазание библейских царей было со всеми церемониальными подробностями изображено на миниатюрах, датируемых 880–883 гг.[30]. Наконец, известное синодальное решение Константинопольского патриархата 969 г., «коего текст сохранился в архивах», как указано Феодором Вальсамоном в его комментарии к 12-му канону Анкирского собора, подтверждает факт инаугурационного миропомазания Иоанна Цимисхия патриархом Полиевктом[31]. Копия этого синодального документа была найдена в 1845 г. архим. Порфирием (Успенским) в архиве Ватопедского монастыря на Святой горе Афон, где в одной из рукописей упоминается о совершении царского миропомазания (τò χρίσμα τής βασιλείας) над Иоанном Цимисхием в 969 г.[32]. Данный источник был привлечен в XII в. Вальсамоном именно в связи с толкованием на 69-е правило Трулльского собора и на 12-е Анкирского[33], что разобрано в отношении царского и епископского миропомазания в работе Г. Дагрона[34]. К сожалению, незнание истории вопроса подчас приводит некоторых современных авторов к ошибочным утверждениям, что будто бы «только с XII века, в результате деятельности Вальсамона, практические притязания василевсов на главенство в Церкви получают свое теоретическое обоснование. Именно Вальсамон создал новую теорию о получении права верховной церковной власти императором при помазании на царство»[35].
Насколько устарели подобные взгляды, показывает пример Никиты Хониата, работавшего ок. 1210 г. над своей хроникой, где уже упоминается миропомазание при коронации Мануила Комнина (1143), Исаака II, Алексея III Ангела, Николая Канавоса, Бодуэна (1204) и Генриха, что ставит под сомнение широко распространенную точку зрения, что Византия заимствовала обычай инаугурационного миропомазания у Запада лишь после завоевания Константинополя крестоносцами[36]. Примечателен в этом отношении синодальный акт Константинопольского патриарха Михаила Анхиала 1171 г. (ГИМ. Син. гр. № 33. Л. 89 об.) о приводе архиереев к присяге на верность императору Мануилу Комнину: «εἰπερ δη χριστός Κυρίου καὶ τό στέφος του κράτους και τό διάδημα περικείμενος» («носящий царский венец и диадему несомненно (δή) есть помазанник Господень»)[37]. Надо заметить, что даже у Георгия Акрополита, создавшего свой труд после 1261 г., нет ни слова об инаугурационном миропомазании[38], поэтому молчание ранних византийских историков об этом священном обряде вполне объяснимо.
Наиболее негативное влияние на современные представления историков об инаугурационном миропомазании оказали работы Г. Дагрона, который полагал, что византийские императоры «черпали свою легитимность в образах Давидова царства»[39]. По его категорическому утверждению, нет более никаких оснований сомневаться, что Византия познакомилась с материальным помазанием достаточно поздно, и в указанном выше синодальном определении 24 марта 1171 г., предписывающем присягнуть на верность Мануилу Комнину и его потомкам, якобы «имеет место обычная игра словами, в которой упоминаются император, «помазанник Божий» (χριστός κυρίου), и «сам Христос»[40]. В качестве первого инаугурационного миропомазания, совершенного патриархом посредством святого мира, Г. Дагрон предлагает рассматривать венчание на царство Феодора Ласкариса 6 апреля 1208 г.
К сожалению, мимо маститого автора прошли такие значимые для данной темы исторические акты, как новеллы императора Исаака Ангела, датируемые 1187 г., где при участии Вселенского патриарха, а также предстоятелей Антиохийского и Иерусалимского патриархатов засвидетельствовано значение василевса в качестве епистемонарха Церкви исключительно по праву его помазания на царство[41]. Помимо этого, в работах Г. Дагрона, касающихся инаугурационного миропомазания, нет ни слова о значении для данного церемониала, происходившего на амвоне Св. Софии в Константинополе, целого ряда значимых реликвий, прежде всего, десницы св. Иоанна Предтечи.
