Как писал А.Н. Горбунов, ответ на вопрос, что делать, чтобы спастись, «который в художественно-иносказательной форме дал Беньян, сразу привлек к себе множество читателей и быстро превратил “Путь паломника” в одну из самых знаменательных книг, написанных на английском языке. Достаточно сказать, что по числу переводов “Путь паломника” уступает разве что Библии – таких переводов более двухсот. И дело не только в том, что миссионеры, проповедавшие христианство в его протестантском варианте, обычно переводили “Путь паломника” на языки туземцев сразу же вслед за Библией, так как считали, что книга Беньяна лучше любой другой отвечает их целям, в образно-доходчивой форме излагая основы их веры. Было бы совершенно неверно видеть в книге только этот ее проповеднический пласт. “Путь паломника” уже давно стал неотъемлемой частью классического наследия английской словесности, прочно заняв место в ряду самых известных литературных памятников»[1].
Написанный в тюрьме во второй половине XVII века известным английским протестантским проповедником Джоном Беньяном «Путь паломника» – «это книга новообращенного, который, оставшись в одиночестве и заглянув внутрь себя, не только вспомнил тяжкий путь поисков Бога, но и, осмыслив их с позиций веры, смог рассказать о них в объективно-безличной форме аллегории. Первые строки книги задают тон всему повествованию. Герой, одетый в лохмотья, с великим бременем на спине и с Библией в руке, которая открыла ему его греховность, спрашивает: “Что делать, чтобы спастись?” По совету встреченного им Евангелиста, указавшего ему на невидимую пока Калитку вдалеке и на сияющий свет, он бежит из города Погибели, громко вопия: “Жизнь, жизнь, вечная жизнь!” А дальше сюжет книги в художественной форме воспроизводит кальвинистскую доктрину о спасении, согласно которой человек проходит через осознание собственной греховности, отчаяние, понимание избранности Богом и постоянную духовную брань вплоть до самой смерти, пока его душа не попадет на небо»[2].
Книга Джона Беньяна оказала влияние на многих писателей, в том числе и Клайва Стейплза Льюиса. Аллегорию «Кружной путь» Льюис задумал в 1931 году, написал и издал первый вариант в 1933 году. Основной реакцией читателей было возмущение[3]. Книга была написана К.С. Льюисом через несколько лет после того, как он после многих лет жизни убежденным атеистом встретил Христа; поэтому можно сказать, что произведение – во многом отражение и его личного опыта, жизненного и религиозного, его систематизированный ответ на вызовы христианству все менее скрывающего свою антихристанскую сущность мира первой половины XX века. По сути, у героя Льюиса тот же вопрос, что и у героя Беньяна: «Как спастись?» Но мир вокруг более сложен, поэтому и больше аллегорий и аллюзий у Льюиса, что, впрочем, обусловлено и его образованием, кругом чтения и личным религиозным опытом.
Свою книгу Льюис начинает так: «Мне снился мальчик из страны Пуритании, по имени Джон. <...> Родители повели его по дороге, крепко держа за руки (что было и неудобно, и не нужно), и сказали, что они идут к управителю. <...> ...На полуслове управитель поднялся, откашлялся, снял со стены маску с бородой и стал очень жутким. «Теперь, – сказал он, – мы с тобой поговорим про Хозяина. Ему принадлежит наша страна и по своей великой, да, именно великой милости он позволяет нам здесь жить». Слова “по великой милости” управитель повторял так часто и протяжно, что Джон рассмеялся бы, если бы тот не снял с гвоздя большой лист бумаги, исписанный сверху донизу, и не сказал: “Все это Хозяин запретил нам. Прочти-ка!” Джон взял список, но о половине запрещенных действий он никогда не слыхал, а другие совершал каждый день и не мог представить, как их избежать. Всего же правил было столько, что не упомнишь. “Надеюсь, – спросил управитель, – ты еще не нарушил ни одного?” Сердце Джона сильно забилось, и он бы спятил от страха, но управитель снял маску и сказал: “А ты солги, солги, всем будет легче!..” – и снова в мгновение ока ее надел. Джон поспешил ответить: “Конечно нет!”, и ему показалось, что глаз в проези маски подмигивает ему. “Смотри! – сказал управитель. – А то Хозяин бросит тебя навеки в черную яму, где кишат змеи. Кроме того, Он так милостив, так бесконечно милостив, что тебе самому больно Его огорчить”»[4].
