Введение
Во время появления христианства в регионе Западной Азии друг другу противостояли две крупные политические державы — римляне и парфяне. Римляне стали византийцами в более поздний период, а парфянская династия в III в. уступила место Сасанидам. С момента появления христианство переживало гонения, и многие его последователи претерпевали мученическую кончину[1]. Первыми гонителями христиан стали иудеи, которые видели в христианстве угрозу общественному порядку и миру саддукейского духовенства[2]. Следующая серия преследований исходила от имперских властей, рассматривающих христианство как незаконную религию. Христианство было объявлено религией безбожников[3]. За много лет вражды к христианам в Римской империи можно условно выделить десять крупных гонений[4]. Решающий поворотный момент в отношениях Церкви и империи произошел во времена правления царя Константина, которое является переломным в истории имперской политики в отношении христианства и началом трансформации христианства из religia illicita (недозволенная религия) в наиболее покровительствуемую, а затем и в официальную религию Римской империи. Он был похоронен в церкви Двенадцати апостолов в Константинополе и даже признан тринадцатым апостолом и святым[5]. Мотивация Константина является предметом споров. Многие постникейские историки и христианские писатели восхищались его действиями и намерениями. Они пытались интерпретировать его личность и поступки с точки зрения божественного провидения и восстановления справедливости. Несмотря на то что суждения о его намерениях различаются, большинство современных ученых положительно оценивает его цели и достижения. Иногда предполагается, что политические соображения сыграли наиболее важную роль в перемене отношения властей к христианству.
Несмотря на то что Римская и Персидская империи отличались в политическом и культурном плане, это не помешало распространению христианства в обеих областях. Хотя христианство зародилось и прочно закрепилось в Римской империи, оно уверенно распространялось и на другие части мира. По мере роста в Персидском регионе его клеймили различными именованиями[6]. Из-за преследований многие христиане бежали в Персидские регионы[7]. Поскольку римляне преследовали христиан как политических оппонентов Рима, на начальном этапе персы относились к ним терпимо[8]. К III в. к востоку от современного города Багдад, в нижнем течении Евфрата и Тигра, было создано множество епископских епархий. В Римской империи, несмотря на препятствия со стороны имперской оппозиции, политическое и культурное влияние христианства росло вместе с увеличением числа обращенных из высших слоев общества. За благородный характер местное население уважало христианское духовенство все больше и больше. Кульминацией этого процесса стало радикальное изменение политического статуса христианства[9].
Когда в римских областях произошел политический переворот в пользу христианства, в персидских областях происходил прямо противоположный процесс. Сасанидский император Шапур II отреагировал на новый формальный статус христианства как имперской религии Римской империи отступлением от политики веротерпимости и пропагандой преследования христиан в своем регионе, обвиняя их в коллаборации с Римской империей. Большинство христианских историков говорили о гонениях на христианство со стороны Шапура, не уделяя должного внимания политическому повороту в Риме. В результате этого в историографии было принято хвалить Константина и демонизировать Шапура. Является ли такой подход корректным? Разве политическое измерение не нуждается в серьезном рассмотрении, чтобы понять действия Константина и реакцию Шапура в более широкой перспективе? Может ли политическое прочтение относящихся к этому периоду исторических событий пролить свет на весь сценарий произошедшего? Деятельность обоих политиков вызывает большой интерес в рамках анализа имперской и политической динамики религиозной нетерпимости.
Политическая интерпретация
Для того чтобы понять лежащую в основе религиозного фанатизма политическую динамику, соответствующим подходом становится политическая интерпретация исторических событий. Политическая интерпретация постмодерна имеет два подхода. В первом акцент делается на рассказчике, когда присутствие империи и ее политические интересы определяются и анализируются через намерение рассказчика. Во втором — на самом повествовании. В иных случаях оно называется текстом. Дается определение и анализ империи и ее политической динамики, заложенной в исторические события. При первом подходе внимание фокусируется на стиле, структуре и языке повествования, а при втором — на рассказанных событиях, их контексте и взаимосвязанности.
Цель, масштаб и ограничения настоящего исследования
Данное исследование направлено на изучение религиозно-политического эффекта обращения Константина с политической точки зрения. Исследование ограничивается изменением политики Константина в отношении христианства и реакцией Шапура на этот поворот, выразившейся в гонениях на христианство в Персидском регионе. В исследовании не рассматриваются более поздние события, которые привели к развитию различий в богословской, литургической и иных практиках персидского и римо-византийского христианства[10].
