Одним из существенных аспектов современной церковной научно-богословской деятельности является изучение библейского сказания о сотворении мира и человека. И здесь давно поднимается вопрос о соотношении этого сказания с современной наукой. Значение самой этой темы чрезвычайно велико для свидетельства истин христианства перед современным человечеством. Многие православные ученые и мыслители, церковные и светские, посвятили долгие годы трудному вопросу согласования библейского откровения с данными современной науки.
Недавно (в конце 2019 г.) состоялась презентация трехтомного исследования библейского учения о сотворении мира и человека протоиерея Константина Буфеева[1]. Названия томов триптиха[2]: 1) «Православное учение о Сотворении и теория эволюции»; 2) «Православное учение о Сотворении и классики эволюционизма»; 3) «Православное учение о Сотворении и модернистское богословие». Издание имеет солидный и аккуратный вид: все три тома уложены в коробку, на всех обложках помещены репродукции замечательных византийских мозаик XII века. Тома, правда, не нумерованы, но для удобства цитирования их можно пронумеровать в порядке издания. Все три тома снабжены фотографиями иеромонаха Серафима (Роуза), причем автор трижды – в подписях к фото во всех трех томах – называет себя преемником о. Серафима: «Духовная эстафета, начатая отцом Серафимом как учителем, миссионером и просветителем, по его святым молитвам продолжается в нашем скромном труде». Прот. К. Буфеев, как очевидно, осознает свое призвание в этих трех им самим названных служениях. Это хорошо, лишь бы получалось… Конечно, имеются и фотографии автора. Книги снабжены указателями и списками литературы.
Отец Константин придерживается креационистской концепции в им самим строго очерченных рамках и старается показать неприемлемость любых иных, в первую очередь эволюционистских, построений для Православной Церкви.
Труды отца Константина полемичны. Вообще, всякая наука предполагает дискуссию, которая позволяет публично обсудить те или иные результаты изучения явлений и тем, имеющих значение в науке. Дискуссия как научное обсуждение предполагает общее критическое рассмотрение результатов наблюдений и исследований любого феномена, которым занимается наука. В общем благожелательном сотрудничестве ученых разных направлений наука постепенно углубляет, уточняет и обобщает наши познания и наше понимание данного предмета. Но никто и ничто – кроме Священного Писания и догматов Церкви – не может претендовать на абсолютную истину. При этом великие истины, открытые нам в Священном Писании, также обычно требовали более или менее длительного богословского обсуждения, которое предшествует соборным решениям Церкви. Это можно целиком отнести и к богословским исследованиям нашего духовно немощного века. Проблема толкования и понимания Шестоднева для нашего времени является, как мы уже сказали, весьма актуальной и требует соборного рассмотрения и решения.
В первых двух томах отец Константин рассуждает о происхождении мироздания на фоне довольно подробного пересказа всех основных постулатов Церкви. Это придает солидный вид его утверждениям. Вообще, прот. К. Буфеев – весьма эрудированный и плодовитый автор, он тщательно рассматривает каждую тему и каждую работу, привлекшую его внимание. Сильной стороной его публикации является внимательное собирание выписок из творений святых отцов по интересующим его вопросам.
Интересующий нас третий том триптиха прот. К. Буфеева («Православное учение о сотворении и модернистское богословие») представлен в своей аннотации как монография, в которой «проведен обширный анализ богословских ошибок <…> отечественных церковных писателей ХХ-ХХI веков». Том составлен из критических статей разных лет, в которых автор оценивает работы значительного ряда ученых (всего 27 авторов), исследующих библейское учение о сотворении мира. Среди них есть работы как людей старшего поколения, уже перешедших в мир иной, так и современных. Рассыпанные в разных изданиях, эти статьи не привлекали внимания. Теперь они изданы в едином сборнике, разрекламированы в интернете, так что не заметить их невозможно. Что же, поскольку критические обзоры научных публикаций являются необходимой частью развития каждой науки, то хотелось бы увидеть в объемном труде о. Константина объективный и беспристрастный, полезный для богословской науки обзор.
Как автор правильно отмечает, в науке важна интерпретация фактов[3]. При этом, исследуя явление или текст, нам необходимо постоянно стремиться к корректности и объективности. А это, как оказывается, не очень просто. Внимание к трудам известных и уважаемых церковных ученых и деятелей, хотелось бы, конечно, приветствовать. Отмечу, что все мы делаем ошибки, критика ошибок необходима в каждой науке для ее успешного развития, и я не хотел бы сомневаться в добрых намерениях прот. К. Буфеева создать правильную и единственно верную теорию истинно православного понимания Шестоднева, но задача сложная, решить ее можно только общими усилиями всех исследователей и при смиренной оценке собственных результатов. Как хорошо известно, для крупных ученых, столпов науки удивительным образом характерны скромность, незаметность, сдержанная оценка собственных достижений. И это особенно важно в церковной науке, поскольку здесь мы непосредственно отвечаем перед Богом.
У прот. К. Буфеева основным принципом «классификации» является отношение к понятию «день»[4]. Это понятие мы рассмотрим, но прежде я вынужден остановиться на методологии прот. К. Буфеева, применяемой им к работам своих предшественников.
Уже общие подзаголовки основных разделов не могут не привлечь внимания. Первая часть третьего тома имеет название «Трактаты в жанре «анти-Шестоднев». Второй раздел в целом именуется у автора «Трактаты в жанре «псевдо-Шестоднев». Смысл этих замечательных именований автор объясняет так: одни ученые, сообщает он, руководствуются принципом «подстроим Библию под науку» – это в жанре «анти-Шестоднев»; другие якобы говорят: «подстроим науку под Библию» – это в жанре «псевдо-Шестоднев»[5].
При самом лучшем отношении к трудолюбивому о. Константину, такие «титулы» вызывают чувство недоумения и активного протеста: приставки «анти-» и «псевдо-» заявляют о том, что так обозначаемое является ложным и противоположным сути Священного Писания. В этих именованиях уже окончательно предрешена самая суровая оценка попыткам достаточно многочисленного ряда православных исследователей, в основном уважаемых священнослужителей, понять суть Шестоднева. Читателю сразу внушается, что не только все эти работы неполноценны, но, соответственно, и их авторы враждебны истине и даже просто нечестны: ведь все они хотят что-то «подстроить». Подобные фельетонные заглавия вообще не свойственны серьезной науке, направленной на спокойное и честное взаимное обсуждение высказываемых взглядов. А церковным людям известно, что окончательная оценка может принадлежать только соборному суждению Церкви.
Большинство осуждаемых о. Константином авторов являются, между тем, достойными священнослужителями нашей Церкви, заслуживающими уважительного к себе отношения, несмотря ни на какие расхождения. Впрочем, о. Константин сам все это прекрасно понимает. Поэтому он оградил себя таким заявлением: «Речь идет не о насмехательстве над почтенными пастырями, но об ограждении Церкви (и в первую очередь – их духовных чад) от лжеучения, к которому в какой-то степени они оказались причастны»[6].
Это заявление нами не принимается. Употребляемые прот. К. Буфеевым выше цитированные обозначения являются несомненными оскорблениями, и к тому же он присваивает себе право «ограждать» Церковь (!) и «спасать» чад, ведомых этими священниками. Никто на это прот. К. Буфеева не уполномочивал.
Святую Церковь хранит Дух Святой. Слава Господу! Но нам приходится действительно спасать своих чад от такой «заботы», показывая, в чем суть «критики», прикрываемой богословскими терминами и благочестивыми цитатами. Приходится прямо признать, что перед нами нечто для русской церковной среды новое и исключительное. Подобное небывалое явление в церковной жизни и в истории русской церковной науки весьма опасно своей безответственностью и бесцеремонностью, как это видно уже из приведенных цитат.
Рассмотреть все предлагаемые читателю публикации, вошедшие в данное издание, у нас нет возможности, но считаю необходимым высказать мнение о «критических приемах» автора на некоторых примерах. В первую очередь имеется в виду «критика» работы протоиерея Глеба Каледы о сотворении мира.
В разделе II, предлагаемом читателю с «остроумным» названием «Трактаты в жанре «псевдо-Шестоднев»» в качестве 2-й главы публикуется «критический анализ»[7] трактата протоиерея о. Глеба Каледы «Библия и наука о сотворении мира» (опубликовано в 2003 г.). Название этой главы придумано в духе предыдущих: «Шестоднев наизнанку»[8]. Так автор определяет общее содержание труда замечательного деятеля нашей Церкви, протоиерея Глеба, который подлинно был и учителем, и миссионером, и просветителем. Но хотелось бы понять, что имеет в виду критик? «Наизнанку» – это даже не наоборот, а выставление предмета его скрытой, некрасивой, но существующей частью. Что же «наизнанку» в работе отца Глеба? Зачем критику понадобилось сразу, с первого слова так грубо говорить о труде этого замечательного, светлой памяти человека? Явная высокомерная насмешка звучит и в этом, и в других придумываемых автором названиях.
