Труды равноапостольного Николая, Просветителя Японии, вошли в историю не только как уникальный по своим масштабам подвиг проповеди Православия в новое время. Это был также достойный подражания пример мирного взаимодействия представителей разных культурно-исторических традиций.

Владыка осознавал важность воспитания новообращенных христиан и их детей в христианском духе. Он основал целый ряд учебных заведений, в которых японцев, принявших Православие, учили быть верными заветам родной Церкви, не поддаваться искушениям языческого общества. В то же время из школ равноапостольного Николая выходили не только достойные христиане, но и ученые, писатели, государственные деятели[1].

Рассмотрим советы, которые Просветитель Японии давал воспитателям по поводу сочетания в их деятельности любви и твердости.

Отношение педагога к воспитанникам, по мысли равноапостольного Николая, должно быть проникнуто «теплым участием»[2]. Оно проявляется в «способности проникнуться нуждами ближнего, почувствовать радости и скорби ближних, точно свои»[3]. Безусловно, сам святой был примером в таком отношении к своим подопечным. Один из современников владыки так говорил о его доброй внимательности к подчиненным: «Слово искренней любви и полного сочувствия, благодушие и нравственное мужество пред самыми трудными жизненными обстоятельствами… такого гиганта духа, как преосвященный Николай, сразу ободрит страдальца, сразу уничтожит угнетенность духа, рассеет мрачные тучи на душе его»[4]. Даже и после того, как владыка передал непосредственное управление семинарией И.Сенума, он все равно подробно вникал в нужды духовной школы, знал каждого ученика в лицо и поименно[5].

Эта черта характера святителя, как пастыря и педагога, ясно прослеживается и по дневниковым записям. Равноапостольный Николай всегда видел перед собой живого человека, видел конкретный характер и старался дать хоть самую малую характеристику каждому – от дипломатов до учеников семинарии, журналистов и самых обычных посетителей его кабинета. Правда в своих характеристиках, порой эмоциональных и резких, владыка нередко ошибался, в чем сам он признавался. Так, равноапостольному очень понравился один из молодых служащих русского посольства З.М. Поляновский, которому он даже предлагал принять духовный сан, чтобы стать преемником святителя в миссионерском деле. Но со временем дурные наклонности натуры возобладали над молодым человеком, и он вконец поддался им, о чем с огорчением владыка замечал: «Совсем не то он, за что я принял его сначала»[6]. Однако, невзирая на такие ошибки в оценках людей, безусловно, положительным качеством святителя являлась внимательность к каждому встречному, которому он искренне сопереживал и всегда давал краткие, но емкие характеристики. Так, записывая в дневнике известия о болезнях воспитанников, владыка с глубоким сожалением замечал: «Бедные мои! Сердце надрывается, глядя на них!»[7].

Внимательное отношение Просветителя Японии к воспитанникам отзывалось в их сердцах добрыми чувствами любви и доверия наставнику. Отношения между учениками и ректором, по воспоминаниям семинаристов, «не были теми начальническими отношениями, которые обычно приходят на ум при слове ректор учебного заведения. Отношения эти были совсем иные – близкие и родственные: никаких преград между начальством и воспитанниками не чувствовалось». При возникновении каких-либо несогласий семинаристы «без всякой боязни и с тем чувством, с каким дети ждут от отца разрешения их взаимных недоразумений», могли обратиться к самому преосвященному[8].

Подобное отношение к воспитанникам может вырасти лишь на доброй почве, если оно будет питаться «из неистощимого источника любви к Богу и возвышеннейшей любви к ближним»[9]. Равноапостольный Николай всегда помнил совет, данный ему святителем Иннокентием Аляскинским: «Сначала полюби тех, кому хочешь рассказать о Христе, затем сделай так, чтобы они тебя полюбили, а потом говори им о Христе»[10]. Несомненно, этот принцип токийский владыка применял и в своей педагогической деятельности. Как отмечают исследователи, характерными чертами мировоззрения святого являлись «внимание к конкретному человеку, личности, обращение не к массе, а как бы отдельно к каждому»[11].

