Иоанн[1], епископ Форли: С благословения блаженнейшего отца мы пришли сюда, чтобы дать вам ответ на то, что вы, преосвященнейшие отцы, изложили нам. Сперва я хотел бы вспомнить о трех положениях, высказанных вами в виде предисловия. Мы слышали, как в начале вашей речи вы сказали, что нам не следует прилагать ухищрений или враждовать друг с другом, чтобы одной или другой стороне одержать верх и победить противоположную, но вместо этого стремиться только к тому, чтобы со всей очевидностью обнаружить истину и вывести ее на всеобщее обозрение. Мы также с этим согласны и со всем усердием стремимся к тому же. Ибо, как говорит блаженный Иероним в одном из своих писем, «никогда не ошибется следующий истине»[2], и тем более — сама истина; и истина нашей веры делает людей, разделенных между собой и расстоянием, и наречием, и обычаями, готовыми соединиться. Об этом же ясно говорил и великий Дионисий в своей книге «О Божественных именах»[3], что познание, Божественная вера есть основание верующих, объединяющее их, утверждающее их в истине и собирающее. Ибо познание собирает воедино познающих и познаваемых. Поэтому давайте проявим усердие и потрудимся ради сего святого Божьего единства, если мы стремимся к нему, чтобы с обеих сторон действительно и со всей серьезностью велось рассуждение об истине. Итак, во-первых, необходимо, чтобы в помыслах сердец наших мы одинаково были обращены к истине.
Во-вторых, вами было сказано, что предмет нашего обсуждения требует, чтобы мы сохраняли усердие, терпение и смирение; тем самым мы сможем во всем соблюсти душевную благожелательность. И эти слова принесли моей душе великую радость, так что я могу сказать вместе с пророком: «Дал еси веселие в сердцы моем» (Пс. 4:7). Ибо, как говорит блаженный Павел, «Рабу Господа не должно ссориться, но быть учительным», и прочее (см.: 2 Тим. 2:24).
В-третьих, вы сказали то, что меня обрадовало и чего бы и я сам хотел придерживаться, поскольку это справедливо и разумно, — чтобы предложения, ответы и вообще речи были кратки. Ибо краткость и легче для восприятия умом, и удобнее для запоминания, а это всем нравится. Однако это не значит, что можно так произносить речи, что они будут неясными, или не приготавливать их для разумения слушателей, чтобы не случилось той нелепицы, когда «я силюсь быть краток» и «делаюсь темен тотчас»[4]. Так что я прошу вас, отцы, не требуйте от меня двух взаимоисключающих вещей: чтобы я одновременно был краток в своем ответе и при этом исчерпывающим образом дал ответ на все сказанное. Я буду давать ответ на важнейшие [положения вашей речи] и буду следовать тому порядку, который наличествовал в ней. Вся ваша речь заняла и первое ноября, и четвертое. В своей ответной речи мы с некоторыми [положениями], которые нам кажутся разумными, согласимся, иные же отвергнем. Для этого отвержения мы предложим всеобщему вниманию разумные и справедливые причины, причем нечто разъясним, а о чем-то пространно говорить не станем, но обозначим только, скажем так, ключевые соображения. И я не сомневаюсь, что и вы, отцы, должны будете счесть, что все это и разумно, и справедливо.
Следуя порядку вашей речи, во имя Господа нашего Иисуса Христа я дам ответ на шесть как бы общих положений. Вступительная часть была обращена к нам: что вы «все выслушали с любовью» и так далее. Что касается этой части, нам представляется, что отвечать нет необходимости, поскольку вы хорошо и с достоинством соблюли порядок, приличествующий вступлению. Далее следует второе — то, что главным образом и вызывает у вас затруднения: [вы утверждаете], что слово «Filioque» есть прибавка, [происходящая] извне, и потому разумно запрещено. Вы утверждаете, что будь оно даже истинно, по букве его было бы нельзя прибавить, поскольку, хотя и множество разъяснений, притом необходимых, было сделано, однако они не были прибавлены к Символу, потому что этого делать нельзя. Затем, после многих промежуточных рассуждений, изложенных вами в виде основных положений, вы сделали, как я понимаю, следующий вывод: поскольку прибавки, как оказывается, запрещены, а вы доказываете, что «Filioque» есть прибавка, то и оно запрещено. На все это мы бы хотели дать исчерпывающий ответ, дабы не показалось, что мы пренебрегаем защитой собственного [мнения]. В своем промежуточном рассуждении вы вспомнили о сказанном со стороны архиепископа Родосского и пожелали ответить на то, что относилось к делу, а прочее отложить до времени. Вы утверждали, что он воспользовался силлогизмом (и он действительно им воспользовался); затем вы рассуждали о меньшей посылке и дали ответ на то, чем он ее обосновывал. Сам же силлогизм вы сформулировали следующим образом: «Всякая прибавка — извне, а раскрытие или разъяснение — не извне, следовательно, раскрытие и разъяснение не есть прибавка». Все это мы обсуждать не будем, поскольку присутствующий здесь архиепископ Родосский — в высший степени выдающийся учитель и глубокий богослов и этот вопрос изъяснил наилучшим образом. Что касается главного предмета ваших затруднений — что якобы выражение «Filioque» есть прибавка и запрещено, то с этим мы совершенно не согласны и отрицаем, что будто бы это действительно и в собственном смысле слова прибавка. Также мы отрицаем, что оно запрещено. Это мы хотели бы разъяснить при помощи речений святых и разумных пояснений.
