Несмотря на шовинистические декларации, митрополит Гурий не желал во имя румынизации ссориться со священством. Благодаря его «уступчивости», – отмечал архимандрит Варлаам (Кирица), – в Бессарабии, особенно в русских и украинских селах, священникии и в 30-е годы «правили по-славянски, хотя нередко бывали нарекания и даже следствия со стороны гражданских властей»[1]. В марте 1934 года богослужение на русском языке было официально допущено митрополией в Кишинёве, в принадлежащей Александро-Невскому братству церкви на армянском кладбище[2]. Однако вскоре, после кончины руководителя Александро-Невского братства священника Николая Лашкова, митрополит подыграл румынским властям, назначив настоятелем Александро-Невской церкви соглашательски настроенного священника. В 1943 году этот священник стал информатором сигуранцы, но не исключено, что связи с тайной полицией он поддерживал уже в 30-е годы. В 1936 году, после эмиграции генерала Е. Леонтовича в США, прекратила деятельность, помогавшая церковной оппозиции, бессарабская монархическая организация. Но взять под духовный контроль прихожан властям не удалось. Церковь осталась своего рода православным домом, в ней по-прежнему собирались на богослужения более тысячи кишинёвцев, по сведениям сигуранцы, «в большинстве своем интеллигентов русского происхождения»[3].
Нетерпимость румынских клириков к использованию церковнославянского языка осложняла им контакты с прихожанами – и русскими, и молдаванами. Восприятие молдаванами румын как чуждого народа, отмеченное в начале 20-х годов классиком румынской литературы Михаилом Садовяну[4], полтора десятилетия спустя, так и не было преодолено. Взаимное отчуждение усиливали языковые различия: литературный румынский язык оставался малопонятным для молдаван. В 30-е годы на Теологическом факультете Ясского университета, учрежденном в Кишинёве, свидетельствовал архимандрит Юлий (Скрибан), студенты-молдаване, не понимая текстов современных румынских писателей (за исключением Михаила Садовяну, уроженца Пруто-Карпатской Молдавии, избегавшего латинизмов и галлицизмов), прибегали к румыно-французскому словарю. «Бедный юноша! – восклицал архимандрит, – По-румынски он читал, как будто читал по-французски!»[5]. Отрицая молдавскую языковую самобытность, румынские власти, тем не менее, учитывали молдавскую лексическую и морфологическую специфику: рассчитанные на молдавских крестьян газеты, журналы, брошюры они редактировали на языке, близком к разговорному молдавскому. Но молдавской речью не владели и не желали её усваивать направляемые в бессарабские приходы священники-румыны.
Народ воспринимал этих священников соответственно их роли – как функционеров оккупирующего государства. Светские власти также видели в клириках прежде всего пропагандистов румынизма. В 1930 году епископ Дионисий был вынужден возглавить руководство общества «Астра», призванного насаждать в Бессарабии идеологию румынизма. «Слабую стену румынского сознания и [румынского] национального духа, – отмечено в программном документе этой организации, принятом по предложению церковного иерарха, – мы должны укрепить и распространить на всей территории между Прутом и Днестром»[6]. Опираясь на государственную администрацию на местах и финансовую помщь румынского правительства, эта организация, в отличие от других румынских националистических «обществ», развернула свою инфраструктуру. Три года спустя «Астра» располагала в Бессарабии 373 «Очагами культуры» и культурно-национальной газетой «Кувынт Молдовенеск»[7].
Перевод богослужения на новый стиль, конкордат с Ватиканом, румынское законодательство конца 20-х гг. способствовали распространению сектантства. В ответ на политику румынизации среди молдаван, в том числе среди монашествующих и священства, широко распространилась специфически молдавская секта иннокентьевцев. В 1925-1926 гг. проникло в Бессарабию движение иеговистов, отрицающее все религиозные обряды: иконы, мощи святых, крестное знамение, литургию, священнические облачения. Родственная баптизму протестантская секта евангелистов также отвергала большинство церковных таинств и обрядов – молитвы, монашество, почитание Богородицы и святых, кресты, иконы[8].