Святитель говорил и о том, что самоотверженное внимание к слушателям, воспитанникам, всецелая сосредоточенность на их нуждах может помочь в преодолении педагогической усталости и выгорания. Ведь сложно сохранять живость и горячее устремление, когда зачастую приходится не открывать что-то новое для себя, а говорить об одном и том же предмете. Здесь равноапостольный Николай советовал входить в положение тех, к кому обращена речь. Нужно полюбить слушателя, почувствовать его потребность в преподаваемом, «тогда ничего не будет скучного в постоянных повторениях одного и того же»[12]. То есть, по мысли владыки, причина «выгорания», «усталости» – в сосредоточенности педагога на себе, своих потребностях, интересах. Чтоб преодолеть это, быть неподвластным подобному настроению, следует самоотверженно проникаться нуждами воспитанников.

Однако любовь к ученикам все же не должна превращаться в мнимую гуманность, связанную с неоправданной снисходительностью и даже лестью. По мнению владыки, она должна всегда сочетаться с «хладнокровным размышлением» и «решимостью поступать в указываемом сердцем и умом направлении», а также с «авторитетностью сделать поступок правилом для других»[13]. «Еще важное и необходимое свойство в педагогике, – писал равноапостольный Николай, – твердость. Нет хуже и вреднее в деле воспитания слабости, проистекающей или из мнимой гуманности, или из лести к ученикам и желания приобрести их любовь, или из безучастности к ученикам и желания соблюдать лишь собственное спокойствие». «Слабость в воспитателе! Да что же может быть вреднее и даже глупее ее!»[14] – акцентировал владыка.

Равноапостольный считал главной причиной плохой дисциплины в семинарии во время инспекторства отца Романа Циба именно слабость последнего («слаб он до крайности»)[15]. Подобное требование твердости является естественным для православной традиции воспитания, основанной на многовековом опыте. Так, еще святитель Иоанн Златоуст говорил, что снисходительность и кротость не везде полезны. Бывают случаи, когда нужна и строгость. Например, когда ученик ленив и упрям, нужно употребить против него и наказания, «чтобы возбудить его от лености»[16].

Также и М.Н. Катков говорил, что образование «не может быть предоставлено случайной прихоти или тенденциям безответственных лиц»[17]. В данном случае единомышленник Просветителя Японии имел в виду качества воспитателей, которые должны быть людьми с высокими идеалами и твердой нравственной позицией.

Сам же равноапостольный Николай всегда был примером необходимой твердости в воспитании, когда этого требовали обстоятельства. Так, он решительно отказал в возможности продолжать обучение в катехизаторской школе Павлу Хане, скверный характер которого «жить не давал его товарищам». Хотя тот и раскаивался после объявления приговора об исключении, горько плакал, так что даже одноклассники обратились с коллективным письмом в защиту Павла. Наконец, он сам пришел к равноапостольному Николаю и слезно просил оставить его, уверяя в желании послужить Церкви. Но все же, владыка был тверд в своем решении, указывая в дневнике: «Жаль мне стало его очень. Но оставить его я не решился – было бы то же, что и прежде»[18].

Особенно же строг был святитель, если порок одного воспитанника мог плохо повлиять на его товарищей. В таких случаях равноапостольный Николай был неумолим. К примеру, он никак не хотел принимать назад в семинарию Кирилла Сайто, который самовольно покинул духовную школу и убежал на войну (японско-китайскую, в 1895 г.). Хотя юноша и раскаивался и неоднократно просил позволить вернуться, но равноапостольный Николай не разрешал. Причина была не только в нарушении правил дисциплины. Владыка считал, что в данном случае нельзя проявить снисхождения и потому, что Кирилл, пробывший полгода среди очень скверного контингента рабочих и солдат, «грязь может натащить в общество товарищей, и без того не свободных от оного». И в другом месте святитель рассуждал по этому поводу: «Как его принять, когда он, пробыв десять месяцев в среде военнорабочих, может теперь Бог весть какую нравственную грязь занести в круг своих товарищей, еще не оперенных птенцов?»[19].

