Иван Александрович Ильин (1883-1954) – один из самых востребованных философов русского зарубежья. Можно сказать, что в России он более востребован политиками, чем философами, его модно цитировать в политическом дискурсе на всех уровнях, включая самый высокий. «Владимир Путин является большим поклонником его философии. Мне кажется, что труды Ильина сыграли роль в понимании президентом патриотизма – “поющее сердце” в унисон со своим Отечеством», – сказал советник губернатора Курганской области, генерал-майор, профессор, кандидат педагогических наук Владимир Усманов. В 2005-2006 гг. библиотека Ильина и его останки вернулись в Россию, и он символически снова стал «нашим».
Эта популярность отчасти объяснима. Ильин был одним из самых национально ориентированных мыслителей своей эпохи и много рассуждал о будущем России. Едва ли есть «патриотически» ориентированный мыслитель в России, который бы не ссылался на Ильина. Ректор МГУ Виктор Садовничий назвал наследие Ильина «живой водой, воскрешающей самосознание нации». Не менее востребован он и «консервативным» православным дискурсом – «Православие.ru» называет его «великим философом-патриотом», Царьград ТВ – «философом русской мечты», на «Русской Народной Линии» мы найдем не одну похвалу этому мыслителю. Но все это парадоксально и вызывает ряд вопросов.
Ильин утверждал, что Московская Патриархия «есть на самом деле учреждение советского противохристианского, тоталитарного государства, исполняющее его поручения, служащее его целям, не могущее ни свободно судить, ни свободно молиться», она есть «православие, подчинившееся Советам и ставшее орудием мирового антихристианского соблазна, есть не православие, а соблазнительная ересь антихристианства, облекшаяся в растерзанные ризы исторического православия» («О Церкви в СССР»). Готовы ли мы принять столь серьезную критику в адрес нашей Церкви от человека, которого прославляем как «философа русской мечты»?
Кроме того, на протяжении всей жизни Ильин был непримиримым антисоветчиком и антикоммунистом, и популярное современное видение «единой истории» России было для него неприемлемым. Было бы интересно представить себе его реакцию на выставку «Россия – моя история». «Советский Союз никогда не был Россией, это два государства различного духа, различных целей и различной судьбы», – писал он. Почему же он стал востребован политической элитой, чье интеллектуальное формирование пришлось на советскую эпоху?
Мы вправе задать еще более неудобный вопрос. Будучи непримиримым врагом коммунизма до самой смерти, Ильин был поклонником итальянского фашизма, а затем и немецкого национал-социализма. Видится, что его политические симпатии в этом отношении были не досадной случайностью, а органической частью его мировоззрения и философии государства. Обратимся к его трудам.
Уже в середине 1920-х годов Ильин восхищается Муссолини и итальянским фашизмом, не в последнюю очередь благодаря борьбе итальянского фашизма с масонством. «Фашизм есть стихия национального каления, патриотической страсти и исключительности; он горит, шумит, бурно распространяется и зажигает огни на национальных алтарях. Он, как лава Везувия, вытекает за пределы, многое сожигает и во время извержения не блюдет граней и форм», – пишет он из Италии. «Личность Муссолини» Ильина – наверное, самая возвышенная и одухотворенная ода дуче на русском языке. «На протяжении своей жизни Муссолини далеко не всегда мог ясно формулировать и обосновать свою “программу”. Им руководит скрытый, но внутренне жгущий его, хотя и смутно осязаемый им идеал, – волевой миф, который может однажды стать реальнее самой действительности. Ему Муссолини предан – цельно, религиозно, насмерть. Отсюда его чувство собственного предназначения, непоколебимая вера в свои идеи и то, характерное для него, сочетание вечной внутренней накаленности с властной, спокойной выдержкой, которое так безмерно импонирует окружающим. В этом – он сам, он весь; и из этой глубины своей он говорил друзьям в часы своего величайшего внутреннего кризиса: “Могу сказать вам, что я тот же, какой был вчера, и что завтра я буду тем же, чем сегодня. Моя вера неизменна…”». Ильин рисует с натуры портрет идеального, с его точки зрения, национального диктатора.
На митинге Германской национальной народной партии 16 марта 1926 года Ильин произносит речь, где, в частности, говорит о том, что Россия ждет освобождения от большевизма, и эта помощь должна прийти от Германии. «Россия – это красавица, которая спит; рыцарь, который разбудит ее, получит ее руку <…> мы ищем друга, который помог бы нам встать с колен. Мы – не пророки. Но, по всей видимости, друг этот не придет к нам из тех государств, которые выиграли войну; он придет оттуда, где войну проиграли».
