«Нам было восемнадцать лет, и мы только еще начинали любить мир и жизнь; нам пришлось стрелять по ним. Первый же разорвавшийся снаряд попал в наше сердце. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну». Это строки из романа Эриха Марии Ремарка «На западном фронте без перемен». Фабула проста: немецкие ребята, увлеченные идеями ура-патриотов, оказались в мясорубке Первой мировой войны. Один из них описывает свои переживания и похождения, которые в итоге заканчиваются трагически – один за другим все они погибают. Заявленная тема побуждает задать вопрос: почему их безусловно искренняя любовь к родине потерпела такой крах – принесла боль как окружающим, тем, против кого они воевали, так и им самим? Давайте представим, как на этот вопрос могло бы ответить христианство. Для того чтобы это сделать, предлагаю обратиться к его истокам, а именно к евангельской истории.
Один из ключевых конфликтов, который мы встречаем на страницах Евангелия, – это конфликт между Христом и иудеями. В результате именно это противостояние приводит Иисуса к смерти на кресте. Если внимательно присмотреться к тексту, то можно увидеть, что Христа распяли, как бы странно это ни прозвучало, в том числе и из патриотических настроений.
Чтобы понять, как это могло произойти, достаточно восстановить культурно-исторический контекст эпохи. Как мы помним, главное действующее лицо всей Библии – это израильский народ. Евреи всегда мыслили себя как нация, которая избрана Богом для особой исторической миссии. Именно через нее в мир должен прийти Избранник, Спаситель, Мессия. Ожидание Мессии – это нерв всей библейской истории и, если хотите, это и есть национальная идея еврейского народа.
Когда-то в древние времена Израиль был очень сильным государством. Но со временем из-за междоусобиц его сила ослабла. С VIII века до н.э. он попадает под владычество могущественных империй. Сначала это Ассирия, затем Вавилон, после Персия, Александр Македонский со своими военачальниками, наконец, на стыке эпох – Римская империя. Для евреев это были века унижений. Постепенно под этим прессом в их сознании формируется очень специфический образ Мессии: Мессия как великий царь-освободитель, царь-реформатор, выдающийся полководец; он прогонит ненавистных захватчиков, покорит Израилю все народы и вернет ему былую славу. Это будет социальный, экономический и политический расцвет государства, как во времена великих царей Давида и Соломона.
Потому ситуация в Палестине, когда пришел Христос, напоминала пороховую бочку. Различные религиозно-политические фракции пытались противостоять захватчикам. Делали они это по-разному. Мудрые и образованные фарисеи и саддукеи плели хитрые интриги при дворе. Те, кто попроще, организовывали, как бы мы сейчас сказали, незаконные бандформирования и шли путем партизанской войны (таких называли зилоты, ревнители). Но все хотели одного – сохранить национальную и религиозную идентичность и приблизить пришествие Мессии-освободителя. И вот в этой напряженной атмосфере звучит проповедь Христа. Он творит поразительные чудеса: исцеляет безнадежно больных, изгоняет бесов, воскрешает мертвых. Он потрясающе говорит, Его слово прожигает сердце. А потому простой народ ходит за Ним толпами. И все повторяют одно: наконец-то, вот Он, Мессия. Вот-вот потекут молочные реки по кисельным берегам. Вспомните, когда Он входил в Иерусалим, толпы пришли Его встречать. Почему? Они видели в нем не Бога, они видели царя-освободителя.
Но что происходит? Что-то в образе этого Мессии не так. Он не предлагает никакой политической программы, никаких социальных реформ. Он не призывает к войне за независимость. Из Его проповеди следует, что можно платить дань оккупанту Цезарю. Да и говорит Он о каком-то Царстве Небесном, а не о земном. Армии у него нет, политической поддержки нет, денег нет, связей в правительстве нет. А что есть? А есть толпы людей, которые идут за Ним, верят, что Он избранник. И если сейчас какой-то провокатор крикнет: «Долой римлян, долой Понтия Пилата, да здравствует Мессия, сын Давидов!», то рванет с такой силой, что слышно будет на Апеннинском полуострове. Рим пошлет сюда легионы. А карали римляне очень жестоко.
