Протоиерей Павел Великанов – настоятель Пятницкого подворья Троице-Сергиевой Лавры, главный редактор научно-богословского портала bogoslov.ru, член Межсоборного присутствия РПЦ, заведующий кафедрой богословия Московской духовной академии и первый проректор Сретенской духовной семинарии. В этом году в связи с охватившей мир пандемией о. Павел опубликовал на «Богослов.Ru» три авторских колонки («Коронавирус и Церковь: промежуточные итоги», «Пасха 2020, или Кто в Доме Хозяин?» и «Коронавирус и гипоксия духа»). В первой статье о. Павел ставит вопрос о том, что происходящая в связи с требованиями изоляции ломка нашего церковного уклада нужна, чтобы христиане задумались о том, что Господь хочет им сказать посредством изменений внешних обстоятельств нашей церковной жизни. Основная мысль второго эссе – то, что в этом году мы не могли справлять Пасху «как обычно», напоминает каждому из нас, что «колесо нашей жизни» когда-то остановится. И в третьей статье о. Павел сравнивает процессы, происходящие с человеческим организмом при поражении COVID-19, с процессами, происходящими с нами, христианами, предлагая задуматься о том, почему сотни тысяч православных христиан остались без причастия. Статьи о. Павла встретили отторжение у некоторых церковных людей, обвинивших его в протестантизме и обновленчестве. С вопросом о том, почему не состоялся диалог с оппонентами, я обратился к о. Павлу.
Диакон Андрей Псарев,
21 мая 2020 г.
Отец Павел, Христос воскресе!
Воистину воскресе!
В евангельском чтении вчерашнего воскресного дня говорится о диалоге Христа с женщиной-самарянкой у колодца. У нас часто такая мысль встречается, что вообще православные с еретиками не ведут никаких диалогов, только, может быть, один монолог об отвращении их от заблуждений. Но как вы считаете, все-таки мы наблюдаем диалог у Спасителя?
Мне очень понравился комментарий отца Сергия Кима в виде проповеди на этот день, который он разместил в «Фейсбуке». Он там говорит, что все наше богословие, все наши попытки человеческим умом описать божественное, похожи на то самое гнилое ведро, с помощью которого самарянка каждый раз пыталась утолить жажду. Христос предлагает ей оставить это ведро и самому стать источником воды живой. И отец Сергий очень тонко подмечает, по-моему, что все-таки в арамейском языке, «живой» значит «текущий». То есть вода текущая – это вода, которая регулярно обновляется, и поэтому она никогда не затухает, не бывает непригодной к использованию. Так вот о чем этот образ? Он о том, что богословие всегда живое, потому что богословие прежде всего об отношениях между человеком и Богом, и только потом уже про описание этих отношений. Я думаю, никто не удивится, узнав, что многие из мэтров, например, педагогики по факту оказывались очень плохими родителями. Они могли очень хорошо описать, что такое педагогический процесс, на что надо обращать внимание и так далее, но при этом их дети были заброшенными, их родители могли быть отданы в дома престарелых. Становится понятно, что декларируемые ими принципы превратились в какой-то момент, скорее, в разновидность интеллектуального упражнения. У нас есть некие представления о чем-то, такой конструктор «Лего», и мы этот конструктор начинаем использовать, чтобы из него построить какие-то свои проекты. К сожалению, этот пример работает не только в педагогике или каких-то обычных мирских, светских дисциплинах. В богословии то же самое, потому что у нас один и тот же инструментарий и нам точно так же легко превратить все божественное в такие кирпичики «Лего». У каждого кирпичика будет свой формат, свой размер, свой цвет, и дальше начинается состязание в строительстве этих кирпичиков.
И штамп «Лего» обязательно.