Что касается мнения о первенстве «визиготской» традиции помазания при возведении на престол, то на самом деле вестготские короли, начиная уже с первого короля Реккареда («История готов» Исидора Севильского), всего лишь подражали инаугурационной практике Византийской империи[42]. Первым королем вестготов, о котором можно сказать, что над ним было совершено помазание в сентябре 672 г., был Вамба, хотя автор описания всей церемонии воспринимал ее как традиционную[43]. Кельты-христиане, судя по сочинению Гилдаса Мудрого «De excidio et conquestu Britanniae» VI в., также были знакомы к тому времени с помазанием при «посвящении в сан» короля, что отражено в ирландском собрании канонов Hibernensis VIII в., оказавшем большое влияние на франкскую церковь.
Хотя западную традицию инаугурационного помазания монарха принято возводить к Пипину III Короткому, помазанному, с согласия Рима, в 751 г. Бонифацием, архиепископом Майнцским (Ann. reg. Franc., 750), но при изучении древнейшего из франкских требников (в составе мюнхенской рукописи IX в.) возникла гипотеза, что миропомазание королей было известно в Галлии уже в меровингскую эпоху, начиная с помазания Хлодвига в 496 г.[44]. В последнем случае весьма характерно предание о чуде с миром св. Ремигия в контексте исключительных прав римского папы и вселенского патриарха на мироварение и рассылку мира. Лишь после помазания франкские короли, единственные из мирян, могли участвовать в церковных церемониях, подобно тому как это было узаконено в Византии[45]. Вслед за франками данный обряд к концу VIII в. был воспринят в Англии, по всей вероятности, в 787 г., когда впервые произошло помазание на престол Эгберта, сына короля Мерсии Оффы, который был «посвящен в короли» (to cyninge gehalgod) во время Челсийского собора (Cealchythe) в присутствии легатов папы Адриана II. О рецепции византийской модели монарха как «нового Давида»[46] свидетельствует инаугурационное миропомазание Эдгара Миротворца в 973 г.
Распространение и кодификация миропомазания в качестве правовой основы легитимной интронизации как в Византии, так и на Западе[47] заставляет пересмотреть известный эпизод венчания на царство Болгарское Симеона в 913 г. в церкви Иоанна Предтечи в Евдоме, где в 582 г. был коронован Маврикий, в 602 г. — Фока, а в июле 813 г., вероятно, Лев V, связанный с наложением на Симеона патриархом Николаем I Мистиком т. н. «накидки»[48]. Для сравнения следует привлечь процедуру утверждения на соборе 10 сентября 876 г. императорского титула франкского короля Карла II Лысого (840–877), который возложил корону «по-гречески», т. е. поверх головного покрывала («venit imperator Graecisco more paratus et coronatus»)[49].
Подобное покрывало именовалось epirriptarion,[50] и его использование при интронизации Симеона в 913 г. косвенно указывает на инаугурационное миропомазание, как следует из чина коронации Мануила II Палеолога, глава которого после помазания патриархом была покрыта куколем и лишь затем венцом[51].
Вместе с тем болгарский прецедент способен пролить свет на обстоятельства венчания на царство Владимира I Святославича, что до сих пор не становилось темой специального изучения в исторической науке. Причиной тому стало расхожее мнение, что Владимир никогда не предпринимал попыток коронации[52]. По утверждению о. Иоанна Мейендорфа, не было никакого акта передачи императорской власти (translatio imperii) Владимиру, который оставался в подчинении шурину, законному императору Василию II[53]. Такова же позиция о. Г. Подскальского, который отрицает актуальность идеи translatio imperii в домонгольской Руси, ссылаясь на мнение Г.А. Острогорского, что до XIII в. не существовало богослужебного чина интронизации русских князей[54]. При этом решающим для авторов становится византийский фактор, связанный с тезисом об отсутствии инаугурационного миропомазания в инвеституре самих византийских императоров до начала XIII в.[55].
