Давая общую характеристику положению Русской Православной Церкви в 1943 году, необходимо обозначить, что революционные преобразования 1917 года не принесли Церкви свободы от государственной опеки; она попала в еще большую зависимость от государства. При этом антирелигиозные репрессии, начавшиеся в 1920-е годы, а в какой-то степени и раньше, то усиливались, то, спадая, продолжались вплоть до начала 1940-х годов. Происходило массовое закрытие храмов. К 1943 году церковная инфраструктура в России была в основном разрушена. В этот период формировалось советское законодательство о религии, которое с небольшими изменениями продолжало действовать до 1990 года. Оно не учитывало внутрицерковных установлений, законодательно закрепляло неравноправие верующих и атеистов и лишало Церковь не только участия в рассмотрении государством вопросов, касающихся непосредственно церковных проблем, но практически исключало все возможные пути влияния Церкви на общество.
Казалось бы, Церковь имела все основания для того, чтобы ненавидеть Советский Союз. Но как только началась Великая Отечественная война, первым к народу обратился Предстоятель Русской Православной Церкви с призывом не жалеть сил на защиту родины. Подвиг иерархов, священнослужителей и рядовых верующих в годы Великой Отечественной войны не могло не оценить даже советское правительство. Часть духовенства и рядовых верующих придерживалась принципов, изложенных в декларации Митрополита Сергия, другая же часть считала, что компромиссов с безбожной властью быть не может и место Церкви в катакомбах. Но все же явные кровавые гонения Русская Православная Церковь пережила. Она сохранила свою иерархическую структуру, внутренне единство, определенное количество монастырей и храмов, иерархов и духовенства.
В этой ситуации и наступили перемены в государственной религиозной политике, носящие кардинальный характер. 4 сентября 1943 года состоялась встреча Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и митрополитов Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) с И.В. Сталиным[1]. Во встрече приняли участие также В.М. Молотов и Г.Г. Карпов. На этой встрече Сталин официально согласился на созыв Архиерейского Собора и проведение выборов Патриарха. 8 сентября 1943 года в Москве состоялся Архиерейский Собор Православной Церкви, созванный для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода, который единодушно избрал Митрополита Сергия Патриархом Московским и всея Руси[2]. В большом количестве открывались храмы, священники возвращались из лагерей, снова стал выходить «Журнал Московской Патриархии»[3].
В 1945 году прошел Поместный Собор, избравший патриархом Митрополита Алексия (Симанского) вместо умершего Патриарха Сергия. На Соборе был принят весьма важный для того времени документ – «Положение об управлении Русской Православной Церковью». Он превращал Церковь пусть в контролируемую, но централизованную организацию, что, после регистрации документа в Министерстве юстиции, придавало ему характер законного в глазах советского государства, хотя и входившего в противоречие с основным законодательством о религии, запрещавшим наличие централизованного управления в религиозных организациях.
Созданный в октябре 1943 года Совет по делам РПЦ при СНК СССР был призван осуществлять связь между правительством СССР и Патриархом, контролировать деятельность местных епархий, информировать правительство о нуждах Церкви, готовить проекты государственных законодательных актов по церковным делам. Характерно, что возглавил Совет полковник госбезопасности Г.Г. Карпов, выпускник духовной семинарии, который с 1940 года возглавлял 3-й отдел 5 управления НКГБ, осуществлявший различные антицерковные акции. Заместителем председателя стал также полковник госбезопасности К.А. Зайцев. В беседе с Карповым 13 октября 1943 года В.М. Молотов указал ему и уполномоченных Совета подобрать «из чекистов». Характерно, что Карпов некоторое время совмещал свою новую деятельность с исполнением прежних обязанностей начальника 3-го отдела. Вышел в отставку позднее в звании генерал-майора. На его соответствующий вопрос Молотов ответил: «Если Ваше должностное положение в НКГБ не публикуется в газетах и не придано официальной гласности, то я считаю возможным совмещение». Совет по делам РПЦ находился под полной опекой органов госбезопасности вплоть до середины 1950-х годов.[4] Решение ключевых вопросов государственной политики в религиозной сфере И.В. Сталин оставил за собой. Менее важными проблемами в правительстве занимались Молотов, а с 1946 года – Ворошилов, в ЦК ВКП (б) – поочередно Маленков и Жданов. Самостоятельная роль руководимого Карповым Совета на первых порах не была слишком значительной. Конечно, самостоятельность Патриархии была сильно ограниченной, но все же в тот период она касалась и комплектования кадров духовенства.[5]