Джона страшит ад, одновременно он не может смириться с двуличием представителей той религиозной системы, в которой родился: «Шли дни и недели, и мне снилось, что Джон все мучился, думая о правилах и о змеиной яме. Сначала он очень старался, но каждый раз к вечеру видел, что нарушил больше, чем выполнил, и огорчался, а наутро нарушал уже совсем много и даже не очень страдал. Но через несколько дней страх возвращался и был еще сильнее, потому что Джон успевал нарушить много правил. Особенно удивлялся он тому, что на оборотной стороне листа были другие правила, и некоторые из них противоречили тем, первым. Например, на лицевой стороне Джон читал, что надо все время проверять себя, а на оборотной – что надо меньше в себе копаться. Или, скажем, он читал, что если сомневаешься, нарушил ли правило или нет, надо спросить старших, а на оборотной стороне находил пословицу: “Не пойман - не вор”»[5].
Уже с детства его начинает занимать вопрос смерти и того, что будет после нее: «У Джона был дядя, про которого плохо говорили, и жил он на маленькой соседней ферме. Однажды, вернувшись из сада, Джон увидел, что в доме переполох. Дядя сидел в кресле серый как пепел. Мать плакала. Отец важно молчал. Был здесь и управитель в той самой маске. Джон спросил у матери, что случилось.
– Бедный дядя Джордж получил повестку, – сказала она.
– Какую? – спросил Джон.
– Его выселяют. <...>
И Джона послали наверх и велели надеть тесный костюм, а когда он спустился, ему дали маленькую маску. Родители тоже надели маски; и мне показалось, что они полезли с маской к дяде Джорджу, но он сильно дрожал, и она упала. Пришлось оставить его как он есть, а он был так ужасен, что все смотрели кто куда. Его с трудом подняли и повели на дорогу. Шла она с Запада на Восток, и в одном ее конце светило солнце, но все повернулись к солнцу спиной, и Джон увидел темные горы. Дальше дорогу пересекал ручей, вплоть до него росла трава, а за ним темный болотистый склон вел к голым холмам, за которыми высились горы. Самая высокая гора была и самой темной. Джон испугался, и ему сказали, что на ней живет Хозяин. До ручья шли долго, впереди совсем стемнело, дул холодный ветер. Когда они остановились, дядя оглянулся и застонал тоненьким голосом. Потом перешел ручей и удалился во мрак по топкому склону»[6].
И в то же время в душе Джона есть потребность в чем-то высшем по сравнению с тем, что может предложить ему повседневная жизнь; эта потребность приводит и к появлению первого мистического опыта: «Еще мне снилось, что однажды утром Джон вышел погулять на дорогу, чтобы хоть ненадолго забыть о списке, но забыть не мог. Однако он шел вперед, отошел от дома, и попал в незнакомый лес. Вдруг он услышал какой-то дивный звук, словно кто-то позвонил в колокольчик или дернул струну; затем раздался голос, такой высокий, чистый и странный, словно он звучал где-то за звездами. “Иди сюда!” – сказал голос, и Джон увидел стену вдоль дороги, а в ней окошко без стекла, прямоугольную дыру. Заглянув туда, он увидел лес, как бы устланный цветами, и смутно припомнил, что когда-то где-то хотел нарвать цветов. Пока он пытался поймать это воспоминание, из-за леса повеял ветер, такой благоуханный, что он сразу забыл и отца, и мать, и Хозяина, и список правил. Душа его опустела; потом он понял, что плачет, пытаясь вспомнить, что же было с ним когда-то в лесу. Туман за лесом рассеялся, и Джон увидел в просвете мирное море и остров, покрытый мхом. <...> Когда же все скрылось от него, он не мог понять, что же он утратил»[7].
