Отношения между миром и монастырем не были простыми, потому что монах и мир – понятия несовместимые, однако спасая свою душу, монах не гнушается труда и преобразует в том числе и физически этот мир. Это обстоятельство объясняет наличие у монастырей не только богатого опыта в духовной жизни, но и обширной хозяйственной деятельности. Именно последняя стала соблазном при поиске путей решения проблемы общества: а почему бы не привлечь имеющийся монастырский потенциал, не обязать монахов заняться трудом на благо общества? Этот вопрос привлёк к себе активное внимание на страницах как церковной, так и светской печати в начале прошлого столетия. Площадкой для обсуждения стали страницы журналов «Душеполезное чтение» и «Богословский вестник».

В 1902 г. на страницах журнала «Душеполезное чтение» была опубликована статья А. В. Круглова (1852–1915) «На службе миру – на службе Богу»[1], положившая начало дискуссии. Поэт, писатель и журналист не был чужд народнических идей, а позднее – и толстовства; А. В. Круглов, тем не менее, был известен в литературном мире как автор детских поучительных рассказов.

В статье А. В. Круглов обрушивается с критикой на современный уклад монастырской жизни, главным объектом критики в котором служит социальная пассивность обителей. За горячность напора и яркие, почти лозунговые средства выражения статья «На службе миру – на службе Богу» впоследствии стала известна в публицистике как «призыв» к монашествующим поступить на службу миру.

В своих рассуждениях А. В. Круглов обращает внимание на бездействие монастырей в деле служения народу, тем самым принижая значение монашества в его аскетическом воплощении как жизненного пути. Для него характерны следующие выразительные сравнения: «Почему работа в больнице помешает спасению, а сидение в книжной лавке не мешает? Почему занятия в школе несовместимы с делом спасения, а заведывание монастырскими гостиницами – совместимо»?[2] Итак, автор считает, что для монастырей настало время деятельного участия в деле «здравия» и «духовного просвещения» народа. В качестве образца он приводит Покровскую женскую общину в Киевской епархии, при которой существовала больница, где любой нуждающийся мог получать бесплатную медицинскую помощь. Ухаживали за больными сами сестры монастыря, что весьма высоко оценивал А. В. Круглов, указывая на спасительное значение этого служения для самих насельниц. Помощь больным – не единственное направление служения для иноков. Монастыри, по мысли автора детских рассказов, должны стать ещё и цитаделями просвещения для неграмотного народа и воспринять множество других полезных для общества видов деятельности.

Однако широкая социальная благотворительность наверняка потребует большого напряжения сил от каждого монаха в отдельности. Останется ли у него время для совершения умной молитвы, чтения Священного Писания и иных аскетических упражнений? Не закружит ли отрекшегося от мира инока водоворот мирских забот? А. В. Круглов допускает, что это может помешать монастырям воспитывать старцев и подвижников, но тут же делает оговорку: «Но ведь таких не много и ныне, хотя монастыри не несут ещё нового послушания. Они будут, конечно, и всегда редки, и их нечего считать, тем более, что новое послушание их не касается и мешать им не может»[3]. Призыв автора к «службе миру» показывает, что в русском обществе к началу ХХ в. теряется понимание и адекватная оценка сути монашеского делания. Монастыри в глазах общественного мнения превратились в обители «бездельников», прожигающих огромные средства без результата и которые должны наконец-то начать трудиться на общее благо.

В ответ на «призыв» к монастырям служить миру, прозвучавший в статье А. В. Круглова, архимандрит Никон (Рождественский)[4] (1851–1919) написал статью апологетического содержания под названием «Православный идеал монашества», раскрывавшую совершенно другой взгляд на иноческий путь. Эта точка зрения была обусловлена жизненным путем архимандрита Никона. Постриженик Свято-Троицкой Сергиевой лавры, окончивший Заиконоспасское духовное училище и Московскую духовную семинарию первым учеником, но, что наиболее важно, на протяжении многих лет живший в монастыре, отец Никон опытно знал, что представляет собой монашеская жизнь.