В конце 1943-1944 гг. советское правительство приняло более 10 постановлений, касающихся условий и порядка функционирования религиозных организаций, льгот для духовенства, прав и обязанностей государственных органов, ведавших церковной политикой. В первые же месяцы этой работы стало очевидно, что новый церковный курс требует и изменения правовой основы – законодательства о религиозных культах. В конце 1943 года Совет по делам РПЦ сообщал правительству, что ранее принятые декрет 1918 года и постановление ВЦИК и СНК РСФСР 1929 года, кроме основных положений, устарели, и необходимо новое, уже союзное законодательство. Проект его был подготовлен, на заседании Совета по делам РПЦ 7 января 1944 года принят за основу и представлен в правительство, однако так и остался нерассмотренным. Секретными же постановлениями Совнарком неоднократно вносил изменения в статьи закона 1929 года, касающиеся прав религиозных обществ.[6]
Советом и его уполномоченными в областях проводилась регистрация священнослужителей. Копию указа о назначении священника или диакона архиерей в обязательном порядке направлял уполномоченному Совета.[7] На каждого «служителя религиозного культа» уполномоченным заводилось дело, при этом заполнялась регистрационная анкета. Например, регистрационная анкета уполномоченного по г. Москве содержала среди прочих следующие графы: социальное происхождение (бывшее сословие родителей), основная профессия или специальность, был ли перерыв по церковной службе, кем работал во время перерыва, продолжительность военной службы и в каком чине в армиях – царской, белой, Красной Армии, участвовал ли в Великой Отечественной войне, лишался ли избирательных прав, был ли судим, когда и за что, какое наказание отбывал, когда и сколько времени, находился ли на оккупированной территории, какие имеет правительственные награды и за что.[8] Заполненные регистрационные анкеты показывают, каким непростым был жизненный путь православных священнослужителей в первой половине ХХ века. Например, один из священников с 1920 по 1928 год работал учителем, затем с 1928 по 1934 год служил священником, с 1934 по 1941 год – работа бухгалтером, с 1941 по 1946 – служба в армии, гвардии старший лейтенант медицинской службы, с 1946 по 1947 год – работа санинспектором и лишь в 1947 году, после тринадцатилетнего перерыва – возвращение к церковной службе.[9]
Уполномоченные Совета занимались также проверкой составов учредителей религиозных обществ, членов исполнительных органов и ревизионных комиссий, проверкой выполнения религиозными обществами договоров по содержанию молитвенных зданий и культового имущества, накоплением фактов из жизни религиозных обществ, предоставляли руководству облисполкомов доклады о состоянии и деятельности расположенных на территории области религиозных организаций.[10] К концу 1940-х годов почти всю работу с Церковью и внутри страны, и за рубежом осуществлял Совет по делам РПЦ. Его роль и численный состав заметно выросли. Так, в 1946 году количество уполномоченных выросло с первоначальных 89 до 114, а сотрудников центрального аппарата – с 9 до 57 человек. До начала 1947 г. Совет по делам РПЦ находился в центре внимания правительства и МГБ. Так, в 1946 году Совмин принял на основе его информации 6 постановлений и 33 распоряжения. Подобная активность и самостоятельность по отношению к партийным органам вызывала у них все большее недовольство. На пока Совет находился под постоянной опекой службы госбезопасности, он мог особенно не тревожиться. Ситуация изменилась в 1947 году. МГБ стало утрачивать интерес к Русской Православной Церкви, и уже в феврале этого года число уполномоченных сократилось до 105. Их состав также претерпел изменения. К августу 1948 года лишь 20 % уполномоченных были офицерами госбезопасности, остальные пришли с советской (46 %), партийной (19 %) и хозяйственной (10 %) работы.[11]
Одним из главных вопросов в деятельности Совета в первые годы его существования стала проблема открытия храмов. Количество действующих церквей после десятилетий массированных гонений на Церковь в Центральной России было весьма невелико. Например, в 1944 году в Тульской области богослужения проходили лишь в 5 храмах, из них 2 находились в областном центре. Количество же закрытых церквей по области составляло 366.[12] От верующих Верхнего Поволжья наиболее активно поступали ходатайства, но из них за 1944-1945 гг. удовлетворили не более 5 %. В 1944 году в Ивановской и Ярославской областях возобновились службы в 9 храмах, что составляло чуть более 4 % от общего числа храмов, открытых в тот год Советом по делам РПЦ. В 1945 г. этот показатель возрос до 11 %[13]. За 1945-1948 гг. только в областях Верхнего Поволжья возобновили деятельность 115 храмов[14]. К концу войны были открыты кафедральные соборы Владимирской и Ивановской епархий: Успенский в г. Владимире и Преображенский в г. Иваново[15]. Ставился вопрос об открытии Благовещенской, Введенской, Казанской церквей в г. Иваново[16]. Верующие ходатайствовали об открытии храмов в с. Никологоры, с. Орехово Сокольского района, с. Зарайское Пучежского района, с. Красносельское Гороховецкого района[17], в с. Пруднов, Песчанов, Кидекши и Б. Борисово[18], в г. Александрове[19]. Малое количество этих попыток увенчалось успехом.
