Манифест К. Богомолова «Похищение Европы 2.0»[1] имеет много общего с конструктами радикальных ортодоксов. Кстати, сам он призывает внятно и ясно сформулировать новую правую идеологию, причем вне радикальной ортодоксальности, что он имеет здесь ввиду, мне не понятно, однако от манифеста запах радикальных ортодоксов исходит довольно стойкий.
Что их объединяет? Ну, во-первых, бегство от существующей реальности и ностальгия по потерянному раю, только если К. Богомолов страдает от утраты «по ценностям старой довоенной Европы», то, например, Дж. Милбанк мечтает о некоем «средневековом монастыре». Иными словами, их объединяет общая неудовлетворенность современностью со всеми ее вытекающими, не случайно Богомолов пишет: «Идея и Рацио — их Бог», – ничего не напоминает?
Второй, немаловажной объединяющей чертой все того же Милбанка, да и Д. Харта с «русским Маринетти» является своеобразная ставка на желание. В «Монструозности Христа» Милбанк критикует С. Жижека за предложение приостановить желание, а не перевести его в иной модус[2]. В другом тексте он пишет о «желающей любви», которая «коренится в тягостных стенаниях и томлениях материального мира»[3]. Странным образом желание в манифесте Богомолова циркулирует таким же образом: «Христианство придавало сексуальному акту сакральность. Божественность и красоту. Эротика была предметом искусства. Желание — проявлением вдохновения. Секс — священным наслаждением Любви»[4]. Кстати, этику Харта можно смело называть этикой желания, ведь для него желание быть – это всегда желание быть с другими[5] и характерно, что апологет красоты обрушивается с критикой на минималистскую этику Левинаса[6]. Чтобы не быть голословным, замечу – любовь, по Харту, не бывает свободной от эроса[7].
Интересно, что Милбанк подпитывался немецким романтизмом, возможно, отсюда столько пафоса и ностальгических переживаний по утраченному раю. Манифест Богомолова явно романтический, но, скорее всего, вдохновлен ницшеанской риторикой, ну не зря же он с таким пиететом относится к довоенной Европе, к той самой Европе, где господствовало дионисийское начало. Возможно, в этом пункте он и расходится с радикальными ортодоксами. Но даже несмотря на это, неудовлетворенность современностью уж очень сильно их объединяет, причем если «новая этика» для Богомолова – это нечто такое, что не принимает в себя инаковость, то для Харта и Милбанка постмодернизм неудовлетворителен по той же самой причине. То есть любой дискурс по поводу чувствительности к другому, по их мнению, оборачивается либо насилием, либо паноптикумом. Объединяет их и способ, которым они пытаются преодолеть современность, а именно – бегство от действительности в лучший из воображаемых миров.
К чему я все это пишу[8]? А к тому, что теологам в России необходимо рефлексировать над вызовами, брошенными нам современностью. Причем эта рефлексия не должна превращаться в ворчание о «безбожном западе» или в реконструирование (точнее, бегство, хотя для меня в данном случае эти понятия тождественны) потерянного рая. Ведь сам Харт, вторя Ницше, утверждает, что боль существования никогда не следует воспринимать как причину для ненависти к миру»[9], от себя бы добавил – к современному миру.
[1] https://novayagazeta.ru/articles/2021/02/10/89120-pohischenie-evropy-2-0
[2] Жижек, Славой. Монструозность Христа. / С. Жижек, Дж. Милбанк; [пер. с англ. Д. Я. Хамис].- М.: РИПОЛ классик, 2020. С. 237.
[3] Милбанк Дж. Материализм и трансцендентность // Философско-литературный журнал «Логос». 2011. №3 (82). С. 243-244.
[4] https://novayagazeta.ru/articles/2021/02/10/89120-pohischenie-evropy-2-0
[5] Харт Д. Красота бесконечного: эстетика христианской истины. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2010. С. 127.
[6] Там же. С. 127.
[7] Там же. С. 126.
[8] Сразу замечу, что художественные эксперименты Богомолова мне всегда нравились, здесь я пишу про определенные ходы мысли
[9] Харт Д. Красота бесконечного: эстетика христианской истины. М.:, 2010. Там же. С. 140-141.