При всем этом прот. К. Буфеев излагает свои рассуждения вполне наукообразном языком, приучая читателя к современным нормам общения: нечто абсолютно несообразное укладывается в солидную, квазиакадемическую упаковку, так что читатель должен думать, что все так и должно быть; богословские рассуждения, вид благочестия и тут же – грубые, недопустимые выражения, подобные приведенным. Это очень похоже на то, что происходит в целом в современной культуре, где, скажем, понятие прекрасного может легко смешиваться с противоположным.
В труде о. Глеба Каледы никакой «изнанки», конечно, нет, но показывается несомненный параллелизм достижений науки и священных текстов Библии. Как известно, только христианство выдвинуло идею линейного времени, его начала и конца. Отсюда поиск начала возник в науке. Эта идея поиска начала материального мира живет в науке и сейчас, когда наука стала в большой степени безрелигиозной. Церковь же продолжает возвещать вечные Истины Откровения, не отрицая ценности научных исследований. О. Глеб предваряет свой труд многозначительным эпиграфом: «Что мы видим в природе, тому же учит Писание. И природа, и Писание, если правильно будем вникать, показывают одно и то же» (Ефрем Сирин). Великий отец Церкви говорит о единстве явлений природы и учения Церкви. Но нужно, однако, «правильно вникать», чтобы понять их общность.
Об этом параллелизме тонко сказал протоиерей А. Геронимус: физиком-теоретиком «движет платонистский эрос к интеллектуальному познанию…»[9], и даже, более того, его научное творчество «можно рассматривать в параллели с молитвенной жертвой православного подвижника в его синергии с Богом»; но замечательно, что, как говорит прот. А. Геронимус, «приближению к началу соответствует приближение к свободе»[10]. И хотя «платонистский эрос» и «синергия подвижника с Богом» лишь параллельны (что существенно), но, как он отмечает, и начало, и свобода – в Боге. Дело в том, что настоящая наука всегда творится из любви к истине, которую каждый ученый ищет в предмете своего познавания. И в самом деле, подлинный ученый способен бросить все, стать аскетом во имя знаний, которые приносят радость обладания «моментом истины» в каждом отдельном, пусть небольшом, научном вопросе, но который есть всегда познание малой части необъятного целого, созданного Богом. Поэтому настоящие ученые – чаще всего люди верующие в Бога и скромные, не ищущие своего. И мы полагаем, что Бог более милосерден, чем мы обычно думаем, Он любит всех Своих детей Своей Божественной Любовью, непостижимой для нас. И только Ему принадлежит окончательный суд.
Следует заметить, что анализируемый трактат прот. Г. Каледы следует рассматривать с связи с серией его других работ, посвященных православной апологетике. Будем предполагать, что прот. К. Буфеев, изучая труд «Библия и наука…» своего предшественника, внимательно ознакомился и с другими трудами о. Глеба, посвященными той же теме.
Свою статью о работе о. Глеба Каледы прот. К. Буфеев начинает с положительной оценки автора как священника и ученого: «Отец Глеб был усердным делателем на ниве Христовой и плодотворным ученым»[11]; но далее становится понятно, что, к сожалению, это вводное замечание «для приличия». «Критический анализ» труда прот. Глеба Каледы начинается с цитирования его высказывания о необходимости «защищать религию от науки и науку от религии»[12]. Вполне понятно, что под теми, кого нужно защищать, о. Глеб имеет в виду настоящую религиозность и настоящую науку, которая, по существу, никогда не бывает антирелигиозной, а делают ее таковой люди, лично враждебные религии. Это особенно понятно для советского времени, когда «наука» усиленно использовалась в антирелигиозных целях, а богословие существовало в почти полной изоляции, в двух-трех закрытых учебных заведениях Церкви. Говоря о «защите науки от религии», о. Глеб мог исторически иметь в виду инквизицию, которой ныне нет, но всегда есть люди такого духа; а также, очевидно, достаточно много «упертых» людей, которые, как бы в противовес советским лозунгам о «всесильной» науке, тогда всерьез ее боялись и бранили науку. Такое действительно бывало, и в том числе среди духовенства в его необразованной части. Однако, оказывается, и сейчас иногда приходится вновь защищать науку…
В начале своего трактата прот. Глеб четко определяет поставленную задачу: «Не одно столетие атеизм говорит о наличии глубочайших расхождений и противоречий между наукой и религией в вопросах происхождения Вселенной и человека. Ясно, что это утверждение представляет не отвлеченный вывод одной из философских доктрин, а касается проблем, имеющих жизненное значение для каждого человека. В предлагаемом вниманию читателя очерке автор старается выяснить, действительно ли между религией (имея в виду христианство) и наукой имеются противоречия во взглядах на происхождение мира»[13].
Правомерна ли задача, сформулированная прот. Глебом? Казалось бы, вопрос для всех ясен. Атеизм существует и использует все, чтобы отвлечь человечество от веры в Бога. В том числе он пытается активно использовать науку. Не следует забывать, что прот. Глеб много писал об актуальной необходимости апологетики в наше время. Он вел деятельную полемику с воинствующим атеизмом, что было чрезвычайно важно тогда и важно сейчас. Ему, в частности, принадлежит очень интересный и содержательный курс лекций по истории апологетики[14]. Так, во «Введении в православную апологетику» он, в частности, отмечает: «Наступление атеизма, распространение теософии и сектантства требуют активизации апологетической работы богословской и научной мысли Православия…». И далее: «Надо правильно в сердце своем воспринимать открытия науки, понимая и противоречивые законы ее развития, и правду Божественных откровений. Раскрытие соотношений между ними – задача естественно-научной апологетики»[15].
Но, вопреки всему сказанному, о. Константин смело утверждает, что о. Глеб в своей работе ставит наравне Откровение и научное знание. По его словам, отец Глеб «однажды признался, что он и в священном сане продолжает ощущать себя ученым» [16]. Да, он так сказал, но и что же в этом плохого и при чем здесь приписываемое ему «равенство» Откровения и науки? Совмещение священства и учености, несомненно, повышает авторитет Церкви в глазах нашего расцерковленного общества. Думаю, это было не просто хорошо, а замечательно! Не каждый способен нести такой серьезный груз!
Но, продолжает прот. К. Буфеев, «таким образом, светская наука становится как бы неким эталоном, критерием истины, камертоном, которым поверяется даже Священное Писание». Это действительно возможно у невежественных людей, далеких от веры и Церкви. Но при чем здесь служитель Божий, протоиерей Глеб, который был серьезным ученым, а также и ответственным, мужественным человеком, прошедшим фронт, добровольно посещавшим заключенных, в том числе камеры смертников в тюрьме; посвятившим всю свою жизнь свидетельству о вере? Теперь широко известно, что о. Глеб был в советское время тайным священником. Критик это знает, но, вероятно, он, как современный человек, слабо представляет, сколько решимости и преданности Господу нужно было иметь в то страшное время, когда за совершение тайной литургии можно было получить восемь лет (!) заключения. И приписывать такому человеку какую-то безответственность в его важнейшем научно-апологетическом служении, по самой меньшей мере и мягко говоря, неправильно.
По-видимому, о. Константин, думает иначе. Ни слова не говоря о важнейшей задаче борьбы с атеизмом, он сосредоточен на борьбе с прот. Глебом, который якобы не понимал роли науки. Объясняя «ошибочность» позиции о. Глеба в вопросе соотношения науки и религии, прот. К. Буфеев напоминает, что «церковное вероучение не может зависеть от мирского знания и подчиняться ему»[17]. Ну, никто с этим не спорит. Только вряд ли правильно думать, что столь строго критикуемый о. Глеб не разбирался в элементарных основах веры. Откуда критик взял у о. Глеба какую-то «зависимость» вероучения от мирского знания? Сказав о «зависимости», критик тут же утверждает, что якобы отец Глеб считает религию и науку «абсолютно независимыми»[18]. Где сказал это о. Глеб? Вполне очевидно, что о. Константин невнимательно читал критикуемый им трактат о Библии и науке, вовсе не знает его других апологетических работ и, соответственно, не очень понимает, о чем идет речь.
В подкрепление своего вполне произвольного утверждения, критик цитирует слова о. Глеба: «Рассмотрев в свете современных представлений библейский рассказ о сотворении мира, мы не увидели в нем ничего, противоречащего науке. Можно совершенно определенно утверждать, что наука в своем развитии все больше и больше согласуется с повествованием Моисея». Чем это мнение не нравится критику? Здесь сказано, что, согласно приведенным у о. Глеба научным сведениям, наука приближается к повествованию Моисея. Казалось бы, именно это и нужно Церкви в ее диалоге с миром. Но благочестивый критик протестует. Он утверждает, что в примерах, приводимых о. Глебом, «такого “тождества” вовсе не содержится»[19]. Тут читатель ожидает, что примеры о. Глеба будут, как положено в научном тексте, показаны и подвергнутся сокрушительному, строго логическому разгрому. Но никакого разгрома нет. Просто критик безапелляционно заявляет: «Все-таки Библия и наука говорят о разном. Очевидно, что многие научные космогонические теории и эволюционистские гипотезы впрямую противоречат Слову Божию и учению Святых Отцов»[20]. Вот и все. Нужно безусловно верить каждому слову прот. К. Буфеева, а большего не требуется.