Даже правые радикалы, ярые адепты румынизма, расценивали попытку перевода богослужения на старый стиль как затею, направленную против православия и региональных интересов Бессарабии. «Из уважения к франкомасонам, – ещё в 1929 году отмечено в газете «Скутул национал», написанной журналистом Сергеем Флореску, – либералы поспешили ввести в Церкви новый стиль, не позаботившись о подготовке почвы. Они полагали, что с душой народа можно делать все, стоит лишь отдать приказ жандармам»[9]. Весной 1932 г. «представитель интеллектуалов Бесарабии» П. Кузминский публично высказал мысль о том, что преследования стилистов на руку сектантам и даже большевикам. В адресованных румынскому королю двух открытых письмах, озаглавленных «В Бессарабии должен быть вновь введен старый стиль» и опубликованных в кишинёвской газете «Бессарабская почта», он отметил: «…с момента ввода нового стиля церкви пустуют, возросло число сект, а большевики пользуются этим и ведут по вопросу о стиле интенсивную пропаганду в селах. Единственное средство против этой пропаганды – разрешить празднование [церковных праздников] по старому стилю». П.Кузьминский высказался также за открытие в Кишинёве русской церкви[10].
Попытку открыть русскую церковь в Кишинёве предпринял находившийся в Югославии священник Владимир Поляков. В 1931 году он добился разрешения румынских властей возвратиться на родину и, находясь под омофором митрополита Евлогия, организовал по его благословению в Кишинёве русский приход, независимый от Румынской Патриархии. Получив гражданскую регистрацию, церковная община оборудовала в части дома церковь в честь преподобного Серафима Саровского. Посетив Кишинёв, митрополит Евлогий вместе с священником Владимиром провел в ней богослужение, естественно, по старому стилю. Румынские власти вновь прибегли к полицейским мерам. Отец Владимир был арестован и отправлен на суд в Яссы. Кишинёвские прихожане, собрав деньги, наняли адвоката, который выиграл процесс. Однако русский храм был закрыт и опечатан. В дальнейшем русских прихожан Кишинёва священнику Владимиру пришлось окормлять тайно, совершая требы по домам[11].
Тайное же стало явным. 13 декабря 1933 г. решением церковного суда, состоявшегося в Яссах, священник Владимир Поляков был лишен права учреждать русские приходы. Однако отец Владимир постарался избежать необходимости действовать нелегально. Он попытался если не оспорить приговор, то выиграть время. 5 мая 1934 года его «дело» рассмотрела в Бухаресте Центральная Духовная Консистория. Решение оказалось политическим. Оно гласило: «Учитывая, что хотя прот. Владимир Поляков за рубежом стал под юрисдикцию русских епископов-эмигрантов, они не могли ему дать иных полномочий, кроме как обслуживать русских за рубежом, а не тех, кто проживает в Бессарабии или на всем пространстве Румынского Королевства, поскольку в Румынии не существует отдельного русского православного меньшинства, и оно принадлежит Румынской Православной Церкви, так же как бессарабские молдаване принадлежали при русском владычестве Русской Православной Церкви»[12]. Полученные отцом Владимиром от русских епископов-эмигрантов полномочия «учреждать в Бессарабии русские миноритарные приходы и обслуживать их» румынские церковные власти не признали[13].
В начале 30-х годов епископ Зарубежной Русской Церкви Серафим рукоположил во священники ряд бессарабских сторонников богослужения по старому стилю. Один из них, священник Дмитрий Стецкевич, служил в кишинёвских храмах Нечаянной радости и преподобного Серафима, а также в частном молитвенном доме. За это он в феврале 1934 года был привлечен к суду, но сигуранца не пожелала оглашать имена доносчиков, и отец Дмитрий был оправдан[14]. В Бельцах агитацию за богослужение по старому стилю вел участник «Объединения Русского Меньшинства» крестьянин села Бадражи Н.А. Климович. Он созвал собрание верующих, на котором выступил за отделение Бессарабской митрополии от Румынской Церкви, принял участие в съездах православных священников в Сербии и Чехословакии, а затем выехал в Вену, где и был рукоположен во священники. По возвращении проводил богослужения по старому стилю в селах Поповка, Алуниш, Бадражи. В конце 1934 года, опасаясь ареста, священник Николай выехал в Кишинёв[15].