Обязательно штамп «Лего», конечно, потому что иначе не будет одно с другим стыковаться. Очень важно, чтобы все эти кубики идеально стыковались друг с другом. А то, что из этих кубиков, в принципе, можно построить все, что угодно, – об этом как-то мало кто думает. Также мало помнят о том, что в доме из кубиков «Лего» жить невозможно, потому что он от любого серьезного движения, реального движения просто развалится. Кубики предназначены для баловства, для того чтобы ребенок натренировался и потом развился, может быть, в инженера, строителя и уже строил настоящие дома, а не из «Лего». А вот если ребенок, уже став сорокалетним дылдой, мужчиной, продолжает играть в «Лего», и это единственное, в чем он находит себя и ощущает умиротворение, полноту жизни, то, скорее всего, речь идет о какой-то патологии. Так вот, мне кажется, наше богословие имеет опасность стать игрушкой выросших, иногда переросших мальчиков, когда, используя тот или иной метод, основываясь на той или иной традиции, по факту мы занимаемся складыванием домиков из «Лего», которые потом поставим себе на стол, будем любоваться ими и говорить: «Смотрите, какой шикарный домик я сделал». А то, что в этом домике никто жить не будет, да и он не предназначен для этого, – про это у нас, к сожалению, забывают.
Поэтому я бы сказал, что богословие все-таки не первично, но вторично в отношениях между человеком и Богом. Точно так же как нельзя сказать, что отношения между юношей и девушкой будут настоящими и правильными только тогда, когда он научится писать правильные любовные письма, а она научиться ему отвечать правильно на эти письма, в которых каждый из них научится формулировать свои чувства, свои переживания, и не только формулировать, но еще их и таким образом поддерживать. Но мы знаем множество случаев, когда люди любят друг друга, при этом не вполне понимая и не будучи способными отрефлексировать сами отношения в тех или иных формах. И наоборот, мы знаем, что есть даже целые технологии, особенно сейчас популярные, по выстраиванию мнимых отношений между людьми посредством современных средств коммуникации в чатах и мессенджерах, в различных видах электронной переписки, когда у человека, который на самом деле является жертвой, легко может сложиться впечатление, что вот наконец-то он встретил свою любовь, в него или нее влюбились, потому что так с ним никто никогда не говорил, на него никогда не обращали такого внимания, а на самом деле все это не что иное, как профессиональное, очень циничное мошенничество. Так вот, все-таки в отношениях человека с Богом, если они искренни, человек будет в первую очередь заботиться о том, чтобы быть в русле этих отношений, быть в том, что называлось у святых отцов быть в определенном духе, в определенной тональности, в определенном состоянии, в котором Бог может пребывать. «Бог не есть бог разлада, бог неустройства, но Бог мира», – говорит апостол Павел. Так вот присутствие этого лада… Замечательное русское слово есть такое: «У тебя как все, ладно или неладно?» Наш русский народ нутром чувствовал эту внутреннюю лживость, когда у человека в жизни неладно. И на какие бы красивые слова или умные фразы святых отцов или цитаты из Священного Писания человек ни опирался, он понимает, что если у него в душе неладно, то все эти слова – это пустые вагончики, в которых ничего нет, они только дребезжат и звенят. Это все та же самая игра в «Лего».
Так вот, возвращаясь к беседе к самарянкой. Христос предлагает ей бросить это гнилое ведро, которым все равно воды не натаскаешь, и пойти вместе с Ним. И отец Сергий очень красиво эту историю повернул, сказав, что наше богословие часто похоже на тщательную реконструкцию и описание того самого ржавого ведра, которое мы исследуем со всех сторон. Мы исследуем его прочность, вот тут у него коррозия, вот тут вот такой изгиб, вот тут такой радиус. Мы тратим огромное количество времени и сил на то, чтобы зафиксировать то, без чего нас как бы призывают существовать дальше, и не просто спокойно, а в гораздо более лучшем состоянии. Вот так вот.