Между тем, о. Глеб вовсе не говорит о «тождестве», не ставит в один ряд «многие теории», а говорит о результатах, достигнутых наукой в целом, что ясно видно из приводимых самим критиком цитат. Например, что «видимая реальная Вселенная может быть удовлетворительно объяснена лишь исходя из концепции Вселенной, ограниченной во времени и в пространстве, и наблюдаемые в природе закономерности действуют некоторое конечное число лет, а Библия утверждает более определенно (выделено мною – А.С.), что в начале сотворил Бог небо и землю»[21]. Здесь предлагается вполне корректное сопоставление строго научной и убедительной концепции мироздания с библейским свидетельством о сотворении Вселенной. Очевидно, что противоречия нет, о. Глеб отвечает на труднейший для многих людей вопрос. Наука, создаваемая беспристрастным человеческим разумом, подтверждает – не более того! – истинность Писания.
Но критик, вопреки этой очевидности, утверждает обратное: «Библия ничего не говорит о пространственном ограничении вселенной, но лишь о творческом акте Всемогущего Создателя, положившего начало бытию мира. Научная космогония пришла к заключению о том, что расширение вселенной имеет пространственный и временной предел. Библия говорит не “более определенно”, а говорит иное»[22]. Странно: о. Глеб приводит данные науки, которые необходимо указывают на сотворение по той простой причине, что ограниченная Вселенная иначе возникнуть не могла. Библейское сказание – древний религиозный текст, богодухновенному автору незачем (и некому) было говорить в категориях современной физики, Библия просто и вполне определенно возвещает о сотворении, которое, как выясняется, подтверждается для наших сомневающихся и далеких от веры современников научными наблюдениями над природой сотворенного мира. О. Глеб объясняет: «В Священных книгах излагаются принципы мировоззрения, но не миропредставления»[23]. Миропредставлениями, которые изменяются, занимается наука. Не следует путать эти два понятия.
Сейчас многие уже забывают, что атеизм всемерно поддерживался и пропагандировался советским режимом, а люди наивно верили утверждениям мощной пропаганды о «противоречиях» между верой в Бога и атеизмом «передовой», как тогда говорили, науки. Бороться с этим было нелегко, но о. Глеб мужественно встал против навязывания атеизма народу с точки зрения настоящей науки. И сегодня это тоже необходимо для нашей просветительской деятельности. Удивительным образом утверждения о. Константина здесь совпадают с атеистической позицией, всегда провозглашающей пресловутую независимость науки от религии и их непримиримость. Вряд ли такая позиция полезна для научения людей основам христианской веры.
Цитируя высказывание прот. Глеба о том, что «Библия и Природа – две книги, написанные Богом, и поэтому они не могут противоречить одна другой»[24], критик возражает: «Но противоречия содержатся не в Божественных книгах, а в нашей человеческой их интерпретации. Противоречия проистекают не от Бога, а от несовершенства нашего падшего человеческого разума…»[25]. Под «человеческой интерпретацией» он разумеет, как очевидно, всю науку естествознания за несколько столетий ее последовательного развития в новое время. С истиной, что наш разум несовершенен, безусловно согласятся все до одного критикуемые авторы. Так ведь поэтому и требуется согласованное, совместное, строгое изучение природы, называемое наукой.
Сама идея о непротиворечивости «двух книг» – Библии и природы – была сформулирована в свое время именно потому, что научные исследования нового времени стали показывать кажущиеся несоответствия науки и Библии, объяснять которые необходимо, хотя это нелегко. В частности, об этом говорил еще великий русский ученый М.В. Ломоносов. Но о. Константин пытается противопоставить современную науку учению Святых Отцов, хотя в древние времена не существовало тех проблем, о которых мы сейчас говорим. При этом наука всегда пользовалась полным уважением в Церкви. Еще в древности некоторые авторитетные авторы утверждали, что «после богословия наука о природе служит к утверждению благочестия. Если отвергать изучение природы, то должно упрекать пророков, должно порицать апостолов»[26]. А подвижники нового времени в основном высказываются осторожно и не осуждают науку.
Я думаю, о. Глеб просто и естественно полагал, что разум, даже несовершенный, есть богоподобное свойство человека; и если он выражает себя в научном познании, то должен быть использован для свидетельства о Боге, что мы и видим постоянно в истории миссионерского сужения Церкви.
О. Глеб развивал, безусловно, христианскую науку. Но есть и нехристианская наука, в которой, однако, часто трудятся люди высокой личной нравственности, потому что разработка науки в целом и по существу возможна лишь при честном к ней отношении. Не следует забывать древний афоризм: душа по природе христианка. Разумеется, путь науки долог, она создается поколениями ученых, и то же можно сказать о богословских исследованиях: между богословами возможны и нередко необходимы споры для выяснения истины, но в рамках христианской этики. И при сем о. Глеб нисколько не претендовал на «истину в последней инстанции»: он лишь показывал современному человеку, что только малограмотные, или злонамеренные, или очень наивные люди могут противопоставлять науку и Священное Писание.
Прот. К. Буфеев недоволен всей наукой Нового времени. Он с пафосом восклицает: «Неужели до появления современной науки многие поколения ветхозаветных пророков, Христовых апостолов и всех святых Отцов Церкви были обречены искаженно воспринимать Божественное Откровение? Неужели мы можем надеяться понимать Слово Божие лучше них? Неужели нам не следует учиться у них разумению смысла Библии?» [27].
Хотелось бы понять, к кому обращена эта патетика? Вопросы, которые ставит критик, конечно, возможны, и они встречаются, например, у учащихся средней школы. На них обычно мы отвечаем, что Библия – не учебник по геологии, ботанике, астрономии и т. д. Библия рассказывает нам о вере. Пророки, апостолы и святые Отцы не занимались изучением природы, они учат спасению души. Они не знали, например, каковы расстояния до звезд, и некоторые даже думали, как другие их современники, что небо сделано или из кожи, или из хрусталя или из чего-либо еще.
У них не было ни микроскопов, ни телескопов, так же как не было многого другого. Но Господь не запрещал любознательности. Многие ученые молились Богу, испытывая трепет и благодарность от познания Божественных творений. И одним из главных – если не самым главным – из стимулов развития современной науки была любовь к природе, восхищение ею, как великим даром Бога человечеству.
Вот критик еще цитирует прот. Глеба о пророке Моисее: «Его рассказ во многих деталях становится понятным только теперь: начало мира, свет раньше Солнца и звезд, подчеркивание антропологического фактора в развитии природы и многое другое…»[28]. Как же истолковывает эти простые пояснения, имеющие немалое значение для очень многих ищущих людей, наш критик? О. Константин твердо стоит на своем: «Выходит, что, опираясь на науку, мы сегодня способны понимать книгу Бытия лучше древних духоносных мужей и, пожалуй, лучше самого Моисея! Вывод нелепый и абсурдный»[29].
Еще один аналогичный пример мышления прот. К. Буфеева: «В Библии определенно сказано о создании неба и земли. При этом ничего не сказано о расширяющейся Вселенной. Бытописатель даже не намекает о якобы микроскопически малых размерах первозданного мира…» [30] и т.д. И что же следует из всего этого? О черных дырах, о галактиках, о квазарах и пульсарах, межзвездных пространствах и всем прочем в Библии тоже ничего не сказано, так же как не сказано о бактериях, вирусах, строении атома и т.п. Ну давайте будем считать, что ничего перечисленного не существует, поскольку святые отцы обо всем этом ничего не сказали, и в Библии нет даже намека… И что тогда получается? Не получается ли тут вывод действительно полностью абсурдный и до странности нелепый? Как еще это назвать? Наверно, чистосердечной наивностью. Не различает он задач веры и задач науки… Грустно читать выводы о. Константина.
Если задачи о. Глеба вполне понятны, то этого нельзя сказать о задачах критика. Несомненно, прот. К. Буфеев вполне образованный человек, хорошо ориентирующийся в достижениях современной науки, что он сам иногда и показывает. Трудно предположить, будто он не понимает, что уровень обоснованности современных научных знаний в целом весьма высок, убедителен, достаточно объективен и проверен жизнью. Также он должен понимать, что одна из главнейших задач Церкви – ее миссионерская и апологетическая деятельность в современном мире, и поэтому согласование с современными знаниями необходимо. Несложно понять и то, что накопление знаний о мироздании и появление научных концепций нисколько не означает, будто древние отцы Церкви как-то «искаженно» воспринимали библейское Откровение. Так никто и не думает, кроме самого прот. К. Буфеева. Тем не менее мы вынуждены пояснять эти самые простые, элементарные вопросы.