Многие ходатайства об открытии церквей отклонялись местными органами власти. Например, Рязанский облисполком своим решением от 3 апреля 1944 года отказал в открытии церкви в селе Костемерово Желтухинского района. Основанием послужило то, что храмовое здание требовало капитального ремонта и использовалось как зернохранилище. При этом ближайшая действующая церковь находилась в 10 километрах от села Костемерово.[20] В 1944 году в Калининской области поступило несколько сот ходатайств верующих о дополнительном открытии 154 церквей, из них удовлетворены были 12. В 1945 году поступили ходатайства об открытии 24 церквей, удовлетворены были 6.[21]
Но процесс открытия храмов начался. Например, на заседании Совета 26 августа 1946 года было принято решение об открытии церкви в г. Осташкове Калининской области, 21 августа – об открытии храма в с. Петровское Калининской области.[22] На март 1950 года в Ивановской епархии было уже 57 открытых церквей[23]. В 50-е годы были предприняты попытки открытия храмов в селе Дунилово Шуйского района, в г. Плес, деревне Кулыево Пестяковского района[24]. Особо активно ходатайствовали об открытии церквей верующие из Центральной России. За 1944-1947 гг. в Совет и к его уполномоченным на местах от верующих Рязанской, Московской, Калининской, Кировской, Воронежской, Горьковской и Ивановской областей поступило 10016 заявлений, или 50,7 % всех заявлений, поступивших из РСФСР.[25]
В первые годы своего существования (1943-1944) Совет очень неохотно давал добро на открытие храмов. По предписанию Совета по делам РПЦ от 20 апреля 1944 года, законными мотивами отклонения ходатайств верующих об открытии церквей могли являться следующие: отсутствие здания для богослужебных собраний, невозможность освобождения здания бывшей церкви, используемого для хозяйственных, культурных или военных целей, непригодность, по заключению технического надзора (ветхость, опасность обвала и т. д.), имеющегося здания бывшей церкви, отсутствие требуемого законом количества верующих (не менее 20), при котором может быть разрешено открытие церкви или молитвенного дома, фальсификация сбора подписей (внесение в списки верующих без их ведома и согласия, внесение в списки несовершеннолетних), а также спровоцированные заявления (когда подписи под заявлением собраны в результате проведения инициаторами специальной организованной работы и агитации с применением обмана).[26] Верующие, ходатайствующие об открытии церквей, нередко пытались задобрить уполномоченных Совета денежными или иными подарками. В 1944 году такие факты отмечались Советом по делам РПЦ в Московской, Ивановской, Тульской, Ярославской и ряде других областей. При этом некоторые уполномоченные сообщали об этом в следственные органы, другие ограничивались разъяснением о недопустимости предложения вознаграждений или подарков.[27]
Самая благоприятная пора для верующих приходилась на 1947-1948 гг. Так, в протоколе от 12 марта 1947 г. отмечается, что из рассмотренных 64 ходатайств удовлетворено 64. В протоколе от 20 мая 1947 г. говорится об удовлетворении всех 62 ходатайств, рассмотренных в этот день. Сама же процедура получения разрешения на открытие храма длилась 2-3 года с момента подачи первого заявления даже в эти лучшие годы. В Калининской области в 1945 году действовали 86 церквей, из них в городах 13. Кроме этого, в облисполком поступили 416 заявлений об открытии еще 123 церквей. Кроме действующих церквей на территории области имелось 453 здания бывших храмов, из которых 279 использовались под культурные, хозяйственные и военные цели.[28] В 1946 году действовало уже 93 церкви, из них в городах 15. Поступило 310 заявлений об открытии еще 146 церквей, количество действующих к 1947 году составляло 97. Соответственно, в эти годы отмечался и количественный рост духовенства. 1945 году в Калининской епархии служили 85 священников и диаконов, в 1946 году уже 113, а в 1947 году – 123. К концу 1947 года в 12 из 16 городов Калининской области имелись действующие церкви. Из 47 районов области храмы действовали в 34.[29]
В 1948 году прошли торжества, посвященные 500-летию автокефалии Русской Православной Церкви, в которых приняли участие делегации Константинопольской, Антиохийской, Грузинской, Сербской, Румынской, Болгарской, Польской, Албанской и Армянской Церквей. Торжества проводились при поддержке советского правительства, желавшего установить доминирующее положение Русской Церкви в православном мире.[30] Однако уже в том же году начинается новый виток антицерковных акций. Прекращается процесс открытия новых храмов, начинается их закрытие. За 1949 год в РСФСР закрыто около 600 храмов. Однако закрытие храмов в данный период носило скорее локальный, чем тотальный характер. Если, например, в Верхнем Поволжье за 1945-1947 гг. численность действующих храмов увеличилась на 110, то за 1948-1954 гг. уменьшились на 30 храмов[31].
