Был создан благотворительный фонд по строительству храма, который возглавил Тимур Адырхаев, который тогда, в 2004, был у стен школы и после штурма помогал выносить детей из горящего обрушившегося здания.
Когда храм был построен, встал вопрос о росписях – сначала алтарной преграды. Для этой работы был приглашен иконописец Самсон Марзоев, уроженец Осетии, выпускник иконописной школы при Московской духовной академии.
А позднее, руководить всем проектом росписи Самсон пригласил своего учителя – преподавателя иконописной школы Александра Солдатова.
«Когда я впервые приехал в Беслан, был потрясен – говорит Александр Солдатов – встреча с этим местом просто не может вызвать иные, менее сильные чувства. В то же время я увидел, что храм внутри – светлый, с хорошей архитектурой. Задумываясь о программе росписи, я всегда стараюсь идти от эстетического начала, от мыслей, что будет соответствовать конкретной архитектуре, конкретному храму, а потом из этого начинают уже вырастать смыслы. Так что первые мысли были о цветовой гамме росписей – прежде всего, пурпур, и охра (символизирующая золото) и – немного малахит».
Такой выбор цвета оправдан не только стилистически, но смыслово, ведь пурпур, красный – это с одной стороны – цвет царственности, с другой – мученичества, но самое главное – это цвет Пасхи, Воскресения Христова. Потому, что без знания о нем все то, что происходит на земле, происходило совсем недавно на этом месте просто было бы невозможно выдержать… Но, мы знаем, что Воскресение Христово было невозможно без Его крестных страданий и смерти.
Охра (как напоминание о золоте) – это отсвет Горнего мира здесь, в нашем непростом профанном мире…
Все, кто бывал в храме, говорят, что впечатления – очень светлые, по-детски радостные, это ощущение создается, в том числе и из-за использования белого и ярко-зеленого цветов.
В храме – много воздуха, пространства и этому способствует, в том числе, невысокая мраморная алтарная преграда. По мнению Самсона Марзоева, было важно сделать так, чтобы пространство храма воспринималось единым целым.
Работы по росписи движутся не быстро, но все ее участники считают это, скорее, плюс. «С росписью лучше не спешить, – говорит Александр Солдатов. – Да, бывает, что проект росписи маленького храма может родиться достаточно быстро. Но, если мы посмотрим историю – ту же Софию Новгородскую – первые большие росписи появились там спустя 40 лет после строительства храма. Сейчас такие сроки кажутся странными из-за распространенного стремление созидать, не имея реального опыта созерцания красоты формы, созидать, ломая форму, подчиняя ее каким-то политическим, социальным и прочим субъективным проектам. У Аристотеля есть интересное суждение о форме, о том, что формы мы не придумываем, они нам даны. Мы, христиане, понимаем, Кем они нам даны – Богом. Задача художника – найти адекватные художественные средства для выражения конкретной формы в конкретном месте, явить эту форму в итоге».
С храмом в Беслане, по словам Солдатова, все складывается в этом смысле хорошо – из-за того, что нет жестких сроков, у художников была возможность прислушаться и услышать (увидеть) форму. В том числе, казалось бы, по не очень хорошей причине – из-за сложности с поиском средств.
Живые погибшие
После того, как был сделан иконостас, появились размышления – куда двигаться дальше с художественной точки зрения и движение это было последовательное, программа росписи выстраивалась постепенно, естественно. Причем участие в формировании этой программы принимают очень многие люди.
Раз за разом в программе росписи возникают все новые и новые темы.
«В какой-то момент у нас появилась мысль важной общей богословской концепции, – говорит Александр Солдатов. – Мы долго думали, изображать ли всех погибших, обсуждали это с теми, кто входит в Попечительский совет строительства храма, и все однозначно говорили, что да, нужно изображать всех, не разделяя. В росписях, по крайней мере в предварительных планах, должны быть и погибшие спецназовцы (они будут изображены на входных столпах, выполняя свою роль воинов-охранителей), все дети, в том числе – не христиане, мусульмане, родители которых дадут согласие.. Мысль, что в этой смерти все равны – важна для Беслана. Нельзя делить… Естественно, без согласия семей мы никого изображать не будем, чтобы не было недоразумений.
