Исследуя опубликованные исторические документы той эпохи, можно встретить в них порой совершенно противоречивые сведения о состоянии приходской жизни на дальних окраинах России. Так, описывая события 1917 года, один из алтайских миссионеров сетует на то, что местные жители (калмыки) стали негативно относиться к духовенству и псаломщикам, считая их «приверженцами бывшего Царя Николая». Такому положению дел во многом способствовали прибывавшие из столиц делегаты от большевистской партии. Однако при этом автор отмечает: «Русские же наоборот стали религиознее. Храмы Божие посещают усердно, пастырей своих почитают и уважают».[1] Описывая свои текущие дела на приходе, иеромонах Димитрий (Старцев) пишет в конце 1917 года: «В общем же жизнь прихода течет мирно и спокойно, как и прежде. Относительно же предполагаемых новых порядков в приходе откровенно можно сказать — не всë здесь подходяще и применимо… Посему, можно сказать откровенно, мы переживаем настоящие тяжелые времена сравнительно легко»[2]. Два эти примера противоположны, и вместе с тем они четко показывают все накопившиеся проблемы приходской жизни. Если в первом примере отчетливо видно, что Церковь у местного населения ассоциируется с Царем, что, впрочем, и не удивительно, то во втором случае мы видим, а это тот же Алтайский регион, достаточно сплоченную общину прихожан во главе с пастырем, живущую размеренно и патриархально. Подобных примеров можно привести значительное количество.
Новый 1918 год принес с собой новые испытания русскому народу. Кроме того, что начался процесс разрушения всей государственной системы управления, страна оказалась ввергнута в кровопролитную Гражданскую войну. Бесконечные лозунги в прессе и на площадях, манифестации и забастовки ввергли страну в небывалый хаос. Пытаясь направить действия новой власти в цивилизованное правовое поле и не допустить внутренней эскалации, после Литургии отслуженной в Храме Христа Спасителя 1 января 1918 года, Патриарх Тихон, обращаясь к верующим, сказал, что большевики «желают своими реформами и декретами облагодетельствовать не только несчастный русский народ, но и весь мир, и даже народы гораздо более нас культурные»[3].
Для полноты исторической картины того времени приведем воспоминания очевидцев, отметив при этом, что эти воспоминания зафиксировали положение текущих событий в столице. «На улицах трехцветные императорские флаги сменились красными, в войсках появились красные знамена… Молодые монахи и либеральные “батюшки” неизвестно чему бессознательно радовались и ходили “гоголем”, точно их рублем одарили. Пожилые монастырские “старцы” и маститые отцы протоиереи, поседевшие в консисторских интригах, вели себя уклончиво, сумрачно отмалчивались. Мелкая духовная челядь “дерзала”: пела под пьяную руку революционные песни, ходила на митинги, даже “выступала” на них перед жадно глазеющим на новинку столичным сбродом…»[4]. «1918 год был насыщен событиями, многие из которых совершенно не понимались абсолютным большинством простых людей. Доминирующими чувствами, владеющими населением, по свидетельству очевидцев, были растерянность и страх. Большевики позорным Брестским миром вышли из Мировой войны и развязали войну Гражданскую, на многие годы разделившую единый народ на “своих” и “чужих” — “красных” и “белых”»[5].
Обольщенные пламенными революционными речами большевистских агитаторов, обещавших им раздачу земли, крестьяне порой выступали с заявлениями и резолюциями. Так, в январе 1918 года жители села Александровка на своем сходе постановили: «Горячо приветствуем Совет народных комиссаров за их деятельность против всех грабителей — капиталистов, предателей Революции… Вся власть — трудовому народу. Да здравствует Рабоче-крестьянское правительство — Совет народных комиссаров. Долой соглашателей. К столбу — саботажников»[6].
В условиях политической неразберихи и, как ее следствия, разгула криминала в Москве и других городах начинают создаваться приходские союзы. В их компетенцию входила охрана православных приходов и храмов. В Москве во главе этих союзов был избран А.Д. Самарин, который ставил своей задачей «объединение верующих с целью содействия оживлению приходской жизни»[7]. В условиях новой власти подобные союзы просуществовали недолго, но всё же они оставили о себе добрую память среди прихожан.