Причиной изменения государственно-церковных отношений стало и то, что Русская Церковь недолго играла одну из центральных ролей в «большой политике» советского руководства – с осени 1943 по лето 1948 гг. В этот период она являлась одним из важнейших инструментов реализации наступательной стратегии СССР, осуществления попытки установить доминирующее влияние в послевоенном мире. Так, докладывая в ЦК ВКП (б) о поездке Святейшего Патриарха Алексия I в Румынию в июле 1947 года, заместитель председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Белышев писал: «Поездка Патриарха Алексия в Румынию превратилась в своего рода триумф Русской Православной Церкви».[32] Поездка Патриарха Алексия в Румынию имела большое значение для укрепления дружественных отношений между Румынией и Советским Союзом и способствовала выработке единого мнения двух Православных Церквей по вопросам предстоящего совещания глав Православных Церквей в Москве.[33]
Основными направлениями международной деятельности Московской Патриархии в эти годы были переводы в свою юрисдикцию всех русских заграничных приходов, обеспечение поддержки христианскими конфессиями в восточно-европейских странах режимов народной демократии, борьба с Ватиканом и утверждение своего первенства в православии и даже во всем христианском мире. Далеко не все из поставленных задач были реализованы. Но это объясняется прежде всего их чрезмерной глобальностью, авантюристическим подходом советских государственных органов, разрабатывавших данные планы[34]. Например, как докладывал председатель Совета по делам РПЦ при СМ СССР Г.Г. Карпов в ЦК ВКП(б) Д.Т. Шепилову, 5 июля 1948 года на церковных торжествах, посвященных 500-летию автокефалии Русской Православной Церкви и на совещании глав автокефальных Православных Церквей мира в Москве должны быть приняты резолюции по вопросам: осуждение антихристианской и антидемократической сущности капитализма; отказ Православных Церквей от участия в Генеральной Ассамблее Всемирного Совета Церквей, созываемой 22 августа 1948 года в Амстердаме; о церковном календаре; об англиканской иерархии.[35]
В последние годы жизни И.В. Сталина государственные органы взяли на вооружение тактику постепенного повсеместного ограничения влияния Церкви при сохранении внешне ровных отношений. Антирелигиозная пропагандистская кампания, начавшая было разворачиваться в 1949-1950 гг., вскоре оказалась свернутой. На XIX съезде партии в октябре 1952 г. эта тема практически вообще не поднималась. Но уже в октябре 1949 г. Г. Карпов указал Патриарху Алексию, что «Синоду и Патриархии следовало бы продумать сумму мероприятий, ограничивающих деятельность церкви храмом и приходом». Неоднократные попытки Первоиерарха добиться встречи со Сталиным и как-то изменить ситуацию закончились неудачей. Совет по делам РПЦ все больше сосредотачивался на функциях надзора, хотя отчасти сохранял прежнюю традицию, порой амортизировал особенно ущемлявшие интересы Церкви указы и постановления.
Кризис церковно-государственных отношений, оформившийся к 1943 году, не мог быть преодолен без пересмотра всей государственной политики в отношении Церкви. Патриотическая деятельность Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны, желание хорошо выглядеть перед союзниками, а в послевоенное время – желание использовать церковный потенциал в международной политике – все эти меркантильные и сиюминутные задачи, которые решало советское правительство, не могли стать фундаментом для подлинного церковного возрождения в России. Перед Церковью, инфраструктура которой была разрушена десятилетиями гонений, ставилась непосильная задача – стать центром мирового православия и противовесом Ватикану. Естественно, она была невыполнима, и государство в основном потеряло интерес к Церкви как к инструменту в мировой политике.
