Основы православного воззрения на христианскую Пасху как на «богоучрежденный ветхозаветный праздник Пасхи, лишь осмысленный в новозаветном духе»[1], были заложены еще в апостольские времена. Из книги «Деяний святых апостолов» известно, что апостол Павел отправлялся в Иерусалим (Деян.21:15), чтобы совершить Пасху в день, установленный в соответствии с предписаниями ветхозаветного закона (Деян.21:26). Однако на празднике он проповедовал о Христе (Деян.22:1-21) и в своих новозаветных посланиях писал: «Пасха наша, Христос, заклан за нас» (1Кор.5:7). Традиции проведения праздника христианской Пасхи если и начали к тому времени уже формироваться в различных местностях, то, несомненно, под влиянием святых апостолов, в этих местах проповедовавших[2]. Во II веке богословское осмысление Св. Пасхи было продолжено в древнецерковной апологетической литературе, в творениях святых отцов.

Одному из них, сочинению «О Пасхе» свт. Мелитона Сардийского (II-й век), и посвящена данная статья. Это удивительное произведение, дошедшее до нас в греческом оригинале и ставшее доступным широкому отечественному читателю благодаря замечательным литературным переводам, в частности, митрополита Илариона (Алфеева)[3] и диакона Владимира Василика[4] (его перевод используется в статье, соответствующие пункты произведения отмечены в круглых скобках), является древним, подробным, поэтически обработанным собранием богословских мыслей о христианской Пасхе.

Для новозаветной Пасхи, по мнению святителя Мелитона, ветхозаветная Пасха является прообразом. Он призывает понять, каково есть «новое и древнее, вечное и временное, тленное и нетленное, смертное и безсмертное Пасхи таинство» (2). Таинство означает непостижимость чего-либо человеческим умом. Но, вместе с тем, свт. Мелитон указывает путь к осмыслению таинства Пасхи. При этом свт. Мелитон уточняет: «Древнее – согласно закону, новое – согласно слову, временное – через образ, вечное – через благодать, тленное – чрез заклание овцы, нетленное – через жизнь Господа, смертное – через в земле погребение, бессмертное – чрез из мертвых воскресение. Ибо: древен закон, но ново слово; временен образ – вечна благодать; тленна овца – нетленен Господь, закланный, как агнец, восставший, как Бог» (3, 4).

В целом сочинение «О Пасхе» как раз и посвящено таковому «восхождению» от ветхозаветных образов к новозаветным истинам, т.е. прообразовательному (типологическому) истолкованию Священного Писания Ветхого и Нового Заветов[5].Это поясняет сам автор на примере произведения и образца: «Без образца произведение не появляется. Разве грядущее не созерцается через прооб­разовательный образ? Посему делается модель будущего произведения или из воска, или из глины, или из дерева… Когда же появится то, ради чего был создан образец, то несущее образ будущего унич­тожается, как ставшее бесполезным, передав истинному по природе свой образ. И стано­вится некогда ценное обесцененным, когда является по природе ценное… Ибо каждому свое время, образцу свое время, материи свое время… Итак, как в тленных примерах, так и в нетленных; как в земных, так и в небесных… И ведь спасение Господне и истина в народе прообразовалась, и догматы Евангелия законом были проповеданы. И стал народ образцом модели, и закон – писанием притчи, Евангелие же – истолкованием и исполнением закона, Церковь же – приятелище истины» (36-40).

Через ветхозаветные образы у святителя Мелитона по-новозаветному осмысливается Пасха. Хотя образы и богословские мысли, о которых идет речь, у него в повествовании постоянно переплетаются, мы упорядочим их, выделив три аспекта понимания святителем Пасхи: жертва – событие – праздник.

Рассмотрим каждый из аспектов в отдельности.