Что [«Filioque»] не есть вообще в собственном смысле слова прибавка, видно и из того, что потенциально (δυνάμει) Новый Завет уже содержался в Ветхом, и из непрерывной преемственности в изложении положений веры. О первом говорит блаженный Августин в книге «Против Фавста»: «Христос пришел не разрушить Закон, но исполнить, не чтобы прибавить к Закону недостающее, но чтобы исполнилось уже написанное. Об этом свидетельствуют Его собственные слова. Ибо Он не сказал: “Ни одна иота или ни одна черта не прейдет из Закона, покуда не прибавится недостающее”, но “пока не исполнится все” (Мф. 5:18)»[5]. Также и в книге об оглашаемых он говорит: «В Ветхом Завет сокрыт Новый; в Новом Завете раскрыт Ветхий»[6]. А также в «Вопросах на Ветхий и Новый Завет»: «Когда в Евангелии говорится: “Око за око и прочее, Я же говорю: воздерживайтесь (ἀπέχεσθε) от зла[7]” (см.: Мф. 5:38), [Господь] не требует ничего такого, чего бы не подразумевал уже и сам Закон»[8]. А Григорий, толкуя слова Иезекииля о «колесе в колесе» (Иез. 1:16), говорит о букве, что «Новый Завет сокрыт в букве Ветхого»[9]. Еще тот же Григорий говорит: «Что Закон проповедует, то же хранят и пророки, и Евангелие, то же проповедовали в мире и апостолы»[10]. Так же и слова «Не нарушить Закон Я пришел» (см.: Мф. 5:17) следует толковать в том смысле, что Евангелие есть сокращенное изложение Ветхого Закона. Очевидно, что новое изложение по смыслу не есть собственно и в строгом смысле слова прибавка. Если же, как свидетельствует Августин, столь великое множество таинств Нового Завета, в скрытом виде содержавшихся в Ветхом, по смыслу прибавкой не именуются, то нет ничего удивительного в том, что и разъяснение и раскрытие не именуется собственно и в строгом смысле слова прибавкой — по смыслу, разумеется, — но пространным изложением сокращенного.
Это также очевидно из непрерывного преемства в изложении положений веры. Ибо, как говорит Августин, «Изменились времена, но не вера»[11], ведь вера одна и та же у предшествующих и последующих отцов, поскольку и предшествующие, и последующие восклицали: «Благословен грядый во имя Господне» (Мф. 21:9). Однако в положениях веры имело место некое преемство, раскрытие изложенного сокращенно и определение неопределенного. Поэтому в стяжании нашей веры произошло раскрытие изложенного сокращенно — большее, чем во времена тех, кто был до Авраама. Ибо оному Аврааму было сказано в книге Бытия, в главе 22: «И благословятся о семени твоем вси языцы земнии» (Быт. 22: 18). А еще большим было раскрытие, о котором говорит Исаия в 7-й главе: «Се, Дева во чреве зачнет» (Ис. 7:14) и прочее. А еще яснее это было раскрыто впоследствии через ангела, когда Дева спросила его, как это будет: «Дух Святый найдет на Тебя» (Лк. 1:35). Точно так же было и с положением о Духе Святом. Сперва Церковь исповедовала Его во времена апостолов [так]: «Верую в Духа Святого»[12]. Затем Церковь на Соборе изрекла: «иже от Отца исходящаго», и было это не прибавкой нового положения, а более ясным раскрытием уже существующего. Поэтому и когда впоследствии было внесено и еще одно раскрытие: «и от Сына», это не было прибавкой нового положения о Святом Духе, но более определенное раскрытие все того же. И, конечно, мы полностью отрицаем, что раскрытия такого рода будто бы запрещены. Ведь, согласно разделению, которое наилучшим образом провел выдающийся богослов Бонавентура, в Писаниях встречаются прибавки троякого рода: во-первых, когда прибавляемое противоположно (ἐναντίον, contrarium); во-вторых, когда оно иное (ἔτερον, diversum); в-третьих, когда прибавляемое согласно (σύμφωνον, consonum) [с уже наличествующим]. Когда прибавляемое противоположно тому, к чему прибавлено, то оно будет весьма отлично от [уже наличествующего], и эта прибавка будет еретической и ложной, как если бы кто-то сказал относительно Божества, что Отец рожден, Сын — не рожден, а Дух Святой ни от кого не исходит. Иной род прибавок — когда прибавленное если и не противоположно, но отлично от того, к чему прибавлено; такая прибавка — безрассудство. Ведь говорить нечто отличное от [существующих] истин веры и Священного Писания — это безрассудство и дерзость, как, например, назвать Отца геометром, Сына — астрономом, а Духа Святого — математиком. И даже если тот, кто так говорит, окажется не слишком далек от истины, поскольку Каждый из Них всемогущ и всеведущ, но поскольку такой образ выражения очень далек от свойственного святым и Писанию, различные новшества подобного рода и следует приписать безрассудству. [Третий же род прибавки] — когда прибавленное не противоположно тому, к чему прибавлено, и не отлично от него, но согласно с ним, как, например, если сказать относительно Божества, что Отец — всемогущий и вечный, Сын — единосущный и подобный (συνόμοιον), а Дух Святой — исходящий и испущенный (πνεόμενον)[13]. Такая прибавка и благочестива, и кафолична, поскольку она принадлежит к учению веры, и только раскрывает изложенное кратко. Предшествующие же два рода прибавок — когда прибавленное противоположно или отлично — совершенно запрещены под угрозой тягчайшего наказания. Поэтому и сказано в последней главе книги Откровения: «Если кто приложит что к ним, на того Бог наложит язвы, о которых написано в книге сей» (Апок. 22:18). Но если прибавленное согласно с тем, к чему оно прибавлено, и соответствует ему, такая прибавка не запрещена Писанием, но напротив, заслуживает похвалы, и за нее Спасителем нашим обещана награда: «Если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе» (Лк. 10:35). Об этом и Магистр Сентенций[14] в предисловии говорит: «Разъясняющие меня наследуют жизнь вечную»[15].