Легко показать, что в некоторых случаях и святые отцы древности должны были прибегать к гипотезам, требующим определенной научности. Это можно показать, скажем, на примере географии райских рек. Как и во многих других темах, отцы Церкви здесь опирались на научные данные своего времени, разумеется, весьма несовершенные. Конечно, никто не сомневался, что четыре райских реки исходят из Рая. Приведу некоторые святоотеческие суждения.
Св. Иоанн Златоуст (Севериан Габальский) так описывает исхождение четырех райских рек: «Проходит большая река, изобилующая водою, и орошает рай. Отсюда она несется в подземную бездну и проходит под землею беспредельный путь, который знает только положивший его Господь, долгое время поток скрывается, расходится по разным местам, и наконец одною частью является в Ефиопии, другою – на западе, третьей – на востоке»[31].
Св. Ефрем Сирин говорит в связи с исходящими из Рая реками: «Вблизи рая реки сии поглощаются и нисходят в море, как из высокого какого-либо водоема и, проходя в земле под морем, изливаются <...>»[32]. Далее он (как и другие авторы) отмечает, что Фисон (Дунай) изливается на западе, Геон (Нил) – на юге, Евфрат и Тигр – на севере[33].
Св. Ефрем Сирин изложил общепринятое в целом в то время учение, которое в более подробном виде находим позднее у Косьмы Индикоплова. Это был очень популярный ученый VI века, сочинения которого на Руси переписывались еще в XVI веке. Хотя он повторял сказанное ранее св. Ефремом Сириным, но русские переписчики, конечно, не подозревали, что Индикоплов был еретиком-монофизитом. Согласно ему, земля окружена океаном, за которым, на востоке, находится также земля. Эта заокеанская земля недоступна, так как океан невозможно переплыть. Именно в той недоступной части земного мира и находится Рай. Исходящие из него реки проходят под океаном и появляются на обитаемой земле.
Св. Иоанн, экзарх Болгарский, объяснял недостижимость Рая в целом с той же позиции, обусловленной представлениями его времени о мироздании. Он убежден, что расположение Рая сокрыто Богом посредством подземного движения реки из неведомого места, очевидно, после грехопадения: «Бог подземными ходами ведет быстрины (поток) под землею и создает чудесные источники с помощью первой реки...»[34]. Это та же модель, основанная на буквальном прочтении библейского текста, в котором, как сказал монофизит Козьма Индикоплов, «христианам сомневаться нельзя».
И мы не сомневаемся в Священном Писании, но все же согласиться со святыми и великими отцами Церкви в этом и в других подобных вопросах, вплоть до устроения космоса, никак не можем, поскольку наука география твердо установила, что перечисленные реки истекают из разных и даже противоположных мест, а за океаном, в Америке, Рая нет. Но сие не отрицает истинности непреложного Слова Божия.
Но если в IV-VI веках буквальное прочтение о райских реках не вызывало никакого сомнения, то в новое время стало необходимым отказаться от наивного буквализма в данном вопросе и искать объяснения. Объяснение для нас – в грехопадении: Рай «закрыт», и, соответственно, реки изменились. Но то же самое с неизбежностью относится и ко всему остальному миру. Вопреки фундаменталистской установке прот. К. Буфеева, изменилось очень многое, однако наука в этом нисколько не виновата и может спокойно делать свое дело.
Как мы видели, о. Константин весьма чтит иеромонаха Серафима (Роуза). Однако в немаловажном вопросе соотношения святоотеческой традиции и современной науки о. Серафим (Роуз) иначе смотрит на науку, чем наш критик. Он говорит: «Мы не обязаны принимать каждое слово, написанное Отцами о Бытии; иногда они употребляли достижения науки своего времени как иллюстрационный материал, а наука эта была в некоторых пунктах ошибочной. Но нам следует с большой осторожностью различать их научные воззрения от их богословских утверждений и уважать их подход в целом и главные выводы, и богословские прозрения»[35].
Как видим, этот авторитетный для креационистов духовный писатель не придерживается фундаменталистских воззрений, которые нам предписывает прот. К. Буфеев. Далее о. Серафим весьма разумно говорит, что сведения книги Бытия «не выдвигают какие-либо частные учения, например, о природе небесных тел или их движениях относительно друг друга; и так сия книга может читаться каждым поколением и быть понимаемой в свете его собственных научных познаний (выделено мною – А.С.) …Когда святые Отцы говорят о Бытии, конечно, они пытаются иллюстрировать его примерами, взятыми из естественных наук своего времени; мы делаем то же самое. Весь этот материал открыт для научной критики и кое-что в нем, действительно, устарело. Но сам текст Бытия не подвержен такой критике, и мы можем лишь поражаться тому, сколь свежим и своевременным является он для каждого нового поколения…»[36]. Этой взвешенной позиции и следует придерживаться истинным последователям святых отцов и почитателям о. Серафима (Роуза).
Хотя древние святые отцы, конечно, не знали экспериментальной науки, можно утверждать, что они должны были бы ее приветствовать, потому что мыслили нередко в близком направлении. Так, например, уже цитированный древний автор сочинения «О творении мира» любит наблюдать взаимодействие разных сил и веществ. Он задается вопросом: «Почему когда ты льешь на огонь масло, он не шумит, а когда польешь воду, он трещит? И то – влага, и это – влага…» [37]. Подобные наблюдения и размышления находим у св. Василия Великого, св. Григория Нисского и других. Из поисков ответа на такие простые вопросы позднее стала постепенно вырастать христианская наука.
Думается, однако, что приведенные выше высказывания святых отцов и отца Серафима (Роуза) достаточно ясно показывают, у кого выводы действительно не складываются. Прот. Глеб занимается именно тем, о чем говорит отец Серафим: он иллюстрирует Писание «примерами, взятыми из естественных наук своего времени». Просто нужно различать духовное понимание и научное знание.
Далее критик работы о. Глеба выступает против «отрицания духовного наследия Церкви и замене его новомодной научной концепцией»[38]. Приписывать отцу Глебу «отрицание духовного наследия Церкви» настолько непостижимо неуместно и тенденциозно, что, как говорится, комментарии излишни. Критические рассуждения о. Константина выглядят весьма солидно: он приводит древнееврейские цитаты, свободно использует научную терминологию. Тем не менее смысл явно ускользает. Говоря о Первом дне, ему очень хочется показать несоответствие библейского текста и мыслей о. Глеба по вопросу о «начале».
Цитата из работы о. Глеба: «Был момент начала возникновения вселенной, когда плотность была бесконечной»[39]. Критик, приводя еврейское слово «берешит» – начало, – рассуждает о глубине понятия «начало», которое – в Боге, и приписывает отцу Глебу, что у него, якобы, «в начале» означает – вместо Бога: «Итак, “в начале” все-таки плотность была, причем, оказывается, была бесконечной!»[40]. Невозможно понять, зачем критику потребовалось приписывать протоиерею Глебу признание независимой от Бога материи. В приведенной цитате сказано: «начало возникновения вселенной». Но ученый критик не хочет замечать слово «возникновение», хотя сам приводит эту фразу. А ведь ясно, что о. Глеб говорит о тварной материи, и в том-то и дело, что представление о ее бесконечной плотности не препятствует признавать ее тварной в православном представлении о единственно безначальном величии Бога, который неописуем никакими понятиями. Очевидно, критик не различает понятия «бесконечность» и «вечность». Но о. Глеб это различение понимал очень хорошо, в отличие, по-видимому, от критика.
«Теория Большого взрыва без всякого ущерба может существовать при отрицании бытия Божия», – указывает о. Константин[41]. Может, если признавать вечность материи, что и будет, по сути, пантеизмом; но о. Глеб критикует такие теории гораздо основательнее, чем его оппонент.
Протоиерея К. Буфеева волнует, что в ученых концепциях не говорится о Боге: «Теория Эйнштейна-Фридмана <…> говорит лишь об изменении качества самой материи… В предположении отсутствия или ограниченности в могуществе Бога все описание Шестоднева рушится и обесценивается…»[42]. Но ясно же, что у о. Глеба все мысли направлены на просвещение заблудших. О. Глеб показывает, что человеческий разум, мысль ученых по самой своей природе стремится к истине. Он поясняет в другой работе: «В истории христианской Церкви постоянно встречаются группы и группировки верующих, которые стараются уйти от науки, спрятаться от идей и мыслей, распространенных в светском обществе». И далее: «К иерею приходят студент, врач, ученый-физик, рабочий и часто каждому из них надо ответить так, чтобы Бог, вера не звучали анахронизмом или полуответом»[43]. О. Глеб говорит как опытный пастырь, стремящийся найти подход к каждой человеческой душе. «Вечные истины христианства приходится излагать языком, понятным человеку конца ХХ века… Это осмысление должно идти с православных позиций, опираясь на Священное Писание, то есть на Божественное Откровение, используя опыт Святых Отцов в условиях умственной жизни современного общества»[44]. Но не все это понимают.