Возвращаясь к теме диалога. Вы предложили смотреть именно в суть вещей, но упомянули и тех, которым комфортно именно с этим ведром, комфортно с конструктором. И эти люди – тоже наши братья, наши сопричастники. Значит, все опять сводится к тому, что должен быть разговор. Вот чему я хотел сегодняшнюю нашу беседу посвятить – именно разговору, диалогу между людьми, которые по-разному смотрят. И как раз беседа с самарянкой дает отправную точку. Тем более, во вчерашнем чтении даже говорится, что Спаситель остался с самарянами и еретиками два дня и беседовал с ними. То есть мы видим, что все-таки у Христа есть диалог. Не просто идут два каких-то параллельных монолога, но Он отвечает, Он слышит и реагирует на то, что Ему говорят. И вот о ситуации с диалогом я бы хотел поговорить сегодня.
Да, конечно, с радостью. Что сегодня препятствует нам в диалоге? Я думаю, в первую очередь идеологизированность. Мы не сможем выстраивать диалог с другим человеком, когда в нашей голове уже есть все ответы на любые его вопросы. Диалог возможен, когда вы, условно говоря, вышли из вашего танка и тем самым обезоружили себя. Диалог возможен только из позиции определенной открытости и даже уязвимости, незащищенности. До тех пор пока вы под крепкой непробиваемой броней танка, никакого диалога не получится, потому что вы слишком в большой безопасности находитесь, вы боитесь другого человека, и вы никогда не вылезете из этого танка, зная, что вас могут застрелить. Но если вы вылезете, понимая, что есть такой риск, что ваш подстрелят, тем самым вы демонстрируете, что доверяете этому человеку и готовы даже, может быть, своей жизнью рискнуть, пробуя выстроить с ним отношения. Вот это есть подвиг доверия, подвиг веры. А когда диалогом называется односторонняя пальба из танка… Вообще-то, это не диалог, а военные действия, направленные на уничтожение противоположной стороны.
Отец Павел, я помню, у Вас была статья, анализирующая тогда небольшой опыт существования Межсоборного присутствия, на тот момент пару лет, по-моему. И там как раз шла речь о том, что размещение текстов МСП для публичного обсуждения на портале «Богослов.Ru» выявило очень высокий градус нетерпимости в нашем церковном обществе. И вот, спустя годы, где мы находимся? Есть улучшения в этом отношении? Мы стали слушать друг друга? У нас как-то улучшилась культура восприятия?
Мне очень сложно оценить эту ситуацию в динамике в категориях «лучше» или «хуже». С моей точки зрения, она стала не лучше и не хуже, она стала сложнее, потому что появилось больше точек кристаллизации разных смыслов. А вот мостики между этими точками очень трудно наводятся. Есть крайне консервативная, скажем, партия, политико-монархическая или политико-идеологическая, которая смотрит на православие исключительно через призму его значимости для политической картины государства. Есть партия либеральная, которая смотрит в сторону Запада, западных ценностей и готова от многого отказаться, чтобы эти ценности стали доминирующими. Есть партия реформистская, сторонники которой опять-таки имеют достаточно широкий разброс по интенсивности предлагаемых реформ, – начиная с самых легких, очевидно требующихся для нашей жизни перемен и заканчивая совсем радикальными требованиями. Например, некоторые блогеры озвучивают потребность совершения литургии дистанционно, посредством причащения дома каждого теми дарами, которые будут освящаться дистанционно, и так далее. Поэтому ситуация стала сложнее, но, наверное, в целом все-таки это лучше, чем то, что было раньше, потому что налицо развитие смыслов. Идет процесс выбраживания материала во что-то качественно другое. Я очень надеюсь, что этот процесс завершится появлением каких-то, наверное, более мощных катализаторов практического богословского процесса, чем то, что мы имеем сегодня. Все-таки растут новые поколения священнослужителей, богословов, людей, которые уже не отягощены советским наследием, которые владеют языками, новыми и древними. Для них это не является чем-то совершенно эксклюзивным, как это было, например, для моего поколения. Для них это вполне естественный, нормальный инструментарий, без которого они не представляют, как вообще можно что-то делать в богословии и науке. И меня лично это очень радует. С другой стороны, конечно, есть опасность идеологизации православия как такового, взгляд на него исключительно как на оформившийся комплекс разных истин, то есть взгляда на это ведро как на ведро совершенное. Это же тоже определенная идеология, определенный миф, который нам пытаются навязать некоторые люди. Это не есть текущая вода. Вода тогда живая, когда она течет, когда постоянно обновляется. Так и в богословии – приходят одни люди, уходят другие, но то, что их связывает, сохраняется. Это вопрос о нашем понимании Священного Предания. Что есть для нас Предание? То самое ведро, которое выставлено в музее, условно говоря, нашего разума, некогда описанное в третьем, пятом, десятом, пятнадцатом веке – значения не имеет? Или же все-таки для нас Предание – это та самая вода, припав к которой, мы ощущаем что-то очень схожее с тем, что ощутила самарянка во время беседы с Христом? Я думаю, что это очень важный вопрос, без решения которого мы будем дальше находиться на разных исходных позициях.