.jpg)
Храмы строятся на крови мучеников, и у меня возникла мысль, что детей можно изобразить на столпах храма. Столпы – это то, на чем все держится, вертикаль, идущая к куполу. Движение вверх, к Богу: в куполе будет изображен Христос Пантократор с ангелами. (Но дети будут и на стенах храма). По горизонтали – традиционная евангельская тема, литургическая по своему смыслу с кульминацией, к которой все движется в алтарной конхе, где изображена Матерь Божья, а ниже – Евхаристия».
Некоторые дети (и взрослые) уже написаны. Работали над ними иконописцы Самсон Марзоев и Сергей Сметанин. Сначала казалось, что правильно изображать погибших условно, как некий символ. Но чем больше художники разбирали саму композицию, ее сюжет, ее историческую основу, тем больше они понимали, что условность – это не то, что необходимо в данном случае. Но все-таки о портретности тогда не думалось.
«Когда я стал работать на стене и дошел именно до изображения людей, работа встала. – Вспоминает Самсон. – Я не понимал, что делать, куда двигаться. Это ощущение творческого тупика ушло только тогда, когда я просто пошел в спортзал – туда, где держали заложников и где сейчас мемориал, отснял все фотографии, распечатал их… Сейчас понимаю, что по-другому быть не могло: живых людей нельзя изображать формально, а мы, как христиане, знаем, что у Бога – все живы».
Когда стало понятно, в какую сторону двигаться, изображая погибших, Самону Марзову, по его признанию, во время работы все равно казалось, что не получается, соблюдая меру условности церковного искусства, его язык, передать портретное сходство. Оказалось, это просто субъективный взгляд художника: приходили одноклассники погибших и удивлялись, что они, написанные на стене, больше похожи на себя, чем на фотографии. И не только одноклассники…
«Мы сейчас живем в доме, когда-то принадлежавший семье, где погибла девочка, – рассказывает Самсон Марзоев, – и она уже написана на одном из столпов. Когда ее мама увидела образ дочери, созданный на языке церковного искусства, для нее это была встреча. Она смотрела молча. «Мама, что ты молчишь? Скажи что-нибудь, а то художники не знают, что и думать», – попросила ее другая дочка, сестра погибшей. А она молчала именно потому, что, повторяю, для нее это была встреча. Другая мама погибшей девочки рассказала, что ей однажды приснилась дочь в таком же образе, как потом она увидела ее написанной на стене в храме».
Когда работа над росписями только начиналась, художникам-иконописцам представлялось, что работать в этом месте, где произошла трагедия с детьми будет очень тяжело, тем более многие из них – многодетные родители, у Самсона Марзоева – семеро детей, у Сергея Сметанина – пятеро, а у Александра Солдатова – четверо. Но в реальности вышло ровно наоборот – весь творческий процесс, по словам художников течет, льется сам собой, словно речка. Никакой тяжести они не испытывают.
«Задавать себе (а тем более Богу) вопрос, почему все произошло, именно там, именно с детьми, я считаю бессмысленным, – говорит Самсон Марзоев. – Важнее этого – молитва, а вот через нее можно получить ответы в той мере, в какой мы можем их постичь. Да, есть еще непростой вопрос, а где же был Сам Господь в этот момент. У меня на него один, самый очевидный ответ – Он был там, в спортзале, со страждующими. Мы не всегда это понимаем, а тем более не понимают люди светские, но все обстоит именно так – Господь всегда рядом с нами».
«Я молилась за маму и папу»…
Среди тех, кто принимает участие в росписи храма – Дзерасса Хосонова. Ей было 8 лет, когда 1 сентября 2004 года она пришла во второй класс родной школы…
«Когда я сижу на лестнице у храма, смотрю на школу, то чаще вспоминаю то, что было до теракта, какие-то хорошие моменты. Как мы выходили, например, с нашей учительницей (она, слава Богу, выжила) на зарядку», – говорит Дзерасса.
