В советском мультфильме 1964 года, снятого по мотивам сказки Андерсона, крот обращается к Дюймовочке с такими словами:
– Я хочу сделать для тебя свадебный подарок. Любое твое желание будет исполнено. Желай!
– Позвольте мне попрощаться с солнцем, – просит Дюймовочка. Крот недоумевает.
– Какое смешное желание! Солнце – источник тепла и света, а нужен ли слепым свет?
– Нет! – отвечают хором кроты.
– Пожелай что-нибудь другое, дорогая.
Этот эпизод из сказки послужит нам отправной точкой для дальнейших размышлений.
Тема противоречия двух типов мышления, условных гуманитариев и условных прагматиков, столь глубока, важна и всеобъемлюща, что автор-гуманитарий пребывает в невольной растерянности. Здесь будут уместны слова Честертона: «Вот почему в убежденном человеке есть какая-то неуклюжая беспомощность. Вера столь велика, что нелегко и нескоро привести ее в движение. Особенно трудно еще и то, что доказательство можно начать с чего угодно. …Защищая христианство, я могу начать с любого предмета – скажем, с репы или с такси».
Задача осложняется еще и тем, что романтик не нуждается в защите от прагматика, а поэт от технаря. Одно из свойств прекрасного – безоружность. Давайте попробуем поразмышлять об этом.
Этическая и социальная сторона вопроса
На первый взгляд может показаться, что проблема противоборства гуманитариев и технарей специфическая, не имеющая отношения к реальности, или «бытовой жизни». Однако это совершенно не так. Разделение это идет повсеместно среди людей, и в кочегарке и в вузе всегда подспудно идет это противостояние. Для иллюстрации приведу простой пример из приходской жизни. Два с виду одинаковых батюшки совершенно по-разному говорят проповедь на одну и ту же тему. И дело отнюдь не в том, что одному дано говорить, а другому не дано. Дело в том, что один батюшка «технарь», а другой «поэт». Для первого важны факты, а для второго – нарративы, смыслы, порождаемые фактами. Для первого событие того или иного праздника – это лишь событие, которое, конечно же, что-то означает в духовном смысле, но смысл этот он или никак не связывает с сегодняшним днем, или почти никак. И, напротив, второй священник из нашего примера упоенно строит мосты-смыслы от реальности события к реальности нашего бытия. Первый является «констататором», второй «нарративистом». И прихожане в массе своей также разделяются на тех, кто любит конкретику, очевидные и прозрачные смыслы, и на тех, кто движим скорее интуицией, чувством. Надо сказать, что именно на этой почве в церковно-приходской жизни случается порой немало конфликтов. Конфликты эти могут возникать в совершенно любом социальном организме. Я пишу о приходской жизни, потому что живу ей. Если мы с такого ракурса посмотрим на нашу жизнь в целом, то тут же увидим, как четко разделяются по этим характеристикам наши родные, друзья, знакомые.
Приведу несколько примеров, прежде чем закончить мою мысль о, так сказать, практической стороне нашей темы.
Я помню эпизод из детства, когда мой отец пришел с работы и весело сказал: «А я сегодня масло растительное на халяву пил». Отец у меня токарь и изобретатель-рационализатор, он придумал множество упрощающих жизнь работников мехцеха приспособлений. В тот день он поспорил с мужиками, что на токарном станке сможет выточить для ручных часов заводную головку. Поспорил на ящик растительного масла. И, конечно же, в механическом цехе, в котором работал мой отец, шла борьба с ним: «А ты что, самый умный? Тебе больше всех надо?» Но была и иная борьба, борьба внутри молодых людей, попавших в цех случайно, внутренний разлад от работы, которая совершенно чужда им.
Один близкий мой друг, которого и я, и все знают как «душу компании», отмечают выдающиеся актерские, харизматические черты, работает сейчас на железной дороге и горько пьет. А ведь он ездил в Питер, чтобы поступать в «Щуку», но «благожелатели» уговорили, «присоветовали»: «А чем ты на жизнь будешь зарабатывать? Иди на ЖД!» Мы недооцениваем масштаб этой проблемы. Сколько людей, молодых людей, вынуждены самым жестоким образом ломать свои судьбы, калечить жизни свои и близких только оттого, что живут и дышат не тем, чем должны жить и дышать. Мир до нас, до моего поколения строили рационализаторы вроде моего отца, мир, который так пронзительно изображен в работах Андрея Платонова, этот мир прагматиков, оптимизаторов и унификаторов – в нем нет места душе иного устройства, другого покроя.