В начале 1935 года отец Николай поселился в молдавском селе Старый Албинец Бельцкого уезда и развернул там пропаганду богослужения по старому стилю. Его проповеди находили столь горячий отклик, что 24 июля 1935 года руководители ОРМ М.Цамутали и В.Датий, опасаясь запрета организации или предвидя грозящую отцу Николаю опасность, призвали его продолжить проповедническую деятельность в любом русском селе Бессарабии[16]. Масштабами крестьянского движения в Бельцком уезде в защиту богослужения по старому стилю встревожили священнослужителей-румын. Они и выступили организаторами расправы. «Священники, – вспоминал в 1958 году отец Николай, – собрались в г. Бельцы и подкупили жандармского полковника Манцила за 260 тыс. лей, и полковник Манцила выдал священникам военное обмундирование и винтовки с патронами и 19 августа 1935 года ночью напали на меня в полном боевом порядке и наделали великое несчастье, убили 3 человек… и очень многих ранили пулями. Верующие пришли в великий ужас и встали на защиту меня и скрыли меня. Благочинный Фалештского района[17] отец Михаил Стойко был одет в военную форму капитана, он расстрелял все патроны и стал бить людей прикладом. Люди и большинство женщин стали защищаться холодным оружием, а одна женщина, боевая, не потеряла духа, взяла железные вилы и защищалась от благочинного, и проколола ему ногу, и от этого получилось у него заражение крови – через 3 месяца он умер»[18]. Всего были убиты 5 крестьян, а 10 получили ранения. Полицией в селе Старый Албинец были арестованы 120 человек[19].
«Умиротворение» паствы достигнутое такими методами стало моральным поражением Румынской Церкви. Глухая «война» верующих с официальной Церковью продолжалась до последних дней оккупации Бессарабии. «Для подавления всякой воли масс даже в вопросе о том, праздновать ли религиозные праздники по новому или старому стилю, что является как будто вопросом мелким, – отмечало руководство Бессарабского коммунистического подполья, – буржуазия здесь, как и в национальном вопросе, видит не только чисто религиозную проблему, но и социальную подкладку, и подавляет движение крестьян, которые, по словам самих крестьян, хотят праздновать и молиться Богу так, как они хотят, а не как хотят бояре»[20]. Могло ли быть иначе, если речь шла о защите национальной традиции?
Сторонники православной традиции были готовы и к богослужению в подполье. В январе 1936 года священник Дмитрий Стецкевич организовал молельный дом на Вистерниченах, в то время окраине Кишинёва. 4 февраля в капелле Кишинёвской митрополии в присутствии множества верующих была распространена листовка на русском языке в поддержку богослужения по старому стилю. Полиция подозревала в этом деянии нескольких женщин-прихожанок священников Бориса Бинецкого и Владимира Полякова, но священник-молдаванин Елевферий Крэчун, видевший все, отказался дать показания. Тогда же полиция уличила в проведении пропаганды богослужения по старому стилю священников села Питушки Михаила и Евстратия Кирица. Они были наказаны удержанием месячного жалования[21].
Пытаясь дать религиозным гонениям политическое «обоснование», митрополия провела в 1936 г. ряд публичных мероприятий. «Старостилизм» стал главным вопросом, обсужденным на конференции духовенства севера Бессарабии в г. Сороки. «Старостилизм», – заявил перед аудиторией из 200 священников епископ Хотинский Тит, – пропагандируют агенты, находящиеся на службе коммунизма»[22]. В Бельцах съезд священников заключил, что движение стилистов вызвано агитацией русской интеллигенции, а также «бродячих монахов». В села, где на почве внедрения богослужения по новому стилю «имели место тяжкие инциденты», – Албинец, Мустяца, Фундурь, Иленуца, Изворы, Глинжены, Стрымба, Кошены, Сочь, Клочены, Боканы, Обрежа, Бучумены и Старая Сарата, решено было направить 40 «миссионеров»[23].