Поиск мистических религиозных ощущений в юности приводит Джона не к религиозному, а к первому сексуальному опыту: «Тогда я повернулся на другой бок, и заснул крепче, и увидел, что Джон уже юноша, а не мальчик. Главной радостью его было ходить к стене и глядеть в окошко, надеясь, что снова покажется остров. Иногда – особенно вначале – он показывался; но это бывало все реже, и Джон часами стоял у окошка, глядя в лес. Ему казалось, что он умрет от тоски; а думал он о том, что нарушил бы ради острова любые правила, попал бы в черную яму, если бы оттуда был виден остров. <...> Тут он решил воскресить былое чувство – ведь остров вызывал в нем чувство и ничто иное, – закрыл глаза, сильнее стиснул зубы и попытался представить себе утраченную красоту; но мысли его блуждали, и чувств никаких не было. Когда же он открыл глаза, в густой траве сидела и смеялась темноволосая девушка его лет, совсем голая.
– Меня ты и ждал, – сказала девушка. – Каких тебе еще островов!
И Джон обнял ее и совершил с ней любодеяние»[8].
К.С. Льюис очень наглядно показывает расплату за связь, в основе которой нет любви и ответственности: «Теперь он часто ходил в лес. Он не всегда обнимал ее, хотя нередко этим кончалось. <...> Девушка была очень противна Джону, и он знал, что она это знает, хотя она по-прежнему хвалила его и улыбалась ему. <...>
– Я больше не приду, – сказал Джон. – Я искал не тебя, сама знаешь.
– Да? – сказала она. – Ну иди. Только забери их всех.
Она позвала кого-то, и из-за деревьев понабежали темнолицые девочки.
– Это кто такие? – спросил Джон.
– Наши дети, – отвечала она. – Ты что, не знал? Ах и дурак! А теперь, детки, – и она обернулась к стайке девиц, – идите с папой.
Испугавшись выше меры, Джон перепрыгнул через стену и побежал домой»[9].
Как и герой Беньяна, герой Льюиса убегает из дома, все бросив. Но в отличие от него, идет он в другую сторону: «И с той поры Джон не знал счастья. Он мучился, что нарушил столько правил (пока он ходил в лес, он почти не помнил о Хозяине), и боялся расплаты. Кроме того, он разучился мечтать об острове. К стене ходить он тоже боялся, чтобы не встретить темнолицую девушку, но вскоре обнаружил, что дочери постоянно вертятся вокруг него. <...> Вечером, когда семья собиралась у камина, они лежали прямо под ногами, но ни отец, ни мать не замечали их и удивлялись, куда же он глядит. <...> Когда он понял, что от темнолицых не спрятаться, он стал ходить к стене, ни на что не надеясь, как ходят к дорогой могиле. <...> Однажды по пути домой он заплакал. Тоска – уже не по острову, а по другой, сладостной тоске – была столь сильна, что сердце у него едва не раскололось, и он услышал короткий дивный звук, словно кто-то дернул струну или тронул колокольчик. <...> Почти ничего не разглядев, Джон очнулся. Той же ночью, когда отец и мать уснули, он вышел черным ходом из дому и пошел на Запад»[10].
На своем пути юноша встречает самых разных людей, отражающих модные предрассудки времени написания аллегории. Мистер Умм объясняет Джону, почему нет Хозяина: «Управители выдумали, чтобы держать нас в узде. Дошлый народ, я вам скажу. Знают свой интерес. <...> У вас в Пуритании верят всяким басням. Науки не знают, нет образования. Вот, например, я вас удивлю: Земля круглая, как апельсин. Так-то, молодой человек.
– Отец мне это говорил, – растерянно сказал Джон.
– Нет, нет, нет, не путайте! Вы его неправильно поняли. Мы прекрасно знаем, что в Пуритании Землю считают плоской. Что-что, а тут я не ошибусь. Словом, дело ясно»[11].