В 1933 г. в журнале «Возрождение» Ильин публикует статью «Национал-социализм. Новый дух», где, в частности, пишет: «Я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев… То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот… Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе… Сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества. Пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию – европейской культуре дается отсрочка». Ильин так заключает свое размышление: «Германцам удалось выйти из демократического тупика… То, что совершается, есть великое социальное переслоение; но не имущественное, а государственно-политическое и культурно-водительское… Ведущий слой обновляется последовательно и радикально… По признаку нового умонастроения… Удаляются те, кому явно неприемлем “новый дух”… Этот дух составляет как бы субстанцию всего движения; у всякого искреннего национал-социалиста он горит в сердце, напрягает его мускулы, звучит в его словах и сверкает в глазах… Несправедливое очернение и оклеветание его мешает верному пониманию, грешит против истины и вредит всему человечеству».
После войны Иван Ильин был уже не столь радикален в своих оценках нацизма (теперь он уже снова употребляет термин «фашизм»). Он проявляет, как иногда выражаются, антиномичное мышление. В этом он напоминает современных апологетов Сталина: «Может, что-то было не так, где-то перегнули палку, но не надо все раскрашивать черными красками, правда? Ведь было и много хорошего!» В статье «О фашизме», написанной в 1948 году, Ильин так и пишет: в нем было «здоровое и больное, старое и новое, государственно-охранительное и разрушительное. Поэтому в оценке его нужны спокойствие и справедливость». По его мнению, фашизм «искал справедливых социально-политических реформ» и был проявлением «здорового национально-патриотического чувства». «Даже в самых демократических государствах в час национальной опасности здоровые силы народа будут всегда концентрироваться в направлении охранительно-диктаториальном», – напоминает нам Ильин. Если бы Ильин жил в сегодняшней России и поделился подобными мыслями в «Фейсбуке» или «Одноклассниках», он мог бы получить до 3-х лет по статье 354 УК РФ («Реабилитация нацизма»). Итак, каким образом мыслитель, придерживавшийся столь сомнительных на сегодняшний день взглядов, стал настолько востребован в стране, которая воспринимает победу над нацизмом как основное событие в своей истории?
На мой взгляд, у этого феномена есть два объяснения. Первый – крайне привлекательная и заманчивая историософия Ильина. Предсказывая падение коммунизма, Ильин говорит о том, что когда «мировая закулиса» будет режиссировать развал России и демократические институты будут лишь способствовать распаду страны, то спасти Россию сможет только «национальный диктатор», мессианская фигура, которая является единственной альтернативой этому распаду. Второе объяснение мы можем найти в трудах американского философа А. Грегора. В своей книге «Лики Януса. Марксизм и фашизм в XX веке» он отмечает, что первые итальянские фашисты выросли из марксизма, а сам Муссолини был активистом Социалистической партии Италии и признанным авторитетом среди итальянских марксистов. Джованни Джентиле и другие идеологи итальянского фашизма, немецкий философ Людвиг Вольтман, японский мыслитель Сано Манабу – Грегор видит закономерность в эволюции этих и многих других мыслителей от марксизма к национал-фашизму. По мнению Грегора, фашизм – это форма коллективного негодования (collective outrage) в ответ на затянувшееся, глубокое групповое унижение. Поэтому он предупреждает об опасности возрождения фашистской идеологии в менее развитых странах, где марксизм вместе с его экономической моделью изжил себя. В этом случае будет срабатывать один и тот же сценарий: пафос интернационализма сменится патриотизмом и национализмом, непрерывным напоминанием об «особой миссии» народа и его «славном прошлом», прозвучат призывы к героизму, дисциплине и следованию за национальным лидером. Политическая установка при этом будет оставаться авторитарной и антилиберальной.
Здесь, конечно, нужно сделать паузу и прояснить, что имеется в виду под словом «фашизм», поскольку оно используется с каждым разом все более расширительно. Классический манифест этой идеологии – «Доктрина фашизма» Муссолини. Странно, что этот текст запрещен к публикации в России, без знакомства с ним вообще невозможно говорить о том, что такое фашизм. Чтобы читатель не путался в терминах «фашизм»/«нацизм», отметим, что Муссолини вообще не интересует расовая чистота. Граждане фашистского государства объединены национальной идеей, а не кровью. Главный пафос фашизма – сверхценность государства, которую можно обеспечить лишь обесцениванием жизни отдельного человека, его прав и свобод. «Для фашиста все в государстве, и ничто человеческое или духовное не существует и тем более не имеет ценности вне государства». Муссолини многократно подчеркивает антилиберальность фашистского государства, можно сказать, что его смысл – в преодолении либерализма. «Либерализм отрицал государство в интересах отдельного индивида; фашизм утверждает государство как истинную реальность индивида… Кто говорит "либерализм", говорит "индивид"; кто говорит "фашизм", тот говорит "государство"». В либеральном понимании государство – это эффективный механизм, который обеспечивает свободу, безопасность и благосостояние своих граждан. Для Муссолини ни свобода, ни безопасность, ни тем более благосостояние граждан не являются приоритетом. «Фашизм отрицает возможность материалистического понимания "счастья" и предоставляет его экономистам первой половины XVIII века, т. е. он отрицает равенство "благосостояние – счастье", что превратило бы людей в скотов, думающих об одном: быть довольными и насыщенными, то есть ограниченными простой и чисто растительной жизнью». Государство в фашизме – «высшая и самая мощная форма личности, оно есть сила, но сила духовная. Она синтезирует все формы моральной и интеллектуальной жизни человека. Поэтому государство невозможно ограничить задачами порядка и охраны, как этого хотел либерализм. Это не простой механизм, разграничивающий сферы предполагаемых индивидуальных свобод. Государство есть внутренняя форма и норма, дисциплинирующая всю личность и охватывающая как ее волю, так и разум… Для этой цели он стремится к дисциплине и авторитету, проникающему в дух человека и в нем бесспорно властвующему. Поэтому его эмблема – ликторская связка, – символ единения, силы и справедливости».