Лидеры евреев – дальновидные политики. Они прекрасно понимали, что эту войну им не выиграть. Нет у их многострадального народа сил прогнать захватчика именно сейчас. В их глазах Иисус – самозванец, который обрекает еврейский народ на гибель. Поэтому они собрали совет и поставили вопрос ребром: «Что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ин. 11:47-48). В результате они решают убить Его. «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11:50). А что же простой народ? Он также отрекается от Мессии из патриотических мотивов. И об этом косвенно свидетельствует еще одно событие. По традиции на праздник Пасхи римский правитель мог освободить одного узника. Понтий Пилат понимает, что лидеры евреев оклеветали Христа. А потому он предлагает сделать выбор простому народу. Они должны выбрать между Христом и Вараввой. Евреи потребовали Варавву. Варавва был не просто преступник, он был именно зилот, патриот, который борется за независимость родины при помощи террора. То есть не только еврейские вожди, но и многие из простого народа отрекаются от Христа, когда понимают, что Он не даст их родине независимость. Им нужно царство земное, а не Небесное. Им нужен сильный Израиль.
Итак, одна из важных причин распятия Христа – не просто зависть и ненависть, это еще и политические соображения, основанные, как это ни парадоксально, на патриотических чувствах. Это страшная национальная трагедия. Евреи убили своего Мессию, то есть Того, в Ком был смысл существования их нации, о Ком они размышляли и Кого ждали с таким напряжением. Парадокс: чрезмерная любовь к родине привела евреев к тому, что они уничтожили свою родину – как мы помним, в 70 г. Иерусалим был разрушен.
Повторим вопрос, с которого начали наши рассуждения: почему так печально все вышло? Ведь любовь к родине – чувство благородное. Дело в том, что Иисус из Назарета не соответствовал надеждам, ожиданиям и представлениям, которые сформировалась в народном сознании относительно Мессии. Говоря иначе, Он не соответствовал национальной идеологии. Это и есть корень проблемы. Патриотизм евреев, распявших Христа, начинался с идеологии.
Что такое идеология, что в ней плохого? Представьте, нам с вами необходимо дать определение понятию «любовь». У всех свои представления о любви, свой опыт. Да и само это явление очень многогранно. А потому, чтобы его определить, мы начинаем неизбежно упрощать: любовь – радость, свобода, симпатия, жертва, привязанность, страдание, ревность, зависимость, игра крови и так далее. Что мы получили? Сумму высказываний, которые не просто не могут исчерпать все свойства такой реальности, как любовь, они передают абстрактные понятия. Это упрощение словно высушивает реальность любви. Григорий Померанц говорил, что идеология «и основана на таких упрощениях, на однониточных теориях». Идеология – это сумма абстрактных идей. И даже если мы соберем все эти нити в единый клубок, они не смогут передать всю глубину явления. «Это разум без умного сердца. Это рациональная схема, не проверяемая глубинным духовным чувством». Поэтому она всегда не учитывает чего-то важного – саму стихию жизни, се дух.
И действительно, любовь нельзя объяснить, ее можно только опытно пережить. Это таинство, которое становится доступно человеку при встрече с другим, когда он начинает усиленно всматриваться и погружаться в чей-то еще внутренний мир. Тогда человек и понимает, что опыт, который он получил, несводим к схеме, пусть даже она будет логически выверена, непротиворечива и выражена при помощи четких формулировок. Всегда, когда человек пытается сформулировать этот опыт, остается некая недосказанность, тайна.
