Интерпретация библейского текста в сравнении с юридическим толкованием
Вопросы о том, где найти смысл текста в связи с библейской экзегезой и переводом Библии, имеют особую связь с конституционным правом и тем, что в юридических кругах известно как толкование закона. Наш особый интерес здесь заключается в переводе Священного Писания, но для того чтобы переводить такой текст, нужно понимать, пусть и не полностью, что означает текст. Чтобы это было чем-то большим, чем просто академическим упражнением, нечто должно быть поставлено на карту. Переводы Священного Писания и конституционное право сходятся в том, что богословские и правовые последствия дают мотивацию для поиска истинного смысла и значения рассматриваемых текстов. Хотя конституционное право необязательно связано с переводом, перевод Библии и конституционное право сходятся в том, что отправной точкой для дальнейших действий — будь то перевод или использование стихов Писания, как в случае с переводом Библии, или юридические суждения и действия в случае конституционного права — является определение смысла рассматриваемого текста. Некоторые интересные параллели будут проведены между переводом Писания и юридическим толкованием. В том и другом случае этот анализ приводит к выводу о том, что основанием для перевода Писания или судебного решения служат сами слова текста, а не смысл, находящийся в головах участников, связанных с этим текстом, например, его изначального автора, имевшего о нем тот или иной замысел.
Как в литературной и философской герменевтике, так и в юридическом толковании существуют несколько узнаваемых школ мысли, выдвигающих различные гипотезы о том, где находится смысл текста. Даже в рамках одной герменевтической школы существуют различные каноны, в которых судье, возможно, придется разобраться, чтобы итолковать закон в случаях двусмысленности. Ниже приводится обзор различных школ мысли в правовой герменевтике, особое внимание уделяется их философскому обоснованию и применимости к библейской герменевтике и переводу Библии. Техническое различие, которое имеет отношение к практике права, проводится между законодательными актами, с одной стороны, и Конституцией, высшей нормой права в Соединенных Штатах, — с другой. Использование Конституции и законодательных актов в судебных решениях называется толкованием. Первое правило толкования закона состоит в том, что необходимо следовать очевидному смысловому значению текста.
Толкование закона
Юридическое толкование, которое практикуется, в частности, судебными органами, включает в себя законы, которые подлежат толкованию, и судья обязан применять закон, сохраняя верность его духу и/или букве. Существуют стандартные правила, которыми необходимо руководствоваться для толкования закона. Толкование закона является техническим термином. Судья использует его для вынесения решения. Самое базовое правило толкования закона гласит: «Главенствующее значение имеет общеупотребительный смысл слов юридического текста». Обсуждения необходимы только для разъяснения смысла устава, когда же он становится ясен, нет нужды продолжать их. Верховный суд США в одном из постановлений заявил: «Суды должны исходить из того, что законодательный орган в уставе говорит, то, что имеет в виду, и имеет в виду, то, что говорит»[1]. Однако человеческий язык может быть неточным, и законы часто имеют отношение к ситуациям, выходящим за рамки самих законов, и неизбежно существует некоторая свобода для толкования. В случае любой двусмысленности должны быть использованы правила толкования закона. Нормы толкования закона в меньшей степени имеют отношение к философии права и намерению законодателя, а в большей степени — к снятию неясности формулировок. В тех случаях, когда общеупотребительный смысл устава не ясен, судье, возможно, придется разобраться в различных правилах толкования закона, с тем чтобы иметь возможность вынести решение.
В традиционной талмудической герменевтике существуют различные правила толкования Священного Писания, в том числе Кал ва-Хомер («Легкое и сложное»), Гезра Шава («Сходные законы, сходные вердикты»), Биньян аб ми-катув эшад («Стандарт из отрывка Писания»), Биньян аб ми-шене кетубим («Умозаключение из двух отрывков Писания»), Келал у-Перат («Общее и частное»), Перат у-келал («Частное и общее»), Ка-йотце бо ми-маком ашер («Подобно тому, что в другом месте») и Давар ха-ламид ме-иньяно («Что-то, доказанное контекстом»). Аналогичным образом в американском толковании закона (интерпретации) существуют некоторые стандартные правила для интерпретации, которые после «простого смысла» включают Ejusdem generis («Того же вида или природы»), Expressio unius est exclusio alterius (эксплицитное упоминание одной вещи имплицитно исключает другие вещи того же самого рода, которые не упоминаются), In pari materia («По той же теме»), Noscitur a sociis («Это известно по подобному»), Reddendo singula singulis («Отдельное к отдельному») и Specialibus non derogant («Общее не умаляет частного»). Дополнением к этим правилам толкования закона является рассмотрение юридического прецедента и законодательного намерения.