Исторический контекст
Территории Римской империи
В Римском регионе императоры пытались уничтожить христиан во всей империи посредством систематизированных гонений. Со времен императора Нерона римские суды относились к христианству с подозрением, что было вызвано отказом христиан клясться в верности богам государства и воздавать императору божественное поклонение[11]. От времени правления Нерона и до Диоклетиана христиане подверглись десяти различным гонениям[12]. Преследования носили спорадический, локальный и неофициальный характер, но в 250 г. н.э. , чтобы остановить общий упадок, император Деций начал государственное преследование «безбожных» христиан[13]. В конце III в. был период, во время которого гонений не было, но при Диоклетиане интенсивные преследования возобновились с новой силой[14]. Галерий, ярый язычник, в амбиции которого входило, как говорили, обогнать Диоклетиана, обычно рассматривается как зачинщик гонений. Его обвиняют в том, что он хотел заручиться поддержкой армии, которая была преимущественно языческой[15]. Поэтому нельзя отрицать, что в основе преследования христиан лежали политические соображения.
В 305 г. Диоклетиан и Максимиан, его соправитель на Западе, отказались от власти. Констанций Хлор, который стал новым Августом Запада, попросил Галерия отправить к нему его сына Константина[16]. Сначала Галерий согласился, но позже попытался помешать Константину уехать. Но Константин сбежал и присоединился к отцу. После смерти отца в 306 г. н.э. большинство выступили за его становление Августом. Но преторианские солдаты воздвигнули Максенция, сына Максимиана Геркулия, императора в Риме[17]. Константин вступил в войну со ставшим тираном Максенцием. Последний полагался на языческую магию и воинов-язычников своей армии. Константин почувствовал потребность в сверхъестественной альтернативе[18] и преданной армии, которая была бы готова пожертвовать собой ради своего господина. В христианах он видел преданных людей, которые были готовы пожертвовать собой ради того, в кого они веровали.
Правитель Галерий Максимиан также умер, однако успел назначить преемником своего друга Лициния[19]. После победы над Максенцием Константин заключил договор с Лицинием. Он отдал свою сводную сестру Констанцию замуж за Лициния, наладив таким образом политическое взаимопонимание с ним[20]. Именно в контексте этих отношений в 313 г. н.э. был принят эдикт о веротерпимости. Побыв друзьями, Константин и Лициний стали врагами, и между ними произошло несколько столкновений как на море, так и на суше. Лициний был полностью разбит близ Хризополиса в Вифинии и сдался Константину[21]. Лициний получил разрешение спокойно жить в Салониках, однако вскоре попытался собрать оружие для очередного восстания, которое закончилось его убийством. Таким образом, Константин стал обладателем единоличной власти и был провозглашен суверенным правителем[22]. Он понимал признаки времени и действовал соответствующим образом[23] в своей религиозной политике и в отношении к христианству.
Территории Персидской империи
После распада греческого царства Месопотамия перешла под контроль Селевка I Никатора[24]. Во времена Антиоха II[25] в Персии появилась новая монархия, именуемая Парфией[26]. Парфяне были независимыми и мятежными, и в 140 г. до н.э. они победили селевкидского императора[27]. Они позволили местному населению иметь собственных царей[28]. Но римлянам не нравилось, что парфяне захватили контроль над территорией. Как и Греция, Рим также вторгался на азиатскую территорию, и первая битва за владение ею была проведена при Каррах в 53 году до н.э. Рим в итоге был поставлен в затруднительное положение внезапным поражением[29]. Это послужило началом непрекращающейся войны, продолжавшейся около семисот лет. Три буферных государства — Осроен, Адиабен и Армения — оказались на нестабильной границе Римского и Персидского царств. Коренное население этого региона гибло из-за противостояния империй[30]. В течение долгого времени эти государства присоединялись то к римлянам, то к персам, ставя перед собой одну-единственную цель — выживание. Этот пограничный регион занимает видное место в развитии раннего христианства. Юлий Цезарь отомстил за поражение при Каррах, толкнув персов в Сирийскую пустыню, и, вместо того чтобы напирать на них дальше, в 20 году до н.э. он заставил нерасторопного парфянского императора Фраата IV заключить мирный договор. Евфрат стал линией разделения по политическим и культурным мотивам, которая в свою очередь разделила Церковь и оказала пагубное влияние на развитие христианства как на Востоке, так и на Западе.
В III в. персы одерживали сокрушительные победы над римлянами, но это вызвало внутреннее восстание в Персидской империи, приведшее к свержению парфян Сасанидами в 226 г. н.э.[31]. Они породили сильную династию монархов, которые правили Персидской империей в течение следующих четырехсот лет, стремясь к воссоединению старой Ахменидской державы[32]. В политическом отношении это привело их к конфликту с Римом, в результате чего началась длительная война между двумя крупными державами. В культурной и религиозной политике Сасаниды взяли курс на возрождение своей родной веры — зороастризма[33]. Первый сасанидский царь Ардашир создал симфонию религии и государства. Началось тесное сотрудничество власти и зороастрийского священства[34]. Их правление и система социальной стратификации были ужесточены ставшим государственной религией зороастризмом, а священство стало чрезвычайно сильным, стоящим наравне с военачальником и главой бюрократии[35]. Это изменение политики имело колоссальные последствия для религиозных меньшинств, ведь ранее парфяне проявляли терпимость к ним, и, следовательно, их преследования не были политически оправданны.