Теперь перейду к предмету нашего обсуждения. В рассматриваемой нами словесной прибавке нет ничего ни противоположного, ни отличного; она не принадлежит к тому роду прибавок, который запрещен, но напротив, поскольку было прибавлено то, что было согласно с [уже существующим] и соответствовало [ему]. Поэтому и апостолы, когда говорили: «Верую в Духа Святого, Святую Кафолическую Церковь», очевидно, не сказали прямо ни об исхождении от Отца, ни об исхождении от Сына; но впоследствии святые отцы, сталкиваясь с заблуждениями и ложными догматами еретиков, ясно провозгласили Его исхождение от Отца, как согласное с верой апостолов и их собственным исповеданием, прибавив его к Символу. Точно так же они кафолично и достойнейшим образом в дальнейшем разъяснили в Символе и Его исхождение от Сына — как тоже согласное с верой и исповеданием отцов. Здесь мне бы не хотелось затягивать речь, объясняя, что это раскрытие — «И от Сына» — согласно с верой, исповеданием и Символом отцов и вполне им соответствует; иначе вы станете говорить, что я уклоняюсь от темы. Хотя я готов, стоит вам только захотеть. Я уже говорил ранее, что, если вы захотите, я готов, не слишком глубоко входя в подробности этого вопроса, разъяснить его вам еще до окончания нынешнего заседания. Потому что всякому желающему видеть истину очевидно, что это изложение или раскрытие — «И от Сына» — это не прибавка, а раскрытие, и потому никоим образом не под запретом. На этом пока можно счесть завершенным ответ на вторую часть вашего недоумения, в которой и состояло ваше главное затруднение.
Перейдем к третьей части — к корню и основанию вашего затруднения. Вы говорите, что никоим образом недопустимо прибавлять ни единой буквы, ни единого слова и ни единого звука, и в этом решительно не соглашаетесь [с нами]. В начале этой части вы кратко перечисляете четыре [соображения], на которых я сейчас останавливаться не буду. Я перейду к самому основанию, к которому относились те четыре [соображения], которые вы перечислили: первое — деяния (κίνησιν) отцов, второе — рассуждение, третье — речение, то есть речение блаженного Кирилла, четвертый же довод вы вывели из вероятности (ἐκ τοῦ εἰκότος). Во-первых, вы говорили о решении отцов запечатлеть этот запрет и утверждали, что это было сделано, чтоб лишить верных того права, которое не только не было полезно, но даже приносило вред. Однако сперва вы сказали об этом праве кое-что, представляющееся, при всем уважении к вам, не истинным. Вы говорили, что с самого установления [христианской] религии и веры было допустимо только раскрывать, разъяснять и толковать в сжатом виде содержащееся в Священном Писании; так делать и пользоваться этим правом по своему усмотрению, можно было только тем древним отцам, причем эти раскрытия и разъяснения они могли помещать и в Символе, и где угодно вообще, кроме самих слов Священного Писания. Затем [вы сказали], что отчасти это право было ограничено, отчасти же осталось: по-прежнему было можно разъяснять и излагать пространно содержащееся в словах Писания — это никогда не запрещалось и никогда не будет запрещено. Однако из всего этого мне не кажется правдоподобным, что отцам было позволительно вносить в общий Символ веры разъяснения, не собираясь на Вселенских Соборах. Ибо, как говорит святой Фома[16], разъяснения вносились в Символ только на Вселенских Соборах — и говорит он это о всяком Символе, который был бы общим для всей Церкви.
Сказав это, я теперь перейду к тем четырем [соображениям], которые вы высказали относительно основы вашего затруднения. Первое — что до Второго Вселенского Собора отцам было позволено пользоваться правом [вносить разъяснения в Символ], а после Второго, поскольку некоторые пользовались этим правом себе во вред, искажая символы и распространяя противоречивые и нечестивые догматы, и отцы Третьего Собора увидели, что это право — каждому вносить прибавки — приносит верным вред, а не пользу, [его упразднили]. Однако всякий согласится: не представляется истинным, что будто бы всякий имел право вносить прибавки в общий Символ веры; разве что мы говорим о «праве», которое самочинно присвоили себе некоторые люди, особенно еретики. И к этому можно по справедливости приложить древнее изречение: «Всех нас свобода эта только портит»[17]. И вот эту-то свободу, следовательно, и упразднили отцы, утвердив и запечатлев, что никому не дозволено что-либо прибавлять к Символу. Далее — практическое [соображение]: что от запрета прибавок не может произойти вреда для верных, исповедующих отеческую веру; ведь назвать эту веру несовершенной решится только безумец. А вот если у каждого будет право вносить прибавки, из этого может произойти вред для верных: из изменения слов может в Церкви возникнуть заблуждение. [Так говорите вы]. Мы же настаиваем, что этот довод хромает — и мы это наилучшим образом докажем, когда придет время. Далее следует третье [соображение] — от речения святого Кирилла, а также четвертое — из вероятности.
Но поскольку все это с легкостью опровергается, если устранить основание, мы обратимся непосредственно к нему. Итак, мы открыто заявляем, что, поскольку нужно всегда судить не по оболочке, а по содержанию, и обращать внимание на замысел древнего законодателя, а не на слова или букву — это тряпки (δυσειμονία), в которые этот смысл завернут, — следовательно, и этот запрет, который также для Церкви является неким законом, должен пониматься в том смысле, который имели в виду изложившие и утвердившие этот закон. А эти отцы запрещают собственно и в первую очередь исповедание веры, которая была бы противоположна вере отцов и не согласовалась с нею. Поэтому Бонавентура и говорит[18], что это определение этого первого отеческого запрета простирается только на противящихся [изначальной вере] и растлевающих ее, на тех, кто сознательно хочет портить, искажать и делать мерзкой и скверной веру отцов, посредством изменения или прибавления слов, выражений или буквы.