Положение Церкви в самой России в центре и на местах было неоднозначным. Если руководство Патриархии после 1943 года приглашалось на официальные приемы, имело возможность общения с представителями руководства государства, постоянно выезжало в зарубежные поездки, то на местах даже управляющие епархиями находились в униженном положении. Они поначалу не имели необходимых зданий, транспорта, выезд на приход был для них проблемой не из-за запрещения властей, а чисто организационно.
Между тем, советским государством было фактически признано «Положение об управлении Русской Православной Церковью», принятое в 1945 году и восстановившее иерархический принцип внутрицерковного управления. Как положительное явление можно оценить даже создание в 1943 году Совета по делам РПЦ при СНК СССР. Впервые в Советском Союзе появился правительственный орган, через который стали возможны более-менее полноценные государственно-церковные отношения, в том числе и на правительственном уровне. Впервые в Советской России начинается и процесс не закрытия, а возвращения верующим ранее закрытых храмов. Однако темпы открытия церквей не соответствовали потребностям православного населения, даже в период наиболее благоприятного отношения к Церкви со стороны советского правительства. Советское государство и идейно и законодательно продолжало базироваться на активной атеистической идеологии, что создавало благоприятные условия для новых гонений на Церковь.
[1] См.: «Известия». 1943. 5 сентября.
[2] См.: Журнал Московской Патриархии. 1943. № 1. С. 6.
[3] См.: Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / Составитель Штриккер Г. Кн. 1. М., 1995. С. 328.
[4] См.: Васильева О., Кнышевский П. «Тайная вечеря»// Ленинградская панорама. 1991. № 7. С. 27.
[5] Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М, 1999. С. 205.
[6] См.: ГАРФ. Ф. р-6991, оп. 2, д. 2, л. 4,6 ; Шкаровский М.В. Указ. соч. С. 212.
[7] ЦАГМ. Ф. 3004. Оп. 2, д. 2, л. 2.
[8] ЦАГМ. Ф. 3004. Оп. 2, д. 1, л. 1-2.
[9] ЦАГМ. Ф. 3004. Оп. 2, д. 3, л. 2.
[10] ЦАГМ. Ф. 3004. Оп. 1, д. 1, л. 6.
[11] Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999. С. 338.
[12] ГАРФ. Ф. р-6991. Оп. 2, д. 14, л. 8-9.
[13] См.: Прядкина О.А. Взаимоотношения Советского государства и Русской Православной Церкви в 1941-1954 гг. (на материалах областей Верхнего Поволжья). Автореферат. диссертации …кандидата исторических наук. Кострома, 2004. С. 21.
[14] См.: ГАРФ. Ф. 6991. Оп.2. Д. 71. Л. 8-13., Прядкина О.А. Указ. соч. С. 24.
[15] См.: Тихомиров А.М. Указ. соч. С. 81; Журнал Московской Патриархии. 1979. № 12.
[16] См.: ГАИО. ф. р–2953, Оп. 1, д. 198. л. 11, 22, 34.
[17] См.: ГАИО. ф. р–2953, Оп. 1, д. 194, 191, 155, 67.
[18] См.: ГАИО. ф. р–2953, Оп. 1, д. 22, 25. л. 10.
[19] См.: ГАИО. ф. р–2953, Оп. 1, д. 235. л. 1, 6.
[20] См.: ГАРО. ф. р-5629, Оп. 1, д. 1, л. 12.
[21] Баскаков В.В., свящ. Калининская епархия в 1945 году: приходы, духовенство, верующие // Государство, общество, Церковь в истории России ХХ века. С. 37.
[22] ГАРФ. Ф. р-6991. Оп. 2, д. 23, л. 26, 68.
[23] См.: ГАИО. ф. р-2953, Оп. 1, д. 381. л. 14-15.
[24] См.: ГАИО. ф. р-2953, Оп. 1, д. 394. л. 1-4, 32-33, 48-53.
[25] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132, д. 7, л. 5.
[26] ГАТО ф. р-3354. Оп. 1, д.2, л. 1-4.
[27] ГАТО ф. р-3354. Оп. 1, д. 3, л. 28.
[28] Баскаков В.В., свящ. Указ. соч. С. 36.
[29] ГАТО. Ф. Р-2723.Оп. 1, д. 8, л.33.
[30] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132, д. 8, л. 32, 45-47.
[31] См.: Прядкина О.А. Указ. соч. С. 25.
[32] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125, д. 506, л. 136.
[33] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125, д. 506, л. 138.
[34] См.: Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999. С. 305.
[35] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132, д. 8, л. 46.