Митрополит Гурий, скомпрометированный борьбой против старостильников, ситуацию в епархии не контролировал. Население области видело в нем изменника православной традиции. «Бессарабцы, – признал его сторонник архимандрит Варлаам (Кирица), – в большинстве своем отошли от митрополита…»[24]. С другой стороны, отстаивая перед Патриархатом и Синодом свои прерогативы, он действовал в русле бессарабского церковного автономизма, и оказался неприемлем для официального Бухареста. Но митрополит не мог быть уволен как простой чиновник. Не желал он это сделать и «добровольно». В 1936 году митрополит Гурий был предан гражданскому суду за хищение денег из кассы Кишинёвского епархиального управления и использование для собственных нужд церковной собственности[25]. В газетных статьях суммы пропавших денег исчислялись десятками миллионов леев. После расследования обвинений министр культов Румынии В.Яманди возложил на Гурия вину за отсутствие в церковной кассе «только» 11,5 млн. леев. Обвиняли митрополита также в продвижении на посты в церковной администрации лиц некомпетентных и аморальных. В декабре 1936 года Гурий был вынужден покинуть Кишинёв. Хотя роль обвинителя взял на себя сам патриарх Мирон (Кристя), по вопросу о хищениях, суд так и не вынес обвинительного заключения, избрав средний термин между обвинением и оправданием – «абсолваре». Но дело было сделано, обратной дороги на Кишинёвскую кафедру митрополиту не было[26].
Удаление митрополита Гурия позволило Патриархату подчинить Кишинёвскую епархию Никодиму (Мунтяну), в это время уже митрополиту Ясс. Но Никодим отдавал себе отчет в невозможности при существующих политических условиях вывести Бессарабскую Церковь из кризисного состояния, и от поездки в епархию практически уклонился. Через год на Кишинёвскую епархию был назначен Галацкий епископ Косьма (Петрович), но и он «потакал» бессарабскому духовенству, оппозиционному Бухаресту. Весной 1938 г. патриарх Мирон (Кристя) направил в Кишинёв благочинного монастырей Бухарестской епархии епископа Ефрема (Енэческу) в качестве викария, присвоив ему титул епископа Тигины (Бендер). Вновь назначенный епископ управлял очень осторожно. Не доверяя бессарабским священнослужителям, он окружил себя молодыми функционерами-румынами. «Как румын, – подчеркнул архимандрит Варлаам, – всецело опираясь на поддержку гражданских и военных властей румынских, он навел террор на мирных и благодушных жителей Бессарабии. В монастырях протежировал отъявленных негодяев, попирая честных тружеников, потому что не находил у них поддержки»[27]. Доверия духовенства и верующих Ефрем не стяжал. За не принятую у бессарабского духовенства публичную вольность манер в народе его окрестили «Ефрешкой»[28].
Все эти назначения проводились на фоне полицейских репрессий против сторонников старого стиля. В сентябре 1937 года к дому №1 по улице Стибиковской в Кишинёве подъехала на двух автомашинах группа полицейских. «Прибывшие, – вспоминал священник Владимир, – быстро соскочили с машин, взломали замки на дверях нашего храма, вынесли решительно все церковное имущество (престол, иконостас, облачения, иконы, книги, ковры, мебель), погрузили все это поспешно на машины и увезли. […] После этого мы уже не могли, конечно, сконструировать новую церковь»[29]. В октябре священнослужители Борис Бинецкий, Дмитрий Стецкевич и Владимир Поляков за проведение богослужений по старому стилю были преданы суду и осуждены на тюремное заключение. Но их последователи продолжали отстаивать свои взгляды. Полгода спустя сигуранца уличила в ведении «панславистской» пропаганды группу прихожанок этих священников. В феврале 1938 года полицией был схвачен монах Кондрицкого монастыря Леон (Талмазан), который, переодевшись священником, агитировал верующих за старый стиль. Сигуранца вновь и вновь требовала от митрополии содействия в надзоре над населением и пресечения предпринимаемых приверженцами старого стиля «вылазок с целью русификации»[30]. Что касается священника Владимира Полякова, то он по выходе из тюрьмы собирал верующих у себя на даче по Костюженскому шоссе, 45, где устроил домовую церковь. Богослужения по старому стилю, проводимые на русском языке, продолжались нелегально до июня 1940 года[31].