Но такая прибавка [как «и от Сына»] никоим образом не запрещена и не может быть запрещена до скончания века, потому что в противном случае Церковь, даже собравшись со всем подобающим авторитетом, не всегда могла бы по законным причинам, чтобы ответить на заблуждения и ереси, раскрыть какую-нибудь часть Символа в согласии с верой и внести [разъяснение] в Символ; не мог бы этого сделать и верховный вождь Церкви, имеющий в себе всю власть и весь авторитет всей Церкви. Разве возможно сомневаться, что, будь это необходимо для того, чтобы христианский народ не погиб в ереси относительно Таинства Божественного Жертвенника, Церковь могла бы прибавить [учение] о нем [к Символу] ради спасения душ, подобно тому как были внесены в Символ слова «исповедую едино Крещение во оставление грехов»? Или что [Церковь] могла бы прибавить слово «Богородица» к Символу — где ей было бы угодно или к словам «воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы»? Однако мы согласимся, что это не дозволено никакому частному лицу или частной Церкви; поэтому мы и утверждаем, что запрет следует относить к частным людям (ἰδιώτας) и к тем, кто берется за это с коварным умыслом. Как говорит Бонавентура, те отцы, которые издали этот запрет, не имели в виду того, чтобы воспрепятствовать позднейшим отцам Церкви, если Бог тех просветит в большей степени, начертать путь веры. Более того, Бонавентура еще говорит, что если они действительно говорили именно с этой мыслью, то их поступок, очевидно, был нехорош, и их от их мнения следует уклоняться[19]. Однако мы намерены доказать, опираясь на деяния Святых Соборов (особенно же Третьего) и на послания живших в те времена отцов, что оные отцы, устанавливая запрет, имели здравую мысль — ту, о которой мы только что сказали.
Когда епископы собрались в Эфесе и Несторий не явился, будучи вызван, они сказали по каноническому обыкновению: «Да прочтется символ веры, изложенный 318 святейшими отцами и епископами, сошедшимися в Никее, так чтобы, по сравнении учения с этим изложением, согласное было утверждено, а несогласное отвергнуто»[20]. Отсюда очевидно, что замысел Собора состоял в том, чтобы воспрещалась не вера, согласная с отеческой, но [только] противоречащая ей. Из этого очевидно, что означают слова: «не позволять никому произносить <…> иную веру», кроме установленной в Никее[21], — то есть несогласную и противоречащую. Затем был зачитан Символ Никейских отцов: «Веруем во единого Бога…» и далее. Затем было зачитано послание Кирилла к Несторию, в которое он включает слова Никейского Символа, излагает и разъясняет их, доказывая, что Христос есть Бог и Человек, в единой ипостаси, а не в двух, рожденный от Марии Девы; и доказывает, что Она есть Богородица, приводя свидетельства от Священного Писания, дабы убедить Нестория содержать [сказанное] в послании и мыслить [в согласии с ним][22]. Когда же было зачитано это послание Кирилла к Несторию, начало которого «Некоторые своим суесловием, как слышу…», Кирилл, который и писал к Несторию, защищая правую веру, сказал: «Думаю, что никак не могу быть обличаем в отступлении от истинного учения веры, или в преступлении против Символа, изложенного святым и великим собором, бывшим некогда в Никее. Однако ж прошу <…> сказать, правильно ли написал я это, безукоризненно ли и согласно ли с тем Собором, или нет»[23]. Отцы ответили, что он говорил в согласии [с Никейским Собором] и не привнес никакого новшества или нововведения, и что сказанное в сжатом виде бывшими в Никее было в послании Кирилла развернуто и разъяснено, и что его послание проливает немалый свет для ясного разумения сказанного на Никейском Соборе; также они исповедали, что это послание по смыслу тождественно с Никейским Символом. Тогда было зачитано и послание Нестория к Кириллу, в котором он исповедует, что Святая Мария не есть Богородица, и приводит [слова] Писания в доказательство этого[24]. И Кирилл вопросил Собор, согласно ли с верой никейских отцов зачитанное послание. [Отцы] ответили, что не согласно, но чуждо православной вере, что оно противоречит изложенной вере и отклоняется от [Никейского] Собора[25]. Собор возгласил: «Православная вера анафематствует Нестория, который провозглашает нечестивые догматы и нечестивое общение!»[26].
Из этого очевидно, какова была цель Собора и отцов, установивших этот запрет кому-либо излагать [веру], кроме той, что в Никее, то есть противоположную или противоречащую, отличную, инаковую или чуждую истинной вере. А значит, слово [«иную»] означает отклонение и противоположность, а не иное изложение, согласное с истиной в вере. И Кирилл яснее и понятнее раскрыл и разъяснил Никейскую веру. Это еще понятнее разъясняется в [послании о] вере, которое было отправлено [Собором] к императорам с изложением сделанного на Соборе. Среди прочего, там говорится: «Послания Кирилла мы нашли согласными с догматом и мнениями отцов и никоим образом не уклоняющимися от веры, переданной от апостолов и Никейских отцов, а догматы Нестория нашли враждебными отцам и кафолической вере»[27]. Затем было зачитано послание Целестина Несторию, которое начинается словами «Вселенская вера была в мире» и в котором говорится: «Всегда и каждого суд Церкви не считал ли заслужившим отлучение, как скоро он или отнимал что от веры или прилагал к ней? Ибо вера, полно и ясно преданная нам апостолами, не допускает ни приложения, ни уменьшения. Мы читаем в наших священных книгах, что не должно ни прилагать, ни отнимать; лютая казнь постигнет и того, кто прибавляет, и того, кто отымает»[28].
Следует заметить также, что и до Эфесского Собора было запрещено под страхом наказания что-либо прибавлять уже к Апостольскому Символу или отнимать от него, как в высшей степени ясно изложил Целестин. Однако, невзирая на этот запрет, к Символу было нечто прибавлено и нечто отнято, как, например, «сошел в ад» — и кто станет нас упрекать за это? Целестин обвиняет Нестория за то, что тот отнял от Символа — отнял слово «Богородица», которое в Апостольском Символе содержится не явно, но скрытым образом. Причина этого такова: ни Никейский, ни Константинопольский Соборы ничего не прибавили к вере и не отняли вопреки здравому уму и против истины, как это [сделал] Несторий. Из этого очевидно, что запрет относится к тем, кто прибавляет или отнимает вопреки истинному смыслу (ἀληθοῦς νοῦ) и правой вере. Тем самым устраняется всякое затруднение, которое вы, отцы Восточной Церкви, приводите против латинян. Ибо прибавка «и от Сына» не противоречит ни Константинопольскому Символу, ни истине, ни правой вере. Ведь сказано [вами], что Никейский и Константинопольский Символ суть одно и то же и при прочтении одного имеется в виду и другой — пусть они и различаются в словах, но по смыслу и в истине они согласны. То же самое говорим и мы: что при прочтении одного подразумевается и иное, и позволено прибавить это слово, поскольку оно не разногласит с правой и истинной верой. А когда вы говорите, что прибавлять запрещено, мы отвечаем, что [прибавленное] — одно и то же с [уже бывшим], даже если в слове и отличается. Следовательно, в действительности это не прибавка, но одно и то же — изложение того же самого.