Сами сентябрьские события Дзерасса почти не помнит, только фрагментами – она была тяжело ранена в голову, перенесла несколько операций, полгода провела в больнице. А еще, как как говорит теперь уже двадцатичетырёхлетняя девушка, абстрагироваться, отвлечься, закрыться тогда от происходящего, выдержать его, ей помогла молитва: «Когда мы с мамой сидели в школе, мама предложила помолиться Господу, а я наизусть знала молитву «Отче наш» и начала про себя молиться. Молилась я очень искренне, верила, что Господь поможет, защитит. В первую очередь – маму, чтоб она вышла целая и невредимая, и – папу. Я знала, что он стоит снаружи, не находя себе месте, а у него бронхиальная астма, и, когда он нервничает, у него начинаются приступы. Господь услышал мою детскую молитву».
Дзерасса пишет орнаменты, и у нее не всегда получается, но от мастеров она слышит только слова поддержки, и веры, что у нее все получится. Да, бывает, что иногда приходится смывать написанное, снова писать. Но благодаря своим учителям, она не боится сделать ошибку в работе, ведь иначе не пройти путь в направлении к мастерству.
«Я благодарна Богу, что Он свел меня с художниками, с этими прекрасными людьми: они вкладывают в росписи всю свою душу, свою любовь. Когда ты заходишь в этот храм, ты понимаешь, что люди, которые погибли во время теракта, постепенно, один за другим появляются там – изображенными на стенах. Как будто они освобождаются в сознании людей из этой школы и оказываются живыми вместе с нами, с теми, кто выжил. Ты отчётливо понимаешь, что они не остались там, в этой разрушенной школе, а находятся сейчас с Богом, в Горнем мире. Ощущение от росписей – очень светлое, они радостные и нарядные. Выглядит все так, как если бы писали дети – с их чуткой и светлой душой, но которые освоили высочайший уровень мастерства».
В планах – сделать при храме религиозно-культурный центр. «Очевидно, что храм в таком месте не может быть только простым приходом, – говорит Самсон Марзоев, – сюда приходит и приезжает много людей, к нам приходят и другие ребята из тех, что в 2004 оказались заложниками, буквально вникают в каждый нюанс нашей работы. Разговаривая с ними, ты понимаешь, как важно, чтобы храм, и вся жизнь вокруг него стала интересной и важной для молодежи. Этому может помочь и творчество – оно через красоту несет в нашу жизнь добро и подлинную любовь. И потому нам кажется важно при храме развивать даже не кружки, а занятия искусством. И для этого есть все возможности, кроме финансовых, но Господь всегда помогает устраивать благие дела». Студия по обучению изобразительному искусству при храме вот-вот должна открыться, в ней будет дальше осваивать мастерство и Дзерасса Хосонова.
Каким будет окончательный облик внутреннего убранства храма – никто не знает, даже художники. Понятно одно, – храм будет одновременно радостным, сияющим, но при этом там будет тема звучать и тема страданий.
Но прежде всего он будет про Жизнь – не зря же посвящен Воскресению Христову! И про то, о чем говорит Александр Солдатов: «Храм появился там, на месте такой трагедии именно как христианский призыв к милосердию и надежде на милость Божью».
А детали программы росписи постоянно добавляются, переосмысляются, и, возможно, этот процесс будет идти до самого окончания работы.
«В последний мой приезд мы вдруг поняли, – говорит Александр Солдатов, – что необходимо будет до сводов погрузить весь храм в изображение Небесного Иерусалима, то есть в нижнем регистре и на сводах – евангельские сюжеты, а выше, по стенам, не доходя до самых сводов – по всем четырем сторонам как раз будет изображение Небесного Иерусалима, с большой композицией Рая. В Небесном Иерусалиме тоже будут изображены дети, но, если на столбах они конкретны, узнаваемы, то там будут дети как души праведников».
У иконописцев, ведущих росписи, за плечами большой опыт работы по росписям храмов, но ничего подобного этому опыту в их жизни еще не было. «Это уникальный храм, – говорит Дзерасса Хосонова, – но дай Бог, чтобы таких храмов больше не было. То есть такие красивые – конечно, пусть появляются во множестве. Но – не на такой основе. Чтобы никогда больше не было повода возводить их на подобном месте, чтобы никогда не появлялось таких мест».