Праворадикальный переворот в Бухаресте, осуществленный в феврале 1938 г. королем Каролем II, привел к усилению национальных гонений. Были закрыты газеты, выходящие на языках национальных меньшинств. Публичное использование любого языка, кроме румынского, власти начали преследовать в судебном порядке. За пропаганду стилизма был арестован вице-председатель «Объединения Русского Меньшинства» адвокат В.Г. Матвиевич. При обыске у него была обнаружена рукопись книги «Как живет русское меньшинство в Румынии». Следователь представил суду выписку из нее: «…суровое, жестокое и беспощадное преследование всего русского. До введения военного положения гонение Русской Церкви несколько ослабело, но затем по предоставлении румынским властям всей власти по охране порядка и тишины гонение усилилось, и снова священники Русского Меньшинства Владимир Поляков, Борис Бинецкий, Кожухарь, Иванченко, Климович и Стецкевич были преданы уже военному суду по обвинению в совершении у себя на дому службы по старому стилю и на церковнославянском языке. Суд приговорил каждого из них к тюремному заключению на 3 месяца». Сам автор был приговорен к четырехмесячному заключению[32].
Действуя в духе светских властей, Синод Румынской Церкви запретил священникам даже при исповеди разговаривать с прихожанами на любом языке, кроме румынского. Для русских, украинцев, болгар, гагаузов эта мера была равносильна отлучению от Церкви. На Буковине румынизацию богослужения усердно проводил митрополит Виссарион (Пую). «С приходом епископа Виссариона, – свидетельствовал архимандрит Варлаам (Кирица), – категорически было запрещено священникам править по-русски. Вследствие этого в русских селах церкви буквально пустовали. Непослушные приказу священники переводились и даже лишались мест; один священник в порыве отчаяния удавился, оставив письмо, в котором обвиняет в своей смерти еп[ископа] Виссариона»[33]. Не так усердно, как в епархии Виссариона, но все же настойчиво правилась на румынском языке, верующим непонятном, церковная служба в Измаильской епархии. Там церковные румынизаторы сжигали богослужебные книги на русском языке, вычеркивали из святцев русских святых[34].
Митрополия по поводу решения Синода промолчала, но организации церковных традиционалистов протест против гонений на русский язык высказали. «Сир! – обратились 15 апреля 1938 года к Каролю II писатель Семен Стодульский и его коллеги, – В Кишинёве существует «Общества Гроба Господня», имеющего целью укрепление православия и борьбы с атеизмом. С запретом русского языка невозможно выполнять этот долг, поскольку много населения не владеет хорошо румынским языком»[35]. Члены Общества просили разрешить им молиться Богу и наставлять также на славянско-русском языке. Телеграмму с просьбой разрешить им и впредь проводить службу в своих молельных домах на русском языке направила королю также община молокан Бессарабии[36]. В Вилкове 82-летний священник Илларион Софронович после проповеди заявил: «У бухарестских бояр Бог отнял разум, и пришли они с дьявольским законом, запретив богослужение на русском языке, и Святую Пасху провели мы в плаче, поскольку полиция шпионила за церковью и не позволяла служить по-русски». Затем священник с полным на то основанием обвинил правительство Румынии в потворстве сектантам[37].