Однако проанализированные выше исторические примеры не оставляют сомнения, что к моменту крещения Руси помазание миром при восшествии на престол стало во всей Европе обязательной нормой, которую Владимир просто не мог проигнорировать. Итак, лишь инаугурационное миропомазание могло стать единственной легитимной причиной для введения царского этикета при дворе Владимира. На равных правах с василевсами Византии Владимир Святой приступил к собственной чеканке золотых и серебряных монет, где исключительные прерогативы русского самодержца были обозначены одним выражением — «На столе (престоле)». На всех этих монетах русский государь представлен с такими же, как у византийского императора, регалиями: византийская императорская корона с крестом, в правой руке — скипетр с крестом, а одежда полностью повторяет императорское облачение (лор). Изображение нимба вокруг головы Владимира Святого несомненно указывает на декларирование полного равенства с правителем Византийской империи. Породнившись с императорским Македонским домом, династия Рюриковичей на Руси смогла сразу же войти в европейскую монархическую семью и занять одно из самых привилегированных мест в ее монолитной иерархии.
Таким образом, инаугурационное миропомазание являлось в Средневековье важнейшим церемониалом государственного значения, и глубоко неправы те авторы (М. Бойцов, А. Виноградов), которые вслед за ошибавшимся Г. Дагроном видят в данном ритуале всего лишь «метафору».
[1] См. например: Court ceremonies and rituals of power in Byzantium and the medieval Mediterranean. Leiden-Boston: Brill, 2013.
[2] Bloch M. Les rois thaumaturgiques, Paris: Gallimard, 1983; Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 64–78, 312–323. Прил. 3.
[3] Sickel W. Das bysantinische Krönungsrecht bis zum 10. Jahrhundert // BZ 7 (1898). P. 547–548; Treitinger O. Die oströmische Kaiser- und Reichsidee nach ihre Gestaltung im höfischen Zeremoniell. Darmstadt: Gentner, 1956. P. 128; Anastos M.V. The Coronation of Emperor Michael IV in 1034 by Empress Zoe and Its Significance // Τò Έλληνικόν: Studies in Honour of Speros Vryonis, jr. V. I: Hellenic Antiquity and Byzantium. New York: Aristid D. Caratzas, 1993. P. 36.
[4] Зызыкин М.В. Царская власть и закон о престолонаследии России. София: Новая Жизнь, 1924. С. 26, 29–30, 38–39.
[5] Ср.: Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М.: Языки русской культуры, 1998. С. 14; Idem. Царь и император: Помазание на царство и семантика монарших титулов. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 26.
[6] Rösch G. ONOMA BASILEIAS. Studien zum offiziellen Gebrauch der Kaisertitel in Spätantiker und frühbyzantinischer Zeit. Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1978. P. 67. 140f.
[7] Ahlweiler H. L'ideologie politique de l'empire byzantine. Paris: Presses universitaires de France, 1975. P. 141.
[8] Καραγιαννόπουλος ’Ι. ‛Η πολιτικη` θεωρία τω˜ ν Βυζαντινω˜ ν // Βυζαντινά 2 (1970). Σ. 37–61; Harkianakis St. Die Stellung des Kaisers in der byzantinischen Geistigkeit, dogmatisch gesehen // ΒΥΖΑΝΤΙΝΑ 3 (1971). S. 44–50.
[9] Trojanos Sp. Die Sonderstellung des Kaisers im früh und mittelbyzantinischen kirchlichen Prozess // ΒΥΖΑΝΤΙΝΑ 3 (1971). S. 69–80; Petritakis Μ. Interventions dynamiques de ľempereur de Byzance dans les affaires ecclésiastiques // Ibid. P. 137– 146.
[10] Ostrogorsky G. Die byzantinische Staatenhierarchie // SK 8 (1936). S. 43–44; Idem. Zur byzantinischen Geschichte. Ausgewählte kleine Schriften. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1973.
[11] Ульянов О.Г. Коронация // Отечественная история. М.: Большая Российская Энциклопедия, 2000. Т. 3. С. 54–55.