1) Пасха – жертва

Отметим, что применительно к жертве Христовой автором также употребляется словосочетание – таинство Господне. Именно таинство Господне видит свт. Мелитон в ветхозаветной жертве пасхального агнца, и тема эта, многократно повторяясь, проходит рефреном через все произведение: «Скажи мне, о Ангел, чего ты устрашился? … Явно, что ты устрашился, узрев, Господа таинство в овце свершившимся, Господа жизнь в закланье овцы, Господа образ в смерти овцы» (32-33). Таинственно для нас и очевидно для Ангела виден образ Господа в закланном агнце. Святитель, поясняя образ «овцы» и агнца, приводит хорошо известный каждому священнику, ставший литургическим текст из пророка Исаии: «Как овца, на заколение веден Он, и как агнец безгласный пред стрегущим его, так не отверзает уст Своих. Род же Его кто изъяснит?» (64).

От естественных качеств агнца, безгласия и покорности руке, приносящей его в жертву, наш ум возводится к вышеестественным достоинствам Спасителя – Его бесконечным кротости и смирению. Автор формирует впечатление о безмерном достоинстве искупительной жертвы Спасителя и о величии Его подвига:

Жертву Христову таинственно прообразуют все перечисляемые свт. Мелитоном праведники Ветхого Завета, в жизни каждого из них были безвинные страдания, и именно на это святитель обращает наше внимание:

«на Авеля, подобно Ему умерщвляемого,

на Исаака, подобно Ему связуемого,
на Иосифа, подобно Ему продаваемого,
на Моисея, подобно Ему извергаемого,
на Давида, подобно Ему гонимого,
на пророков, подобно ради Христа страдавших» (59).

Обратим внимание на существенную разницу между новозаветным и иудейским, «законническим» пониманием жизни праведников, в котором акцент переносится на награду, которую очевидным образом снискал каждый праведник уже в земной жизни, в том числе и за перенесенные несправедливые притеснения и страдания. Однако уже в Ветхом Завете, вдохновляемые Духом Божиим, пророки предживописали искупительные страдания грядущего Мессии. Св. Мелитон приводит слова Моисея к народу: «И узрите жизнь вашу, висящую пред очами вашими ночью и днем, и не поверите в жизнь вашу»,а также пророчества Давида: «…Предстали цари земли и собрались князья воедино на Господа и на Христа Его» и Иеремии: «Я же, как агнец беззлобный, ведомый на заклание…» (61).

Св. Мелитон приводит параллели, т.е. соответствия существенных деталей, касающихся агнца ветхозаветного (взятого от стада, на заклание влекомого, вечером в жертву принесенного, ночью погребенного) и обстоятельств последних дней и часов земной жизни Спасителя (взятого от стада учеников, влекомого на Голгофу, на исходе дня на Кресте умершего, ночью погребенного).

Свт. Мелитон противопоставляет нравственное величие Спасителя беззаконию, совершенному Израилем, предавшим Господа смерти, и этим резким контрастом подчеркивает аксиологическую сущность искупительной жертвы Христовой.

«Сей был убит. И где убит? Посреди Иерусалима. Почему?» – задается вопросом свт. Мелитон. Действительно, не совершается убийство просто так, какие-то причины или основания должны быть для этого. «Потому что хромых их Он исцелил, и прокаженных их очистил, и слепых их световодительствовал, и мертвых их воскресил. Посему и пострадал», – отвечает на свой вопрос святитель и подтверждает свой ответ словами пророка Исаии: «Что и написано в законе и пророках: Воздали мне злом за благо и безчадием душе моей, помыслив на меня злое, сказав: “Свяжем праведника, ибо тяжек нам есть”». Говорятся эти слова святителем Мелитоном не для того, чтобы только обвинить Израиля, который совсем не является центром повествования, но чтобы оправдать и показать славу Сына Человеческого, безмерное достоинство Его искупительной жертвы. В самом деле, если в суде выясняется степень виновности виновного, не тем ли паче должна выявляться степень невиновности неповинного? Иное дело, что невиновность здесь переходит уже в иные нравственные категории – честь, достоинство, славу. Их-то и хочет показать святитель Мелитон, повествуя о неслыханном преступлении Израиля в отношении Господа: «Отчего же ты сотворил, о Израиль, неслыханное преступление? Ты уничижил почтившего тебя, ты обесславил прославившего тебя, ты отринул исповедавшего тебя, ты отрекся от проповедавшего тебя, ты убил оживотворившего тебя. Что же сотворил ты, о Израиль? Или не написано тебе: “Не проливай кровь невинную, да не умрешь злой смертью”?» Далее автор вступает в воображаемый диалог с убившим Господа Израилем, приводя от лица последнего, возможно, когда-либо звучавшие оправдания: «Да, говорит Израиль, я убил Господа. Почему? Потому что надлежало Ему пострадать».