К.С. Льюис практически открыто смеется над аргументацией современной ему науки, отрицающей религиозный опыт, вкладывая в уста мистера Умма следующие слова: «Гипотеза, молодой человек, подобна снежному кому, а говоря попроще – если вы достаточно часто повторяете догадку, она становится научным фактом»[12].
По мере внутреннего роста паломника, идущего не в ту сторону, становятся и более утонченными соблазны, встречающиеся ему. В пути Джон знакомится с женщиной – Лирией, «красивой, разве что слишком смуглой. В отличие от темнокожей девицы, она была не развязной, а приветливой. <...> Джон рассказал ей про остров с самого начала.
– Тогда вам надо повидать папу, – сказала Лирия. – Мой отец – сам лорд Блазн. Живет он вон там, через полчаса дойдем.
– Ваш отец был на острове? Он знает путь?
– Он очень часто говорит совсем как вы.
<...> Теперь они шли рука об руку, и даже целовались, и тихо говорили о чем-то нежном и печальном. Лесная тень и звон колоколов напоминали Джону об острове – и почему-то – о темнокожей девице.
– Именно этого я и хотел, – сказал он. – Девица груба, остров бесплотен. Вот она, истинная жизнь!
– Это любовь, – вздохнула Лирия. – Вот он, истинный остров!»[13].
Лорд Блазн говорит Джону: «Что значит “верить”? Те, кто говорили тебе о Хозяине, и ошибались, и не ошибались. Красота – это истина. Хозяин, которого они жаждут, – здесь, в сердце. Остров, который ты ищешь, ты уже нашел»[14].
Потом Джон знакомится с сыном лорда Блазна – Болтом, который говорит про сестру, что она «темнорожая девка», а про отца, что «они его кормят темнорылые, а он и не знает. Зовут их музами, душой и тому подобное. Обыкновенный сводник!» Он зовет Джона в Гнуснополь, в котором живет, и показывает ему свою машину, вызывающую у Болта «поэтические» чувства: «Предки творили кумиров, богов и богинь, но все это были темнокожие девки, только припудренные. Фаллический культ, и больше ничего. А уж в ней похоти нет, верно?
– Еще бы! – сказал Джон, глядя на открытый мотор. – Какие уж тут девушки! Скорее, змеиное гнездо или логово ежей.
– То-то! – сказал Болт. – Сила! И заметь (он понизил голос), сколько денег на нее ухлопано»[15].
Они едут в Гнуснополь, где Джон видит людей, среди которых «девушки походили на мальчиков, а мужчины, кроме тех, конечно, у которых росла борода, – на женщин»[16]. Отвергая старые идеалы, они нетерпимы ко всему, что хоть немного отличается от их стереотипов, разных у каждого из жителей этого города.
– Мы потеряли идеалы на войне, – сказал молодой Сноб, – в дерьме, и в крови, и в грязи. Поэтому мы жестоки и откровенны.
– Простите, – сказал Джон, – воевали, собственно, ваши отцы, а они живут тихо и мирно.
– Мещанин! – вскричали Снобы и повскакивали с мест. <...>
– Мы отбросили запреты! – завопила старая худая девица, а шесть других девиц вцепились Джону в лицо. Он кинулся на пол, вскочил, побежал к выходу, за ним летели какие-то колбы, а на улице собаки мчались за ним, люди же кидали в него всякий мусор и орали:
– Мещанин! Лицемер! Сквалыга![17].
У Гнуснополя и его жителей есть хозяин, которого Джон встречает позже: «А на что они живут, по-твоему? <...> Все как один работают на меня, – сказал Маммон. – Одни пишут, другие получают доход с моей земли. “Снобы”. Выдумают же всякую чушь в свободное время <...> когда лоботрясов не бьют!»[18].
Но Маммон не самый главный в этих местах; об этом Джон узнает, когда предпринимает попытку их покинуть.
– Ты что, не знаешь? Этот край принадлежит Духу Времени.
– Простите, не знал, – сказал Джон. – Я как-нибудь обойду его владения.
– Вот идиот, – сказал начальник. – Да ты уже в его владениях. Ты их прошел. Это выход, а не вход. Гостей он любит, беглецов нет. <...>
Молодой человек надел на Джона наручники и повел его на цепи вниз в долину[19].