Во II в. Христианская Церковь стала силой, с которой Римская империя должна была считаться. Это произошло не потому, что Церковь применяла силу, а потому, что влияла на умы и сердца большой части населения, как ничто другое[36]. Постоянные гонения, проводимые по официальной санкции властей, привели к появлению многочисленных мучеников, но также вероотступников и огромного числа беженцев среди христиан. Многие христиане нашли убежище от римского насилия на персидской территории во время этих частых гонений[37]. Христианство в Персидской империи в целом поддерживалось коренными сирийцами и иранцами. До первой половины IV в. христиане в Персидском регионе не подвергались политически мотивированным и контролируемым преследованиям. Гонения носили локальный характер. Случавшиеся время от времени смерти за веру были результатом нападения адептов персидского зороастризма.
Хотя две империи находились в состоянии конфликта, у них были дипломатические, брачные и торговые контакты. Но самый важный контакт происходил между народами региона Плодородного полумесяца. К III в. основными жителями этого региона были носители арамейского, а точнее сирийского языка, тогда как наиболее быстро растущей религией региона было христианство[38]. Принятие христианства в качестве государственной религии Армении в 301 г. при Трдате III и официальное признание христианства в Римской империи при Константине привело к установлению более тесных связей между Римом и Арменией[39]. Однако часть армянского дворянства встала на сторону Персии, в результате чего между двумя религиозно-культурными линиями — проримской и проперсидской — возникла напряженность. Такая ситуация сложилась и в Осроене. Чувство христианского единства было все еще сильно, несмотря на то что христиане были разделены римско-персидской границей. Но это было скорее в духовном и культурном отношении, нежели в церковном и политическом[40]. Следовательно, на начальных этапах внешние изменения не разрушили чувство общности между Церквами на Западе и сирийцами.
Причины перемены позиции Константина в религиозной политике
В начале IV в. Константин начал благоволить к христианству, и вскоре оно стало религией политической власти. При этом между Церковью и властью была установлена организованная связь[41]. Причины, побудившие к этому изменению, стали предметом споров. Сократ утверждает, что Константин понял, что умилостивление Диоклетианом языческих богов не принесло ему никакой пользы, тогда как отказ Констанция от различных языческих богов не помешал его преуспеянию[42]. Сократ с уверенностью утверждает, что даже когда Константин еще не мог полностью поверить в силу христианского Бога, он был уверен в недостойности языческих богов. Поэтому он считает истинное религиозное убеждение мотивом обращения Константина. Сократ рассказывает о «сверхъестественном видении», которое видел Константин перед сражением с Максенцием у Мульвийского моста, как поворотном моменте в его обращении к вере. Кроме того, это побуждает Сократа рассматривать окончательную ликвидацию Лициния также с религиозной точки зрения[43]. Евсевий приводит подробный рассказ об этом видении в Житии Константина[44], но примечательным образом обходит этот эпизод молчанием в Церковной истории, написанной до 326 года н.э. Первое упоминание видения Константина встречается у Лактанция. Он пишет, что Константин получил во сне наставление поместить знак Хи-Ро (так называемая хризма, монограмма имени Христа — прим. пер.) на щит своих солдат. Но, согласно Жизни Константина, видение произошло средь бела дня. Это противоречие очень трудно объяснить. Полсандер резонно спрашивает: если вся армия видела это знамение, то почему тогда оно не было широко известно?[45] Может быть, это изменение у Евсевия было нужно для того, чтобы прославить Константина. На это указывает тот факт, что его труд Жизнь Константина носит скорее панегирический, чем исторический характер. Из-за этого Евсевия подвергали критике как нечестного историка, рекламного агента первого христианского императора, политического богослова, первого в долгой череде церковных политиков и т.д.[46] Однако некоторые исследователи, как, например, Майкл Холлерих, утверждали, что такой подход не может быть справедливым по отношению к нему как к клирику и ученому[47].
Некоторые считают, что Константин предпринял тонкую попытку привязать Церковь к государству, таким образом предотвратить любое возможное противостояние ей и в то же время подчинить ее себе как покорный инструмент государственной политики[48]. Также предполагается, что Константин намеревался примирить Восток, где христиане были крайне влиятельными. При этом он не хотел становиться врагом языческому большинству на Западе. Это ясно из того, что он не перешел в полной мере к христианству, и когда знак креста появляется на его монетах впервые в 314 г. н.э., он сопровождается фигурами Непобедимого Солнца и Марса Хранителя[49]. Вопрос о намерениях императора трудно решить, однако поворот к христианству в империи и ее политических интересах слишком очевиден, чтобы остаться незамеченным. Какими бы ни были причины этих изменений в политике, это оказало огромное влияние на жизнь Христианской Церкви не только внутри Римской империи, но и за ее пределами, особенно в Персидской империи.