В существующем дискурсе охранительная точка зрения зачастую использует навешивание ярлыков. Например, оппонентов клеймят «обновленцами». Но ведь обновленцы использовали какие-то наработки, существовавшие до них. То же с ярлыком «протестантизм». При том что в полемике иногда делают выводы, не связанные напрямую с критикуемыми текстами, автору вменяются какие-то замыслы. В практической плоскости для этой охранительной позиции характерно недоброжелательство и отсутствие диалога. Таким образом, эта позиция людей не привлекает, потому что очень часто именно на человеческом уровне конвертируется в недоброжелательность, применение силовых рычагов против людей, с которыми ты не согласен.
Я думаю, что маркирование как таковое – это всегда свидетельство определенной манипуляции. Почему? Потому что, разделив все на черное и белое, либералов и консерваторов, фундаменталистов и модернистов, можно ввести критерии, этим самым человек сознательно делает большую помощь окружающим людям. Думать всегда тяжело, думать – это работа, тяжелейшая работа, а если еще и надо решать задачу с множеством неизвестных, то тут в прямом смысле слова можно мозги сломать, просто погружаясь и понимая, насколько все сложно, неоднозначно, сколько есть много разных сторон и у человека, и у проблемы, и у какого-то исторического факта. Поэтому проще всего, когда эту работу за тебя выполняет другой человек. Вот он сказал: «Вы же доверяете мне? Я человек уважаемый. Я человек со степенями, с определенным положением в обществе, в государстве, в Церкви. Поверьте мне. Я говорю вам, что это хорошо, а это плохо». И человек расслабляется и говорит: «Ну да, раз этот человек говорит так, а он же уважаем, значит, мой мозг может отдохнуть и посмотреть какой-нибудь веселый фильм, вместо того чтобы ломать голову над решением какой-то сложной проблемы». Но это манипуляция. И к сожалению, когда приходится сталкиваться с подобными случаями, становится как-то очень грустно, особенно если видишь, что этим грешат наши церковные люди, которые считают себя полноценно воцерковленными, глубоко верующими, готовыми дать ответ Богу за каждое слово, за каждую публикацию, за каждый вброс информации. Сразу же возникает вопрос: а насколько вообще этот человек по отношению даже к самому себе честен, насколько он дорожит своим именем, насколько он находится во вменяемом состоянии? Или же он охвачен какой-то мыслью, каким-то представлением о том, как должно быть, его несет, он потерял контроль над самим собой и сам не очень осознает, что делает, будучи влеком страстным движением, а не мирным расположением духа? Вот.
Наверно, отец Павел, можно сказать, что мы нужны друг другу. Если посмотреть на Византийскую Церковь и нашу, то прослеживается два направления: одни – это ревнители, другие являются, условно говоря, дипломатами. Эти два разных направления как бы представляют в православии систему сдерживания и контроля. Может быть, одно из них «сумасшедшее» такое, в смысле какое-то оголтелое, но зачастую все-таки свою роль выполняет. Философски смотря на вещи, нам надо жить вместе. Нет другого выбора.
