Когда столь масштабная в теологии фигура, как Дэвид Бентли Харт, предлагает «безжалостный буквальный перевод» Нового Завета, который «не формируется более поздней богословской и доктринальной историей» и направлен на то, чтобы сделать «знакомое странным[1], новым и, возможно, вновь убедительным», мы страстно желаем увидеть результат этой работы. Он обещает выявить «совершено свободную от избирательности полифонию» стилей и акцентов писателей, передав их «яркую уверенность в том, что история была захвачена Богом во Христе таким образом, что ничто не может остаться прежним».
Но два его главных притязания (быть «буквальным» и «недогматичным») не удались, и обещание показать «странность» ранней христианской жизни исчезло пред лицом различных странностей перевода. Действительно, есть некоторые поразительные отрывки: мы читали, что Савл «посеял великую бойню» [wreaked such carnage] среди ранних верующих, но теперь он стал «расставлять аргументы [marshaling arguments], что этот человек — Помазанный» (Деян. 9:21-23). Его противниками являются люди, «чей Бог есть их кишки» [whose God is their guts] (Флп. 3:19). И так далее. Это ли значит буквальный?
Греческий и английский языки, как хорошо знает Харт, имеют различные законы и правила. Если притвориться, что это не так, то получится не буквальный перевод, а подстрочник: «Тот, кто сделал мне хорошо, тот сказал мне» (Ин. 5:11) или «Идя и умываясь, я увидел» (Ин. 9:11). Харт часто переводит houtos и ekeinos как «этот» и «тот»: «Получив кусочек, тот [то есть Иуда] немедленно отошел» (Ин. 13:30). Странный английский здесь не имеет ничего общего с разным культурным контекстом первых христиан и нашим собственным.
Определенный артикль или его отсутствие создает дополнительные проблемы. Харт знает, что в греческом артикли часто используются там, где в английском их нет — например, с абстрактными существительными (и поэтому он не переводит hē agapē в 1 Коринфянам, 13, как «любовь» с определенным артиклем [the love]). Обратное тоже верно: в греческом языке часто опускаются артикли в тех случаях, когда наличие неопределенного артикля («a» или «an») при буквальном переводе ввело бы читателя в заблуждение. Тем не менее Харт в своем буквальном изложении основывается на неиспользовании артикля в греческом, так что мы часто видим упоминание о «Святом Духе» с неопределенным артиклем [a Holy Spirit]. В Лк., 4:1: «Иисус, исполненный Духа Святого [a Holy Spirit]» был наставлен в пустыне Духом [the Spirit]. Иногда эта странность усугубляется переходом от прописной к строчной букве в быстром последовательном порядке: мы имеем доступ «в едином Духе» к Отцу, но мы «созидаемся духом на место обитания Бога» (Еф. 2:18, 22). Конечно, слово pneuma имело для Павла много значений и использовалось в контексте, но сочетание этих двух головоломок (большая буква и артикль) не дает ни ясности, ни красоты изложения.
Использование устаревших английских слов (climes для местностей, chaplet для короны, alee в качестве мореплавательного термина и так далее) вводит иной вид странности. Колодец Иакова стал «купелью» [font] (Ин. 4:6). «Ты — Божья пахота» [You are God’s tilth] ничего не будет значить для большинства читателей. Кроме того, всякий, кто услышит фразу «одного, кто был восхищен целиком и полностью» [one such as was rapt up all the way], будет думать о посылках или, возможно, о верхней одежде[2], а не о вознесении в небеса (1 Кор. 3:9, 2 Кор. 12:2). В переводе допущена также случайная грубейшая ошибка — отсутствие частицы «не» в Послании к Римлянам, 8:12. В версии Харта сделано ошеломляющее утверждение: «Мы — должники плоти».
Решимость Харта сопротивляться «более поздней богословской и доктринальной истории» при переводе подпитывается его суждением о том, что Августин и его преемники XVI века ошибались не только в понимании греха Адама в Рим., 5:12, но и во всей сотериологии — от предопределения, оправдания верой и понимания покаяния до разделения загробного мира на рай и ад. Короче говоря, «магистральная протестантская традиция», которая породила современный американский перевод Библии, «очевидно неправильна».
С тяжелым сарказмом Харт говорит о тех, «кто доктринально или эмоционально привержен идее вечных мучений для неизбранных». Его собственные догматические взгляды ясны из притчи о богаче и Лазаре (Лк. 16). В традиционном переводе говорится, что богатый человек и нищий оказываются в разных местах после смерти. Но Харт настаивает на том, что и богач, и Лазарь находятся в аду, при этом Лазарь пребывает в приятной части ада, называемой «Долина Авраама» (вместе с этим Харт обращается к метафорическому значению слова kolpos, которое обычно обозначает колени сидящего человека или складки одежды между колен)[3], так что богач видит Авраама далеко «и Лазаря в его долинах».
Но это чтение не имеет смысла, отчасти потому, что Харт проигнорировал известную древнюю еврейскую идиому «грудь Авраама», но особенно потому, что его собственная догма, которой он старается следовать, затмевает смысл текста. Остальная часть книги Харта объясняет, почему одна из его главных задач заключается в том, чтобы перекрыть все возможности стандартного западного взгляда на ад и вечное разделение праведных и нечестивых.