Джона сажают в темницу, на заключенных в которой смотрит Дух Времени – великан, под взглядом которого все становится прозрачным. Джон смотрит на заключенных вместе с ним и видит «не людей, а истинных чудовищ. Перед ним сидела женщина, но видел он череп, мозг, носоглотку, слюну в горле, кровь в жилах, легкие, подобные живым губкам, и печень, и змеиное гнездо кишок. Отвернувшись поскорее, он увидел старика, у которого темнела внутренняя страшная опухоль. Когда же Джон опустил голову, он увидел свои внутренности. И мне снилось, что так он прожил много дней, пока не упал ничком и не закричал: “Это черная яма! Хозяина нет, а яма есть”»[20].
Когда рыцарь Разум вонзает меч в сердце Духа Времени, он превращается в обычную гору, а служившие ему стражники разбегаются, оказывается, что многие из томившихся в его темнице не хотят уходить: «Принимаем желаемое за действительное... Нет уж, нас не проведешь!»[21].
Но Джон идет с Разумом, который сказал ему, что он может идти вместе с ним, пока достанет сил. Разум говорит Джону:
– Многие полагают, что всякая тяга – копия нашей любви к Хозяину.
– Полагали, но теперь подумали и отвергли. Наука доказала...
– Наука не могла ничего доказать, ибо никак не связана с тем, что лежит на Запад и на Восток от этой страны, за ее границей. Тебе скажут, конечно, что если две вещи похожи, то хорошая – копия, плохая – подлинник. Но это чистые домыслы. Ученые делают вид, что к их учениям привели исследования; на самом деле они сперва приняли свои учения, потом подкрепили их нужными фактами[22].
Разум также говорит Джону: «Если спорить с ними, они скажут, что ты прикрываешь доводами свои влечения, и не станут отвечать. Но если кто готов слушать их, они спорят и доказывают сколько им угодно.
– Понимаю. Как же им ответить?
– Спроси их, можно ли верить доводам. Если нет, ученье их никуда не годится, ибо они создали его, рассуждая. Если да, пусть послушают и нас и возразят по существу»[23].
Интересна история грехопадения Адама и Евы, образно изложенная в «Блужданиях паломника» Матушкой, под которой автор, по всей видимости, понимает Церковь: «Надо вам знать, что когда-то здесь не было арендаторов, и Хозяин владел всей страной один. Жили тут звери, а Хозяин со Своими детьми за ними смотрел. <...> И вот однажды Хозяин <...> подумал, что поля и стада слишком хороши, чтобы иметь их одному. Тогда Он решил сдавать участки, и первыми Его арендаторами были молодые супруги. Ферма их стояла вот тут, на этом самом месте. Условия аренды были тогда другие, землю Он сдал навечно; однако сами они могли уйти к Нему в замок, когда хотят. Хозяин хотел, чтобы Его дети подружились с другим родом существ, и дети Его этого хотели. А здесь, надо сказать, росло много плодовых деревьев. <...> Хозяин знал, что плоды эти еще не годятся арендаторам, их могут есть только жители гор. <...> Когда здесь поселились люди, Хозяин испугался за них и сказал им, чтобы они не ели плодов. <...> И Он ушел домой, а люди соблюдали запрет, пока жена не свела знакомства с одним созданьем, которое родилось в горах, но поссорилось с Отцом и отделилось, так что у него была своя земля, рядом. Но оно хотело захватить и эту землю, и это ему чуть было не удалось.
– Я не встречал его арендаторов, – сказал Джон.
– Как же, встречал, – сказала Матушка, – только не узнал. Снобы арендуют у Маммона, Маммон – у великана, а уж тот – у самого этого созданья.
– Вот бы Снобы удивились! – сказал Джон. – Они ведь думают, что у них хозяина нет.
– Так уж дело ведется, – сказала Матушка. – Малые люди не знают большого начальства. Да и оно не хочет, чтобы его знали»[24].