Влияние обращения Константина на Римскую (Византийскую) Церковь
Константин присоединился к Церкви с императорским достоинством и со всей властью правителя. Император, правитель государства, теперь стал также правителем Церкви[50]. Это способствовало развитию нового понятия: «христианская политическая теология». Евсевий придал ей форму в своей Церковной Истории. В ответ на нападения Порфирия на христианство он сформулировал всеобъемлющую и систематическую защиту христианства и представил триумф христианства как результат выполнения божественных пророчеств[51]. По его мнению, империя и император действовали в рамках Божественного домостроительства, в них исполнялись Божественные обетования. Константин был избран Богом, чтобы воплотить в жизнь Его провидение. Вместе с этим возникла идея христианской теократии, когда единый народ[52] управляется Церковью и государством как двумя частями одного божественного правительства на земле[53].
В период доконстантиновских гонений христиан называли безбожниками и преследовали за это. В греко-римском мире политика и религия шли рука об руку, и, следовательно, патриотизм и официальная религия поддерживали тесную связь друг с другом, делая обвинение в политической диверсии логическим продолжением обвинения в безбожии[54]. Безбожие определялось не как неверие в Бога, но как неверие в одного из признанных и утвержденных сенатом богов. В процессе перехода от республики к империи римляне возвысили фигуру императора как божественно санкционированного посредника между обществом и его богами. В данном случае юридическая сила того или иного бога зависела от политико-административной системы Римской империи. Римское правительство рассматривало надзор над религией и ее регулирование как одно из законных действий ради поддержания pax deorum — гармоничных отношений между римским народом и богами[55]. Признание римского правителя империи сыном бога формируется в рамках этого восприятия зависимого от политической власти пантеона и имперского контроля над ним. Император стал объединяющим центром этой вновь построенной империи[56]. Люди наделили императора полномочиями представителя Божественности на земле. Они связывали звание спасителя с пропагандой имперской сотериологии[57].
Христианский Бог во Христе стоял вне этой политической системы. Акцент на Иисуса как Сына Божьего и Спасителя находился в оппозиции политической маркировке божества. В контексте политической теологии римского империализма Христос как Сын Божий представлял собой противоречие имперскому притязанию на Божественность. Это политическое сопротивление религиозной идентичности было разрушено, и при Константине, а также в дальнейшем, при так называемых христианских императорах, восприятие и адаптация представлений об Иисусе и Церкви стали входить в культурную норму. Они использовали Церковь в своих интересах и извратили ее богословие для обоснования своей позиции. Созыв таких Соборов, как Никейский, поставление и удаление епископов императорами, свидетельствуют об этом отношении. Примирение Константина с Церковью был куплено дорогой ценой пониженного морального духа и постоянного вмешательства государства в повседневные дела Церкви[58]. В целом, встав на сторону христианства, Константин продолжил придерживаться римской традиции управления религией.
Кроме того, Константин изменил отношение Церкви к насилию и войне. После насильственной смерти Христа крест стал символом Христа и Его сопротивления симфонии политически контролируемой религии и угнетающей власти. Когда Константин использовал монограмму XP (Хи-Ро) на щитах воинов и распространил информацию о своем видении, во время которого он получил указание завоевывать новые территории с помощью этого знака, и когда людям открылось, что эти буквы представляют собой знак Христа, сдвиг парадигмы стал неизбежным. Христос и христианство больше не были символами сопротивления репрессивной политико-религиозной гегемонии. Царство Божье, которое считалось и рассматривалось как контркультура, стоящая в оппозиции имперской власти, было преобразовано в ее сущность и реализовалось через вмешательство империи в дела Церкви. Это привело к освящению войны и насилия и распространению имперского господства путем их использования как средств расширения Царства Божьего. С развитием христианской политической теологии, втиснувшей императора и империю в божественное домостроительство, христианство легко приспособило вышеизложенную точку зрения. Следовательно, внешний мир начал рассматривать христианство не как движение сопротивления против деспотичной имперской гегемонии, а как ее подкрепление. По большому счету до этого момента христианские авторы, как правило, были пацифистами[59], теперь же многие из них отстаивали законность войны[60] при определенных условиях[61]. Следовательно, влияние Константина повлекло за собой разрушительное соединение христианства с политикой, святого символа мира с ужасной войной, духовных интересов Царства Небесного с материальными интересами государства[62].
Влияние обращения Константина на Персидскую Церковь
Попечительство Константина о христианстве открыло врата для слияния религии, государства и культуры в римском мире[63]. В Персидской империи Сасаниды уже прошли этот путь. Зороастризм был признан государственной религией и главным фактором имперских объединяющих интересов. Поэтому исповедание государственной религии было подтверждением политической лояльности. При такой религиозно-политической спекуляции религиозные меньшинства были в опасности. Любая религия, имеющая сходство с религией враждебной империи, неизбежно должна была преследоваться властью. Поэтому персы считали христиан политической угрозой и религиозным противником. Из-за различий государственных религий обеих держав, а также из-за понимания их правителей, что религия может быть тесно связана с политической лояльностью, смена политики императора Константина создала нестабильную ситуацию в Персидской империи.