В январе 1918 года в прессе был опубликован декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», проект которого был опубликован еще 5 декабря 1917 года[8]. Этот документ фактически заложил основу практически полного бесправия Церкви, хотя и содержал ряд положений о свободном исповедании любой религии. Вопрос о правовом положении Церкви и отделения последней от государственной системы управления был насущным и острым еще в дореволюционной России. Многие правоведы неоднократно высказывались об этой застарелой российской проблеме. Обратимся к наиболее известным авторам.
Религиозные свободы, которые давало и обеспечивало государство своим подданным, были достаточно разнообразными. В частности, доцент канонического права Н.А. Заозëрский в 1888 году формулирует и обосновывает пять основных видов церковно-государственных отношений. Интересно, что в то время отечественные да и зарубежные канонисты не рассматривали даже теоретически возможность существования религиозных структур и объединения верующих в некие сообщества в условиях жесткой антирелигиозной политики государства. Из предложенных Заозëрским «видов» церковно-государственных отношений можно принять только один: «3) государство, которое не вмешивалось в деятельность Церкви и религиозных объединений»[9]. Пожалуй, первый этап установления новой Советской власти основывался на этом принципе. Свидетельством этого можно считать «Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», провозгласивший свободу совести и вероисповеданий. Этот нормативно-правовой акт был принят Советом народных комиссаров 20 января (2 февраля) 1918 года. По сути эта формулировка восходит к выводам, сделанным российским правоведом А.Д. Градовским: «религиозная свобода предполагала право личности самостоятельно, без вмешательства государственной или церковной власти, становиться последователем того или иного вероисповедания и беспрепятственно следовать ему»[10]. Однако именно на основании этого документа новой власти все религиозные организации лишались права собственности и юридического лица, что было зафиксировано в 12 и 13 пунктах[11]. Понимание свободы совести большевиками принципиально отличалось от радикально-демократического европейского права XIX–XX веков, хотя тут не нужно забывать и о тех потрясениях, которые были во Франции в 1789 году[12].
Анализируя труды российских ученых, таких как С.А. Котляровский, А.А. Соколов[13], В.Д. Спасович[14], в области государственно-церковных отношений, необходимо отметить, что эта тема была достаточно широко обсуждаема и, следовательно, актуальна на рубеже XIX–XX веков. Из перечисленных исследователей наиболее нестандартно в тех условиях высказывался С.А. Котляровский. По его мнению, «осуществление полной свободы совести… требует отделения Церкви от государства, причем все гражданские отношения, в которых до сих пор принимала участие Церковь, — регистрация рождений, заключение браков и т.п., — становятся чисто светскими…»[15]. Это фактически теоретическое рассуждение Котляровского в условиях новой власти найдет свое практическое применение и способствует окончательному расторжению правовых отношений между государством и Церковью. Публицист и социолог В.В. Берви-Флеровский еще в дореволюционное время выступал за отделение Церкви от государства: «люди должны содержать духовенство за свой счет, и никто не должен заставлять человека принадлежать к той или иной вере»[16].
Очевидно, что, соблюдая определенную формальную законность, новые власти полагались на мнения известных российских правоведов, но вот в реальности ситуация была совершенно иной, настолько иной, что даже в теоретических рассуждениях нет той схемы взаимоотношений между Церковью и государством, которую внедрили в жизнь большевики. Как справедливо отметил современный историк и правовед, «с принятием Декрета начинается процесс отделения Церкви от государства, осуществляемый большевиками, давший старт репрессиям в адрес Церкви»[17].
Через два дня после опубликования Декрета Поместный Собор принял Постановление, в котором дал правовую оценку декларируемых большевиками нововведений. В Постановлении говорилось: «1. Изданный Советом народных комиссаров Декрет об отделении Церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения…»[18]. Подобное заявление членов Собора и Патриарха было крайне негативно встречено властью большевиков, которые понимали, что одного декларативного заявления недостаточно. Необходимо создание новой правовой базы новой власти.
Чтобы придать Декрету определенную легитимность, а это совершенно очевидно, чуть позднее и мы на это обратим особое внимание, — будут применены иные механизмы и инструменты правового воздействия. Хотя стоит обратить внимание на свидетельства очевидцев, которые утверждали, что неразбериха, особенно в прессе, творилась невообразимая и общество той поры серьезно уже всё это не воспринимало[19].