Сверх того, в послании Целестина сказано: «Среди много проповеданного [тобой] Кафолическая Церковь [более всего] противится отнятию от Символа, переданного апостолами, слов, возвещающих наше спасение»[29] — того, что Блаженная Мария есть Богородица, что по смыслу содержится в Апостольском Символе. Отсюда очевидно, что от Символа Апостольского него нельзя отнимать, хотя и было отнято «сошел во ад». Однако это отнятие не подразумевало отвержения истины или противления ей, как то, что Несторий говорил, будто Дева не есть Богородица.
Затем приводит Целестин также речения из Писания, чтобы [Несторий] в течение 10 дней одумался и начал учить тому, чему учит Кафолическая Церковь, а иначе пусть знает, что извержен из Кафолической Церкви[30]. Я мог бы привести и иное, но наше слово должно устремиться к тому, что оставлено напоследок. Вернемся же к тому, с чего начали. Что касается течения нашего слова, то мы, пожалуй, не уклонились от предмета изложения. Мы утверждаем, что то, на чем основано ваше возражение, хромает в отношении того, чем вы это доказываете.
Приложение. Окончание VIII заседания по латинскому переложению Актов Андрея де Санта-Кроче
Епископ Форли. Вы утверждаете, что, если и нельзя ничего прибавлять к Символу, верные не потерпят от этого никакого вреда.
Я отвечаю: это ложно. Если Вселенской Церкви или же князю Церкви (prinicipi ecclesie)[31], в коем пребывает полнота власти и авторитета всей Церкви (plenitude potestatis et auctoritatis totius ecclesie), это было бы запрещено; если бы запрещено было отцам Церкви прибавлять к Символу апостолов — прародителей [наших] во Христе, Церковь потерпела бы великий вред. Также и если бы это не было дозволено позднейшим Соборам.
Еще вами были приведен довод, что, будь каждому дано право что угодно прибавлять к Символу, это как раз причинило бы верным вред, поскольку с изменением буквы в Церковь могло бы быть введено заблуждение; показалось, что вы весьма боитесь этой самой буквы. Мы отвечаем, что вы оставили середину и мечетесь от одной крайности к другой, будто бы непременно должно быть одно из двух: либо это право должно быть отнято у всех, даже у Вселенской Церкви и Вселенских Соборов, либо дано каждому частному лицу без разбора. Вы сказали дословно: будь каждому дано право прибавлять к Символу что заблагорассудится, будет большой вред. Мы отвечаем, что так быть не должно, да и никогда не было это позволено, а позволена была похвальная и досточестная середина: чтобы не было дано это право отдельным частным лицам, но и у князя Вселенской Церкви никоим образом не отнималось.
В-третьих, вы выдвинули довод от авторитета — письма Кирилла к Акакию, где было сказано: «Святой и Вселенский Собор, собранный во Эфесе, был вынужден приложить попечение, чтобы никакое другое изложение веры не вводилось в Церкви Божией, кроме уже существующего, определенного о вере досточтимыми отцами нашими, вещавшими в Духе Святом»[32].
Вы находите здесь запреты. Во-первых, что Третий Собор запретил прибавлять. Однако этого не сказано; говорится: «чтобы никакое другое изложение веры не вводилось в Церкви Божией». Во-вторых, что он «был вынужден приложить попечение», в силу необходимости для спасения, поскольку Мать-Церковь, в высшей степени милостивая и заботливая, приложила попечение, дабы, елико возможно, изыскать средство против грозящих опасностей и грядущих ересей.
Господин митрополит Никейский! Вы отмечали и говорили, словно пользуясь риторическим приемом обращения: воспрещено не изложение иной веры, а иное изложение той же веры. На это мы отвечаем, что первую часть сказанного вами — что будто бы не запрещено изложение иной (по отношению к отеческой) веры — мы просто отрицаем: всегда было запрещено [изложение] иной веры и всегда будет. Что же касается второй части, которая по букве следует Кириллу и в которой речь идет о запрете иного изложения веры, тут мы готовы уступить. Но понимать это нужно так, что запрещено иное изложение — в смысле инаковое, разногласящее с изложением отцов и уклоняющееся от него.
Кардинал Джулиано. Отцы, у нас есть одно сомнение, поскольку вы читаете в послании Кирилла некоторые слова, которых у нас там нет. Мы бы хотели посмотреть. Пусть будет зачитано оно по-гречески.
Андреа де Санта-Кроче. Один из латинян встал и зачитал письмо, следующими словами: «…Кирилл во Господе желает радоваться. Приятное дело — приветствовать брата…»[33] и так далее.
<Кардинал Джулиано>[34]. У нас такого письма нет. У нас: «Господину моему <Акакию>[35]…» и далее. Начинается оно так: «Весьма опечаленные и сокрушенные сердцем…»[36]. И в этом письме есть кое-что противоречащее чтению вашего письма.
Виссарион Никейский. Если оно и противоречит, то противоречит Кириллу, а не нам.
Кардинал Джулиано. Кирилла тогда побудило к изложению веры то, что некоторые монахи пришли в смущение из-за дурного изложения веры. Поэтому и Кирилл, как кажется, пожелал, чтобы смутившимся в вере было дозволено составить доброе изложение веры. А дурное его словами воспрещено. Также и письмо монахам, обретающимся в Египте и Александрии, по поводу написанного Несторием[37] — в нем изложено правое понимание веры. Из-за него Несторий возмутился и отправил посланников и собрал каких-то кутил (aleatores) и отчаявшихся людей.
Виссарион Никейский. Этого [послания] у нас нет, но мы уверены, что и оно прочим не противоречит. <…>
Андреа де Санта-Кроче. И продолжил господин епископ Форли.