Предпосылка жизни как борьбы предполагает особое видение войны для государства. «Фашизм не верит в возможность и пользу постоянного мира, поскольку в общем дело касается будущего развития человечества, и оставляются в стороне соображения текущей политики. Поэтому он отвергает пацифизм, прикрывающий отказ от борьбы и боязнь жертвы. Только война напрягает до высшей степени все человеческие силы и налагает печать благородства на народы, имеющие смелость предпринять таковую. Все другие испытания являются второстепенными, так как не ставят человека перед самим собой в выборе жизни или смерти».
Характерно, что Муссолини, говоря об этике и морали, вообще не оперирует понятиями добра и зла. Фашистское государство принимает религию, но не принимает религиозную этику. Добро и есть то, что хорошо и полезно для государства, а лояльность государству и является единственным критерием морали и нравственности.
Принципиальное столкновение фашизма и либерализма заключается в основном вопросе – что есть человек? Муссолини цитирует Ренана: «Принцип, что общество существует только для благополучия и свободы индивидов, его составляющих, не представляется согласным с планами природы, где принимается во внимание только вид, а индивид приносится в жертву». Словами Евангелия: «Лучше одному человеку умереть за народ» (Ин. 18:14).
Все это очень созвучно с мыслями Ильина. Духовная природа государства – это общий знаменатель Муссолини с Ильиным, который в этом отношении верен Гегелю (см. главу «Сущность государства» в книге «О Сущности правосознания»). И у Ильина, и у Муссолини государство – это значительно больше, чем царство кесаря. Ему нельзя принадлежать частично, ему можно принадлежать лишь целиком. В этом смысле их взгляды несовместимы с христианством, которое провозглашает Иисуса Христа царем, то есть тем, кто имеет всю полноту власти. Не случайно Бердяев упрекает Ильина в том, что он «взял Православие напрокат» для своей философии государства. По его мнению, у Ильина «государство и Церковь совершенно смешиваются и отождествляются. Непонятно даже, зачем нужна Церковь, если государство как носитель абсолютного духа и добра призвано к выполнению церковной функции борьбы со злом. Поэтому он выделяет привилегированную группу, выражающую государственную власть, которая представляется ему носителем абсолютного добра и духа, и от лица абсолютного добра и духа призванную истреблять зло в мире. Полицейский – полезная и нужная в своем месте фигура, но ее не следует слишком тесно связывать с абсолютным духом» («Кошмар злого добра»). Если же государство принимает на себя задачи Церкви, если оно есть духоносный организм, которое «собирает рассеянных воедино» (Ин. 11:52), то сама Церковь превращается в декоративную подставку, каковой она и была в тоталитарных государствах.
Как политический философ, Ильин солидарен с Муссолини в презрительном отношении к счастью, обусловленному материальным благосостоянием граждан. Как и Муссолини, он его связывает с животным состоянием человека. «Счастье есть не что иное, как удовлетворение всех потребностей, то есть потребностей физических и чувственных; с них человек начинает и, удовлетворившись, уже не испытывает никаких других, более высоких и благородных побуждений. А потому счастье есть не что иное, как чувственное наслаждение и материальный комфорт… В результате он постепенно утрачивает способность к сопротивлению, охоту к труду, стойкость, становится слабым, дряблым, становится рабом своих похотей, чурается своей профессии, трусит перед лицом творческих усилий. Его воля теряет силу. Ему импонирует только то, что обещает удовольствие; а сам он уподобляется похотливому животному». («Взгляд в даль. Благословенно неудовольствие»). Говоря о государстве, Ильин вообще избегает темы его материальной эффективности и благосостояния граждан. Это очень важная деталь. Оказывается, если люди живут плохо – это не случайный сбой в системе. Это просто такое видение государства, которое и не предполагает, чтобы люди жили в достатке.