Весной 1918 года Поместный Собор продолжил свою работу. 20 апреля соборным решением было принято Определение о православном приходе и приходской Устав, столь давно ожидаемый в Русской Церкви. На основании этих документов приход наделялся правами юридического лица, а управление приходом велось назначенным правящим архиереем настоятелем вкупе с приходским советом. Все финансовые, ремонтные и строительные вопросы должны обсуждаться на общем приходском совете, в состав которого входят члены причта и прихожане обоего пола, не моложе 25 лет[20]. Принятые Собором документы, касающиеся устройства приходов и оптимизации приходской жизни, были ожидаемы, но вступить в силу в этих исторических условиях уже не смогли.
Январским декретам, изданным новой властью большевиков, была необходима юридическая обоснованность. Уже летом 1918 года на состоявшемся Всероссийском съезде Советов была принята Конституция РСФСР, 5-я статья которой гласит: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести Церковь отделяется от государства и школа от Церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами»[21]. После принятия Конституции все ее положения автоматически становились нормой конституционного права, а VIII-й (с 1922 года V-й) отдел был призван контролировать соблюдение 13-й статьи Конституции. Уже 30 августа 1918 года Наркомат юстиции официально признал, что Церковь прекратила существовать как юридическое лицо. При составлении официальных документов Советской власти много потрудился заместитель Наркома юстиции П.А. Красиков — один из идеологов антирелигиозной кампании в России. Это позволило теперь уже на законных основаниях отторгать от церковной собственности строения, имущество, земли и пр.
Отметим, что согласно ленинскому декрету, как упоминалось выше, Церковь в условиях большевистской власти теряла статус юридического лица. Теперь Церкви не принадлежали храмы, монастыри, приюты и школы. Стоит обратить внимание на такой исторический факт, что школы и семинарии были выведены из церковного ведомства и переданы в ведение Министерства просвещения еще 20 июня 1917 года[22].
После августа 1918 года всё имущество и строения, принадлежащие Церкви, переходили в ведение местных Советов. На местах необходимо было организовывать соответствующие группы из мирян (не менее 20), и только с ними местные власти могли заключить договор о найме здания храма для богослужения. Духовенство и епархиальные власти, лишенные не только юридических прав, но и права избирательного голоса, в этом договоре не участвовали[23]. Заключение договоров на пользование храмовыми зданиями и имуществом необходимо было заключать с местными властями в 2-месячный срок.
Таким образом, на основании принятых Советской властью законодательных актов «приход — фундамент Церкви» фактически лишался каких бы то ни было прав и мог быть «законно» ликвидирован под любым предлогом. Эта практика, учитывая произвол властей на местах, становится повсеместной. Исследователь церковно-государственных отношений А.В. Мендюков отмечает: «Церковно-приходскими советами не преминули воспользоваться в своих целях революционные агитаторы. Они проводили в их состав своих сторонников, которые специально поднимали на собраниях вопросы о принудительном отчуждении земель, крестьянском безземелии, настраивали прихожан против духовенства, посягали на распоряжение церковными суммами…»[24].
Плодотворно начав свою работу, Поместный Собор прервал свои заседания в сентябре 1918 года из-за конфискации большевиками здания Московской семинарии, где проходили пленарные заседания. Фактически именно большевики распустили Собор и таким образом поставили Церковь в тяжелейшие условия, что отчасти и спровоцировало появление феномена обновленчества — «Живой Церкви». Впрочем, и такая «карманная Церковь» новой власти была не нужна, ее цель была в разрушении Церкви канонической.