[12] Acta Consiliorum Oecumenicorum. T. II. Vol. I, 1 / Ed. E. Schwartz. Berlin; Leipzig: De Gruyter, 1933. P. 138, 25–29; Bréhier L. “Hiereus” et “Basileus” // Archive de l’Orient Chrètien. 1 (in Mémorial Louis Petit). Bucharest: Institut français d'études byzantines, 1948. P. 41–45; Dagron G. Empereur et prêtre: étude sur le cesaropapisme byzantin. Paris: Gallimard, 1996. P. 168f.
[13] PG 20. Col. 1171–1172, 957–958; «вступившим внутрь священного храма, в неприкосновенные и недоступные его недра, затворив двери для слуха нечистого, да поведают тайное помазание василевса одним мистикам помазания» (Евсевия Памфила слово василевсу Константину, по случаю тридцатилетия его царствования. Пролог); Dagron G. Empereur et prêtre: étude sur le cesaropapisme byzantin. Paris, 1996. P. 141f; Rapp C. Imperial Theology in the Making: Eusebius of Caesaria on Constantine as a Bishop // JThS 49 (1998). P. 685–695.
[14] Les régestes des actes du Patriarcat de Constantinopole. I: Les Actes des Patriarches. Fasc. 1: Les Regestes de 381 à 715 / ed. V. Grumel (Le Patriarcat byzantin, série I). Kadiköy-Istanbul, 1932. № 98–100; Ziegler A.W. Die byzantinische Religionspolitik und der sog. Cäsaropapismus // Festgabe fur Paul Diels / ed. E. Koschmieder. München: Isar, 1953. P. 93–94.
[15] Acta Consiliorum Oecumenicorum, lussu atque mandata Societatis Scientiarium Argentoratensis. T. I. Vol. I, 3 / Ed. E. Schwartz. Berlin: De Gruyter, 1914. P. 31–31.
[16] Ράλλη και Ποτλή. Σύνταγμα των θείων και Ιερών κανόνων. Τ. I–VI. Αθήναι, 1852– 1859. (repr. Αθήνα, 1966–1997). Τ. II. Σ. 466.
[17] Beck H-G. Das byzantinische Jahrtausend. München: Beck, 1978. S. 60 ff.
[18] Ср.: Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. London: University of London Athlone Press, 1962. Vol. II. P. 66.
[19] Васильев A.А. Житие св. Грегентия, еп. Омиритского // ВВ 14 (1907). С. 25, 35–37.
[20] Chrysos Ε.К. The Title ΒΑΣΙΛΕΥΣ in Early Byzantine International Relations // DOP 32 (1978). Ρ. 31–75; Shahid J. Heraclius πιστο`ς ε’ν Χριστω˜ֽ βασιλεύς // DOP 34 (1980– 1981). Ρ. 225–237; Idem. On the Titulature of the Emperor Heraclius // Byz 41(1981). Ρ. 288–296.
[21] Jean Katholikos. Histoire d'Armenie. 17 / Trad. Saint-Martin. P. 125.
[22] Вачнадзе Н.3., Куция К.К. Политические аспекты эпистолы императрицы Феодоры // ВВ 55 (1998). С. 154–158.
[23] Летопись византийца Феофана от Диоклетиана до царей Михаила и сына его Феофилакта / В пер. с греч. В.И. Оболенского и Ф.А. Терновского; c предисл. О.М. Бодянского // ЧОИДР. Кн. 1. М., 1884. С. 358.
[24] Theoph. Cont. II, 2; III, 1; Georg. Cont. 791.1 сл. Ср.: Ps.-Sym. 624.14, Theod. Melit. 147– См.: Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. СПб.: Жизнеописания византийских царей, 1992. С. 22, 40.
[25] Острогорскиј Г. Автократор и самодержац. Прилог за историју владалачке титулатуре у Византији и у јужних Словена // Глас Српске кральевске академије наука. 1935. Т. 164. С. 144–160.