Конкурирующие философии в юридическом толковании
Помимо стандартных правил толкования закона существуют противоречивые концепции относительно того, где может быть найден смысл правового документа. Это связано с вопросом о намерениях законодательного характера. Термин «строгий конструкционизм» восходит к началу XIX века и относится к очень консервативному взгляду на Конституцию, согласно которому ее толкование не означает ничего иного, чем то, что она говорит явным образом. Сторонники строгого конструкционизма стремились ограничить полномочия правительства и возражали против того, чтобы федеральное правительство брало на себя больше полномочий и ответственности, чем на это явным образом указано в Конституции. Правовой вопрос с этой точки зрения заключается в том, что ясно говорится в законе, без каких-либо вмешательств. Строгий конструктивизм подразумевает судебное ограничение и недопущение умозаключений, выводимых из Конституции или любого другого закона. В последние десятилетия этот термин используется более широко для обозначения любого консервативного мнения среди судей Верховного суда или кандидатов на эту должность (включая тех, кто отвергает это именование).
Теория юриспруденции, которая противостоит строгому конструкционизму, стала называться «живой Конституцией». Идея заключается в том, что Конституция не может ограничиваться лишь точными словами текста или ситуациями, которые предусматривались на момент ее ратификации. Скорее, Конституцию следует рассматривать как нечто живое, динамичное и адаптируемое к новым ситуациям. Она должна расширяться и развиваться, и смысл Конституции не может ограничиваться тем, что она могла означать во время ее разработки и ратификации. Обоснование теории правового толкования «живой Конституции» заключается в том, что авторы Конституции, очевидно, намеревались сделать ее живым документом, открытым, не фиксированным или ограниченным, и намеренно неточным, чтобы она могла служить бесконечно, не устаревая. Если бы они этого хотели, они могли бы определить, каким образом следует толковать Конституцию. Судья Оливер Уэнделл Холмс-младший, служивший в начале ХХ века в Верховном суде, постановил: «Положения Конституции не являются математической формулой, и их сущность не сводится к форме их выражения. Это — сложные живые институции, пересаженные с английской земли. Значение является не формальным, но живым»[2]. Практически все ученые, занимающиеся конституционным правом, согласны с тем, что Конституция США должна толковаться и применяться к новым ситуациям. Вместе с тем некоторые обеспокоены тем, что теория «живой Конституции» поощряет судебную активность и позволяет судьям вчитывать в закон те значения, которые не соответствуют ему надлежащим образом. Беспокойство вызывает тот факт, что судьи могут заставить Конституцию говорить все, что, по их мнению, она должна говорить, тем самым ставя себя на уровень выше законодателей. Таким образом, в стране правит мнение, а не закон.
Термин «оригинализм» был использован в конце XX века, чтобы обозначить теорию юридического толкования, которая не согласна с понятием Конституции как живого документа. Ссылаясь на судью Верховного суда США Антонина Скалиа, обозреватель Forbes Питер Робинсон отмечает: «Против теории “живой Конституции” Скалия выдвигает теорию “оригинализма”. Хотя теперь оригинализм прочно ассоциируется с его именем, судья настаивает на том, что оригинализм был доминирующей теорией интерпретации в американских судах на протяжении большей части нашей истории. Проще говоря, оригинализм гласит, что Конституция означает то, что она значила, когда была ратифицирована. Ни больше, ни меньше. Документ не трансформируется. Он сохраняется неизменным»[3].