«Заблуждаешься, – отвечает Израилю святитель Мелитон, – надлежало Ему пострадать, но не от тебя. Надлежало Ему быть уничиженным, но не тобой. Надлежало Ему быть осужденным, но не тобой, Надлежало ему быть повешенным, но не десницей твоей» (72-74).

Вдохновенно поучает Израиля святитель Мелитон, подобно древним библейским пророкам: «О Израиль, таким гласом ты должен был воззвать к Богу: О Владыко, если бы и надлежало Твоему Сыну пострадать, и сие есть Твоя воля, то пусть пострадает, но не от меня, да пострадает от иноплеменных, да судится от необрезанных, да пригвоздится от тиранической десницы, а не от моей»(75). И не остается уже на это у богоубийственного Израиля возражений. Однако в этом безответном диалоге, святитель Мелитон продолжает высказывать недоумение, как не устрашили богоубийц «ни рука сухая, возвращенная телу… ни очи больных, отверстые Его рукою… ни расслабленные тела, восставшие по Его гласу», ни «более удивительное знамение: мертвый, Господом воздвигнутый из гроба, четверодневный». Свт. Мелитон говорит о том, что Израиль сознательно пошел на убийство Господа, что приготовил орудия преступления своего: «гвозди острые… и веревки, и бичи, и уксус, и желчь, и меч, и скорбь». В этом же ряду вспоминает святитель «свидетелей ложных»; приводит на память «терния для главы Его»; напоминает богоубийце, как связал тот «прекрасные руки, которые создали его от земли; и прекрасные уста, которые питали его жизнью, напитал желчью» (77-79). Обвинение в убийстве Господа «во время великого праздника» открывает далее целый ряд контрастных сопоставлений, призванных устыдить Израиля:

«И ты тогда веселился, Он же алкал. Ты пил вино и вкушал хлеб, Он же пил уксус и вкушал желчь…» (80).

И чуть далее, сказав о невиданном преступлении, о превосходящей всякое разумение степени страданий Господа, святитель Мелитон упрекает Израиля, как оказавшегося недостойным своего великого имени, не увидевшего Бога, не постигшего, не понявшего «первенца Бога, прежде денницы рожденного, свет восставившего, день просветившего, тьму разделившего, первый предел установившего, землю повесившего, бездну усмирившего, твердь простершего, мир украсившего, звезды на небе установившего, светила засветившего, ангелов на небе сотворившего, престолы там поставившего, человека на земле создавшего» (82). И хотя речь святителя Мелитона все еще обращена к Израилю, все же в центре повествования святителя Мелитона – Сын Божий. Автор говорит о Христе: Кто сохранял и питал этот народ в Египте, освещал столпом и покрывал облаком, извел оттуда, рассеяв врага? Кто «с небес даровал тебе манну, напоил тебя от камня, даровал тебе закон в Хориве, дал тебе землю в наследство, послал к тебе пророков, царей тебе воздвигнул»? (85) «…А за Него подобало тебе и умереть, – говорит св. Мелитон и приводит пример земного царя, попавшего в плен к чужим, ко врагам, – за него война начинается, за него оплот разрушается, за него дары посылаются, чтобы взять его, если он жив, чтобы его отослали, если он мертв, чтобы его похоронили» (91). И если так почитается царь земной, то страшным приговором звучат следующие слова автора: «Того, Кому поклонились народы, и удивились обрезанные, и прославили иноплеменные, ты в великий праздник убил» (92).

Итак, святитель Мелитон показал, как прообразована была жертва Христова пасхальным агнцем, как предуказана была пророками, и какое ее безмерное достоинство на фоне того беззакония и «неслыханной несправедливости», что свершились «посреди Иерусалима».