Материальному благосостоянию Ильин противопоставляет необходимость «добывать победу в страданиях», чему государство, по всей видимости, должно способствовать, а проявление жертвенности par excellence – это война, и здесь Ильин снова совпадает с Муссолини. Ни тот, ни другой не видят и не чувствуют ужаса и трагедии войны. Оба восхищаются войной. Это восхищение Муссолини противопоставляет пацифизму, а Ильин – «настроению дезертира». Война для Ильина, как и для Муссолини, – высочайшее проявление человеческого духа, духовное делание. «Война учит нас всех – призванных под оружие и не призванных – жить так, чтобы смерть являлась не постылым и позорным окончанием озлобленного и хищного прозябания, но естественным увенчанием жизни, последним, самым напряженным, творческим актом ее; чтобы действительно каждому стоило защищать дело его жизни хотя бы ценою мучений и смерти. И это простое правило сосредоточивает в себе всю вековую нравственную мудрость человечества. Оно дает преодоление смерти потому, что превращает самую смерть в подлинный акт духовной жизни», – пишет Ильин («Духовный смысл войны»).
Впрочем, идеализируя и одухотворяя государство, Ильин не объявляет войну либерализму. Часто Ильина называют «умеренным либералом». По его мнению, «призвание государства состоит в том, чтобы при всяких условиях обращаться с каждым гражданином как с духовно свободным и творческим центром сил, ибо труды и создания этих духовных центров составляют живую ткань народной и государственной жизни. <…> Государство не призвано опускаться до частного интереса отдельного человека, но оно призвано возводить каждый духовно-верный и справедливый интерес отдельного гражданина в интерес всего народа и всего государства. Если государство это делает или, по крайней мере, стремится к этому, то оно выполняет свое духовное и христианское призвание, становится через это социальным государством и воспитывает этим своих граждан в духе христианской политики» («Путь духовного обновления. О государстве»). В этом смысле модный нынче антилиберальный пафос ближе к фашизму, чем к самому Ильину.
Современный исследователь справедливо замечает: «По сути, Иван Ильин ратовал за создание в России национальной диктатуры, которая должна опираться на исключительную роль церкви, армии и военизированных структур… Его философия базируется на культе “бремени и мук” русского народа, его исключительности и превосходства. Такое видение требует национального духовного обновления, селекции и гомогенизации общества по критерию “духовного достоинства” со всеми вытекающими последствиями для “неправильных” людей. Все вышесказанное указывает на прямую схожесть философии Ильина с философией европейских фашистов 1930-х годов. И Ильин этого не скрывает»[1].
Ильин предупреждал своих последователей, говоря о фашизме, что для «будущих социальных и политических движений подобного рода надо избирать другое наименование». Поэтому принципиально важна суть, а не вывеска, и не то, определяют ли сами себя человек, или сообщество, или идеология в терминах «фашизма», «антифашизма» или как-то иначе.
Так в чем же секрет его привлекательности сегодня? Предполагаю, что сегодняшних поклонников Ильина его идеи притягивают все тем же, что привлекало самого Ильина в современном ему фашизме, а именно:
- Ставка на национал-патриотическое чувство, взамен интернационал-коммунистического пафоса.
- Убежденность в том, что государство есть наиболее совершенное проявление человеческого духа, и человеческая жизнь имеет смысл лишь в служении тому, что власть провозглашает его благом. В этом случае альтернативные представления о благе страны приравниваются к предательству и прислуживанию врагам («пятая колонна»).
- Запрос на бессменного национального лидера, вокруг которого необходимо сплотиться для достижения блага государства.
- Тоска по распавшейся империи, сознание самих себя как ее преемников, мечта о ее возрождении.
- Видение жизни и истории как борьбы, милитаризация культуры, романтизация и сакрализация войны.
- Отсутствие заинтересованности в повышении уровня жизни и благосостояния граждан, которое компенсируется национал-патриотической риторикой.
Каждый раз, когда я вхожу в алтарь нашего собора, я вижу одну их наших реликвий – антиминс прихода святой мученицы царицы Александры, который существовал в Мадриде в послевоенную эпоху. Он был освящен в «богоспасаемом граде Берлине» 25 июня 1944 года. Самые страшные режимы ХХ века – гитлеровская Германия, сталинский СССР – позволяли Православной Церкви существовать при определенных условиях, навязывая свои правила игры. Личность Ильина – одна из тех, которые нужно осмыслить, чтобы тогда, когда мы увидим знакомый силок, самим не побежать ему навстречу.
[1] Барбашин А. Иван Ильин: фашист, введенный в моду. [Электронный ресурс.] URL: https://www.ridl.io/ru/ivan-ilin-fashist-vvedennyj-v-modu/.