Епископ Форли. В-четвертых, доказательством третьего из главных оснований вашего возражения вы выставили довод от вероятности: поскольку от начала Церкви было воспрещено вносить противоположные догматы, следовательно, Собор запретил нечто иное — изменение буквы или выражений. Однако не нужно так уж бояться букв! Этим ниспровергается ваше основание.
Виссарион Никейский. Мы боимся только того, чего нужно бояться.
Епископ Форли. Что здесь сказано? Сказано, что запрещена прибавка буквы или выражений, которые могут в душе низвергнуть веру. Кроме того, нет ничего несообразного и в том, чтобы время от времени обновлять один и тот же запрет. Собственно, блаженный апостол Павел в 1 главе Послания к Галатам провозгласил запрет и повторил его: «Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что́ мы благовествовали вам, да будет анафема» — и сразу же: «Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что́ вы приняли, да будет анафема» (Гал. 1:8-9).
Далее — четвертое основание, некоторым образом выведенное из слова «Богородица» и из двух естеств и двух действований во Христе. Для доказательства сей последней истины собрались, как вы говорите, отцы Шестого Собора, и, хотя в Символе она содержится не так ясно, тем не менее они не пожелали прибавить ее к Символу. Из этого вы делаете следующий вывод: ничего нельзя прибавлять к Символу — ни того, что в Символе уже ясно выражено, ни того, что не так ясно. И в подтверждение этого говорите, что все Соборы, бывшие против Третьего, это соблюдали — и Четвертый, и Пятый, и Шестой, и Седьмой.
На это мы отвечаем, что из этого можно сделать вывод, что не следует по пустякам и без большой необходимости выражать нечто новое в Символе общей веры. Но что Вселенская Церковь или князь оной Церкви, имеющий в себе власть всей Церкви, не может [сделать это] в случае необходимости — этот вывод вовсе из [сказанного вами] не следует. Вы хотите из этого сделать вывод, что обсуждаемый член веры нам следовало поместить [не] в Символе общей веры, а где-то еще, и это было бы дозволено; вы, как кажется, даете согласие на это в силу некоего права, когда говорите, что все оные отцы уже назначили правильное место для разъяснений и раскрытий: чтобы они писались в отдельных книгах, но, однако же, не вносились в Символ.
На это мы вам возражаем, основываясь по большей части на том, в чем вы готовы нам уступить. В одной части вашего утверждения вы говорите, что к самому Символу следует относиться с большим почтением, поскольку с ним принимают Крещение все исповедующие веру. Из этого вы делаете вывод, что мы должны излагать [свое учение] в частных книгах, а мы делаем противоположный вывод, поскольку то, что излагается в отдельных книгах, не так легко становится известно простецам, которые крестятся с чтением Символа. И если в общем Символе не пелось бы так всенародно об исхождении Духа Святого от Сына, как об Его исхождении от Отца, простецы могли бы веровать не истинно.
Далее — пятое основание. Вы говорите: «Дела отцов вопиют, они ясны как день, их деяния согласны [со словами]». Ибо хотя и много раз возникала необходимость, однако они для врачевания использовали провозглашения в отдельных определениях и не прибавляли [ничего] к Символу. Мы на это отвечаем, как отвечали выше, что из этого прямо следует, что новых выражений в Символ вносить не следует по пустякам и без крайней и в высшей степени настоятельной необходимости. Но что этого не может быть при стечении необходимых и способствующих этому обстоятельств — это просто отвергается и многократно было отвергнуто.
Что касается вашей отговорки, что будто бы слова учителя Григория[38] не доказывают наше утверждение, мы ясно покажем обратное. Не тревожьтесь: я буду говорить с любовью!
Шестое ваше основание — некое обвинение против довода господина моего господина архиепископа Родосского. Вы порицали его за то, что он привел довод от несходства слов и выражений в Символе по-гречески и по-латински. Вы дали ответ и порицали — или, во всяком случае, попытались порицать — его, говоря: «На это ваше затруднение мы отвечаем, что не только слова и выражения различны, но и вещи, [обозначаемые ими], различны по смыслу, ибо каждому слову непременно соответствует некий смысл. Сказать, что Дух Святой исходит от Отца и что Он исходит от Отца и Сына, — это две различных пропозиции». Из этого вы, как кажется, приводите тонкий логический довод и хотите сделать вывод, что у этих двух высказываний (propositiones) — что Дух Святой исходит от Отца и что Он исходит от Отца и Сына — различен смысл, поскольку вы, как кажется, хотите, чтобы отдельным высказыванием было «Дух Святой исходит от Отца». Но сказать, что Дух Святой исходит от Отца и Сына — это хотя и два [утверждения], но они соединены одним союзом, и потому это на самом деле одна пропозиция <...> и смысл один.
Я хочу пользоваться собственно логическими терминами, не заботясь о риторике. Что есть одно высказывание? Здесь вы хотите сделать вывод, что это различные высказывания, поскольку у них различны противоположности, ведь тому, что «Дух Святой исходит от Отца», противоречит категорическое высказывание — «Дух Святой не исходит от Отца». Затем вы утверждаете, что для этого копулятивного высказывания — что Дух Святой исходит от Отца и Сына — существует две контрадикторных противоположности. [Точнее сказать], у «исходить от Отца и Сына» есть одно отрицание, одна противоположность — что Дух Святой не исходит ни от Отца, ни от Сына. А это отрицание имеет две части, из которых одна ложна с точки зрения обеих сторон — что Дух Святой не исходит от Отца. А вторая, по вашему мнению, истинна — что Дух Святой не исходит от Сына. <И, хотя в ваш Символ вы не включаете этот член, его нужно подразумевать, чтобы ваша мысль была логически понятна>.