Жестким контролем и «опекой» всех церковных структур, начиная с Предстоятеля Церкви и заканчивая духовенством и причтом, занималось с начала 1918 года ЧК, затем ОГПУ и далее НКВД, которые всегда имели особые взгляды на проведение «церковной политики». Стоит процитировать фрагмент из письма председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского заведующему отделом ВЧК М.Я. Лацису: «Мое мнение: Церковь разваливается, этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику должна вести ВЧК, а не кто-либо другой… Лавировать может только ВЧК для единственной цели разложения попов»[25]. Необходимо отметить то, что, выдерживая подобную стратегическую линию, большевики преимущественно ориентировались на разложение белого духовенства, которое максимально было близкó к простому народу. «ВЧК должны были внести “разложение” и “разрушение” “в самую гущу верующих, а это — все”»[26]. К концу 1918 года ВЦИК утвердил положение о ВЧК, на основании которого местные Советы стали создавать губернские и уездные ЧК. К концу года было образовано 40 губернских и 356 уездных ЧК[27].
Разорение в стране и обнищание народа сказалось и на количестве частных материальных пожертвований в городские приходские храмы. К началу 20-х годов, по сравнению с дореволюционным периодом, кружечный сбор, при обобщении разных данных, сократился на 75%. В подобной ситуации фактически нечем было оплачивать работу певчих, сторожей; денег не хватало на покупку дров и пчелиного воска. Большие трудности возникали при оплате жилья для семей духовенства.
Положение сельского духовенства выглядело несколько лучше, если так можно охарактеризовать этот период. В дореволюционное время кружечный сбор в сельских приходах был крайне скудным, а вот продукты натурального хозяйства прихожане приносили в храм. Подобная практика продолжилась и в первые годы Советской власти. Не будем, впрочем, забывать об общем истощении сельскохозяйственной деятельности в провинции, вызванной продразверстками, неурожаями и неумелой аграрной политикой, если такая велась в эти годы.
«В результате хорошо организованной акции и провозглашения декретов большевикам вроде бы удалось добиться успеха, ведь это неким образом повлияло на отток из Церкви слабых духом православных. Но подлинно верующие видели в этих деяниях только святотатство»[28]. Повсеместно в составе приходов стали нарастать определенные противоречия. Связано это было с тем, что даже скудное финансирование духовенства и псаломщиков в новых условиях прекратилось. Если священник еще мог получать от прихожан некие пожертвования, чаще всего сельхозпродуктами, то дьякона и особенно псаломщики фактически оставались без содержания. Поэтому псаломщики чаще всего уходили на иную работу или записывались в ряды Красной армии. Хотя такая ситуация была в эти годы почти повсеместно, но кардинального влияния на ход богослужебной жизни она не оказала. Места псаломщиков на добровольной и безвозмездной основе занимали добровольцы из мирян, как мужчины, так и женщины. По сути в жизнь вступают определения Поместного Собора Русской Церкви: «Собор открыл женщинам возможность участвовать в деятельности благочиннических и епархиальных собраний, однако не в епархиальных советах и судах. В исключительных случаях благочестивые христианки могли допускаться и на должность псаломщиц, но без включения в клир»[29].
Роль именно женщин в этих исторических условиях в приходской жизни увеличивается. При приходских храмах они устраивали всевозможные сестричества, кружки, в приходских советах был немалый процент именно женщин. В эти годы преимущественно женщины продолжили, в тех местах, где это было возможно, проведение религиозно-нравственных бесед и обучение детей молитвам, Священной Истории, церковному уставу и катехизису. Подобные занятия проходили при приходских храмах, а если такой возможности уже не было, то в частных домах. В некоторых приходах количество воспитанников доходило до нескольких десятков.
Оживление приходской жизни в этот исторический период можно наблюдать и на примере так называемых приходских братств. Появились они при крупных городских приходах еще в имперский период, а в условиях новой власти во многом оживили свою работу. К рубежу 20-х годов в северной столице функционировало не менее 20 подобных братств. Среди них можно отметить братства: Захарии и Елизаветы, Никольское (Спасское), святого Андрея Критского, святого Пантелеимона, Троицкое. Причем два последних появились уже в советский период. Среди братств, организованных в Москве, наиболее известным в изучаемый период было «Московское братство союза ревнителей проповедничества Православия» под руководством священника Романа Медведева. Братство, в котором было более 100 человек, имело свой устав, утвержденный Патриархом Тихоном. Широта деятельности братства была достаточно обширной и во многом плодотворной в тех исторических условия. Во исполнение решения Собора были открыты братства и в других городах страны, при этом власти неохотно давали свое разрешение на их открытие.