2) Пасха – событие

У свт. Мелитона Пасха в этом плане рассматривается как с ветхозаветной, так и с новозаветной точек зрения. В Ветхом Завете это событие – прохождение Ангела смерти мимо Израиля в Египте. Спасение еврейских первенцев противопоставлено смерти первенцев египетских в ночь Пасхи, а затем и спасение всего Израиля от Египтян. Смерть показана как таковая, как только что свершившийся факт, со всем своим неприглядным видом, со всеми сопутствующими ей невыносимыми переживаниями, «тьма осязаемая, и смерть осязающая» (22), чтобы понятно было, чего миновал и чего избежал Израиль в пасхальную ночь.

Такое описание смерти первенцев египетских дано свт. Мелитоном, чтобы разделить в смысловом отношении смерть и спасение, которое получил Израиль; показать, что это – особое действие десницы Божией и великое чудо.

Отметим, что первые девять египетских казней обходили израильтян стороной, без какого бы то ни было их участия. В последний же раз весь Израиль деятельно участвует в своем спасении. Заклание пасхального агнца, помазание жертвенной кровью дверных косяков жилищ происходит в каждой израильской семье. Действия эти несложные, но требуют от человека веры, «и смерть овцы была жизнью народа, и кровь устрашила Ангела!» (31).

Новозаветная Пасха у свт. Мелитона представлена событием спасения, совершенного Иисусом Христом. Автор говорит о таинстве спасения как цельногофакта искупления через страдания Спасителя, рассматривая при этом все события: Его страдания, распятие, смерть и воскресение − в синтезе.Как мы увидим далее, это было общей традицией малоазийских церквей в рассматриваемую нами эпоху [2. Т. 2. С. 431]. Для раскрытия новозаветного таинства спасения святитель Мелитон характеризует самые страшные грехи, низводящие человека в бездну ниже всякого животного естества:

«Все же на земле были:
одни – человекоубийцами,
другие же – братоубийцами,
иные же – отцеубийцами,
те же – детоубийцами» (52).

И как контраст описанному – спасение вечное от Господа, к которому призываются уверовавшие в Него. Именно Пасху, как спасение вечное, рассматривает святой Мелитон.

«Итак, приидите вся отечествия язык, смесившиеся с грехами,
и приимите оставления прегрешений.
Ибо Я Оставление ваше,
Я для вас Пасха спасения,… » (103).

Христос – одновременно и Пасха спасения нашего, и Спасение наше, и Агнец, за нас закланный, и Искупление наше, и Жизнь наша, и Воскресение наше, и Царь наш. Какое богатство премудрости и бездна оттенков смысла!

3) Пасха – праздник

Отражение этого аспекта в произведении святителя Мелитона примечательно тем, что в период становления христианской традиции праздника оказывали довольно сильное влияние традиции празднования Пасхи ветхозаветной. Именно ко II веку относит известный русский историк Церкви проф. В.В. Болотов первый период пасхальных споров. Он пишет: «В 167 г. был спор о пасхе в Лаодикии (во Фригии), по поводу которого писали Мелитон сардский, Аполлинарий иерапольский, Климент александрийский и Ипполит римский. Все три последние держатся того воззрения, что Христос перед страданием 13 нисана совершил последнюю вечерю, но не вкушал законной пасхи, а Сам – таинственная пасха распят был 14 нисана. Противники их (сторонники малоазийской практики) утверждали, что Христос пострадал лишь 15 нисана, а 14-го вкушал законную пасху: “Поэтому и нам надлежит делать, как Христос сотворил”»[6].

Как можно отсюда заключить, именно последней точки зрения придерживался свт. Мелитон Сардийский. В.В. Болотов вскрывает истинную причину пасхальных споров, выявляет догматическое отличие практики малоазийской Церкви от других Церквей того времени: «…разность в тоне празднования определяется тем, что малоазийские христиане совершали в пасху «таинство страдания» …христиане всех других церквей — «таинство воскресения Господня» (курсив – иг. В.)… Евсевий (V, 23) характеристично называет малоазийскую пасху… — спасительным праздником пасхи… Это не было празднование одного момента евангельской истории; ветхозаветная пасха претворялась лишь в новозаветный праздник спасения, как цельного факта в совокупности моментов, его составляющих… пасха церквей малоазийских не была праздником новозаветным в тесном смысле этого слова (по самому установлению), это была христианизованная ветхозаветная пасха …малоазийцы… в качестве основания для соблюдения 14 нисана… указывают не на то, что, например, в этот день Христос пострадал, а просто на то, что Сам Христос совершил этот ветхозаветный праздник и заповедовал творить в Его воспоминание»[7].