Мы встречаемся в работе о. Константина с многочисленными придирками и всякой малопоследовательной гиперкритикой. Прот. К. Буфеев поясняет: «Начало мира не в мире, а в Боге, как начало картины не в краске или холсте, а в художнике»[45]. Здесь, к сожалению, имеет место очевидный софизм: ведь понятно, что можно говорить о картине, начало которой в душе художника; но также можно говорить о начале картины, когда художник впервые начал делать рисунок и класть мазки. Критик просто производит подмену понятий. Почему-то он не замечает слова о. Глеба, который ясно писал: «Наука не может ответить, что было до начала творения: к ответу на этот вопрос даже нет научного подхода»[46].
В общем, вопреки критику, вполне очевидно, что о. Глеб поставил себе и выполнил задачу объяснить, что между Библией и наукой нет противоречия в вопросе о «начале». Предложив читателю краткий обзор основных космологических теорий, он говорит: «Мы неизбежно приходим к необходимости предполагать такое время, когда воля Бога выражалась не в виде естественных законов, а иным образом <…> исходя из современных научных данных, приходится предполагать, что акт творения мира имел характер чуда»[47].
Таким образом, прот. Глеб подводит читателя к неизбежной необходимости признать чудо творения, даже если сами ученые создатели этих теорий этого не предполагали. И вновь вопрос: зачем нужно критику так страстно опровергать о. Глеба?
Говоря о работе прот. Глеба Каледы, мы, конечно, ясно понимаем, что, как и другие серьезные православные ученые, о. Глеб исходил из того, что современные научные теории возникновения мироздания являются коллективным плодом трудов многих выдающихся ученых и их невозможно просто отрицать. Необходимо вдумчиво, фундаментально разбирать все связанные с этим проблемы, стремиться по существу и серьезно соотносить с Библией научные результаты. Такова несомненная задача Церкви в Ее постоянном диалоге с миром. О. Глеб писал: «Если рядовой член Церкви может уйти от науки, спрятаться от мыслей и идей светского мира, заниматься физическим трудом, молитвой; то пастырю Церкви, священнику, живущему на приходе, такая возможность не представляется. Такая позиция просто недопустима для лиц, имеющих академическое духовное образование»[48]. Поэтому о. Глеб исследует черты сходства между научными данными и краткими формулами Библии. Церковь обязана давать понятные объяснения всем людям. Здесь возможны и даже неизбежны споры, но с достойным уважением к каждому участнику обсуждений.
В этом плане о. Глеб рассуждает, например, о понятии «земля», используя современные научные теории. Здесь критик вновь обрушивается на о. Глеба: «Пророк Моисей определенно говорит о земле, а сам он (о. Глеб), вслед за физиками, – о некоей “андронной плазме”. Проявляя полный произвол (в чем? – А.С.), о. Глеб Каледа отождествляет землю со “сгустком сосуществующих частиц и античастиц”. При этом он не предоставляет для таких смелых интерпретаций ни одного богословского или научного мотива»[49]. Далее, приведя цитату из св. Василия Великого, критик заключает, как доказанное: «Итак, под землей следует понимать землю, а вовсе никакую не “андронную плазму”»[50]. Все, точка. В общем, «вслед за физиками» ходить нельзя: заблудишься и погибнешь. И никакой вам «андронной плазмы»!
Но у нас, современных, «испорченных» наукой людей, возникает множество вопросов, – поскольку нельзя все-таки запретить размышлять и ставить вопросы: а все же, в каком смысле о земле здесь говорится? Земля, по которой ходим, это «серо-бурое вещество», состоит из разных элементов, из разных слоев. Каждое вещество имеет свою природу и свою историю. Создал Господь сразу, в одно мгновение землю со всеми ее веществами и пластами; а ведь они как-то взаимодействуют, меняются, живут по своим законам, хотя в Библии об этом и не сказано… В ней происходили процессы становления и распада, или она была полностью статичной? Конечно, была она «невидима и пуста», но все же что это была за масса при ее создании? Из чего состояла? Была ли она однородной? Если да, то до какого момента? Пласты двигались с момента творения или позже? Когда и как, в какой день и зачем появились вулканы? и т.д. Невольно вспоминается всем известное восклицание Галилея: «А все-таки она вертится!» Запретить задавать вопросы нельзя и невозможно: это уже когда-то показал печальный опыт инквизиции. А как правильно на них отвечать при современном уровне знаний, о. Константин нам не сообщает.
Я не намерен, конечно, рассуждать о понятиях, выдвигаемых современной физикой и другими естественными науками, дело не в этом. Мы, современные люди, просто знаем со школьной скамьи, что, так сказать, все состоит из чего-то. Или, как говорит св. Василий Великий, «все заключается во всем». Всякому понятно, что «земля» в смысле материальной массы есть нечто очень сложное. Это сложное живет и видоизменяется во времени. Последуем опять отцу Серафиму (Роузу) и будем уважать ученых. Требовать от святых отцов, чтобы они что-то сообщали о химическом составе земли, о ее физическом строении, о прочих научных данных, – это, в самом деле, нечто выходящее за разумные пределы. Тут, собственно, нечего обсуждать и не о чем спорить. Можно только удивляться.
Между тем, критик тотчас же далее берется с такой же серьезностью объяснять и о веществе первозданной воды, о которой о. Глеб говорит, как о некоей первичной «жидкостной стихии»: «Слово “вода” может быть истолковано, как однородная бесформенная жидкостная стихия, из которой впоследствии формируются различные формы материи»[51]. Для критика это совершенно непонятно: «Моисей писал про обычные воды», – подчеркивает о. Константин[52] со ссылками на святых Василия Великого и Иоанна Златоустого. Здесь опять тот же наивный вопрос, почему древние святые не пишут о том, что в наше время знает каждый школьник. Да, святые IV века ничего не говорили о теориях и исследованиях XX века. Раз не говорили в IV веке, то, может быть, отменим эти теории?
Приходится вновь повторять: конечно, пророк Моисей говорил на общепонятном тогда уровне, иначе кто бы стал его слушать? И, казалось бы, понятно, что сейчас уровень знаний рядового человека совершенно иной. Давно замечено удивительное свойство текстов Священного Писания: они написаны так, чтобы быть понятными для всех поколений всего человечества. Позволю сказать, что, например, лично мои знания тут ограничиваются школьными воспоминаниями о том, что молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода, причем водород и кислород существуют в природе раздельно. Ни водород, ни кислород в Писании и у святых отцов не упоминаются; что делать? Да, конечно: создал ли Господь сразу соединение водорода и кислорода, или они соединились, уже будучи сотворенными – в любом случае все происходило исключительно по воле Божией, так же как и волос не падает с головы без воли Божией. Но движущее наукой неугомонное желание знать ставит вопрос о происхождении и водорода, и кислорода: как быть?..
О. Глеб напоминает, ссылаясь на св. Василия Великого, что «славный Моисей сперва упражнял свой ум египетскими науками»[53], а по общим древним представлениям, мир состоит из четырех элементов – земли, воды, воздуха и огня. И это были сложные, фундаментальные, символические категории, хотя понятийной основой служили повсеместно наблюдаемые эти четыре «стихии». Но мы теперь знаем, что не только вода, а и все вещества – сложные, и это нисколько не мешает многим ученым чтить Священное Писание. Наука была нужна и при Моисее, нужна она и в наше время.
К тому же – возвращаясь к вопросу о воде – если речь идет об обыкновенной воде, то как понимать воду над твердию, которая была выделена Господом из первозданной воды? Может быть, считать, что это просто водяной пар, который поднялся выше небесного свода? И не рассуждать, что есть этот якобы водяной пар. Но, слава Богу, святые отцы имеют разные суждения. Так, по авторитетному мнению свт. Григория Нисского, «под водами над твердью должны мы разуметь нечто иное, а не влажное естество»[54]. Отмечу, кстати, что «влажное естество» как-то подозрительно походит на «жидкостную стихию», о которой говорит о. Глеб, а св. Григорий Нисский подразумевает еще даже «нечто иное», что первоначально входило в состав покрывавшей землю воды, – явно не «обычные воды».
Святитель Филарет Московский указывает: «Многие из отцов Церкви, как-то: Иустин, Василий, Златоуст, Феодорит, Амвросий, Августин, полагают некие особливые воды, находящиеся, по выражению псалма (Пс. 148:4) и песни трех отроков (Дан. 3:60), превыше небес»[55]. В данном случае слово «вода» может означать, как видим, по мнению многих святых, но вопреки убеждениям о. Константина, что-то «особливое», скрытое от человека.
А если согласиться с мыслью о. Серафима (Роуза) о влиянии грехопадения на всю природу – что лично мне представляется несомненным и с чем согласен как будто критик, – то как отождествить воду до грехопадения с водой после грехопадения, т. е. с «обычными водами»? И как соотносить оба эти вида воды с «водою над твердью», которая, по св. Григорию Нисскому, есть «нечто иное»? Но тут наш критик молчит…
К сожалению, уважаемый прот. К. Буфеев совершенно не чувствует и не понимает крайне необходимого апологетического аспекта в современном богословии. Между тем, как говорит о. Глеб, естественно-научная апологетика «укрепляет веру, ликвидирует трещины сознания, вызванные мнимыми противоречиями между наукой и религией»[56].