Оригинализм — не совсем то же самое, что строгий конструкционизм, и он, очевидно, противоречит взгляду «живой Конституции». Но есть по крайней мере два подтипа оригинализма, значение которых объясняется ниже. Основная идея оригинализма заключается в том, что смысл Конституции был установлен в общем и целом во время ее разработки и ратификации и не подлежит изменению. Однако по-прежнему существуют разногласия в отношении того, заключается ли смысл в намерениях первоначальных авторов или в формулировке самого текста. Оригинализм может быть совместим с текстуализмом, значение которого также будет объяснено ниже.
Изначальное намерение является одним из подтипов оригинализма. Идея первоначального намерения заключается в том, что смысл такого правового документа, как Конституция, приравнивается к изначальной задумке его создателей при его формулировали и их изначальным намерениям при написании этого документа. Это в основном то же самое, что и позиция авторского намерения, рассмотренная выше в связи с литературным толкованием. В соответствии с принципом изначального намерения судья при вынесении судебного решения должен попытаться определить, какой смысл составители или первоначальные авторы намеревались вложить в Конституцию, и принять это в качестве действительного смысла. Все, что выходит за рамки того, что планировали составители, не имеет значения. Было бы неуместно думать, что Конституция имеет открытый смысл, который со временем может измениться. Конституция может «расти», благодаря внесенным в нее поправкам. Таким образом, значение Конституции и других законов определяется законодателями, а задача судьи заключается лишь в том, чтобы определить, чего именно законодатели сознательно хотели добиться при создании закона.
Эта философия отражена в словах нынешнего судьи Верховного суда США Кларенса Томаса: «Скажем так, на самом деле существуют только два способа толкования Конституции: попытаться определить, насколько мы можем, какой смысл составители пытались в нее вложить, или придумать его заново. Независимо от того, насколько изобретательны и искусны методологии интерпретации, если они не привязаны к первоначальному замыслу составителей, они имеют к Конституции не больше отношения, чем последние футбольные очки. Безусловно, даже самые добросовестные усилия по соблюдению первоначального замысла составителей нашей конституции являются ошибочными, как и все методологии и человеческие институты; но по крайней мере оригинализм имеет преимущество в том, что он является легитимным и, я мог бы добавить, беспристрастным»[4].
Для того чтобы изучить изначальные намерения необходимо изучить другие сочинения составителей Конституции, такие как «Записки федералиста».
Существует тонкая, но существенная разница между изначальным намерением и изначальным смыслом. Само слово «намерение» представляет проблему для идеи «изначального намерения». Идея изначального смысла заключается в том, что мысли и намерения составителей Конституции при ее написании не имеют значения; важно лишь то, что они на самом деле написали. Изначальный смысл относится к специфической разновидности оригинализма, в соответствии с которой акцент делается не на том, что было в головах составителей Конституции в момент ее написания, а на том, какое общеупотребимое значение имели слова текста в момент его ратификации. В этом случае создание текста рассматривается не просто как психологический акт, а скорее как социальный, общественный, коммуникативный и, в случае Конституции, конечно, как правовой акт.
Идея изначального смысла заключается в том, что правовой текст имеет общепринятое значение, которое разделяется группой людей, включая законодателей, участвующих в его разработке, и теми, кто участвовал в ратификации документа. Этот смысл не относится к одному конкретному лицу, тем более что правовые документы обычно составляются в виде группового проекта, и каждый член группы может не разделять намерений других членов, но они должны согласовать формулировку. Формулировка текста не станет законом до тех пор, пока она не будет понята другими в процессе голосования. Формулировка должна быть точной для того, чтобы получить одобрение группы. В соответствии с философией изначального смысла при толковании Конституции подходящим смыслом будет тот, что выводится из традиционного понимания правового языка времен ее разработки и ратификации. Таким образом, изначальный смысл контрастирует как с изначальным намерением, поскольку акцент делается на традиционном понимании, а не на частных мыслях одного человека, так и «живой Конституцией», поскольку сегодня решения, основанные на правовых текстах, должны приниматься в свете изначальных значений, окружающих эти тексты.