В своём ответе будущий архиепископ честно признается, что монашество его времени действительно не соответствует своему идеалу: указывает на упадок дисциплины, нравственности и развитие пьянства в монастырях[5]. Однако вслед за этим автор разворачивает полемику против тезисов А. В. Круглова. По мнению архимандрита Никона, основное содержание «призыва» сводится к следующей мысли: «современные иноки далеки от идеала и их надобно приблизить [к этому идеалу – В. М.] посредством понижения сего идеала…»[6] Но само понижение идеала монашества на практике окажется отрицанием этого идеала, а призыв к более широкой социальной деятельности предстанет не чем иным, как «идеальным суррогатом», который никак не способствует спасению души, а лишь понятнее мирскому человеку[7].

Идея А. В. Круглова, состоящая в желании во что бы то ни стало превратить монастыри в больницы и школы для народа, решительно не приемлется отцом Никоном[8]. Он полагал, что призывающие монастыри к новому служению на самом деле всего лишь не понимают «монашеского идеала»[9]. В то время как А. В. Круглов видел в деятельности сестринской общины под Киевом идеальное благотворительное заведение, архимандрит Никон оценивал такого рода обители низко и даже видел в них прямое влияние западного монашества с его системой орденов и искажённой духовностью. Апологет иночества полагал, что такие обители хотя и заслуживают уважения, но всё же их нельзя считать полноценными монастырями[10]. Опираясь в своих суждениях на традицию аскетической письменности, он утверждает, что мысли монаха должны быть всецело сосредоточенны на деле личного спасения души как первейшей и важнейшей цели[11]. Эти выкладки архимандрита Никона показывают, что столкновение во мнениях о жизни монастырей касаются не столько внешнего устройства, сколько внутреннего, коренного понимания самой сущности монашества. А. В. Круглов мыслит идею спасения в самом прагматичном, почти протестантском варианте, в то время как архимандрит Никон полагает всю жизнь инока в постоянной борьбе со страстями – битве за чистоту сердца.

Отец Никон излагает собственное видиние устройства монашеской жизни, которое, впрочем, не выходит за рамки святоотеческого учения. Святой идеал иночества он видит в бегстве от мира, а не в службе ему[12]. Монастыри мыслятся школами и приютами «духовной подвижнической жизни», тихими пристанями «среди бурного житейского моря для тех, которые хотят найти себе уединение, простор, свободу, словом – уголок тихой пустыни»[13].

Призыв открывать при монастырях больницы воспринимается автором как подмена иноческого идеала[14]. Архимандрит Никон не без основания считает, что если бы служение больным входило в разряд упражнений для монашествующих, то святые отцы сказали бы об этом[15]. Такое делание передавалось бы от учителей к ученикам, но все они бежали в пустыню, а значит, их поступками двигал иной идеал – идеал удаления от мира, – который с трепетом хранят монашествующие[16]. Архимандрит Никон задаётся вопросом: «Не будет ли это подменой заветов и преданий монашества мирскими порядками под предлогом служения человечеству?»[17] Служение ближним воспринимается им как послабление для монахов, которые не способны нести обычные для отрекшихся от мира подвиги[18]. Этот род деятельности на ниве служения Господу апологетом личной аскезы допускается лишь как исключение из правила, которое нельзя возводить в ранг примера для монахов, ищущих христианского совершенства[19]. Основным делом монаха, по мысли архимандрита Никона, является молитва: «что такое монах?» – спрашивает публицист. И сам отвечает: «Это – делатель непрестанной молитвы Иисусовой»[20].