Проблема тех евреев, которые распяли Христа, заключалась в том, что у них были абстрактные представления о Мессии и о том, как Он может действовать в истории их нации и всего мира, но не было личного знания. Они не захотели внимательно всматриваться в образ Христа. Они просто заключили Его в рамки своих абстрактных представлений. Поэтому настоящее христианство всегда стремится дистанцироваться от разного рода идеологий. Порой они мешают увидеть главное. Отношения между людьми, между человеком и природой, наконец, между человеком и родиной должны начинаться с другого. Итак, с чего же должен начинаться подлинный патриотизм? Обратимся к Евангелию.
Мы уже сказали, что Господь не предлагал никаких социально-политических программ. Более того, интересно, что среди Его ближайших учеников были представители разных идеологических направлений. Так, апостол Матфей в прошлом был мытарь, то есть сборщик налогов со своих же собратий в пользу Рима. Напротив, Симон некогда был зилотом, то есть тем самым борцом за независимость, который поклялся убивать таких, как Матфей. Но значит ли все это, что Христос не был, выражаясь нашими терминами, патриотом своей страны? Некоторые христианские богословы пытаются представить Его именно таким. Дескать, Христос проповедовал уранополитизм, учил тому, что все мы граждане неба, а потому до земли нам не должно быть никакого дела. Однако пристальное прочтение Евангелия говорит совершенно об обратном. Вот лишь несколько простых примеров.
Евангелие не раз подчеркивает, что евреи были «свои» Христу. По словам Самого Спасителя, именно к ним Он пришел в первую очередь как к Своему народу. На этом, кстати, основывается трагический пафос Евангелия от Иоанна: «Пришел к Своим, и Свои Его не приняли» (Ин. 1:11). У Христа был любимый город, как его называет Евангелие, «свой город» – Капернаум, где Он любил отдыхать от тягот проповеди. Он вообще любил Галилею, холмистую местность в Палестине, в отличие от каменистой Иудеи, любил там проповедовать. В притчах Он использует образы природы этой страны. «Посмотрите на лилии полевые, на птиц небесных» (см. Мф. 26), – говорит Он. У Христа были друзья. Вспомните дом Марфы, Марии и их брата Лазаря, где Он любил проводить время. Когда Лазарь умер, Он плакал у его гроба, так что окружающие даже удивились. Наконец, очень яркий образ – Христос плачет, когда пророчествует о трагической судьбе Иерусалима, столицы Своей родины. Не будем останавливаться на этом подробно. Безусловно, все эти проявления чувств указывают на живую связь с землей, с местом, с людьми. По своему человечеству Христос не был космополитом. В Нем было живо чувство крови, Он любил Свою родину.
Чем же Его любовь отличается от любви Его оппонентов? Христос призывает в отношении к окружающим отталкиваться не от абстрактных, умозрительных представлений о них. Как мы сказали, никаких программ Он не предлагал. Он предлагает начать с познания Истины: «Познайте Истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32). О какой истине Он говорит? Для Библии Истина – это не просто сумма объективных знаний об окружающем мире. Истина – это Бог. Поэтому Христос так говорит о Себе: «Я есть путь, и истина, и жизнь» (Ин. 14:6). Кто постиг Бога, тот и постиг Истину. Как это можно сделать? Через веру в Него и любовь к Нему. То есть через выстраивание с Богом глубоко личных отношений. Но для нашей темы интересен следующий факт. Истина открывается не только через веру и любовь к Богу, она открывается через любовь и верность человеку. Интересно об этом свидетельствует этимология слова в индоевропейских языках. Дело в том, что слово «истина» по латыни – veritas. Это слово восходит к тому же праиндоевропейскому корню ver-, что в слове «вера» и, конечно, «верность». Поэтому одна из главных заповедей Евангелия звучит так: «Возлюби ближнего как самого себя» (Мк. 12:31). Зачастую – возлюби вопреки своим интересам, вплоть до личной жертвы.