Харт, конечно же, имеет полное право использовать свою великолепную антиавгустиновскую риторику, подпитываемую презрением к утвердившимся формам учения о рае и аде. Я сам возражал против этой традиции в ключевых ее моментах. Однако все это влияет и на сам перевод. Можно было бы много написать о загадке понятия dikaiosynē (традиционно переводится как «праведность» [righteousness]) и родственных ему слов; но то напряжение, которое этот вопрос вызывает у Харта, обнажает глубокие проблемы. Он регулярно предлагает перевод «сделать праведным» [make righteous] или «доказать праведность кого-либо» [prove righteous] вместо глагола «оправдать» [justify]. И неудивительно, что он переключается между «справедливостью» [justice], «непорочностью» [uprightness], «возмездием» [vindication] и «праведностью» [rightiousness] в посланиях к Римлянам и Галатам, упуская при этом два важных момента: заветные отношения Бога и его народа и провозглашение этого народа стоящим «по правую сторону» [in the right].
Все это сочетается с постоянно повторяющимися неудобопонятными выражениями, касающимися понятия «Век» (aiōn) и образуемым от него прилагательным aiōnios/on (часто переводится как «вечный»). Сам Харт может сколько угодно выступать за универсализм, но заставить Новый Завет следовать этой концепции — это тяжелая работа. Когда наказание (это касается непростительного греха в Мк. 3:29) называется «вековым» [aeonian], то, в переводе Харта оно становится «ответственностью за прегрешение в Веке» [answerable for a transgression in the Age] (или, в сноске, «прегрешение длинною в век» [an age-long transgression]), что, похоже, предполагает длительное очищение, а не окончательное наказание.
Затем есть история про овец и коз, которая заканчивается тем, что последние переходят в «вековое наказание» [aeonian punishment], а первые — в «вековую жизнь» [aeonian life]. Харт переводит эту фразу следующим образом: «Они пойдут к каре того Века, а праведные к жизни того Века» [these will go to the chastening of that Age, but the just to the life of that Age.]. В своем объяснении он утверждает, что kolasis, «наказание», означает дисциплинарное наказание, а не окончательное возмездие, так что aeonian указывает на время до Последнего Дня, когда это дисциплинарное наказание возымеет свой очистительный эффект. Будет ли «вековая жизнь» [aeonian life] также носить временный характер? И действительно ли в этом смысл притчи?
В данном случае я не ставлю своей задачей полемизировать с богословскими взглядами Харта, которые, как он подчеркивает, разделяют некоторые греческие отцы. Я хочу сказать, что нам все еще нужны — и я не думаю, что Харт их уже нашел — хорошие способы выражения еврейской и ранней христианской доктрины двух веков на понятном английском языке. Действительно, сам Харт признает этот еврейский контекст понятия о двух веках только после того, как предлагает несколько других. Он регулярно переводит eis ton aiōna как «на протяжении всего Века», но со сноской, поясняющей, что имеется в виду «до Века [грядущего]» или что-то подобное.
Мне не раз говорили о каком-то средневековом издании Ветхого Завета, в котором тексты на иврите, латыни и греческом даны в параллельных колонках. Один монах сравнивал такое издание со Христом, повешенным между двумя разбойниками, — предателем евреем и еретиком греком. Харт меняет эти образы местами: греческое богословие[4] является центральным, а западная традиция, как и все ее представители, — враги, от нелюбимого им Августина до современных протестантов, которых он не любит еще больше. Что касается еврейского контекста раннего христианства — ключевой части ранней «странности» христианства, — Харт обесценивает его целиком и полностью. Истории из Священных Писаний Павла могут выглядеть как история Израиля, но на деле являются просто невзрачными аллегориями. Новый завет — «не от Писания, а от духа, ибо Писание убивает, но дух животворит». И «мы рабы в новизне духа, а не в устаревании Писания» (Рим. 7:6). Убеждение Харта в том, что «Писание» является буквальным переводом греческого gramma, как и большая часть его перевода, является в одинаковой степени специфичным и смелым.
Версия этой статьи появилась в печатном издании 31 января под названием «Писание, сделанное странным».
Источник: Wright N.T. The New Testament in the strange words of David Bentley Hart. Yale University Press (2018). URL: https://www.christiancentury.org/review/books/new-testament-strange-words-david-bentley-hart
Перевод: А.Д. Макаров, П.А. Пашков.
[1] В некоторых случаях вернее было бы переводить слово strange как «инаковый», но мы целенаправленно сохраняем значение «странный», потому что только так удастся передать проводимую автором во многих местах игру слов. — Прим. пер.
[2] Устаревшее английское rapt up означает «восхищенный, восторженный», второе значение — «унесенный». Автор статьи хочет сказать, что по звучанию эта форма глагола идентична современному причастию wrapped up, которое дословно переводится как «завернутый, упакованный», и это может навести слушателя на мысль о посылке или укутанном в верхнюю одежду человеке. — Прим. ред.
[3] Прим. П. П.: Строго говоря, κόλπος – это не столько колени, сколько «утроба» (матка у женщин и даже женские половые органы могут быть обозначены этим словом), но в контексте с Авраамом мы можем предположить, что подразумеваемый в Писании образ – это то, что нищий возлежит на груди у Авраама (примерно, как «любимый ученик» — у Христа на Тайной Вечере).
[4] Вернее, его часть, представленная Оригеном, Григорием Нисским и Евагрием, впоследствии осужденная как «ересь апокатастасиса» — прим. пер.