Критик возмущается, что о. Глеб ничего не говорит про Второй день, о разделении вод и о водах над твердию после разделения вод[57]. Он не жалеет красок: о. Глеб «буквально вычеркивает из Шестоднева целиком день вторый!»[58]. Выделено у автора жирным шрифтом и поставлен восклицательный знак, чтобы читатель острее и глубже понял все «преступление» отца Глеба.
Тут все вполне просто. Наивный критик не понял, что работа о. Глеба – не учебная, а апологетическая, и о. Глеб о воде уже сказал достаточно в рамках своей задачи. Этот свой труд он располагал в первую очередь по проблемам, возникающим у современного человека. Параллелизм между событиями Шестоднева и современными научными теориями – это актуально и необходимо так или иначе учитывать, если мы хотим, чтобы люди нас услышали. Критику при этом известно, что сам о. Глеб не издавал при жизни свою рукопись, и, вполне вероятно, в чем-то хотел бы ее доработать.
Еще один мелкий, но характерный пример. Критик указывает на рассуждение о Пс. 89, где он, как бы мимоходом, сообщает, что, «о. Глеб по ошибке отнес его авторство Давиду»[59], а на самом деле псалом написан Моисеем. О. Глеб дважды ссылается на этот псалом – один раз в критикуемой работе, а другой раз в «Истории апологетики»[60]. Нужно ли объяснять, что о. Глеб просто-напросто, в полном соответствии с церковной традицией, цитировал Псалтирь, именуемую Давидовой, в которую в качестве псалма включена молитва Моисея, как и сказано в надписании псалма.
Поговорим немного о понятиях «день» и «время» в библейском повествовании. Как я отметил в начале, для о. Константина особое значение имеет понятие дня. Этот вопрос не обойден и в попытке прот. К. Буфеева критиковать трактат о. Глеба Каледы. Отсюда и начнем рассмотрение вопроса о понятии «день».
В статье против труда прот. Глеба и в других публикациях о. Константин горячо убеждает читателей, что необходимо принимать библейское учение о сотворении мира в шесть дней в буквальном смысле, притом также необходимо считать, что это были 24-часовые сутки: «Дни до четвертого именуются Моисеем тем же древнееврейским словом םוי (йом), что и дни после сотворения Солнца, а продолжительность последних определяется вращением Земли вокруг своей оси и составляет 24 часа. Библия не различает дни до четвертого и после четвертого»[61].
О. Глеб не согласен, что «дни» Шестоднева равны астрономическим суткам. По словам критика, мнение о. Глеба, ссылающегося на отсутствие Солнца в первые три «дня», «вопиющим образом противоречит библейскому тексту, потому что уже установлены смена дня и ночи»[62]. «Вопиющим образом…». Когда не хватает аргументов, помогают эмоции.
О. Глеб указывает, что по учению св. Василия Великого не существенно, какую материальную продолжительность времени мы приписываем дням Шестоднева: «Назовешь ли его днем или веком, выразишь одно и то же понятие; скажешь ли, что это день или что это состояние, всегда он один, а не многие; наименуешь ли веком, он будет единственный, а не многократный»[63]. Критик опровергает: «…Цитата вырвана из контекста. Вселенский учитель говорит здесь о жизни будущего века, когда времени уже не будет (Апок. 10:16) и когда всякий счет на дни и столетия прекратится. Никакого отношения ни к Шестодневу, ни к нашим дням эта цитата не имеет»[64].
Уточняем: приведенная о. Глебом цитата заимствована, как он сам указывает, из труда св. Василия Великого «Беседы на Шестоднев» (заключение второй беседы). Привожу развернутую цитату: «Моисей главу времени назвал не первым, но единым днем, чтобы день сей по самому наименованию имел сродство с веком. И он, как обнаруживающий в себе признак одинокости и несообщимости с чем-либо другим, в собственном смысле и прилично наименован единым. Хотя Писание представляет нам многие веки, часто говоря: “век века” и “веки веков”, однако же в нем не перечисляются ни первый, ни второй, ни третий век, чтобы из этого были нам более видны различия состояний и разнообразных вещей, нежели ограничения, окончания и преемство веков. Ибо сказано: “день Господень велик и светел” (Иоиль 2.11). И еще: “вскую вам искати дне Господня, сей бо есть тма, а не свет” (Ам. 5.18), – тьма же, очевидно, для достойных тьмы. Ибо по нашему учению известен и тот невечерний, не имеющий преемства и нескончаемый день, который у псалмопевца наименован "осмым" (Пс. 6.1), потому что он находится вне сего седмичного времени. Посему назовешь ли его днем или веком, выразишь одно и то же понятие, скажешь ли, что это день, или что это состояние, всегда он один, а не многие, наименуешь ли веком, он будет единственный, а не многократный (всюду выделено мною – А.С.). Посему и Моисей, чтобы вознести мысль к будущей жизни, наименовал единым сей образ века, сей начаток дней, сей современный свету, святый Господень день, прославленный воскресением Господа (выделено мною – А.С.). Потому и говорит: “Бысть вечер, и бысть утро, день един”»[65].
Итак, Первый день творения по Шестодневу назван единым, «чтобы вознести мысль к будущей жизни». Но, вопреки утверждениям критика, Единый, первый день здесь же – день нашего века, который прославлен воскресением Спасителя. И вместе с тем, он – «начаток дней». Использование термина «день», как очевидно, тут весьма многообразно и не сводится к будущему, когда, как утверждает критик, «всякий счет на дни и столетия прекратится». Это именно наш, «Адамов век», состоящий из дней. Но имеется и восьмой день – будущего века. И там и тут день. Только остается вопрос: кто же в данном случае вырывает цитату из контекста?..
Приведу еще один образец «критики», также о понятии «день». Речь вновь идет о псалме 89 (см. выше). В этот раз прот. К. Буфеев обвиняет о. Глеба Каледу, как и вообще эволюционистов, в сознательно неточном цитировании фразы из Пс. 89: «У Бога тысяча лет как один день», опуская продолжение: «мимоиде, яко стража нощная…»[66]. Но именно так у ап. Петра: «У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Петр. 3:8), без всякой ссылки на часть ночи. Далее у ап. Петра существенное пояснение: «не медлит Господь <…> но долготерпит нас», – т.е. дает время, как бы продлевает его, «чтобы все пришли к покаянию» (ст. 9) прежде кончины. «Долготерпит» – это о земном времени. В Послании ап. Петра несколько иной, более широкий смысл, чем в псалме.
Еще одна проблема в понимании «дня» – Седьмой день, в который «почи Бог от дел Своих. И благословил Бог седьмый день, и освятил его» (Быт. 2:2-3). «День» седьмой относится к единой структуре предшествующих «дней», поскольку он именуется по счету. Следуя рассуждениям прот. К. Буфеева, этот день также состоит из 24 астрономических часов. Но не слишком ли странно применять к Богу представление о совершении великих Божественных предначертаний о мироздании по современной суточной шкале? Не звучит ли такое построение как кощунственно материалистическое понимание Бога?
Интересно, что, упоминая слова апостола Петра о равенстве одного дня и тысячи лет для Господа в других местах своего труда, безотносительно к работе о. Глеба, о. Константин дает, повторяя себя самого, такое объяснение: «Можно даже настаивать на подобной хронологии первозданного мира (хотя апостол Петр не относил это изречение к Шестодневу). Нельзя лишь при этом, не погрешая против Священного Писания и догматического учения православной Церкви утверждать, будто в эти долгие “дни-эпохи” происходила кровавая эволюция, господствовала смерть…»[67].
Здесь о. Константин касается двух проблем. Первая – признание возможной интерпретации «дней» по продолжительности. Раз такая возможность им все же как-то признается на основе слов ап. Петра, то вся ранее изложенная его же критическая аргументация в этой части обнаруживает свою тенденциозность, полностью и окончательно падает, хотя она и так была совершенно неубедительной. Вопреки категорически заявленным «выводам» критика, его попытки опровергнуть прот. Глеба полностью беспомощны, в лучшем случае наивны.
Другая проблема, поднятая прот. К. Буфеевым, – «о кровавой эволюции» и господстве смерти «в эти долгие «дни-эпохи». Этот вопрос, как теперь оказывается, является для прот. К. Буфеева основным препятствием к признанию творческих дней длительными эпохами. На этом я кратко остановлюсь.
Как выше было сказано, прот. К. Буфеева волнует «кровавая эволюция» и господство смерти. Но если говорить об эволюции, она вообще не была «кровавой», а даже наоборот – изменения, согласно научным данным, накапливаются постепенно, мирно и тихо. А смерть действительно господствовала в мире после того, как человек нарушил заповедь Божию, и отрицать это значит именно погрешить против Священного Писания и догматического учения Православной Церкви. Другой вопрос – как соотнести естественно-научную картину мироздания и библейское учение о творении. Об этом будет сказано еще раз в другой работе. Смерть и преступления после грехопадения настолько господствовали, что Господь послал всемирный потоп, уничтоживший почти все человечество и животный мир. Задача о. Глеба и вообще эволюционного направления, с моей точки зрения, состояла в том, чтобы установить параллелизм порядка событий в библейском тексте и в научной картине мира. Эта важная задача по существу выполнена.