Да, конечно, я совершенно с вами согласен. Ткань жизни плетется из разноцветных ниточек, именно это дает ей красоту, узорчатость, вкусность для глаза. Было бы безумием говорить, что, например, вот эта черная нитка здесь совершенно не имеет права быть, потому что все должно быть белоснежным. Я искренне верю, что в теле Церкви есть внутренний иммунитет, который позволяет удерживать правильные отношения между различными крайними точками в этом теле; что количество условно черных ниток никогда не станет подавляющим и вытесняющим количество зеленых ниток или желтых. Конечно, в каждую эпоху соотношение меняется. То, что мы видим, условно говоря, на соборе 1917-18 года, на Поместном Соборе, избравшем патриарха, что и как там обсуждалось, и то, что мы видим на соборе 2000 года, – конечно, это разные цвета, разные силы, разные реалии. И это тоже нельзя игнорировать. Нет никакой абстрактной церковной традиции, существующей вне исторического, культурного и политического контекста. Именно чтобы нам научиться считывать факты церковной истории с пониманием всего контекста, мы в этом году открываем в Сретенской духовной семинарии новый профиль «История Древней Церкви», куда пригласили ведущих историков, филологов, которые помогут нашим студентам научиться ответственной неидеалогизированной рефлексии церковной истории, опираясь на которую мы можем уже и увидеть нынешнюю ситуацию под каким-то новым углом зрения.
Ну вот взять, например в качестве актуальной ситуацию, которая сложилась с храмовыми богослужениями во вовремя нынешний эпидемии. Вопрос причащения. Получилось так, что миллионы православных христиан оказались в самое желанное время Великого поста и Пасхи лишенными причастия. Как это? Почему это? Отчего мы как Церковь не смогли найти способ передачи Святого Причастия нашим прихожанам, который бы соответствовал требованиям, которые нам предъявляются со стороны санитарных властей? Это говорит о более высоком, чем нужно в данной ситуации, уровне ригидности, отсутствии гибкости. Наш выстроенный сложный механизм церковного управления оказался абсолютно неподготовленным к такому требованию быстрого реагирования и оперативного изменения тех или иных подходов. Это говорит о том, что мы этот вызов пропустили. Теперь это надо отработать. Надо подумать, где у нас что заржавело в нашей машинке, какие там гайки надо перекрутить, поменять, смазать, чтобы быть готовыми к другим ситуациям, которые, без сомнения, будут. Ничто не гарантирует, что подобные ситуации не будут происходить все чаще и чаще и приобретать такие масштабы, о которых раньше никто и догадаться не мог. То есть надо проводить своего рода ревизию нашей церковной, богословской, канонической системы на предмет способности внятно и продуктивно реагировать на современные вызовы.
Например, тема исповеди по телефону стала абсолютно неизбежной в этой ситуации. Мы знаем, что практически все священники, по крайней мере здесь, в Москве и в Сергиевом Посаде, которые решили отнестись к ситуации с пандемией, ну, боковым зрением, или, говоря другими словами, с минимальными средствами предосторожности, они, к глубокому сожалению, были инфицированы. Кто-то из них скончался, кто-то лежит в больнице, кто-то, слава Богу, поправляется. Но в любом случае для всех людей – и для прихожан, и для самих духовников – это серьезный урок: мы можем друг другу принести не только духовную пользу, но и очень существенный физический вред, мы можем стать источником заражения. И как в этой ситуации можно игнорировать возможность проведения исповеди по телефону, как можно говорить, что это невозможно, потому что раньше такого не было? Так раньше и интернета не было, и телефона, и других средств коммуникации. Ну, было письмо. Но мы же понимаем, что все-таки отправить письмо, получить его, прочитать и отправить ответ – это совершенно отличается от живого общения. Вот мы сейчас с вами общаемся онлайн, когда создается ощущение предельной включенности, присутствия, участия обеих сторон этого разговора. И неужели мы думаем, что физическое прикосновение руки священника к главе исповедника оказывается гораздо сильнее и действеннее, чем сама беседа и сам процесс покаяния, которое рождается в человеке в это время? Возможно, таким образом Господь нас лечит от глубоко потаенной, скрытой мысли о некоем обладании Богом, о том, что мы думаем, что Бог всегда играет исключительно по нашим правилам, по тем правилам, которые мы для него определили. Но это же смешно. Еще преподобный Серафим Саровский в свое время говорил, что священник может произносить слова разрешительной молитвы, а Христос может стоять рядом и говорить: «А Я не прощаю и не разрешаю». Для того времени это, конечно, было очень хлестко, это было прямо вопреки господствовавшим представлениям и в среде простого народа, и в среде духовенства. Даже можно сказать, такими словами он подрывал традиционные устои своего общества. Но это слова прославленного святого, одного из немногих святых, которого почитала вся Русь и, наверное, вообще весь христианский, а не только православный мир. Поэтому при отсутствии многотомных богословских трактатов пренебрегать его свидетельствами и его такими высказываниями – значит пренебрегать самой сердцевиной христианской традиции.