[26] Macrides R.J. Bad Historian or Good Lawyer? Demetrios Chomatenos and Novel 131 // DOP 46 (1992). P. 194–195.
[27] Ep. I, 10 // РG 102. Col. 765; Photii Patriarchae Constantinopolitani Epistulae et Amphilochia / edd. B. Laourdas-L.G. Westerink. Т. II (Bibliotheca Scriptorum Graecorum et Romanorum Teubneriana). Leipzig, 1984. P. 136.105–6. № 98; ср. критические замечания, игнорирующие исторический контекст: Brightman F.E. Byzantine imperial coronations // Journal of Theological Studies 2 (1901). T. II. P. 383; Ebersolt J. Melanges d'histoire et d'archeologie byzantines // Revue d'histoire des religions. 1917. T. LXXVI. P. 22–23, 27.
[28] Theoph. Contin. 335. 2–4. См.: Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. СПб.: Наука, 1992. С. 139.
[29] Markopoulos A. Autor les Chapitres parénétiques de Basile I // ΕΥΨΥΧΙΑ. Mélanges offerts à Hélène Ahrweiler. II (= Byzantina Sorbonensia 16). Paris, 1998. P. 230. 70–88.
[30] Magdalino P. Observations on the Nea Ekklesia // JÖB 37 (1987). P. 58; История Авраама, Иакова и Давида. См.: Творения Григория Назианзина (Paris.gr. 510). Л. 2 об. из собрания Парижской Национальной библиотеки.
[31] РG 137. Col. 1156; Ράλλη και Ποτλή. Σύνταγμα των θείων και Ιερών κανόνων. Αθήναι, 1853. (repr. Athens, 1966). Τ. III. Σ. 44–45.
[32] Порфирий (Успенский), еп. Первое путешествие в афонские монастыри и скиты архимандрита, ныне епископа Порфирия (Успенского). Ч. I, 2–е отд. Киев, 1877. С. 302.
[33] Ράλλη και Ποτλή. II. 466–467; III. 44–45; IV. 547.
[34] Dagron G. Le caractère sacerdotal de la royauté d'après les commentaires canoniques du XIIe siècle // Το Βυζάντιο κατά τον 12ο αιώνα: Κανονικό Δίκαιο, κράτος και κοινωνία / éd. N. Oikonomidès. Ἀθήνα, 1991. S. 165–178.
[35] Задорнов А., священник. Современные проблемы русского церковного права. Сергиев посад, 2008.
[36] Nicetae Choniatae Historia / Rес. J.-L. van Dieten. Berlin; New York: De Gruyter, 1975. 52.8; 346.5; 457.15; 562. 62; 596. 33; 612. 38; 642. 78.
[37] Павлов А.С. Синодальный акт Константинопольского патриарха Михаила Анхиала 1171 года о приводе apxиереев к присяге на верность императору Мануилу Комнину и его новорожденному сыну Алексею, с формою самой присяги // Византийский временник. 1895. Т. 2. С. 388–389; Grumel-Darrouzes. Les regestes des actes du Patriarcat de Constantinople. № 1120.
[38] George Akropolites. Opera / ed. A. Heisenberg. Leipzig: Teubner, 1978. 11.18; 34.17; 159. 15–16.
[39] Дагрон Ж. Император и священник: этюд о византийском «цезарепапизме». Под ред. А. Мусина. СПб.: Изд-во филфака СПбГУ, 2010. С. 371 и сл.
[40] Παπαδόπουλος-Κεραμεύς А. Άνάλεκτα Ίεροσολυμιτικής Σταχυολογίας. Πετρουπολις, 1891. Τ. 1. Σ. 110.
[41] Zachariae a Lingenthal. Jus graeco-romanum. Pars III. Lipsiiae, 1867. P. 508–516.
[42] Férotin M. Le Liber Ordinum en usage dans l'Eglise wisigothique et mozarabe d'Espagne du 5e au 11e siècle (Monumenta Ecclesiae Liturgica V). Paris: Librairie de Firmin-Didot et Cie, 1904, 498–505.