Я бы не хотел бранить вас, но, поскольку написано первым из [церковных мудрецов], что, когда равно мило и то, и другое, следует предпочитать святую истину[39], или, как сказано устами философов, «Платон мне друг, но истина дороже»[40]. Поэтому я говорю, взывая к вашему разуму. Во-первых, коль скоро вы пользовались логикой, я, при всем уважении, должен сказать, что вы не пользовались истинной логикой, вводили ложные посылки и вопреки правилам логики построили утвердительное высказывание: «Для утверждения, что Дух исходит от Отца и Сына отрицание будет одно — что дух не исходит ни от Отца, ни от Сына»[41]. При всем уважении — это не так. Контрадикторным для одного копулятивного утвердительного высказывания не будет одно копулятивное высказывание из противоположных ему частей, но одно дизъюнктивное высказывание, построенное из противоположных ему частей. А если бы не так, то, например, выходило бы, что два противоположных контрадикторных друг другу высказывания одновременно могут оказаться ложными, что невозможно. Ни в одной науке такого не может случиться.
Докажу свою посылку. Например: «Этот человек есть камень и есть животное». Если противоположным ему является копулятивное высказывание, построенное из частей, противоположных частям утвердительного — «человек не есть камень и не есть животное», — то очевидно, что тут не обе части ложны, поскольку человек действительно не есть камень; и в то же время, аналогичным образом, само копулятивное высказывание «человек не есть камень и не есть животное» будет ложно, поскольку одна из частей ложна — ложно, что человек будто бы «не есть животное».
Но я бы хотел, чтобы вы выслушали и более ясный пример, относящийся к предметам Божественным. Возьму для примера ложное копулятивное высказывание: «Сын исходит от Отца и исходит от Духа Святого». Если противоположным ему отрицательным будет «Сын не исходит от Отца и не исходит от Духа Святого», то и оно ложно, поскольку одна из двух частей в нем ложна — что Сын не исходит от Отца.
И тогда против вас из ваших же собственных слов выводится, что вы должны отрицать два противоположных друг другу взаимно контрадикторных высказывания, так что они оба оказываются ложными. Ведь вы отрицаете высказывание «Дух Святой исходит от Отца и Сына», но должны точно так же отрицать и другое высказывание — «Дух Святой не исходит от Отца и не исходит от Сына». Итак, если ваш разум здрав, вам будет ясно, что из этого следует.
Андреа де Санта-Кроче. Сказав это, он усмехнулся, а затем продолжил свою речь.
Епископ Форли. Послушайте, преосвященнейшие господа и отцы, я бы не стал вдаваться в обсуждение логических материй, если бы вы первыми не вступили на эту почву, так что я был вынужден и сам вступить на нее, потому что хотел опровергнуть разумность вашей теологии и поистине защитить честь преосвященнейшего отца архиепископа Родосского, поскольку в этой части он говорил наилучшим образом.
Когда вы, преосвященные отцы, говорите, что это есть иное высказывание и содержит иной смысл, то есть что «Дух Святой исходит от Отца и Сына» содержит не тот же смысл, что высказывание «Дух Святой исходит от Отца», поскольку истинность одного доказывается не так же, как истинность другого, и контрадикторны им различные высказывания, то мы готовы уступить и признать, что это совершенно верно, но нисколько не противоречит [нашей позиции], как я немедленно поясню. Однако если вы так понимаете «иное», что оно есть иное и совершенно никак к другому не относится, и разумный человек не может без труда вывести одно из другого, это мы совершенно отрицаем, и ваш довод неверен, [будто ваше мнение доказывается тем], что одному высказыванию противоположно одно, а другому — другое. Приведу сходный пример. В Символе Апостолов в члене о Сыне говорится: «И в Иисуса Христа, Сына Его единородного, Господа нашего». Но чтобы исключить арианскую ересь, никейские отцы провозгласили: «Рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу». И истинность этих двух высказываний доказывается различным образом, и контрадикторны им различные высказывания. Ибо Арий и сам был против того, что контрадикторно первому («И в Иисуса Христа, Сына Его единородного, Господа нашего»), но был согласен с тем, что контрадикторно второму, поскольку отрицал единосущие [Сына] Отцу. Так и в члене о Духе Святом в Апостольском Символе значится только «Верую в Духа Святого». Но впоследствии Отцами было прибавлено «Господа и животворящего, от Отца исходящего», и, однако, совершенно очевидно, что истинность этих высказываний доказывается различным образом и котрадикторны им различные высказывания. Тем не менее это не воспрепятствовало отцам, они вывели второе из первого и «Рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу» внесли в Символ. Точно так же мыслить следует об «и от Сына исходящего». И здесь слова господина архиепископа Родосского устраняют все затруднения, ибо он говорил о выводах и первоначалах. Не сомневаюсь, что вам известно, что выводы и истины, следующие из первоначал, бывают двоякого рода: некоторые весьма отдалены от первоначал и прийти к ним нельзя иначе, как с помощью множества посредствующих; а есть такие истины, которые очень близки к первоначалам — настолько, что их самих по себе, как кажется, легко и просто вывести из самих по себе первоначал. <…>
Так что хорошо сказал господин архиепископ Родосский, что сия истина, что Дух Святой исходит от Отца и что исходит от Сына, — не из числа тех истин, которые далеки от своих первоначал и могут выведены только через множество посредствующих, а из числа тех, которые в высшей степени близки своим первоначалам и выводят из первоначал путем простейшей дедукции.
Так что никейские отцы, видя, что что сия истина — что Сын единосущен, не сотворен и вечен — может легко быть выведена из члена о Сыне, находившегося в Апостольском Символе, без страха оскорбить Апостольский Символ с радостью и большой уверенностью воспели «единосущного» и так далее.
То же самое было сделано и в члене о Духе Святом, поскольку они видели, что с легкостью можно вывести заключение, что Дух Святой исходит от Отца, и не боялись Апостольского Символа, хотя в нем и было сказано только «Верую в Духа Святого», но со дерзновением прибавили: «Господа и животворящего, от Отца исходящего».
Сходным образом поступили и латиняне, как говорят, подвигнутые тем, что видели, сколь легко вывести, что Дух — от Сына, из того, что говорили апостолы и никейские отцы.
С позволения владыки нашего, я закончу ответ в другой день.