Абсурдный запрет игнорировали многие священники. В апреле 1938 г. полиция известила Румынскую Патриархию о том, что в Аккерманско-Измаильской епархии «не соблюдается распоряжение об использовании [только] румынского языка в церквах и что в большинстве церквей служба проводится на русском языке»[38]. В ответ аккерманский епископ Дионисий призвал к распространению языковых гонений и на иные конфессии. «В то время, – заявил он на заседании Синода, – когда православным позволено проводить богослужение только на румынском языке даже в селах с исключительно русским населением, липованам и баптистам разрешено свободно проводить службу на родном языке верующих»[39]. Это, отметил епископ далее, ущемляет Православную Церковь, вследствие чего «во многих местах массы православных русских угрожают покинуть церковь»[40]. В том же духе выступил глава Хотинской епархии епископ Тит. Учитывая информацию, оглашенную ими и советником патриарха священником Константином Дроном, изучавшим ситуацию в Бессарабии, 3 мая 1938 года Синод постановил: в приходах с русским населением богослужение проводить наполовину – на русском и на румынском языке. 19 мая Синод распространил «разъяснение»: «в молдавских приходах богослужение проводить исключительно на румынском языке, так же проводить богослужение в гагаузских приходах, а в приходах с преимущественно славянским населением половину богослужения проводить на славянском языке»[41]. Разъяснять Священное Писание Синод разрешил на любом языке, понятном населению: румынском, русском, болгарском, гагаузском, албанском. Старообрядцам также было позволено использовать в богослужении славянский язык, но от сектантов власти потребовали использовать устно и письменно только румынский язык[42].
Таким образом, по вопросу об использовании русского языка в богослужении Румынская Церковь заняла все же менее жесткую позицию, чем правительство Румынии. Но это была лишь тактическая уступка. Священнослужителей – и русских, и молдаван, подозреваемых в «русизме», – Патриархия лишала, как священника Владимира Полякова, приходов и заменяла их священниками-румынами. Священник Борис Бинецкий не выдержал гонения и в феврале 1940 года вышел из состава церковного клира[43]. Опасаясь нового ареста, уехал в Румынию священник Николай Климович. Но крестьяне-молдаване, большинство населения области, сохраняли приверженность старому стилю. Весной 1938 года движение стилистов вновь активизировалось. Отчуждение между клиром и народом нарастало.
Насилие, примененное Румынским Патриархатом в вопросе о переводе богослужения в Бессарабии на новый стиль и запрет богослужения на русском языке действительно компрометировали Румынскую Церковь как общественный институт, поставленный на службу румынскому государству. Но оно, – хотя бы потому, что представителей Румынской Церкви бессарабские верующие считали униатами, – не могло скомпрометировать православие. Старостильники были православными традиционалистами. Другой традицией Молдавской Церкви являлось использование в богослужении наряду с молдавским также церковно-слаянского и русского языков. Защита этой традиции представляла собой борьбу за молдавскую национальную идентичность, отличную от румынской, и за демократические права верующих.
Политика Бухареста продолжала провоцировать в Бессарабии и на Буковине церковный раскол. Несмотря на все усилия церковнослужителей и властей, народ продолжал отмечать церковные праздники по старому стилю. Перевод богослужения на новый стиль и гонения на русский язык способствовали расширению влияния Старообрядческой Белокриницкой митрополии. Получая поддержку из Америки, расширяли свое влияние баптисты. Росли ряды молокан, иннокентьевцев. Под влиянием церковной политики Румынии в 30-е гг. в Бессарабии возникли и позднее исчезнувшие секты. В их числе – «Христианская наука», общины которой, состоявшие главным образом из иностранцев, появились в 1933 году в Кишинёве, секта «Белый голубь», основанная в 1934 году в селе Варзарешты, секта «Слово Евангелия»[44].
Как национальную драму переживали кризисное время в Церкви бессарабские священники, справедливо обвиняя в создавшемся положении румынские власти. «Горе нынешнему веку, – восклицал в начале 30-х гг. бессарабский протоиерей Митрофан Игнатьев, – для искоренения зла в мире ничего не предпринимается. Этот вопрос никого не интересует, никто и не думает об этом. […] Основания веры и нравственности в молдавском народе пошатнулись. Понятия добра и зла, чести и совести, ответственности, человеколюбия, силы и правды, дерзнем сказать с глубокой душевной скорбью, не лучше и не чище, чем в дохристианском мире»[45]. Все более очевидным становился провал курса румынских властей на включение бессарабцев в состав румынской политической нации. «Уже 15 лет наша [бессарабская] нация взволнована и общественная жизнь ещё не вошла в нормальное русло, – утверждал в 1934 г. диакон Федор Жереге, – Примарам и другим должностным лицам гражданский закон [принятая в 1923 году Конституция Румынии] дает повод хулить и чернить Церковь и веру православную. Что не претерпевают сегодня служители от примаров, жандармов и других чиновников?! Чтобы отличиться перед начальством, они, подобно большевикам, пристают к церковнослужителям и к Церкви»[46].