Таким образом, Пасха малоазийских христиан приходилась всегда на 14 нисана, вне зависимости от того, на какой день недели падало данное число по еврейскому лунному календарю. В этот день соблюдался строгий пост, затем он прерывался «вечерей любви» («агапой»), за которой следовала Евхаристия[8]. Такая практика со временем была отвергнута Церковью. Повсеместно христианская Пасха стала праздноваться только в воскресенье.

О приверженности свт. Мелитона малоазийской практике празднования Пасхи свидетельствуют первые строки его произведения: «Писание еврейского народа днесь читается, и таинства слова днесь разъясняются, как агнец в жертву приносится и как народ спасается» (1). Действительно неотъемлемой и характерной чертой ветхозаветной Пасхи (и малоазийской практики[9]) было чтение и разъяснение 12-й главы Книги Исхода во время ночного бдения с 14-го на 15-е нисана. Однако есть основания полагать, что этим ограничивается внешнее сходство с ветхозаветной празднственной традицией. В самом деле, обличая богоубийственный Израиль, святитель Мелитон делает существенный вывод о празднике, который он называет праздником опреснок, по-видимому, чтобы не спутать его с праздником Пасхи, которая стала теперь христианской: «Итак, горек тебе праздник опреснок, как написано: Будете есть опресноки с горькими травами». И хотя, по утверждению В.В. Болотова[10], остается открытым вопрос, употреблялись или нет опресноки в малоазийской практике, сам святитель Мелитон с Пасхой христианской их явно не ассоциирует. Это же касается и самого пасхального ветхозаветного агнца, жертва которого упразднена Агнцем истинным, Господом нашим Иисусом Христом, единожды принесшим Самого Себя в жертву, во искупление за все грехи рода человеческого: «Была некогда драгоценной жертва овцы, ныне же малоценна ради жизни Господа» (43).

Напомним также, что как в малоазийских, так и во всех прочих Церквах неотъемлемой частью пасхального богослужения было принесение бескровной жертвы в Таинстве Святой Евхаристии[11].

Отсюда можно заключить, что во II веке, несмотря на некоторые особенности малоазийской практики, богословское осмысление Пасхи как христианского праздника сохраняло и развивало традиции, начатые апостолами. Ибо со времен апостольских Агнцем истинным изображается Господь Иисус Христос: «…И вот посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный…» (Откр.5:6). И апостол Павел в послании к Евреям говорит, что «освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа» (Евр.10:10), благовествуя об отмене ветхозаветных всесожжений и животных жертвоприношений.

Осмысление Пасхи будет продолжено и в последующих столетиях. Однако это не умаляет достоинства, рассмотренного нами вдохновенного произведения свт. Мелитона Сардийского, остающегося литературным шедевром и гимном Святой Пасхи как для своей эпохи, так и в настоящее время.

БИБЛИОГРАФИЯ:

1.​ Болотов, В.В. Александрийская пасхалия // Календарный вопрос. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2000. – С. 105 – 144.

2.​ Болотов, В.В. Лекции по истории древней церкви (споры о времени празднования Пасхи): в 4 тт. / В.В. Болотов – М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского ставропигиального монастыря, 1994. – Т. 2. – С. 428 – 451.

3.​ Свт. Мелитон Сардийский. «О Пасхе» / пер. с древнегреч. Митр. Илариона (Алфеева). [электронный ресурс]  http://www.paskha.ru/holies/sardiy.html

4.​ Свт. Мелитон Сардийский. «О Пасхе» / пер. с древнегреч. Диак. Владимира Василика. [электронный ресурс]  http://www.pravoslavie.ru/52897.html

5.​ Сидоров, А.И. Св. Мелитон Сардийский. Жизнь и творения. Сочинение «О Пасхе» / [электронный ресурс]  http://www.bibliofond.ru/view.aspx?id=107342