Социальное служение монастырей представляется возможным лишь как дополнительная нагрузка при сохранении тех условий, которые позволяют жить монаху в соответствии с монастырским уставом. Отец Никон спешит напомнить, что монастыри не отказывают паломникам и больным в помощи – существующие при крупных монастырях больницы в статье признаются «делом нужды»[21]. Он констатирует факт, что вследствие той же необходимости монахам приходится ухаживать в обителях за больными мирянами, заниматься обучением детей и даже издавать литературу[22]. Архимандрит Никон, говоря, что монастырские школы и больницы, чаемые «призывом», на практике уже существуют, но, в отличие от А. В. Круглова, не считает это нормой. Душа подвижника уже не может полностью сосредоточиться на главном монашеском делании. «Дело» заменяется на «поделие»[23], поэтому исполнение мирских дел у иноков составляет предмет своего рода самобичевания. В качестве примера насельник Троице-Сергиевой лавры приводит слова преподобного Дорофея, обращенные к своему ученику: «Досифей! Ты хороший постельничий, но хороший ли ты монах?»[24]

Также в статье даётся прямой ответ А. В. Круглову на его мнение о равнозначности послушания в книжной лавке и в больнице. Архимандрит Никон утверждает, что послушания в лавке и в монастырской гостинице не мешают иноку приходить на богослужения. В то время как послушание в школе или больнице требует полной самоотдачи, и посещение богослужения может уйти на второй план[25]. Он полагает, что духовная жизнь при таком положении дел окажется в запущенном состоянии[26].

Архимандрит Никон даёт однозначную оценку современного ему положения дел: «Пусть плохи современные иноки, но неповинны в том уставы монашеские. Оттого и плохи иноки, что самовольно отступают от своих заветов и уставов»[27]. По его мнению, менять или вводить что-то новое – значит лишиться благодатной силы, которая воспитала людей сильных духом, истинных ревнителей Церкви Христовой. Наконец, апологет монашества разводит идеал монашеской жизни и гуманитарного служения по разным углам: «Кто хочет подвига ухода за больными, или труда в школах, тот пусть и идет в те благотворительные заведения, где это нужно. Ему нечего делать в монастыре, если он не хочет во всем всецело принять уставы и предания монашества от веков древних принятые…»[28]

Архимандрит Никон, как никто иной, понимал значение сохранения самобытных монашеских традиций, соблюдение которых приводит подвижника к христианскому идеалу равноангельской жизни. Ему были чужды идеи внешнего совершенствования общества, перед ним был идеал внутреннего делания. Только через избавление от страстей человек действительно может помочь ближнему. Именно монастыри с их идеалом отрешенности от всей мирской службы в пользу всецелого служения Богу могут дать пристанище для жаждущих спасения душ. Однако если этот идеал подменить или внести в него коррективы, то ищущие совершенства души уже не смогут найти этого пристанища. И, как правильно замечает архимандрит Никон, если принять тезисы А. В. Круглова и его соратников, то главное дело инока уйдет на периферию[29]. В угоду критикам внешнее делание затмит главное – молитвенный труд.

Дискуссия об идеале монашества, развернувшаяся более века назад, затронула важные и актуальные до сего дня вопросы. Во-первых, это давление мира на Церковь. Люди с секулярным мышлением, видя лишь внешнюю сторону монашеской жизни и не понимая её сущности, пытаются перестроить её в соответствии со своими собственными понятиями. Задача верующих в этом случае и отстаивать церковный взгляд на жизнь, и доносить его до мира. А, во-вторых, это вопрос связей между людьми. Имеет ли право отдельная личность отстраняться от проблем и бед всего общества? Ответ на этот вопрос находится в возможности увидеть то, что не заметно при первом взгляде. В этой связи уместно привести слова Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла: «Нам иногда говорят: “ну что монахи, сидят в затворе, — надо к миру обращаться, на мир воздействовать!” Конечно, надо, и пастырское слово Церкви обращено к миру, но монашествующие воздействуют на мир силой своей молитвы и своего духовного подвига, соприкасаясь с которым, многие меняют своё отношение к Богу, к Церкви и очень часто — всю свою жизнь»[30]. А если так, то ещё неизвестно, кто больше участвует в жизни и сохранении мира: оставшийся в нём или ушедший?