[43] Toledo J., de. Liber de historia Galliae. С. 3, 4 // PL 196. Col. 765–766.
[44] Bloch M. Les rois thaumaturgiques, Paris: Gallimard, 1983. P. XVII; Idem. Aspects religieux et sacrés de la monarchie française du Xe au XIIIe siècle // La royauté sacrée dans le monde chrétien / eds. A. Boureau & C.-S. Ingerflom. Paris: Ed. de l'EHESS, 1992. P. 20, 37.
[45] Thegani vita Hludowici imperatoris // Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. Hannoverae, 1829. T. II. P. 585–604; Дюби Ж. Трехчастная модель или представления средневекового общества о самом себе. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 25.
[46] Treitinger O. Die oströmische Kaiser und Reichsidee nach ihre Gestaltung im höfischen Zeremoniell. Darmstadt: Gentner, 1956. P. 129.
[47] Decretum Gratiani. c. 1. d. XXIII.
[48] Theophanes Continuatus. Chronographia. VI. 5 // Theophanes Continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus / Rec. I. Bekker. Bonnae, 1838. (CSHB). P. 385. 18–24; Об Евдоме см.: Richter J.P. Quellen der Byzantinischen Kunstgeschichte. Wien: Graeser, 1897. P. 145; Janin R. Constantinople byzantine. Paris: Institut Francais d'Etudes Byzantines, 1950. P. 408–411.
[49] Annales Bertiniani / ed. G. Pertz // MGH. Scriptores, I. Hannoverae, 1826. P. 500. 24–25.
[50] Kantorowicz E. Laudes Regiae. A study in Liturgical acclamations and Medieval Ruler Worship. Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1946. P. 93.
[51] Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. М.: Наука, 1992. С. 160; Ostrogorsky G. Die Krönung Symeons von Bulgarien durch den Patriarchen Nikolaos Mystikos // Les Actes du IVe Congrès international des études byzantines. Sofia, septembre 1934. Publiés sous la rédaction de Bogdan D. Filov. Sofia: Impr. de la Cour, 1935. Т. 9. P. 275. Ср.: Pseudo-Kodinos. Traité des offices. Introduction, texte et traduction par Jean Verpeaux. Paris: Éditions du Centre national de la recherche scientifique, 1966 (= “Le monde byzantin”, publié sous la direction de Paul Lemerle, I). P. 355. Suppl. VI.
[52] Goetz L.K. Der Titel “Großfürst” den ältesten russischen Chroniken // ZOG. 1910. Bd. l. S. 23–66, 177–213; Soloviev A.V. "Αρχων 'Ρωσίας // Byz. 1961. T. 31. P. 237–244; Idem. “Reges” et “Regnum Russiae” au Moyen- ge // Byz. 1966. T. 36. P. 147–149; Карпов А.Ю. Владимир Святой. М.: Молодая гвардия, 2004. С. 343.
[53] Мейендорф И. Византия и Московская Русь // Мейендорф И. История Церкви и восточно-христианская мистика. М.: Институт ДИ–ДИК; ПСТБИ, 2003. С. 347.
[54] Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси. СПб.: Византинороссика, 1996. С. 69; Ср.: Острогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и древняя Русь. Западная Европа. М.: Наука, 1973. С. 33–42.
[55] Michel A. Die Kaisermacht in der Ostkirche (843–1204). Darmstadt: Gentner, 1959. S. 10–13, 174–176; Walter Ch. The Significance of Unction in Byzantine Iconography // Walter Ch. Studies in Byzantine Iconography. London: Variorum Reprints, 1977. P. XIII.
Выходные данные статьи: Ульянов О.Г. Инаугурационное миропомазание на Востоке и Западе: (критика когнитивной метафоры в политических реалиях Средневековья) // Церемония и ритуал в европейской истории. Москва: РГГУ, 2019. С. 66-78.