Признание Римом христианства как наиболее предпочтительной религии вызвало сложности, поскольку Рим и Персия продолжали борьбу за власть над буферными государствами. Персы считали, что религиозная идентичность христиан превращает их в римских коллаборационистов. Это недоверие подкрепилось неуместным письмом Константина Шапуру II относительно благополучия христиан на персидской территории[64]. Шапур увидел в письме совершенно иной смысл, чем было задумано, и оно не подняло уровень его доверия к местным христианам, но заставило еще больше сомневаться в них. Шапур начал предупреждать о возможной агрессии, но он не спешил ее применять, так как знал, что Константин управляет грозной державой с ресурсами Римской империи[65]. Но смерть Константина в 337 г. н.э. кардинально изменила положение сил на политической арене. Римская власть была разделена между сыновьями Константина. Малая Азия, Сирия и Месопотамия отошли Констанцию II, который лишился могущественных римских армий Европы[66]. Это дало Шапуру долгожданную возможность попытаться захватить буферную зону. В 313 году н.э. армянский царь Трдат III погиб, а местные язычники восстали против Тирана (327-337). Шапур поддержал их, Тиран был свернут и сдался Шапуру. Последний начал вторжение на римскую территорию и пытался оттеснить римлян к Евфрату, желая отбить Нисивин.
Христианство начало проникать в различные части Персидской империи, и в городах-побратимах — Селевкии и Ктесифоне — были созданы епископства. Волхвы, которые выступали в качестве хранителей персидской религии, были негативно настроены относительно распространяющейся христианской веры. Они подстрекали императора Шапура II выступить против христиан. Иудейская община встала на сторону волхвов, обвиняя христиан в коллаборационизме с римским цезарем[67]. В обстановке взаимозависимости религиозной и политической идеологии Шапур возмутился и развязал жестокие гонения на христиан. Положение усугубилось из-за получения Шапуром неуместного для той ситуации послания Константина. Созомен помещает это письмо в повествование о гонениях Шапура. Но это является недоразумением. Гонение началось в 343 году нашей эры, после смерти Константина. Письмо было написано задолго до этого — в 324 году нашей эры. Созомен либо ошибся, либо намеренно пытался возвеличить Константина как лидера христианской общины во всем мире. Это становится важным в контексте развития агиографической историографии, примером которой являются сочинения Евсевия, Лактанция и т.д., и в развитии «теории исполнения» политической теологии, которая пыталась представить Константина и его империю как действующих субъектов Божественного домостроительства.
Преследование началось с введения двойных налогов для христианской общины[68]. Полученные средства планировалось потратить на нужды будущей военной кампании. Затем Шапур приказал убить епископов, священников и людей, совершающих поклонение христианскому Богу. Церкви были разрушены, а их имущество было передано в казну. Многие были арестованы, преданы суду и обезглавлены как предатели царства[69]. Их попросили отречься от христианской веры и исповедовать зороастриских богов в знак политической верности. Издевательства были настолько жестокими, что столица Селевкия-Ктесифон оставалась без старшего епископа в течение нескольких десятилетий, потому что каждое назначение приводило к немедленной казни[70].
В середине IV в. конфликт между римлянами и персами вновь возобновился. Шапур провел три осады Нисивина. Он задумал покорить Нисивин, построив плотину на реке Мигдоний, чтобы затем высвободить весь объем воды и создать разрушительный прилив к городской стене. Епископ Иаков и святитель Ефрем своими молитвами и наставлением оборудовали гарнизон и организовали жителей города, чтобы быстро достроить внутреннюю стену, тем самым сорвав план Шапура по захвату Нисивина.
Христиане в персидских регионах, особенно в буферных государствах, также не были симпатичны Сасанидам. Настрой христиан хорошо передан в Пятом доказательстве Афраата. В нем он описал Персидского императора как самовозвышающегося барана и предрек его вечную погибель[71]. Еще одним примером отношения христиан к персам является сопротивление святителя Ефрема и епископа Иакова во время нападения Шапура на Нисивин в 337 г. Шапур не смог захватить город, чему способствовали епископ Нисивина и христианская община. То есть христианское население страны жаждало поражения персидского императора. После этого персы организовали жестокое гонение против христиан. Это усилило страх среди христиан, в результате чего они еще больше жаждали поражения персов.