Принцип изначального смысла, примененный к Конституции США, гласит: намерение законодателей трудно или невозможно определить, и, вероятно, разные представители группы законодателей закладывали в проект разные намерения. Именно ратифицирующие органы превратили проект Конституции в закон, и поэтому их понимание того, что означает документ, было еще более значимым, чем личные мысли и намерения его разработчиков. Возможно также, что трудно точно понять, что понимали под его смыслом ратифицировавшие документ государства, но можно попытаться определить, каким образом формулировки документа могли быть в целом поняты в то время в Соединенных Штатах. В своей книге «Искушение Америки» (1990 г.), ученый-конституционист Роберт Борк использовал термин «изначальное понимание», для обозначения той же самой философии. Он писал об этом: «Закон — это публичный акт. Секретные оговорки или намерения не имеют значения. Все, что имеет значение, — так это то, как слова, использованные в Конституции, понимались в то время»[5].
С изначальным смыслом в конституционном праве тесно связан текстуализм. Идея текстуализма заключается в том, что такой правовой документ, как Конституция, имеет общепринятое значение, помимо того значения, которое оно имело для автора (авторов) или для новой аудитории, и особенно вне чьих-либо намерений. Следует обращать внимание на сам текст, а не на какое-либо лицо, связанное с ним. Вот как Оливер Уэнделл Холмс-младший описал эту позицию до того, как стал судьей Верховного суда США: «Мы не спрашиваем, что имел в виду законодательный орган; мы спрашиваем только, что означают уставы»[6].
Однако, смысл слов и выражений изменяется со временем, поэтому можно одновременно быть как текстуалистом, так и оригиналистом. Иными словами, надлежащим значением такого правового документа, как Конституция, будет его обычное значение во время ратификации. Первоначальный смысл имеет приоритет над тем, как текст может быть понят современным читателем. Однако это не то же самое, что и задумка автора о смысле. Как говорит об этом действующий судья Верховного суда США Антонин Скалия: «Именно закон, а не намерение законодателя осуществляет регулирующую функцию»[7].
Скалия является видным представителем текстуалистского и оригиналистского подхода к конституционному праву. Этим подходам посвящено множество его лекций и его книга 1997 года «Значение интрепретации: федеральные суды и закон». Он выступает за рассмотрение формулировки и смысла самого правового документа в свете языковых конвенций, существовавших в момент его превращения в закон. Он объясняет это следующим образом: «Теория оригинализма рассматривает Конституцию как устав и придает ей то значение, которое ее слова заключали в себе на момент ее обнародования. Иногда вы можете услышать, как кто-то называет это теорией изначального намерения. Вы никогда не услышите, как я ссылаюсь на изначальное намерение, потому что, во-первых, я текстуалист, во-вторых, оригиналист. Если вы текстуалист, вас не волнует намерение, и меня не волнует, подразумевали ли составители какой-то скрытый смысл Конституции, когда подбирали ее слова. Я понимаю эти слова в том виде, в каком они были озвучены народу Соединенных Штатов, а их смысл в том виде, в котором его понял бы честный слушатель того времени»[8].
Конституционное право в сравнении с переводом Библии
Существует ряд параллелей между практиками конституционного права и переводом Библии. В отличие от литературного перевода, юридическая практика и переводчики Библии имеют дело с текстом, который необходимо растолковать, потому что на его основании должны быть приняты практические действия. В случае конституционного права должны выноситься решения, имеющие юридическую силу для жизни людей. Изучение Писания должно также повлиять на жизни людей. Переводческая работа не может быть выполнена без определения смысла текста. Как изучение текста, так и выполнение его перевода заставляют ответственную сторону решать, где находится смысл текста, с тем чтобы иметь возможность действовать согласно ему.