Однако при Платонове это было только начало, полное романтики, восторга, собственного «чаяния будущего века». На постсоветском пространстве в наши дни мы наблюдаем апофеоз утраты смыслов. Эта деградация произошла стремительно и незаметно. Я очень хорошо помню 90-е годы, как мало кто помнит, потому что это было время счастья, время моего детства, в котором были и нищета, и убогость. Моей матери, директору Дома культуры, зарплату не платили по году, а потом выдавали надувными резиновыми шарами, а отец и вовсе работал на предприятии за еду. У старшего брата на выпускной из обновок были только носки, а на праздничный вечер он пошел в дедовом пиджаке. Однако я прекрасно помню, как люди помогали друг другу, общались, жили как-то сообща. И сейчас уже совершенно понятно, как и почему появился тип людей, который центральным смыслом, главным стимулом к жизни поставил для себя материальное благо. У блестящего американского писателя Хантера Томпсона, человека, который невероятно остро ощущал настроения самых разных слоев своего общества, есть знаковая работа – «Поколение свиней». Он пишет о проблемах американского общества 80-х годов. Отечественный актер и музыкант Петр Мамонов нашел для этого потрясающий образ: «Розовый поросенок, гуляющий по утрам». При социализме существовал хотя бы «конвейер духовного», и с этого конвейера, волею случая порой слетали настоящие шедевры мирового уровня. Нынешний капиталистический строй совершенно не настроен ни на что, кроме прибыли, потребления, оптимизации, унификации… И то, что было проблемой для Америки 80-х, становится проблемой для нас сегодня. С той только разницей, что у нас нет права «гулять по утрам». Со всеми нашими ГУЛАГами и войнами, со всей нашей пропитанной кровью и слезами землей у нас такого права нет, мы не молодые и не розовые, чтобы иметь такое право.
Подавляющее большинство моих знакомых и друзей, которые остались у меня после колледжа культуры в Кирове, – а это актеры, режиссеры, музыканты – или едва сводят концы с концами, или, опять же, сходят с ума от отсутствия смысла, который может быть реализован только через Богом данный, заложенный в человека дар. Современная массовая «культура присутствия» требует сиюминутного результата, она требует, чтобы вы писали книгу, картину, песню, сочиняли анекдот, рассказывали историю в онлайне, на стриме, прямо во время трансляции. Баламут Льюиса словно писал про нас сегодня: «Избегайте тишины, избегайте молчания, избегайте любых размышлений, которые уводят с проторенного пути. Побольше думайте о деньгах, сексе, общественном положении, здоровье и особенно о личных неурядицах. Не выключайте радио (А для нас, вероятно, так: «Не отлипайте от экранов смартфонов» – Н.К.). Почаще бывайте в толпе. Принимайте успокоительные. Не увлекайтесь чтением книг, а лучше всего ограничьтесь газетами (ютьюбом – Н.К.). Хорошо помогает просмотр рекламы, в особенности сдобренной сексом и снобизмом. Вот верный способ предотвратить, или потерять, общение с Богом».
Советским диссидентам конца 80-х годов в «Мерзейшей мощи» Льюиса отчетливо виделся тогдашний режим, а мне все больше видится нынешний. Здесь неплохо бы вспомнить А. Мацейну и его «Тайну беззакония».
Мы попытались поразмышлять на заданную тему в рамках этики и социологии. Для меня очень важно ощущать проблему реальной, существующей не в сферическом вакууме, а живущую и во мне, и в окружающих меня людях. После того как мы убедились в том, что имеем дело не с призраком, не с мертвой абстракцией, давайте попытаемся поразмышлять об этом в контексте религии и философии.
Религиозная и философская сторона вопроса
Сразу должен предупредить историков философии и всякого, кто всерьез занимается богословием: ничего кроме набора банальностей вы не откроете для себя. Я всего лишь сельский священник, иногда находящий время на чтение каких-то книжек. Однако мне кажется, что нет ничего дурного в том, чтобы некоторые трюизмы проговаривать внутри лично для себя.