В начале 1919 года резко обострилась военная ситуация на разных фронтах. В феврале началось наступление польских войск, в марте наступление А.В. Колчака, в мае наступление НН. Юденича, А.И. Деникин начал наступление на Южном фронте, П.Н. Врангель взял Царицын. Поддержку всем этим выступлениям выразили крупнейшие мировые державы — Великобритания, Франция, Италия, Япония, США[30]. Великобритания и Франция подписали соглашение о совместной интервенции против Советской власти еще 10 (23) декабря 1917 года.
Внутренняя нестабильная ситуация в стране нарастала с каждым днем. В связи с этим «24 февраля 1919 года был образован Секретный отдел (ЧК), перед которым стояли задачи подавления антисоветской деятельности “буржуазных” и “мелкобуржуазных” партий и групп, а также борьбы с враждебной деятельностью духовенства и сектантства»[31]. Теперь любое упоминание о Церкви или о Патриархе Тихоне однозначно могло быть приравнено к контрреволюционной деятельности против Советской власти и власти трудящихся.
Главными очагами контрреволюции, по мнению большевиков, были русские монастыри. Под этим весьма убедительным предлогом начинается кампания по закрытию монастырей. Первым из русских монастырей был закрыт древнейший Чудов монастырь в Кремле, в его помещения перевели отряд комендатуры охраны Кремля. В 1919 году в общей сложности было закрыто 20 монастырей, в 1921 году масштаб закрытий увеличивается и закрытых монастырей насчитывается уже 573, а это уже более половины всех дореволюционных монастырей России[32]. В некоторых случаях насельникам монастырей удавалось оставаться в стенах упраздненных обителей на условиях некой трудовой артели со статусом прихода, но всё это носило лишь временный характер.
В качестве примера можно указать на московский Донской монастырь, который был закрыт в 1919 году. Именно здесь была зарегистрирована одна из первых трудовых общин, состоящая из бывших насельников монастыря. Насельники, выселенные из стен обители, выполняли различные хозяйственные работы на его территории и вместе с этим в одном из храмов проводили богослужения, но уже в приходском варианте[33]. Подобные артели просуществовали недолго, так как власть обвинила Церковь в попытке создать в стране свое «государство с отдельной экономикой». К концу 20-х годов существование подобных трудовых артелей было прекращено на всей территории СССР.
Для полноты исторического исследования необходимо обратиться к воспоминаниям очевидцев и проследить, как им виделась приходская жизнь в городах и сельской местности. В данном вопросе интересно научное исследование В.С. Бузина, который собрал много интересных фактов из жизни селян первых лет новой власти. В частности, он отмечает, что сватовство и вступление в брак проходило так же, как и ранее. В сельских храмах метрические книги никто не спешил передавать новым властям, да и власти уездные были далеко, и продолжали фиксировать крещения, венчания и отпевания в старых метрических книгах. Игнорировались на селе и новые формы установленных большевистских крестин и актов вступления в брак. Сложившаяся на протяжении нескольких столетий практика выбора невесты «и в советский период истории продолжала оставаться весьма значимой»[34]. При этом исследователь отмечает, что практика так называемых «воровских свадеб», по сравнению с дореволюционным периодом, резко увеличилась, и последствия такого самопроизвола были негативными[35].
Обрядовая сторона в этот период приходской жизни, по свидетельству очевидцев, становится более оживленной. Вот что подмечает свидетель тех лет: «Площадь перед церковью, как на базаре, переполнена людьми и лошадьми. В церковь не пробиться. В году, когда много свадеб, два священника, отдыхая по очереди, венчают часов с 10 утра до полуночи… Венчают ускоренным темпом: враз по четыре пары. Венцов над молодыми не носят, их прямо надевают им на головы, и священник начинает церемонию обводя восемь человек»[36].
Также очевидцами описываются и обряды отпевания тех лет: «Священник, если это не было сделано раньше, давал умершему в руку, как это определялось народной лексикой, “паспорт” (он же “документ”), иногда “венчик” на голову надевали тоже в церкви. Во время гонения на Церковь эти функции выполняли “монашки”»[37].