В 363 году н.э. римский император Юлиан Отступник совершил неудачный поход на окраину Селевкии-Ктесифона, в котором сам погиб. Сменивший его император Иовиан заключил договор с персами. Нисивин и прилегающие к нему провинции Месопотамии были отданы Шапуру II. До этого Нисивин был христианским центром, а когда город был передан персам, первая богословская школа Нисивина была закрыта. Христиан считали политическими предателями персов, римскими коллаборационистами. Христианское население Нисивина рассматривалось как обуза. Договор подтвердил, что Нисивин стал территориальной собственностью персов, и существование христиан в нем должно было быть сведено на нет. Таким образом, условия требовали от христианского населения переселиться в другое место[72]. Закрытие богословской школы в Нисивине и принудительное выселение христиан из города можно отнести к последствиям обращения Константина и его влияния на отношение к христианству со стороны персидского императора. Это политическое объяснение также подтверждается действиями Шапура, который взял в плен из Нисивина около 100 000 христиан и поселил их в восточной Персии, месте, далеком от территории Рима[73].
Заключение
Правление императора Константина является поворотным пунктом в официальном римском подходе к христианству. При нем христианство, ранее будучи незаконным, стало официальной религией Римской империи. Реальная причина поворота Константина к христианству до сих пор вызывает споры. Произошло ли это из-за реальных религиозных убеждений или же это был хитрый политический оппортунизм? Мнения ученых разделились. Какова бы ни была причина, политические последствия этого были огромны не только в Римской империи, но и в Персии. Несмотря на то что Константин изменил отношение римлян к христианству, его официальная религиозная политика не изменилась. Даже когда он начал благоволить христианству, он не отказывался от контроля за религией и влиял на христианство в соответствии с имперской политикой. Он поддерживал императорскую политику, основанную на восприятии императора символом Божественности на земле. Это втискивание императора и империи в Божественное домостроительство послужило основой для формирования христианского политического богословия, освящающего войну и насилие со стороны так называемого христианского империализма. В этом контексте христианство стало восприниматься как подкрепление римского империализма. Из-за этого серьезного политического просчета и утилитарного использования христианства на службе интересам империи не следует чрезмерно восхвалять Константина, хотя и говорить о нем как о политическом манипуляторе значило бы уклониться в другую крайность.
Сасанидская персидская империя также сохранила похожую идеологию, только там официальной религией был признан зороастризм. В условиях жесткой политической вражды между Персидской и Римской державами религиозная идентичность играла большую роль. Персидский император Шапур II, верный своей политической теологии, интерпретировал приверженность официальной религии, зороастризму, как признак политической лояльности Персидской империи. На фоне политизированной теологии римского империализма христианство было обвинено в коллаборации с ним. В такой ситуации нетерпимость к христианству становится естественной реакцией политических противников Римской империи. Иными словами, Шапур II из-за сложившейся ситуации был вынужден отреагировать столь ужасным образом. Вероятно, любой другой человек, разделяющий соответствующую политическую идеологию, сделал бы такой шаг в тот конкретный период времени. Следовательно, нетерпимость Шапура к христианству может рассматриваться как политическая реакция на действия Константина в Римской империи.
Источник: Rev. Dr. Sunni E. Mathew. Constantine Effect on the Syriac Church.
[URL https://www.academia.edu/4116361/Constantine_Effect_on_the_Syriac_Church (18.10.20)]
Перевод: А.Д. Макаров
[1] Kenneth Scott Latourette, A History of the Expansion of Christianity Vol. 1: The First Five Centuries (Grand Rapids, Michigan: Zondervan Publishing House, 1970), 135.
[2] Latourette, A History of the Expansion of Christianity Vol. 1: The First Five Centuries, 137.
[3] Их называли безбожниками не за веру в бога, а потому что они покланялись Богу в Иисусе Христе и не признали ни одного из богов, аккредитованных римскими властями. Таким образом, категоризация христиан как безбожников имела политическую подоплеку.
[4] Они происходили во времена правления Нерона, Домициана, Траяна, Ардиана, Марка Аврелия, Септимуса Севера, Максимиана, Деция, Валериана и Диоклетиана.
[5] Robert M. Grant, "Constantine the Great," in Encyclopedia of Early Christianity, edited by Ferguson. (New York & London: Garland Publishing, Inc., 1998), 280.
[6] T. V. Philip, East of the Euphrates, Early Christianity in Asia (Thiruvalla & Delhi: CSS & ISPCK, 1998), 13.
Они назывались Ассирийской Церковью, Персидской Церковью, Восточно-Сирийской Церковью или Церковью Востока.
[7] Это не означает, что единственной причиной для установления христианства в Персидском регионе были беженцы. Это говорит о том, что из-за нетерпимости римских властей персидские власти терпели христианство и беженцы были приняты на территории.
[8] Иногда там были агрессивные действия со стороны зороастрийцев, но парфянские правители в это время не совершали никаких официальных нападений на христианство.
[9] Dale T. Irvin and Scott W. Sunquist, History of the World Christian Movement, vol. 1, (Bangalore: Theological Publications in India, 2004), 155.
[10] Политическая динамика, лежащая в основе принятия несторианского понимания и яковитского понимания христианами Персидского региона или использования ими квасного хлеба, когда западные христиане использовали пресный хлеб для Евхаристии, не поднимается на обсуждение, поскольку эта статья ограничивается только периодом правления Шапура II.