В пути Джону становится все труднее, на каком-то этапе ему приходится помогать ставшему его другом попутчику Виртусу, с которым несколько раз сводил их путь, и эта помощь становится важным этапом его духовного роста: «Виртус лишь улыбался, говорить он не мог. Тогда Джон поднял его, но, сделав шаг, Виртус споткнулся, ибо ничего не видел. Когда Джон это понял, он повел его за руку; и познал одиночество, которое знают лишь утешители, нуждающиеся в утешении»[25].
В одной из критических ситуаций, когда «Джону было страшно, и очень хотелось есть, и очень хотелось пить», к нему подходит человек, который дает хлеб и воду и говорит при этом: «Ты остаешься жив лишь потому, что молишь и просишь кого-то, называя разными именами. А сам себе ты твердишь, что это просто метафоры.
– Я ошибся?
– Может, и нет. Но играй честно: если Его помощь не метафора, не считай метафорой и правила. Если Он отвечает на Твой зов, значит, Он может говорить и Сам, без просьб. Если ты вправе к Нему воззвать, то и Он вправе обратиться к тебе»[26].
Интересен разговор Джона с встретившимся ему на пути отшельником, раскрывающий видение Льюисом соотношения личного и коллективного, языческого и христианского религиозного опыта: «Одни картинки, без правил, опасны; опасны и одни правила. Потому-то лучше всего найти Матушку сразу и с детства знать то третье, что принес нам Сын Хозяина. Да лучше всего и не ведать о споре между картинками и правилами. <...>
– Что же делали эти Языки?
– Почти то же самое, что и ты. Картинка пробуждала в них мечту. Потом они совершали много ошибок, пытаясь поймать ее. Если им это не удавалось, они создавали ее подобие. Если удавалось, они тщились получить от него наслаждение. Да ты и сам все это знаешь.
– Конечно!.. А что бывало дальше?
– Они выдумывали рассказы о картинках и старались в них поверить. Они кидались к темнолицым девушкам, убеждая себя, что только это им и нужно. Они уходили далеко на Юг, в Черномагию. Они совершали много нелепостей и непотребств; но куда бы они не зашли, Хозяин находил их. Когда Его картинки стирались и блекли, Он посылал им новые, и прежние выдумки становились пресными»[27].
Джон встречается и со смертью, которая говорит ему: «Прыгай сам или жди, пока тебя толкнут. Закрой глаза или жди, пока их завяжут. Сдайся или продолжай бессмысленную борьбу.
– Я бы сдался, если бы мог.
– Тогда я стану тебе служанкой, а не владычицей. Исцеление от смерти – смерть. Отдавший свою свободу получит ее с избытком. Идем же к Матушке»[28].
И вот Джон приходит к Матушке; судя по всему, ситуация является аллюзией на Таинство Крещения как смерти для греха и рождения в вечную жизнь во Христе: «На самом дне Ущелья стояла Матушка в сверкающем венце, и в руке у нее был скипетр. <...>
– Я сдаюсь, – сказал Джон.
– Это хорошо, – сказала Матушка. – Долго тебе пришлось идти, а я перенесла бы тебя за минуту. Но ничего, хорошо и так.
– Что мне делать сейчас? – спросил Джон.
– Снять свои лохмотья, – ответила Матушка. – А потом – ныряй в пруд»[29].
Джону и его другу Виртусу, пришедшему вместе с ним к Матушке, еще предстоит путь, полный трудностей и опасностей, у каждого своих, в который они отправляются с ангелом, названным Льюисом Жителем Гор.
– Честное слово, – сказал Джон, – Матушка к нам немилостива. Дорога стала намного уже и опасней.
– Ты знаешь, – сказал Житель Гор, – что без опасности люди гибнут[30].
Он говорит Джону о переменах, происходящих в современном Льюису мире: «Беда нынешних людей в том, что они верят рекламе. Конечно, если бы машины делали именно то, что о них пишут, перемена была бы очень глубокой. Но это не так. Они хотят облегчить труд – и отяжеляют его; хотят подстегнуть похоть – и плодят скопцов; развлечения утомляют их, а попытки сберечь время уничтожили в их стране добрый досуг. А что до прочности – вспомни, как быстро ломаются эти машины. Темные пустоши еще зазеленеют, а из всех городов, которые я видел, быстрее всего придут в упадок железные города»[31].