Почему же такое внимание Господь уделяет любви? А что происходит с нами, когда мы начинаем любить человека? Мы начинаем видеть его уникальность и неповторимость. Люди, на которых направлена наша любовь (папа, мама, жена, дети, близкие), перестают быть просто индивидами. Любимых мы не классифицируем. У нас к ним глубоко личное отношение. Любовь помогает нам проникнуть на такую глубину бытия, войти в соприкосновение с такой мистической стихией жизни, что ее часто невозможно передать словами и зафиксировать в виде какой-либо рациональной схемы. Это и есть познание Истины. Но при чем здесь патриотизм? Если мы научились всматриваться в человека, видеть в нем уникальное, то вместе с этим у нас появляется способность внимательно относиться ко всему, что нас окружает, в том числе видеть и ощущать подлинную ценность и уникальность того места, где мы живем.
Как видите, евангельский посыл прост: мы можем быть патриотами, не будучи приверженцами ни одной из идеологий. Мы можем быть патриотами без политических программ, без митингов, без лозунгов типа «Можем повторить» или «Не забудем, не простим». Любовь к родине не обязана начинаться с абстрактных представлений об этой жизни и людях. Евангелие говорит, что она начинается с личного отношения к тем, с кем тебя свела судьба, к тому месту, где тебе выпало жить. Эта любовь всегда здесь и сейчас. Она предельно конкретна и жертвенна. И благодаря этому она позволяет человеку проникнуть в самую глубину этой жизни, увидеть тайну тех явлений, которые нас окружают. В результате у человека напрочь пропадает желание втиснуть весь окружающий мир в прокрустово ложе своих собственных представлений и идей. Так рождается, не побоюсь этого анахронизма, евангельский патриотизм.
Завершая свои размышления, хочу заметить: христианство прекрасно осознает, что Господь предлагает довольно высокий идеал, а мы – люди несовершенные и живем в несовершенном мире. Порой жизнь ставит нас в такие условия, когда мы вынуждены придерживаться определенной идеологии. Например, скрепы общей идеи жизненно необходимы, когда требуется сохранить национальную идентичность, защитить свою землю, своих родных. В этом случае мы неизбежно делим окружающее пространство на «хороших», «наших» и «чужих», «плохих». История России знает много подобных случаев.
Приведу один яркий пример. Когда в 1944 году советские войска подошли к границам СССР и Европы, многие думали, что война окончена. Все, врага отбросили, зачем идти дальше? Однако руководство прекрасно осознавало, что если остановиться, это будет чревато серьезными последствиями. Может случиться новая беда. Но как побудить людей идти до Берлина? Тогда И.В. Сталин издает приказ №70 от 1 мая 1944 г., в котором появляется идея славянского братства: «Мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев – поляков, чехословаков». Эта идеологическая модель была настолько продуктивна, что люди подержали ее, вдохновлялись ей на подвиги, и отчасти она продолжает жить в нашем сознании до сих пор. Вероятно, нечто подобное происходит и сейчас: появилась идея «русского мира» как того, что в какой-то степени противостоит западному идеалу общества потребления.
Однако в это же самое время христианство говорит о том, что создание подобных идеологий – временная, вынужденная мера. Ведь какая бы высокая и благородная идея ни была, это всего лишь идея. А это означает, что она не дает подлинной глубины жизни. Более того, в некоторых случаях идеология, если принимать ее близко к сердцу, превращается в национализм, нацизм и даже может быть направлена против тех идеалов, которые вроде бы призвана поддерживать. Этот парадокс замечательно выразил Ф.М. Достоевский устами одного из персонажей романа «Братья Карамазовы»: «Чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц». И мы привели яркий тому пример: настолько древние евреи увлеклись своей идеологией, что убили Того, ради Которого ее создали. А потому, по мнению христианства, идеология всегда должна всегда знать свое место. Ее задача – просто помочь нам сориентироваться в этом времени и пространстве. В основу подлинного отношения с окружающим миром Евангелие предлагает поставить идеал жертвенной любви. В первую очередь это помогает человеку увидеть родное в его подлинной уникальности, то есть так, как о нем мыслит Бог. Именно это способно сберечь людей от той трагедии, которая случилась некогда с еврейской нацией.