[11] Leo Donald Davis, The First Seven Ecumenical Councils (325-787) (Collegeville, Minnesota: The Liturgical Press, 1990), 24. Нерон обвинил христиан в печально известном сожжении Рима, что и спровоцировало гонения.
[12] Kenneth Scott Latourette, A History of Christianity, vol. I, (Peabody, MA: Prince Press, an imprint of Hendrickson Publishers, 2003), 85.
[13] Davis, The First Seven Ecumenical Councils (325-787), 24 , Latourette, A History of Christianity, 87.
Римское население рассматривало христиан как атеистов по той причине, что они не поклонялись традиционным богам. Христианские праздники любви были неправильно истолкованы как сексуальная вседозволенность. Участие христиан в Евхаристии было неправильно истолковано как каннибализм. Поэтому народ поддержал официальные подозрения. Действия против христиан были хорошо восприняты языческой общественностью.
[14] Около 298 г. Диоклетиан вместе с Галерием совершили жертвоприношение, чтобы получить предзнаменования. Но прорицатели не увидели никаких знаков и обвинили в этом присутствовавших там христианских чиновников. В гневе император Диоклетиан приказал каждому чиновнику принести жертву. После этого случая последовало жестокое гонение.
[15] Latourette, A History of Christianity, 90.
[16] Davis, The First Seven Ecumenical Councils (325-787), 26. Константин был сыном Хлора и Елены. Они развелись в 293 году. Константин жил и учился при дворе Диоклетиана с 293 года, но на самом деле его держали в заложниках, чтобы иметь возможность влиять на его отца.
[17] Socrates, "The Ecclesiastical History," in A Select Library of Nicene and Post Nicene Fathers of the Christian Church (Second Series), vol. III, edited by Schaff and Wace. (Grand Rapids, Michigan: Wm. B. Eerdmans Publishing Company, 1957), 1.
[18] Latourette, A History of Christianity, 91.
[19] Socrates, "The Ecclesiastical History," 1.
[20] Hans A. Pohlsander, The Emperor Constantine (London & New York: Routledge, 2004), 25.
[21] Socrates, "The Ecclesiastical History," 2.
[22] Socrates, "The Ecclesiastical History", 3.
[23] Philip Schaff, History of the Christian Church, vol. 3, (Peabody, Massachussetts: Hendrickson Publishers, 2002), 12.
[24] Walter Bauer, Orthodoxy and Heresy in Earliest Christianity (Philadelphia: Fortress Press, 1971), 1.
[25] 261-246 гг. до н.э.
[26] Adrian Fortescue, The Lesser Eastern Churches (London: Catholic Truth Society, 1913), 20.
[27] Samuel Hugh Moffett, A History of Christianity in Asia, vol. 1, (Bangalore: Theological Publications in India, 2006), 11.
[28] Они не были царями в полном смысле слова. Они были по сути тетрархами, хотя на монетах того времени с их изображениями их титул обозначен как «царь».
[29] Moffett, A History of Christianity in Asia, 6.
[30] Fortescue, The Lesser Eastern Churches, 18.
[31] Philip, East of the Euphrates, Early Christianity in Asia, 40.
[32] "Sassanid dynasty," http://www.bigpedia.com/encyclopedia/Sassanid_dynasty (January 24, 2009).
[33] Зороастризм был дуалистическим по своей природе. По мнению его сторонников, вселенная является боевой площадкой между добрым богом Ахурой Маздой и злым богом Анрой Майню. На более позднем персидском языке их называли Ормузд и Ахриман соответственно. Fortescue, The Lesser Eastern Churches, 23-24.
[34] Philip, East of the Euphrates, Early Christianity in Asia, 40. Зороастризм был сделан государственной религией в период Сасанидов. Благодаря этому консорциуму государства и религии положение царя стало намного сильнее, чем при парфянах.
[35] "Sassanid dynasty".
[36] Adrian Hastings, ed., A World History of Christianity (London: Cassell, 1999), 35.
[37] Moffett, A History of Christianity in Asia, 10.
[38] Alan K. Bowman, Peter Garnsey and Averil Cameron, "The Cambridge Ancient History," http://books.google.com/books?id=MNSyT_PuYVMC&pg=PA473&lpg=PA473&dq=Shapur+and+Christianity&source=web&ots=uJw7f1LiaZ&sig=ZGIJjVFa-X68gVv8ieROy5qlJfQ&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=6&ct=result (January 23, 2009). 473.
[39] Martin Sicker, "The Pre-Islamic Middle East," http://books.google.com/books?id=5MYFOWRZ8Z4C&pg=PA183&lpg=PA183&dq=Shapur+and+Christianity&source=bl&ots=FAHhVsDy2w&sig=gGEWqfSZJrbuXjrWi7zxWLa6rbc&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=1&ct=result#PPA183,M1 (January 22, 2009), 183-184.
