На днях мое внимание привлекла дискуссия о месте, которое должна занимать психология в подготовке священнослужителей. Будучи светским исследователем, едва ли я могу в полной мере оценить специфику семинарского образования и обучения будущих пастырей, но как верующему человеку, занимающемуся изучением точек пересечения религии и современного знания, мне есть что сказать о значении психологии для понимания веры и духовной жизни.
Православные верующие склонны настороженно относиться к психологии, и это объяснимо: отношения между психологией и религией нельзя назвать простыми. Некоторые первопроходцы психологии, как и многие образованные люди своего времени, считали религию нелепостью и заблуждением, которое следует скорее перерасти. Но были и такие, как Фредерик Майерс или Уильям Джеймс, кто с самого начала защищал первостепенное значение духовной сферы для человека. Это правда, что в некоторые периоды в дисциплине доминировало предвзятое отношение ко всему, что даже отдаленно ассоциировалось с религией и религиозностью, но, к счастью для всех, эти времена давно остались в прошлом. Хотя часть психологов продолжает придерживаться редукционистских взглядов, большую популярность получают комплексные подходы, стремящиеся учесть всю многогранность человеческого опыта, в том числе через глубокое взаимодействие с религиозными традициями.
Каждый год в лучших научных издательствах выходят новаторские работы, посвященные коренящимся в духовных традициях подходам к психологии, интеграции религии и духовности в психотерапию, дружественным к религии (а не разоблачительным и дефляционистким) интерпретациям духовного опыта. Диалог «западной психологии» и «восточной мудрости» продолжает привлекать особое внимание широкой аудитории, и временами приносит действительно ценные плоды, но не менее значимо активное переоткрытие академической психологией греко-христианского наследия. В качестве совсем свежих примеров этой тенденции можно назвать коллективный труд канадских и американских ученых «Человеческая личность: что Аристотель и Фома Аквинский предлагают психологии» [a1] или книгу Пии Софии Чаудхари «Динамис исцеления: патристическая теология и психе» [a2]. В целом же, речь идет о масштабной тенденции не только расширяющей горизонты психологии, но и обогащающей всю человеческую цивилизацию.
Помимо возрастающего интереса психологов и психотерапевтов к конкретным религиям, следует отметить симпатии части психологов к тому, что иногда называют «постматериалистической психологией», поиску альтернативной научной онтологии, в которой сознание и духовная реальность играли бы центральную роль. На данный момент подобные подходы далеки от статуса общепринятых, но временами они успешно интегрируются в мейнстрим — можно вспомнить публикацию «Оксфордского руководства по психологии и духовности» [a3], целиком написанного с постматериалистических позиций командой из шестидесяти ученых, в престижнейшей серии «Оксфордская библиотека психологии», или публикацию монографии «Трансцендентный ум: переосмысление науки сознания» [a4] в издательстве Американской психологической ассоциации. Кроме того, современная психология, особенно в лице позитивной психологии, все чаще фокусируется на вопросах, традиционно относящимся к сфере религии и пастырской заботы — смысла жизни, человеческого достоинства, культивирования добродетелей, формирования характера. Совершенно естественно, что эти вопросы наиболее плодотворно изучаются в рамках междисциплинарных проектов, объединяющих теологов, философов и психологов [a5].
Я привел эти примеры в качестве иллюстрации способности психологии взаимодействовать с религиозными традициями в духе взаимного обогащения, совместного поиска и диалога. Сказав несколько слов о состоянии психологии, я хотел бы коснуться другого вопроса: бесшовности человеческого существа и невозможности провести границы между «душой» и «психикой».
Мы являемся воплощенными, реляционными существами: наши взгляды, мысли, поступки и само то, что мы называем «я», вплетены в ткань мира и возникают из нее. Дуалистическая установка, пытающаяся выделить из этого «недостойного мира» душу, которая одна только и является предметом интереса теологии, попросту неверна, и чем больше мы узнаем о мире и человеке, благодаря социальным, когнитивным, психо-, нейро- и всем другим наукам, тем меньше остается места для так понятой души. Содержание нашего сознания, наши внутренние ландшафты формируются под влиянием бесчисленных факторов в их изумительных и непредсказуемых переплетениях. Геном и его эволюционная история, случайные и как бы незначительные события в детстве, химический состав посуды, из которой мы едим, книги, которые мы читали, люди, ставшие нашими близкими, проблески Божественного, хранимые в сердце, — всё это неотделимо друг от друга и определяет реальность того, кто мы есть.
Великое достижение современности состоит в открытии того, что мир неизмеримо больше, сложнее и многообразнее, чем могли вообразить самые выдающиеся умы прошлого. В то же время, наши познавательные способности, сколь бы впечатляющими они не были, серьезно ограничены, а всякое знание носит обусловленный и контекстуальный характер. Поэтому лучшее, что мы можем сделать — не ограничивать себя одной дисциплиной или способом познания, а, сохраняя должную осмотрительность, стремиться к максимальному охвату и учету всех доступных перспектив. Это амбициозная установка, но именно она в наибольшей степени отражает подлинное интеллектуальное смирение.
Переходя собственно к вопросу соотношения психологии и христианского служения, я убежден что последнее только выиграет и от включения достижений светских дисциплин, и от — как бы двусмысленно это не звучало — переосмысления себя на научной основе. Если Церковь уверена в своих наставлениях, она должна приветствовать возможность их эмпирической проверки. В самом деле, их подтверждение стало бы сильнейшим аргументом в пользу того, что Церковь веками понимала человека лучше, чем смогла понять вся современная наука. Если же Церковь допускает, что в ее пастырских практиках и рекомендациях могут быть изъяны и ошибки, то она тем более должна приветствовать исследования, способные обнаружить и исправить их. Научные методы не всесильны, но они позволяют уменьшить влияние когнитивных искажений, которым неизбежно подвержены все люди, и получить более достоверную картину.
Было бы странно считать, что развитие пастырского служения уже достигло своего максимума и современникам остается лишь полагаться на опыт предшественников, при этом ни в коем случае не позволяя себе усомниться в нем. Или что пастыри могут игнорировать невероятное количество исследований пересекающихся со сферой их заботы, — а только на английском языке каждый год публикуется порядка ста тысяч рецензируемых работ по психологии. Если пастырское служение встанет на путь самоизоляции, оно рискует с каждым годом все сильнее отставать от реалий человеческой жизни. Но есть и другой сценарий: открытости будущему, открытости новейшим исследованиям, пусть порой и заставляющих пересматривать привычные представления, и ориентации на проверенные, доказательные практики, способные принести максимальную пользу людям.
Примечания
[a1] Spalding T., et al. The Human Person: What Aristotle and Thomas Aquinas Offer Modern Psychology. Springer, 2019.
[a2] Chaudhari P.S. Dynamis of Healing: Patristic Theology and the Psyche. Fordham University Press, 2019.
[a3] Miller L.J. (ed.) The Oxford Handbook of Psychology and Spirituality. Oxford University Press, 2012.
[a4] Baruss I., Mossbridge J. Transcendent Mind: Rethinking the Science of Consciousness. American Psychological Association, 2017.
[a5] См. для примера сборники Miller C.B., et al. (eds.) Character: New Directions from Philosophy, Psychology, and Theology. Oxford University Press, 2015; Peterson G.R., et al. (eds.) Habits in Mind: Integrating Theology, Philosophy, and the Cognitive Science of Virtue, Emotion, and Character Formation. Brill, 2017; Frey J.A., Vogler C. (eds.) Self-Transcendence and Virtue: Perspectives from Philosophy, Psychology, and Theology. Routledge, 2019.