Компрометируя Румынскую Церковь как общественный институт, поставленный на службу официальному Бухаресту, церковная политика Румынии не могла скомпрометировать православие. Своим участием в борьбе за автономию Бессарабской Церкви, в защите богослужения по старому стилю, других традиций русского православия большинство бессарабских священнослужителей и верующих показали, что своим духовным центром они продолжают считать Русскую Православную Церковь. Истинными борцами за веру, защитниками православной традиции, инициаторами церковного сопротивления проявили себя – лидер церковных автономистов священник Александр Балтага; защитник использования русского языка в богослужении священник Иеремия Чекан; глава движения старостильников в Бессарабии 30-х гг. священник Владимир Поляков (будущий архиепископ Кишинёвский Венедикт).
Церковное сопротивление в Бессарабии ориентировалось на традиции и опиралось на нравственный авторитет Русской Православной Церкви. В вопросе о сохранении юлианского календаря в богослужении принципиальная позиция Русской Православной Церкви сыграла для верующих Бессарабии решающую роль. Духовная их переориентация с Москвы на Бухарест, являвшаяся главной задачей Румынского Патриархата в Бессарабии, не состоялась. Воссоединение Бессарабской епархии с Русской Православной Церковью в 1940 году произошло при инициативном участии клириков и верующих Бессарабии. В силу внутрицерковных причин оппозиции, направленной против Русской Православной Церкви, в епархии не возникло.
Вместе с тем Румынский Патриархат не признал антиканоничными аннексию Румынской Церковью Бессарабской епархии Русской Церкви в 1918 году; исключение в Бессарабии русского языка из богослужения и церковного обихода; навязывание Бессарабской Церкви богослужения по григорианскому календарю. Поэтому отношения между Русской и Румынской Православными Церквами остались гораздо менее искренними и близкими, чем с Болгарской и Сербской Православными Церквами. В силу преходящих политических причин Русская Православная Церковь перед Румынским Патриархатом эти вопросы более не поднимала.
Приведенное исследование показывает, что на протяжении 1918-1940 гг. молдавско-румынские межцерковные отношения были достаточно сложными. Выступая в качестве государственной структуры Румынии, Румынская Православная Церковь в 1918 г., освящала своим авторитетом вторжения румынских войск в пределы православной России и участвовала в проведении оккупационной политики Бухареста в Бессарабии. Действия Румынской Православной Церкви представляли собой вторжения на каноническую территорию Московского Патриархата.
Бессарабская епархия Русской Православной Церкви была подчинена Румынскому Патриархату антиканонически, вопреки правилам и традициям межцерковного общения. Превращение Бессарабской епархии Русской Православной Церкви в епархию румынскую было осуществлено ценой замены общественно-активной части местного клира на румынский. Однако насаждая румынский язык и румынизм, официальную идеологию Румынского государства, добиваясь исключения церковнославянского языка из богослужения и разрыва бессарабских священнослужителей и верующих с Русской Православной Церковью, Румынская Патриархия вошла в конфликт с местной общественностью, а среди клира и мирян Бессарабской Церкви спровоцировала раскол. Исследование событий 20-х – 30-х гг. показывает, как часто неприятие румынизации проходило в сочетании с борьбой против нового стиля. Борьба за автономию Бессарабской Церкви, сопротивление реформе церковного календаря, навязанной верующим Бессарабии Румынским Патриархатом, защита клириками и верующими богослужения на церковнославянском языке, своего права пользоваться в церковном обиходе русским языком, свидетельствовали о том, что церковное сопротивление являлось составной частью Бессарабского освободительного движения. Сопротивление прихожан духовному насилию было массовым и упорным, и оно так и не было сломлено. Церковная политика Румынии в Бессарабии вносила смуту и раскол в среду священнослужителей и мирян. Своим участием в борьбе за автономию Бессарабской Церкви, в защите богослужения по старому стилю, других традиций русского православия, большинство бессарабских священнослужителей и прихожан показали, что своим духовным центром они продолжают считать Русскую Православную Церковь.