В отдаленных от центра частях России, где в предшествующие годы велась миссионерская деятельность и работали миссии, ситуация было более сложной и неоднозначной. Вот что пишет в своем дневнике священник-миссионер Макарий Абышкин: «Для духовенства настали темные, мрачные дни. Оно вступило в период гонений и мучений. Мучений не только нравственных, а физических. Свобода в деревне иногда понимается как разнузданность от всего; новый строй жизни толкуется как разрешение на всё»[38]. О событиях 1919 года протоиерей Григорий Лукашевич вспоминал: «Был упадок страшный в религиозной жизни, особенно когда началось владычество большевиков. Всё святое попиралось… Один раз зимой я должен был самолично возить чинов военного комиссариата на своем возу, исполняя обязанности кучера. Пройти по улице священнику было нельзя»[39].
Отсутствие финансирования и полное обнищание особенно диаконов и псаломщиков было серьезной проблемой в первые годы новой власти. Стоит привести слова одного из приходских священников, который с горечью отмечал: «К числу печальных явлений церковной жизни этого времени следовало бы отнести распущенность диаконов и псаломщиков, которые на церковную службу, особенно в будние дни, являлись несвоевременно, с опозданиями или вовсе не являлись, ил же уходили на заработки, нередко оставляя в церкви только одного настоятеля»[40].
Краткий период с 1917 по 1920 год можно с уверенностью назвать первым периодом взаимоотношения Церкви и некого еще крайне слабого и неустойчивого большевистского режима. Лишение Церкви юридического лица и отъем имеющейся недвижимости и материальных богатств должны были, согласно теоретическим рассуждениям К. Маркса, лишить Церковь жизнеспособности и привести к естественному угасанию, однако этого не произошло. Рассуждения немецкого теоретика оказались нежизнеспособными.
«Думается, что цепь политических потрясений в стране, начавшись в феврале 1917 года и вплоть до изъятия церковных ценностей в 1922 году, не оставила никаких надежд православному духовенству остаться “вне политики”, занять “нейтральную позицию”. Не оставила, поскольку подавляющая часть его паствы точно знала, что не хочет возвращения старых порядков и прежней жизни, но в своем большинстве не знала и не осознавала, а как жить “по-новому”»[41].
Важным моментом этого сложнейшего и противоречивейшего во всех отношениях периода является то, что та незначительная часть паствы, которая и в предшествующий исторический период относилась крайне негативно к Церкви, — естественным образом отпала. При этом большая часть, что было менее характерно для предыдущего исторического периода, наоборот объединилась вокруг священника-настоятеля и составила крепкую приходскую общину. «…но, униженный властью, народ не спешил разделять атеистические убеждения самозванной “элиты”. Напротив, изо всех сил сопротивлялся, отстаивая веру отцов и церковное благочестие, за долгое тысячелетие вошедшее в кровь и плоть многих поколений»[42].
[1] Крейдун Георгий, прот. Миссионерские записки и дневники сотрудников Алтайской миссии. Барнаул, 2016. С. 160.
[2] Крейдун Георгий, прот. Миссионерские записки и дневники сотрудников Алтайской миссии. Барнаул, 2016. С. 164.
[3] Цит. по: Зима В.Ф. Русская Православная Церковь во времена голода 1921–1922 годов в Советской России. // Церковь в истории России. Сборник 10. М., 2015. С. 95.
[4] Исторический архив. 1997 № 3 (26) т. 5. М., С. 70, 72.
[5] Новиков В.В. Очерки истории Михайло-Архангельского храма. М., 2013. С. 126.
[6] Доненко Николай, прот. Новомученики Бердянска. Феодосия — М., «Коктебель», 2006. С. 53.
[7] Русская Православная Церковь XX век. М., Сретенский монастырь, 2008. С. 97.
[8]Русская Православная Церковь XX век. М., Сретенский монастырь, 2008. С. 95.
[9] Заозерский Н.А. Право Православной Греко-восточной Русской Церкви как предмет специальной юридической науки// Прибавление к изданию творений святых отцов в русском переводе за 1888 год. Ч. 41. К. 2. М., 1888. С. 85–92.
[10] Градовский А.Д. Собрание сочинений. Т. 7. Начало русского государственного права. Ч. 1. О государственном устройстве. СПб., 1901. С. 333–335.
[11] Цит. по: Мамедзаде А.А. Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана. СПб., 2013. С. 73.