В итоге Джон возвращается туда, откуда начал свой путь. «Земля круглая, и ты ее обошел, – сказал Житель Гор. – Твой остров – это горы, только ты видишь их сзади. Никакого острова нет, и с той стороны – суша»[32]. И он говорит также Джону: «Кто знает, где бы ты был сам, если бы пересек ручей прямо у дома? Поверь, Хозяин привел тебя сюда самым коротким путем»[33].
Конец земного пути – смерть, и Льюис пишет об этом в своей аллегории: «Вдруг Джон остановился и чуть не заплакал. Он увидел маленький домик, пустой и обветшалый. Спутники спросили его в чем дело, и от ответил им:
– Мы снова в Пуритании. Здесь жила моя семья. Отец и мать, я вижу, перешли через ручей, а мне столько надо сказать им.
– Ничего, – сказал Ангел, – и ты перейдешь его сегодня.
– В последний раз?
– Да, если все будет хорошо»[34].
Герой Льюиса, в отличие от героя Беньяна, начал свой путь в противоположную сторону; для того чтобы достичь пункта назначения, ему пришлось обойти весь земной шар, причем оказалось, что место назначения – там, где он родился. Но это не значит, что ему можно было не уходить, не значит, что большая часть затраченных им усилий была напрасна. Именно через преодоление всех препятствий этого «кружного пути» происходил его духовный рост, именно благодаря искренности его стремлений Джон сумел прийти туда, куда звала его душа, несмотря на то, что изначально пошел в обратную сторону.
[1] Горбунов А.Н. Путь сквозь тесные врата // Д. Беньян. Путь паломника. СПб., 2015. С. 5-6.
[2] Там же. С. 13-14.
[3] См.: К.С. Льюис. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7. М., СПб., 2000. С. 446.
[4] Льюис К.С. Кружной путь, или блуждания паломника // К.С. Льюис. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7. М., Спб., 2000. С. 11-12.
[5] Льюис К.С. Указ. соч. С. 13.
[6] Льюис К.С. Указ. соч. С. 14-15.
[7] Льюис К.С. Указ. соч. С. 13-14.
[8] Льюис К.С. Указ. соч. С. 17.
[9] Льюис К.С. Указ. соч. С. 18.
[10] Льюис К.С. Указ. соч. С. 18-19.
[11] Льюис К.С. Указ. соч. С. 22.
[12] Льюис К.С. Указ. соч. С. 23.
[13] Льюис К.С. Указ. соч. С. 26-27.
[14] Льюис К.С. Указ. соч. С. 28.
[15] Льюис К.С. Указ. соч. С. 30-31.
[16] Льюис К.С. Указ. соч. С. 33.
[17] Льюис К.С. Указ. соч. С. 36-37.
[18] Льюис К.С. Указ. соч. С. 38.
[19] Льюис К.С. Указ. соч. С. 39.
[20] Льюис К.С. Указ. соч. С. 41.
[21] Льюис К.С. Указ. соч. С. 46.
[22] Льюис К.С. Указ. соч. С. 47.
[23] Льюис К.С. Указ. соч. С. 50.
[24] Льюис К.С. Указ. соч. С. 55.
[25] Льюис К.С. Указ. соч. С. 80.
[26] Льюис К.С. Указ. соч. С. 101.
[27] Льюис К.С. Указ. соч. С. 106-107.
[28] Льюис К.С. Указ. соч. С. 117.
[29] Льюис К.С. Указ. соч. С. 118.
[30] Льюис К.С. Указ. соч. С. 123.
[31] Льюис К.С. Указ. соч. С. 132.
[32] Льюис К.С. Указ. соч. С. 121.
[33] Льюис К.С. Указ. соч. С. 121.
[34] Льюис К.С. Указ. соч. С. 141.