Андреа де Санта-Кроче. Когда он закончил, все переглядывались, поскольку выслушали глубокомысленную речь, пространную и выраженную словами приятными и подобающими одному из мужей древности.
Виссарион Никейский. Сказанное вашим отечеством мы выслушали с той же любовью, с которой вы говорили, и ничто не смущало нас. Поэтому мы благодарим ваше отечество и за то, что́ вы сказали, и за то, как. Ибо все было для нашего слуха в высшей степени приятно. И с тем большей приятностью, как мы полагаем, вы впоследствии выслушаете наш ответ.
Андреа де Санта-Кроче. Когда это было сказано, все встали вслед за первосвященниками, поскольку было уже поздно.
Перевод Петра Пашкова
[1] Не вполне ясно, почему Лудовико (Алоизий) да Пирано, францисканец, епископ г. Форли, здесь назван Иоанном.
[2] Hieronymus. Epistola ad Celantiam, 12 // PL. 22. Col. 1210.
[3] См.: (пс.-)Дионисий Ареопагит, сщмч. О Божественных именах, 7 // Сочинения. СПб., 2002. С. 467.
[4] Рус. пер.: Гораций. Наука поэзии, 25-26 / пер.: М.Л. Гаспаров // Оды, эподы, сатиры, послания. М., 1970. С.
[5] Augustinus. Contra Faustum, 17.6 // PL. 42. Col. 344.
[6] Augustinus. De catechizandis rudibus, 4 // PL. 40. Col. 315.
[7] Так у Августина.
[8] См. Augustinus. Quaetiones Veteris et Novi Testamenti, 69 // PL. 35. Col. 2264.
[9] Gregorius Magnus. Homiliae in Ezechiel, 1.16 // PL. 76. Col. 834.
[10] См.: Ibid. Col. 836.
[11] Augustinus. Enarrationes in psalmos, 50.17 // PL. 36. Col. 596.
[12] Т. н. «Апостольский Символ веры».
[13] См.: Bonaventura. Commentarii in quattuor libros Sententiarum Petri Lombardi, prol., dub. 2 // Opera omnia. Quaracchi, 1882. T. 1. P. 23.
[14] Петр Ломбардский.
[15] Книга Иисуса, сына Сирахова, по Вульгате, 24:31.
[16] Рус. пер.: Фома Аквинский. Сумма теологии, 2.2.1.10. М., 2014. Т. 5: Вторая часть Второй части. С. 27.
[17] Приписывалось Теренцию.
[18] См.: Bonaventura. Commentarii in quattuor libros Sententiarum Petri Lombardi, dist. 11, dub. 2 // Opera omnia. Quaracchi, 1882. T. 1. Ps. 1. P. 217.
[19] См.: Bonaventura. Commentarii in quattuor libros Sententiarum Petri Lombardi, dist. 11, dub. 2 // Opera omnia. Quaracchi, 1882. T. 1. Ps. 1. P. 217.
[20] Вселенский III Собор. Деяние I // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 222.
[21] Вселенский III Собор. Определение святого собора о вере, и о том, что донес Харисий (за подписом всех епископов) // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 334.
[22] Кирилл Александрийский, свт. Послание к Несторию // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 144-147.
[23] Вселенский III Собор. Деяние I // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 222.
[24] Несторий. Послание к Кириллу, не одобренное всеми отцами, бывшими на святом соборе // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 147-159.
[25] Вселенский III Собор. Деяние I // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 238-243.
[26] Ср.: Вселенский III Собор. Деяние I // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 243.
[27] Вселенский III Собор. Донесение Собора благочестивейшим государям о низложении Нестория // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 272.
[28] Целестин, папа. Послание к Несторию // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 168.
[29] В действительности: «Оплакивая многое, что ты нечестиво проповедовал и что кафолическая Церковь отвергает, мы больше всего плачем о том, что ты от символа веры отъял те слова, которыми утверждается в нас надежда на совершенную жизнь и спасение» (Целестин, папа. Послание к Несторию // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 169; ACO. T. 1. Vol. 1 (1). P. 79).
[30] См.: Целестин, папа. Послание к Несторию // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 172.
[31] Т. е. папе.
[32] См.: Cyrillus Alexandrinus. Epistula 40, ad Acacium Melitinensem // PG. 77. Col. 189.
[33] Cyrillus Alexandrinus. Epistula 40, ad Acacium Melitinensem // PG. 77. Col. 181.
[34] Здесь, очевидно, произошло некое смешение. В изданном тексте эта реплика приписана Виссариону, но принадлежать она ему не может, поскольку Виссарион действительно цитировал послание Акакию, начинающееся словами «Приятное дело — приветствовать брата…», а в послании «Весьма опечаленные и сокрушенные сердцем…» нет того текста, который цитировал Виссарион. Возможно, принимая во внимание не вполне удовлетворительную сохранность текста Санта-Кроче, реплики кого-то из латинян были случайно приписаны Виссариону.
[35] У Санта-Кроче — Агафону, что, очевидно, представляет собой ошибку.
[36] ACO. T. 1. Vol. 1 (1). P. 98
[37] Кирилл Александрийский, свт. Послание египетским монахам / Пер., вступ. и прим. Феодор (Юлаев), иером. // Богословский Вестник. 2010. Вып. 11-12. С. 69-100.
[38] См.: Григорий Богослов, свт. Послание 4, к Кледонию, против Аполлинария — второе // Творения. СПб, 1912. Т. 2. С. 15.
[39] Thomas Aquinas. Sententia libri Ethicorum, 1.6.77 // Opera omnia jussu Leonis XIII edita. T. 47. Vol. 1. P. 22.
[40] См.: Aristoteles. Ethica Nicomachea, 1.6 / Ed. I. Bywater. Oxf., 1920. P. 6
[41] Ср. с тем, что сказал Виссарион в действительности: «Коль скоро “исходить от Отца” — это одно утверждение, а “от Отца и Сына” — два, соединенные союзом, то и противоположных по смыслу отрицательных выражений будет два: [“не исходит от Отца”, “не исходит от Сына”] — первое из которых обе стороны считают ложным, а второе считаем истинным только мы».