То есть не должно быть какого-то чувства гарантии. Вот мы со студентами на прошлой неделе беседовали как раз о словах «Что будет связано на земле, будет связано на небе». И в контексте церковного права возникают вопросы. Скажем, собор 1666-67 годов анафематствовал тех, кто пользовался старыми обрядами, но потом Церковь в XX веке признала это решение неправомерным. С прославлениями бывают тоже неординарные случаи. Студентам я говорю, что все-таки это сложнее, это не именно какая-то магия, а потом у них возникает вопрос: «А как же Христос это сказал? Или это? Тогда получается, что Он не абсолютно эти слова сказал?» Получается, все-таки важен контекст. И надо как-то включать голову при этом.
Отче, мне приходит в голову такой образ, такое сравнение: музыка сама по себе бессмертна, прекрасна и даже безгрешна, а вот исполнители, конечно, фальшивят. Но это не значит, что мы получим когда-нибудь музыку без исполнителей, потому что музыка живет и существует только тогда, когда ее играют. Даже самого среднего, так скажем, уровня музыкант – это лучше, чем просто нотные листы с изображениями звуков, которые мог бы исполнить гениальный автор. Но его нет, поэтому смотрите на эти ноты и наслаждайтесь теми звуками, которые, может быть, в вашей голове возникнут. Но если вы не какой-нибудь гениальный композитор, который сразу в своем сознании все это воспроизводит и без музыкального инструмента, вы рискуете никогда и не услышать музыки и просто выкинуть эти листочки, поскольку вам от них никакого толка нет. Так вот, снова возвращаясь к богословию, для меня богословие – это прежде всего музыка, это не ноты. И мы знаем, что иногда какой-нибудь бомжеватого вида скрипач в подземном переходе может играть так проникновенно, так глубоко и в прямом смысле жить этой музыкой, но играть гораздо менее технично и менее пафосно, чем это будет делать именитый музыкант. Не удивляешься, когда читаешь, например, записи или жизнеописание преподобного Порфирия Кавсокаливита. Вот во святых отцах человек, совершенно далекий от какого бы то ни было образования, книжного богословия, начитанности, который весь прямо светится действием благодати Святого Духа. Оно настолько в нем очевидно, настолько проникновенно и настолько отзывается в сердцах других людей, что абсолютно не удивляешься категоричности его суждений, может быть, нелицеприятных, где-то находящихся на грани допустимого, о современном состоянии Церкви, о каких-то традициях, ставших для многих непререкаемыми. Он внутренне свободен, у него есть это ощущение музыки, ощущение внутреннего полета, когда он говорит о духовных вещах. И ты понимаешь, что это как раз-таки совсем не «Лего». С точки зрения строителя, его строения могут быть оценены, скорее всего, неудовлетворительно. Экзамен по бакалавриату он бы даже не прошел, не сомневаюсь в этом. Но тому, кто хочет жить в доме, построенном таким живым, настоящим строителем духовности, каким был Порфирий, конечно, гораздо комфортнее общаться с неправильным Порфирием, чем с правильным книжным богословом.
Спасибо, отец Павел. Я думаю, что на этой ноте как раз мы можем завершить наш экзерсис в четыре руки.
Источник: https://www.patreon.com/posts/37393107