Следует также учесть, что со времени написания трактата прот. Глеба прошло немало лет, с тех пор появилось много литературы по теме сотворения мира. Опубликованы и крупные новые исследования в области космологии. В многочисленных трудах высказано много мыслей по всем вопросам Шестоднева, хотя к окончательным выводам церковная наука еще не пришла. Эти окончательные выводы будут когда-то сформулированы с учетом размышлений вдумчивых и благочестивых ученых мыслителей всех направлений. В истории вопроса достойное место займет и трактат о. Глеба, для многих людей открывший путь к вере через научное понимание Шестоднева.
Следует попутно отметить, что, критикуя работу прот. Глеба Каледы о соотношении Библии и науки, прот. К. Буфеев не преминул мимоходом почему-то упомянуть еще одну его работу, также апологетическую: о Туринской плащанице, которая замечательна доказательностью подлинности Образа Спасителя, чудесно на ней запечатленного. Благодаря о. Глебу эта святыня обрела огромную известность в России и в других странах как подлинное свидетельство о Спасителе. Зная все это, о. Константин увидел в ней лишь «занимательные очерки»[68]. С какой целью он о ней так упоминал, в каком смысле? Подобная позиция соответствует более всего некоему безрелигиозно-снисходительному отношению к христианству.
Но «кровавый ужас эволюции» прот. К. Буфеев узрел в работах еще двух авторов, которых он «разоблачает» в статье «Новое платье короля, или “модель согласования” Салтыкова-Серебрякова»[69] протоиерея А. Салтыкова и Н.С. Серебрякова, ныне диакона Русской Православной Церкви. Их он определил уже не как «анти-» и не как «псевдо-», а просто отнес в самом прямом смысле к категории преступных личностей.
Что тут скажешь? Мы, конечно, люди грешные и, быть может, еще гораздо хуже и грешнее тех двух обманщиков из сказки Андерсена, с которыми любвеобильный о. Константин удостоил нас сравнить в названии и в эпиграфе из Андерсена. Но все же приходится сказать, что подобные выпады – недопустимые для христианского и вообще культурного общества грубейшие намеки, далеко выходящие за пределы иронии и, очень мягко говоря, содержащие полную неправду. Ну, что же поделаешь: видимо, мы живем в такое время… Я уверен, что о. Константин просто не понимает, что так разговаривать нельзя вообще, а тем более лицу, имеющему священный сан. Не вступая в полемику с красноречивым о. Константином (потому что это, по очевидности, бессмысленно), а единственно с целью попытаться прояснить смысл, попробую хотя бы в нескольких словах, кратко пояснить.
Мы с о. Николаем Серебряковым рассматриваем историю человечества как два периода: творение мира – до грехопадения и последующий период – до конца мировой истории. Первый период – «время» непосредственного творения мироздания Самим Господом – Творцом. Мы можем применить тут понятие «время», поскольку в мироздании происходят изменения, но эти изменения абсолютно положительны: в этот период, безусловно, не было ни кровавой эволюции, ни смерти. Временной последовательности в обычном смысле слова не было, поскольку не было борьбы творческой силы добра и разрушающей силы зла.
Кратко напомню, что Н. Серебряков еще в 2003 г. отметил, ссылаясь на высказывания ряда святых отцов и на В.Н. Лосского, что «космос является продолжением нашего тела», которое, по широко принятому святоотеческому мнению, изменилось в результате грехопадения[70]. То есть разрушительные процессы, начавшиеся в телах первых людей, закономерно перешли в природный мир, поскольку земля получает проклятие, которое выразилось в страданиях порождаемой ею твари и в появлении болезней (и, соответственно, их возбудителей) и новых видов, кратко обозначенных, как «терния и волчцы».
Страдание – это разрушение. Если до грехопадения действовал только процесс созидания и умножения добра, то теперь появился новый, обратный процесс разрушения, вражды и, как конечный результат, смерти. Взаимодействие этих двух процессов образуют наше «время», которое необратимо, поскольку разрушительно. Начало действия этого нового явления (времени) – само по себе – вне времени и распространяется сразу, одномоментно с произнесением Суда Божиего, на все творения всех дней, которые сосуществовали до этого момента как полное единство вне разрушительного времени. «Весьма хорошее» творение каждого «дня» находилось в соотношении к творческому слову Божию подобно тому, как все точки окружности находятся на равном расстоянии от центра окружности, но между собой по окружности на разном расстоянии. Теперь, войдя в творение каждого «дня», в новом творении «пониженного качества» после проклятия начинается «борьба за существование» внутри творений каждого дня, что и есть разрушительное эмпирическое время. Иерархический, статичный характер порядка «дней», которые дополняли друг друга, видоизменяется в непрерывную последовательность развития через преодоление сопротивления.
Впечатлительный о. Константин приписывает нам, что якобы мы проповедуем ни более ни менее образ некоего «жестокого бога» (!) – совсем не христианского: «который заставил свое творение претерпеть все кровавые ужасы миллионов и миллиардов лет эволюции». «Это – бог смерти и разрушения».
Суть аргументации, видимо, в том, что у «добрых» креационистов тварь страдает лишь пять с половиной тысяч лет, а у «злых обманщиков» – она мучается миллионы и даже миллиарды лет. Они хуже эволюционистов, потому что те строят эволюцию как «путь восхождения твари к человеку», а «"модель" Салтыкова – Серебрякова возводит тварь на уровень не выше обезьяны»[71].
Весь этот бессмысленный сумбур, как и весьма многое другое в работах увлекающегося о. Константина, не заслуживает никакого ответа, но поскольку он свои труды активно распространяет и откровенно покушается на церковную паству, необходимо давать пояснения. Поэтому кратко напоминаю, что ни диакон Н. Серебряков, ни я нигде не строим никаких новых эволюционных теорий, а только пытаемся, как и другие, согласовать науку с Библией, пользуясь общеизвестными научными данными, стараясь «правильно вникать» (св. Ефрем Сирин) и понять, как соотносятся слова Писания о творении мира и человека с научными данными.
Прот. К. Буфеев имеет дерзость утверждать, что мы проповедуем учение, противоположное евангельскому учению Господа Иисуса Христа. Но мы – православные священнослужители и учим своих прихожан исключительно чтить Святую Троицу и следовать учению Спасителя.
В качестве пояснения нашей позиции в отношении науки укажу на одно из важнейших научных направлений – медицину. Спаситель Сам исцелял людей земным брением, а среди чинов святости есть чин святых врачей-бессеребреников. Медицина – единственный вид светской деятельности, упоминаемый на проскомидии. А ведь в медицине находит применение множество достижений самых разных современных наук: по сути, в ней так или иначе используется все современное природоведение. Наука, изучающая строение и историю каждого вещества, тесно соприкасается с историей мироздания, с его законами и всеми процессами внутри материи. И это естественно, поскольку человек, будучи образом и подобием Божиим, есть также микрокосм как образ макрокосма. Все пользуются достижениями современной медицины – даже те, кто пытается уменьшить значение современных научных результатов при изучении космоса и происхождения мироздания. И никто не может сказать, что одни направления допустимы, а другие недопустимы, хотя греховное сознание часто находит самое преступное применение научным открытиям. В этом – одно из проявлений постоянной борьбы добра и зла в падшем мире. Поэтому при изучении соответствия научного изучения природы Откровению необходимы мудрость, осторожность, благоразумное рассуждение.
Несмотря на попытки крайних креационистов пересмотреть научную картину мира, сделать этого не удается. Яркий пример сему – агрессивные, но совершенно не научные и неблагочестивые нападения о. Константина на работы протоиерея Глеба Каледы и других исследователей.
Напрасно прот. К. Буфеев льстит себя надеждой, будто он является преемником иеромонаха Серафима (Роуза). У о. Серафима мы не встречаем ни поспешных заключений, ни предвзятых обвинений, ни обличительного тона, ни возмущений, ни спора с наукой как таковой. Он скромно излагает свое мнение, оставляя каждому свободу, и высказывается против крайнего фундаментализма.
Среди всех рассмотренных работ – а их, как уже сказано, около 30 – прот. К. Буфеев не нашел ни одной, которая могла бы заслуживать, по его мнению, хотя бы относительно положительной оценки. Возникает вопрос: ошибки, повторяю, есть у всех, но неужели они у всех авторов так велики? Да, – отвечает критик, – все они проповедуют ересь. Причем почти все эти критикуемые авторы – священнослужители нашей Церкви, от диакона до митрополита, и только трое из них – миряне. Если столько православных специалистов, и среди них заметные деятели утверждают ересь, то что же сказать о духовном состоянии нашей Церкви? Насколько православна наша русская православная Церковь? Правда, многие из них уже отошли в другой мир, но осталось их влияние, у них есть последователи, такие же «еретики»...