[12] Одинцов М.И. Российская Федерация между клерикальным прошлым и светским настоящим — проблемы выбора и перспективы. // Религиозное многообразие в российском мегаполисе. СПб., 2014. С. 13.
[13] Соколов А.А. Свобода совести и веротерпимости (историко-критический очерк) // Вестник права, 1905. № 5. С. 23–31.
[14] Спасович В.Д. Изложение доклада «О преступлениях против веры». Протоколы С-Петербургского юридического общества. // Журнал гражданского и уголовного права, 1882. Май. С. 16.
[15] Котляровский С.А. Свобода совести // Свобода совести: литературно-философский сборник. М., 1906. С. 193.
[16] Цит. по: Мамедзаде А.А. Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана. СПб., 2013. С. 65.
[17] Мамедзаде А.А. Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана. СПб., 2013. С. 74.
[18] Русская Православная Церковь XX век. М., Сретенский монастырь, 2008. С. 96.
[19] Гессен И.В. Русский архив. 3 (5–6). М. «Терра», 1991. С. 235.
[20] Русская Православная Церковь XX век. М., Сретенский монастырь, 2008. С. 104.
[21] Цит. по: Заерко А.Л. История Белорусской Церкви. Поруганное Православие 1917–1939 годов. Смоленск, 2013. С. 31.
[22] Русская Православная Церковь XX век. М., 2008. С. 80.
[23] Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М., ББИ, 1996. С. 219.
[24] Мендюков А.В. РПЦ в Среднем Поволжье на рубеже XIX–XX веков. М., 2016. С. 59.
[25] Цит. по: Заерко А.Л. История Белорусской Церкви. Поруганное Православие 1917–1939 годов. Смоленск, 2013. С. 56; Перов С.Г. Русская Православная Церковь времени патриарха Тихона. Новосибирск, 2013. С.61.
[26] Петров С.Г. Русская Православная Церковь времени Патриарха Тихона. Новосибирск, 2013. С. 63.
[27] Христофоров В.С. История советских органов госбезопасности 1917–1991 годов. М., 2005. С. 30.
[28] Заерко А.Л. История Белорусской Церкви. Поруганное Православие 1917–1939 годов. Смоленск, 2013. С. 54.
[29] Цыпин Владислав, прот. Курс церковного права. Клин, Христианская жизнь, 2004. С. 367.
[30] Христофоров В.С. История советских органов госбезопасности 1917–1991 годов. М., 2005. С. 23.
[31] Христофоров В.С. История советских органов госбезопасности 1917–1991 годов. М., 2005. С. 35.
[32] Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М., ББИ, 1996. С. 242.
[33] Артюшенко М.В. Донской монастырь. М., 2015. С. 184.
[34] Бузин В.С. Рождение, вступление в брак и смерть в традиционной южнорусской обрядности. СПб., «Нестор-История», 2015. С. 129.
[35] Бузин В.С. Рождение, вступление в брак и смерть в традиционной южнорусской обрядности. СПб., «Нестор-История», 2015. С. 130.
[36] Гагенторн Н. Свадьба в Салтыковской вол. Моршанского у. Тамбовской г. // Материалы по свободе и семейно-родовому строю народов СССР. В. 1. Л., 1926. С. 176; Бузин В.С. Рождение, вступление в брак и смерть в традиционной южнорусской обрядности. СПб., «Нестор-История», 2015. С. 385.
[37] Бузин В.С. Рождение, вступление в брак и смерть в традиционной южнорусской обрядности. СПб., «Нестор-История», 2015. С. 592.
[38] Крейдун Георгий, прот. Миссионерские записки и дневники сотрудников Алтайской миссии. Барнаул, 2016. С. 170.
[39] Заерко А.Л. История Белорусской Церкви. Поруганное Православие 1917–1939 годов. Смоленск, 2013. С. 39.
[40] Заерко А.Л. История Белорусской Церкви. Поруганное православие 1917–1939 годов. Смоленск, 2013. С. 48.
[41] Одинцов И.И. Патриарх победы. М., 2015. 191.
[42] Доненко Николай, прот. Новомученики Бердянска. Феодосия — М., «Коктебель», 2006. С. 181.