Конституция США и иудео-христианские писания имеют несколько авторов. Конституция была ратифицирована законодательным органом и так стала законом страны. Это означает, что в ходе этого процесса то, что понимается под текстом, имеет равный или больший вес, чем то, что автор задумывал о нем, поскольку именно ратифицировавшие его государства придали ему силу закона. Конституция рассматривается в нашем правительстве как высший закон, имеющий право определять, что является приемлемым поведением и как необходимо реагировать на неприемлемое поведение. Аналогичным образом Библия была признана авторитетной и канонизирована ранними церковными отцами и соборами, поэтому огромное значение имеет то, что эти люди и соборы понимали под ее словами. Можно сказать, что эти люди передавали нам некоторые древние тексты в виде Священного Писания и не передавали других из-за того, что именно они определяли содержание этих писаний. По большей части Священное Писание было распространено в переведенном виде, и христианство иногда называют «переведенной религией»[9].
Используемая литература
Arichea, Daniel C. and Eugene A. Nida. A Handbook on Paul’s Letter to the Galatians. New York: UBS, 1976.
Barthes, Roland. “The Death of the Author.” Aspen, 5–6 (1967).
Bork, Robert H. The Tempting of America: The Political Seduction of the Law. New York: Free Press, 1990.
Derrida, Jacques. De la Grammatologie. Paris: Les , Editions de Minuit, 1967.
Edersheim, Alfred. The Life and Times of Jesus the Messiah. Grand Rapids: Eerdmans, 1883.
Gadamer, Hans-Georg. Truth and Method. New York: Seabury, 1975.
Hirsch, E.D. The Aims of Interpretation. Chicago: University of Chicago Press, 1976.
Ricoeur, Paul. Interpretation Theory: Discourse and the Surplus of Meaning. Fort Worth: Texas Christian University Press, 1976.
Sanneh, Lamin. Whose Religion is Christianity? Grand Rapids: Eerdmans, 2003.
Scalia, Antonin. A Matter of Interpretation: Federal Courts and the Law. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1997.
Schleiermacher, Friedrich. “Ueber die verschiedenen Methoden des Uebersezens.” In Das Problem des Übersetzens, edited by Hans Joachim Stцrig, 38-70. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1963[1813].
Vanhoozer, Kevin J. Is There Meaning in This Text? Grand Rapids: Zondervan, 1998.
Walls, Andrew F. “The Translation Principle in Christian History.” In The Missionary Movement in Christian History: Studies in the Transmission of Faith, edited by Andrew F. Walls, 26–42. Maryknoll, NY: Orbis Books, 1996.
Wimsatt, William K. and Monroe C. Beardsley. “The Intentional Fallacy.” Sewanee Review 54 (1946), 468–488.
[1] Connecticut Nat’l Bank v. Germain, 112 S. Ct. 1146, 1149 (1992).
[2] Connecticut Nat’l Bank v. Germain, 112 S. Ct. 1146, 1149 (1992).
[3] См. http://www.forbes.com/2009/03/12/constitution-originalism-supreme-court-opinions-columnists-justice-scalia.html.
[4] В лекции Манхэттенскому институту в 2008 году, о которой сообщалось в Wall Street Journal. См. http://www.wsj.com/articles/SB122445985683948619.
[5] Bork, Tempting, 144.
[6] Оливер Венделл Холмс, мл., Гарвардский юридический обзор 12:417 (1899).
[7] Scalia, 1997 Tanner Lecture.
[8] В выступлении в Католическом университете Америки под названием «Теория толкования Конституции», 18 октября 1996 года.
[9] См., например, Санне. Чья религия. С. 97: «Христианство является переведенной религией... Без перевода не было бы ни христианства, ни христиан. Перевод является родиной Церкви, а также ее миссионерским ориентиром: без него Церковь была бы неузнаваемой или неустойчивой». См. также Уоллс. Принцип перевода. С. 28: «Таким образом, перевод Библии как процесс является отражением центрального акта, от которого зависит христианская вера, и конкретизацией поручения, которое Христос дал Своим ученикам. Возможно, никакой другой вид деятельности более четко не отражает миссию Церкви».
Перевод: Макаров А.Д.
Источник: De Gruyter Open Theology, 2016; 2: 653–667
Дэвид Б. Франк: «Переводим ли мы смысл, который вложил в текст его автор?». Часть 1
Дэвид Б. Франк: «Переводим ли мы смысл, который вложил в текст его автор?». Часть 2