Как показывает рассмотрение одного из очерков прот. К. Буфеева о Шестодневе, автор не вносит ничего ценного в понимание библейского текста, более того, создает путаницу в его восприятии назойливо буквалистским истолкованием. По-видимому, и другие «главы» и разделы многолетнего «труда» написаны на таком же уровне. При этом очевидно, что автор – человек одаренный, но является жертвой собственных предвзятых мнений.
Также, при всем внешнем виде благочестия, работа содержит, к сожалению, достаточно агрессивные публицистические мотивы и тем является весьма опасной для мира в Церкви, потому что сеет дух вражды, делает допустимым любой поклеп на своих собратьев внутри церковного сообщества под благовидным предлогом «заботы» о «чистоте» вероучения. Это может послужить прецедентом для иных деятелей, стремящихся к дешевой популярности.
Подлинное научное познание многогранно, но едино в своей многогранности. Изучение космоса и истории земли связано со множеством других научных направлений. И несомненно, есть Божие благословение общему развитию науки естествознания, потому что Господь благословил вообще разумное познание. При благоразумии возможно развитие самых разнообразных научных знаний о природе, результатами которых, кстати, охотно пользуются и современные критики науки.
Лично я не принимаю эволюционную теорию как окончательное решение вопроса о Шестодневе; но нельзя не отдать дань глубокого уважения приснопамятному о. Глебу и другим ученым, тщательно исследующим все возможности соотнесения текстов Священного Писания о сотворении мира и современных естественно-научных открытий. Изучение библейского сказания о сотворении мира и человека с точки зрения современного естествознания является необходимой составной частью всестороннего церковного исследования этого текста, ибо Церковь, как уже было сказано, может и должна отвечать на все запросы человечества.
В аннотации, предваряющей труд прот. К. Буфеева, сообщается: «Книга будет полезна всем, кто интересуется богословием и наукой. В особенности – ученым, желающим определиться в своем отношении к христианству, и православным людям (учащим и учащимся), занимающимся наукой». В конце книги (третий том) издатель выражает надежду, что «читатель сам разберется, как воспринимать его». И далее: «Кто не согласен с протоиереем Константином Буфеевым, должен открыто и аргументированно представить свою богословскую позицию…»[72].
Ну что ж, подробно познакомившись со стилем, способами аргументирования автора и с его отношением к оппонентам, а также аргументированно, по возможности, представив свою позицию, позволю себе выразить уверенность, что читатели в самом деле разберутся, и подобное «богословие» крайнего фундаментализма никогда не получит поддержки и продолжения в Русской Церкви.
[1] 1) Буфеев К., прот. Православное учение о Сотворении и теория эволюции. М.: Русский издательский центр имени святого Василия Великого, 2014. 438 с.; 2) Буфеев К., прот. Православное учение о Сотворении и классики эволюционизма. М.: Русский издательский центр имени святого Василия Великого, 2018. 336 с.; 3) Буфеев К., прот. Православное учение о Сотворении и модернистское богословие. М.: Русский издательский центр имени святого Василия Великого, 2019. 656 с. (далее будет указываться только порядковый номер тома и номер страницы).
[2] Так свою трилогию называет сам отец Константин Буфеев: Буфеев К. прот. 3:15.
[3] Буфеев К. прот. 3:382.
[4] Буфеев К. прот. 3:23.
[5] Буфеев К. прот. 3:23.
[6] Буфеев К. прот. 3:22.
[7] Первоначально это был доклад на конференции «Библейский Шестоднев и эволюция» (2001 г.), а затем текст был опубликован как глава в книге: Буфеев К., прот. Православное вероучение и теория эволюции: в защиту святоотеческого учения о сотворении мира, жизни и человека. СПб.: Общество святителя Василия Великого, 2003. В этой же книге опубликовано еще 7 докладов, которые потом были переизданы (с небольшими изменениями) в третьем томе 2019 года.
[8] Полное название главы: Шестоднев наизнанку. О трактате протоиерея Глеба Каледы «Библия и наука о сотворении мiра» (Буфеев К. прот. 3:378-412).
[9] Геронимус А., прот. Космология в контексте православного богословия // Исследования по истории физики и механики (1995 – 1997). М., Наука, 1999. С. 20.
[10] Там же, с. 23.
[11] Буфеев К. прот. 3:379.
[12] Буфеев К. прот. 3:381.
[13] Каледа Г., прот. Библия и наука о сотворении мира // Священник Глеб Каледа – ученый и пастырь. М.: Изд-во Зачатьевского монастыря, 2012. С. 551-552.
[14] Каледа Г., прот. Введение в православную апологетику // Священник Глеб Каледа – ученый и пастырь. М.: Изд-во Зачатьевского монастыря, 2012. С.605-647.
[15] Каледа Г., прот. Введение в православную апологетику, с. 609, 610.
[16] Буфеев К. прот. 3:383.
[17] Буфеев К. прот. 3:381-382.
[18] Буфеев К. прот. 3:382.
[19] Буфеев К. прот. 3:383.
[20] Буфеев К. прот. 3:383.
[21] Буфеев К. прот. 3:388.
[22] Буфеев К. прот. 3:388.
[23] Каледа Г., прот. Введение в православную апологетику, с. 612.
[24] Буфеев К. прот. 3:383.
[25] Буфеев К. прот. 3:383.
[26] Иоанн Златоуст, свт. О творении мира // Творения св. Иоанна Златоуста. Т. 6. Кн. 2. СПб., 1900. С. 783. Установлено, что этот труд принадлежит еп. Севериану Гавальскому.
[27] Буфеев К. прот. 3:384.
[28] Буфеев К. прот. 3:384.
[29] Буфеев К. прот. 3:387
[30] Там же.
[31] Иоанн Златоуст, свт. О творении мира, 5. С. 793.
[32] Ефрем Сирин, прп. Толкование на первую книгу Бытия // Творения иже во святых отца нашего Ефрема Сирина. Ч. 6. Св.-Тр. Сергиева Лавра, 1912. С. 231-232.
[33] Там же... С. 232.
[34] Иоанн экзарх Болгарский. Шестоднев, 6 // Баранкова Г.С., Мильков В.В. Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского. СПб.: Алетейя, 2001. С. 819.
[35] Серафим (Роуз), иером. Православное понимание Книги Бытия / пер. с англ. М.: Паломник, 1998. С. 12.
[36] Там же, с. 17.
[37] Иоанн Златоуст, свт. О творении мира, 3. С. 757.
[38] Буфеев К. прот. 3:384.
[39] Буфеев К. прот. 3:385
[40] Там же.
[41] Буфеев К. прот. 3:386.
[42] Буфеев К. прот. 3:386.
[43] Каледа Г., прот. Введение в православную апологетику, с. 616-617.
[44] Там же, с. 618.
[45] Буфеев К. прот. 3:386.
[46] Каледа Г., прот. Библия и наука о сотворении мира, с. 560.
[47] Каледа Г., прот. Библия и наука о сотворении мира, с. 561.
[48] Каледа Г., прот. Введение в православную апологетику, с. 616.
[49] Буфеев К. прот. 3:389.
[50] Буфеев К. прот. 3:390.
[51] Буфеев К. прот. 3:390.
[52] Буфеев К. прот. 3:391.
[53] Каледа Г., прот. История апологетики в первые века христианства // Священник Глеб Каледа – ученый и пастырь. М.: Изд-во Зачатьевского монастыря, 2012. С. 630.
[54] Григорий Нисский, свт. О Шестодневе // Творения святого Григория Нисского. М., 1861. Ч. 1. С. 25.
[55] Филарет Московский, свт. Толкование на Книгу Бытия. М.: Лепта, 2004. С. 38. (Ч. 1. Сотворение мира и история первого мира. День второй).
[56] Каледа Г., прот. Введение в православную апологетику, с. 608.
[57] Буфеев К. прот. 3:394-395.
[58] Буфеев К. прот. 3:394.
[59] Буфеев К. прот. 3:401.
[60] Каледа Г., прот. Библия и наука о сотворении мира, с. 569-570, прим.; с. 581.
[61] Буфеев К. прот. 3:400.
[62] Буфеев К. прот. 3:399-400.
[63] Каледа Г., прот. Библия и наука о сотворении мира, с. 569-570, прим.
[64] Буфеев К. прот. 3:402.
[65] Василий Великий, свт. Беседы на Шестоднев, 2 // Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийския. Ч. 1. СТСЛ., 1900. С. 36-37.
[66] Буфеев К. прот. 3:401-402.
[67] Буфеев К., прот. 1:76.
[68] Буфеев К. прот. 3:380.
[69] Буфеев К. прот. 3:546-574.
[70] Серебряков Н.С. Образ "кожаных риз" при описании результатов грехопадения в человеке и в мире // XIII Ежегодная Богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского Института: Материалы 2003 г. М.: ПСТБИ, 2003. С. 99.
[71] Буфеев К. прот. 3:352.
[72] Буфеев К. прот. 3:606.