В то же время следует учитывать и состояние человека, совершившего проступок. Если он находится в плену собственных представлений о должном, рассуждает, что поступить именно так будет правильно, то не следует требовать от него немедленного раскаяния. Лучше немного подождать. Потребовать сначала хотя бы частичного исправления своего поступка. А со временем человек, скорее всего, смягчится и осознает свое заблуждение. Так владыка поступил с воспитательницами женской школы – Надеждой Такахаси и Елизаветой Котама, которые произвели сильное возмущение в среде воспитателей и воспитанников, потому что, по их мнению, инспектор семинарии И.Сенума отбил невесту у другого человека. Равноапостольный Николай в конечном итоге не стал требовать от них полного и безоговорочного принятия его позиции, заметив: «После, размягчившись, они, конечно, примут»[20].

Твердость педагога обязательно должна основываться на конкретной и явной для всех справедливости. Владыка говорил, что обидеть юного воспитанника легко, но «нет такой обиды, которая бы отзывалась большим вредом для обидевшего, чем обида ребенку»[21]. Таким образом, даже самая строгая, но действительная справедливость, растворенная теплым участием к воспитанникам, является для педагога вернейшим способом обрести авторитет среди подопечных. А он, безусловно, необходим воспитателю.

В дневниках Просветителя Японии есть много записей, отражающих позицию святителя в вопросе педагогической справедливости. Так, однажды в семинарии случился неприятный случай. У одного из учеников, Тита Косияма, пропали 50 сен, и он заподозрил Феодора Янсена. Последний, оскорбленный этим обвинением, напился и весь вечер буянил. При этом семинарский наставник, И.Сенума, был уверен, что Феодор не виноват. В этой ситуации равноапостольный Николай решил, во-первых, обязать Тита публично извиниться перед Феодором. Во-вторых, указал, что несправедливое подозрение и обида отчасти оправдывают Феодора, однако оставлять проступок совершенно без наказания нельзя – и Феодора лишили обеда[22].

Авторитет, основанный на любви и справедливости, поможет учителю стать для подопечных близким и достойным доверия человеком. Здесь он должен, по слову владыки, «истощить свою любовь к руководимым» и приобрести такую ценность и влияние, чтобы последние «сами открывали ему свои нравственные язвины, а никак не скрывали их», накапливая «нравственную нечисть и немощь»[23].

Еще в древности святитель Василий Великий указывал, что старшие должны «сколько зависит от них не подавать никакого повода к гневу и скорби» воспитанников[24], то есть проявлять надлежащую осторожность и благоразумие, предупреждая возможные недоразумения.

Любовь учителя также проявляется в доброй озабоченности жизнью воспитанников. Безразличия здесь проявлять нельзя. Понимая это, равноапостольный Николай нередко сетовал на то, что семинарские преподаватели не проявляют «никакого доброго участия к делу», с равнодушием относятся к своим обязанностям[25]. Педагог не должен упускать из виду даже самые мелкие проступки или изъяны в поведении учеников, поскольку «из мелких, едва заметных черт образуется характер, именно в учебное время и формирующийся»[26]. Хорошо выразил данную мысль протопресвитер В.Зеньковский, когда писал о психологии учителя: «Педагог в сущности должен быть мелочно внимательным, ибо он не может небрежно относиться ни к чему: в каком-нибудь пустяке может проявиться существенная черта ученика… Основная добродетель педагога – это озабоченность»[27]. Ввиду этого равноапостольный Николай требовал тщательного внимания воспитателей даже к словам учеников. Как говорил святитель Василий Великий, «привычка к словам негодным служит некоторым путем и к делам»[28].

В целом святитель выводил одно общее правило для всякого педагога, на котором он может безбоязненно основывать свои труды. Звучит оно как доброе архипастырское наставление, обращенное в вечность. Но звучит ясно и по-христиански убедительно: «Любите учеников, будьте крайне справедливы и беспристрастны, являйте во всем участие к их благу, но будьте в то же время начальником, а не панибратом, чтобы они не имели ни малейшего повода понизить уважение, чтобы видели в вас силу, на которую всегда могут опереться, руководство, которому со всею доверчивостью могут предаться»[29].