В 1940 году состоялось возвращение Кишиневской епархии в юрисдикцию Московского Патриархата.
[1] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.142.
[2] Universul [Bucureşti]. 1934. 31 martie.
[3] Шорников П.М. Политика румынских властей… – С.162.
[4] A se vedea: Sadoveanu M. Drumuri Basarabene. – Chişinău: Ştiinţa, 1992. – P. 66-67.
[5] Basarabia [Chişinău]. 1943. 22 mai.
[6] См.: Шорников П.М. Политика румынских властей… – С.165.
[7] Там же.
[8] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.208,209; Павлова О.А. Эволюция религиозного сектантства в Молдавии // Покровские чтения: Сб. науч. докл. Кн.7 / Тираспольско-Дубоссарская епархия. – Бендеры, 2005. – С.34-36.
[9] Scutul naţional. 1929. 11 august.
[10] Шорников П.М. Кризис Православной Церкви в Бессарабии… – С.101.
[11] Флоринский Николай, прот. Памяти архиепископа Венедикта (Полякова). – Кишинёв, 2001. – С.9.
[12] Шорников П.М. Кризис Православной Церкви в Бессарабии… – С.101.
[13] Там же.
[14] Там же. – С.102.
[15] Там же. – С.103.
[16] Там же.
[17] Так в тексте, правильно: пласа Фалешты (Н.С.).
[18] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.151,152.
[19] Лазарев А.М. Молдавская советская государственность и бессарабский вопрос. – Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1974. – С.271-272.
[20] Шорников П.М. Кризис Православной Церкви в Бессарабии… – С.104.
[21] Там же. – С.105.
[22] Там же.
[23] Там же.
[24] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.143.
[25] См.: Правда о религии в России. – М.: Московская Патриархия, 1942. – С.159; Сергий (Ларин), еп. Православие и гитлеризм (машинопись). – Одесса, 1946-47. – С.122; Якунин В.Н. Русская Православная Церковь на оккупированных территориях СССР в годы Великой Отечественной Войны 1941-1945 гг. – Самара: Изд-во Самарского ун-та, 2001. – С.189.
[26] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.144.
[27] Там же. – С.145-146.
[28] Там же.
[29] Там же. – С.276.
[30] Шорников П.М. Кризис Православной Церкви в Бессарабии… – С.105.
[31] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.276. По сведениям, имевшимся в Совете по делам Русской Православной Церкви, судебные преследования протоиерея Владимира Полякова были прекращены вследствие обращения Антония, митрополита Зарубежной Русской Православной Церкви, к патриарху Мирону (Кристя) (См.: Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.117). В феврале 1947 года Владимир Поляков примет монашество с именем Венедикт и будет назначен епископом на Кишинёвскую кафедру (См.: Орзул И. История Кишинёвско-Молдавской епархии в период её нахождения в составе Русской Православной Церкви: Дис. … канд. богословия. – Л., 1958. – С.218).
[32] Шорников П.М. Кризис Православной Церкви в Бессарабии… – С.106.
[33] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие… – С.142.
[34] Там же.
[35] Шорников П.М. Кризис Православной Церкви в Бессарабии… – С.106.
[36] Там же.
[37] Там же. – С.107.
[38] Там же.
[39] Там же.
[40] Там же.
[41] Там же.
[42] Там же.
[43] Там же.
[44] Павлова О.А. Эволюция религиозного сектантства в Молдавии // Покровские чтения: Сб. науч. докл. Кн.7 / Тираспольско-Дубоссарская епархия. – Бендеры, 2005. – С.37.
[45] Ignatiev M. Chiteva trasaturi a moravurilor in ajunul crestinitatii si in vremea noastra // Luminatorul. 1934. №8-9. – P.610.
[46] Jereghe T. Bolsevizarea satelor de primari si notary // Luminatorul. 1934. №8-9. – Р.26.