Поднятая нами проблема нашла яркую иллюстрацию в полемике М.Л. Гаспарова с уже покойным на тот момент М.М. Бахтиным. Если обобщить, то претензия Гаспарова к Бахтину была в том, что тот-де скорее философ, нежели филолог, ибо ученый в строгом смысле не позволил бы себе столь вольного обращения с фактами, в данном случае с языком. С похожей проблемой сталкивается почти каждый студент, пишущий дипломную или курсовую работу, и почти у каждого есть свой «Гаспаров» в лице научного руководителя.
Однако, на мой взгляд, факт не может существовать сам по себе. Не существует никакого «объективного мира фактов». Если факт оторван от интерпретации, он попросту теряет всякий смысл. Необходимо говорить об осторожности в обращении не с фактами, но с интерпретациями, и всегда одно будет связано с другим. Такая идея рождает не точность, она рождает материализм и сциентизм. Материализм столь же научен, сколь уфология или изыскания экстрасенсов. Материалист стремиться увидеть «все как оно есть». Однако это невозможно. В прозрачном мире не видно уже ничего, и увидеть все – означает ослепнуть.
Если мы перенесем эту проблему в плоскость «формы и содержания», то противоречие довольно быстро снимается. Недавно изданная у нас книга Алексея Савватеева «Математика для гуманитариев» прекрасно иллюстрирует мысль о снятии этого противоречия. Музыка, поэзия, живопись и все подлинно прекрасное – есть воплощенная математика, ибо за настоящей красотой не может скрываться пустота или хаос.
Каким же образом преломляется интересующее нас противоречие в религиозной практике? Какой из рассматриваемых психотипов ближе к феномену святости? Честертон, например, полагал, что поэты ближе не только к святости, но и к психическому здоровью. «Поэты не сходят с ума, с ума сходят шахматисты; математики и кассиры бывают безумны, творческие люди – очень редко». На мой взгляд, это серьезное упрощение. Если мы говорим о конкретном виде деятельности, то надо сказать, что всякая страсть, тем более духовная, отупляет. Все эти полусумасшедшие орнитологи, специалисты по какому-нибудь одному веку истории, люди, поехавшие на шахматах, или Вавилонском праве, или экзегетике апостола Павла, воспринимаются нормальным, «средним» человеком вполне понятно и адекватно. Еще Блез Паскаль, этот великий христианин, советовал, что лучше знать немногое о многом, чем многое о ничтожно малом. В святом же человеке это противоречие и вовсе преодолевается, как преодолевается разница между формой и содержанием в Воскресении Христовом. Каким образом происходит это преодоление?
Давайте попробуем представить, что путь грешника (циника) – это путь обесценивания. То есть обесценивания и в прямом и в переносном смысле слова. Грешник потому и грешник, что ему ничего не дорого, ничего не ценно, он все обесценил, все умножил на ноль. И, напротив, путь святости – это путь придания ценности всему, что окружает человека. В этом заключается смысл практики благодарения. Чем больше мы ценим, тем больше нам открывается, тем больше мы видим. Святой человек – это такой человек, который воспринимает реальность так, словно она вся соткана из подарков. И, конечно же, святой, открывая таким образом мир, открывает и себя самого. Открыв и поняв себя, обретя себя, уже невозможно жить по правилам Шекспира (вся жизнь игра, и люди в ней актеры), святой потому и святой, что прожил свою жизнь, а не чужую. И в этой реализации личного смысла жизни через раскрытие Божьих даров и заключается красота святости. Для того чтобы ощутить нужду в свете, необходимо прозреть. Для того чтобы заметить величие малого, нужно иметь опыт самоумаления.
Пока мы плаваем на поверхности «нормальной», не святой жизни, мы не поймем по-настоящему ни себя самих, ни окружающих нас ближних. И лишь путь святости открывает нам величие и красоту Бога, мира и нас самих, и лишь опыт общения с самим собой и Богом помогает преодолеть все те несовместимости, которые мы ощущали в себе, живя обычной, нормальной, «средней» жизнью. И, вероятно, неслучайно в словах «нужный» и «нежный» разница всего лишь в одну букву.