[40] Moffett, A History of Christianity in Asia, 94.
[41] Wolfgang Hage, Syriac Christianity in the East (Kottayam: St. Ephraem Ecumenical Research Institute, 1988), 4.
[42] Socrates, "The Ecclesiastical History," 2.
[43] Socrates, "The Ecclesiastical History," 2.
[44] 1. 27-30. Эта работа закончена в 338 году н.э., т.е. через год после смерти Константина.
[45] Pohlsander, The Emperor Constantine, 24.
[46] Michael J. Hollerich, "Religion and Politics in the Writings of Eusebius: Reassessing the First "Court Theologian", in Recent Studies in Early Christianity: Christianity in Relation to Jews, Greeks, and Romans, edited by Ferguson. (New York & London: Garland Publishing, Inc., 1999), 323.
[47] Hollerich, "Religion and Politics in the Writings of Eusebius: Reassessing the First "Court Theologian"), 324.
[48] Edward G. Farrugia, "Better Nero than Constantine?" Christianity's Re-evaluation of War and Peace in its Rise as World Religion," Ephrem's Theological Journal" 5 /1 (October 2001), 119.
[49] Latourette, A History of the Expansion of Christianity Vol. 1: The First Five Centuries, 159.
[50] Hage, Syriac Christianity in the East, 5.
[51] W.H.C. Frend, The Rise of Christianity (Philadelphia: Fortress Press, 1985), 478-479.
[52] Такая система предполагает, что все субъекты представляют один и тот же порядок веры. В этом случае это христианство.
[53] Schaff, History of the Christian Church, 12.
[54] Helen Rhee, Early Christian Literature (London & New York: Routledge, 2005), 159.
[55] Pohlsander, The Emperor Constantine, 31.
[56] Rhee, Early Christian Literature, 160. Развитие культа поклонения императору было инициировано Юлием Цезарем. Но Август институционализировал и установил свой образец для последующих императоров. Он направил верность своих подданных от себя к поклонению персонифицированным божественным добродетелям. Этот сдвиг, в свою очередь, обеспечил безопасную почву для того, чтобы подчеркнуть преданность, сделав ее признаком политической лояльности.
[57] Во времена имперского периода титул Σωτήρ του Κόσμου (спаситель мира) присваивался императорам. Тем самым император становился важнейшей составляющей спасения. Поэтому приверженность политическим замыслам империи и верность императору стали обязательными для спасения. В качестве сопротивления этому императорскому сотериологическому пониманию христианство наделяло теми же атрибутами Иисуса. Это просматривается в корпусе Иоанна.
[58] Farrugia, "Better Nero than Constantine?" Christianity's Re-evaluation of War and Peace in its Rise as World Religion," 115.
[59]Тертуллиан и Ориген — сторонники этого пацифистского подхода.
[60] Августин представляет сторонников bellum justm (Just War). Такие люди, как Амвросий Медиоланский, также придерживаются аналогичного мнения.
[61] Louis J. Swift, The Early Fathers on War and Military Service, vol. 19, (Wilmington, Delaware: Michael Glazier, Inc., 1983), 27.
[62] Schaff, History of the Christian Church, 12.
[63] Irvin and Sunquist, History of the World Christian Movement, 155.
[64] Это письмо должно было быть написано около 324 года нашей эры.
[65] Sicker, "The Pre-Islamic Middle East,"184.
[66] Sicker, "The Pre-Islamic Middle East,"184.
[67] Sozomen, "History of the Church From AD 323 to AD 425," in A Select Library of Nicene and Post-Nicene Fathers of the Christian Church (Second Series), vol. II, edited by Schaff and Wace. (Grand Rapids, Michigan: Wm. B. Eerdmans Publishing Company, 1957), 264. Симеон, тогдашний архиепископ Селевскийский и Ктесифонский, был назван другом римского цезаря и обвинен в том, что доносил до него дела персов.
[68] Irvin and Sunquist, History of the World Christian Movement, 196.
[69] Sozomen, "History of the Church From AD 323 to AD 425," 265-267. В их числе епископ Симеон, евнух Усфазан, Фусика, начальник ремесленников Шапора и епископ Ацепсим.
[70] Irvin and Sunquist, History of the World Christian Movement, 196.
[71] Aphrahat, "Select Demonstrations," in A Select Library of the Christian Church, Nicene and Post-Nicene Fathers (Second Series), vol. 13, edited by Schaff and Wace. (Peabody, Massachusetts: Hendrickson Publishers, 1999), 352-362.
[72] Sebastian P. Brock, Spirituality in the Syriac Tradition (Kottayam: St. Ephrem Ecumenical Research Institute (SEERI), 1989), 20.
[73] Kees W. Bolle and Frederick W. Norris, "Zoroastrianism and Christianity," in Encyclopedia of Early Christianity, edited by Ferguson. (New York & London: Garland Publishing, Inc., 1998), 1189.