Говоря о книжной справе Ока Церковного в XVII в., вначале кратко скажем о первоисточнике русского Ока. В 1401 г. в Константинополе была составлена русская редакция Иерусалимского Типикона, которая под названием Око Церковное распространилась в XV в. в Русской Церкви и стала основой всех последующих русских редакций Иерусалимского Типикона. Редакция эта составлена была на основе второго болгарского перевода, полученного, в свою очередь, в результате книжной справы болгарского Патр. Евфимия Тырновского (1375-1393 гг.). До этого на Руси в XIV в. существовало как минимум две редакции Иерусалимского Типикона (РГАДА, Тип. 45 и ГИМ, Син. 328, 329), в основе которых был первый болгарский перевод и собственно русский перевод с греческого (Пентковский, 164-168). Дальнейшую судьбу Ока очень схематично пытался рассмотреть Мансветов (Мансветов I, 274 и далее), затем Дмитриевский предложил свою схему редакций русского Ока (Дмитриевский, 548-550). В конечном счете, эта тема еще серьезно не рассматривалась и ждет своих исследователей. Мы же в этом докладе рассмотрим позднейшую историю Ока, связанную с книгопечатанием. Книгопечатание везде и всегда предполагало предварительную подготовку книг к печати, т.е. книжную справу: выбор наиболее полной редакции (или создание, составление этой редакции), редактуру и корректуру. По некоторым причинам, в основе которых лежит средневековое отношение к сакральному тексту, справа нередко была причиной споров и конфликтов. В особенности это замечание относится к русской книжной справе. Отметим, что в результате новообрядческой справы Типикона произошло «смешение редакций», и устав утратил изначальную укорененную в архаиаке логичность.

Нам известно пять основных печатных изданий Типикона в XVII в.: три дониконовских и два послениконовских. Рассмотрим их последовательно.

Око Церковное 1610 г. Составитель — Логгин Шишелев Корова[1], головщик Троице-Сергиева монастыря (до этого в конце XVI — начале XVII вв. был одним из руководителей (головщиков) хора московского Чудова монастыря)[2], и печатник Анисим Михайлов Радишевский[3]. 1266 печатных листов, фолиация трех счетов[4]. Непросто среди печатной продукции того времени найти книгу подобного объема.

Вначале об одной особенности книги — непривычной датировке. В самой книге указан 1618 г. изд. от Рождества Христова (л.10 об. (третьего счёта)). А.С. Зернова считает это ошибкой (Зернова, 6, 25). Но все дело здесь в древневизантийском и древнерусском способе определения даты Рождества Христова  (по расчёту всех древних Византийских хроник разница между годом от творения мира и годом Рождества Христова — 5500 лет («Александрийская эра» или «Константинопольская эра»)), отличном от западного (по которому эта разница равна 5508 лет), который сейчас общепринят[5]. Древнерусский способ вообще точнее западного, поскольку считается, что римский учёный-аббат Дионисий Малый в 525 г., определяя дату Рождества Христова, ошибся на восемь лет. Этой ошибки не знали в Византии и Древней Руси. Таким образом в XVII в. на Руси существовало параллельно две системы летоисчисления «от Рождества Христова» — древневизантийская «Константинопольская» и западная «Дионисиева». Вторая была более распространённой, но за первой стоял авторитет древности, и её придерживались «ревнители благочестия», к которым принадлежал Логгин. За датировкой Типикона «по-старому» и определением «Константинопольско-Александрийской» даты Распятия Спасителя стоит попытка вернуть «Константинопольскую эру» в официальный богослужебный обиход. Употребление западной системы совершенно справедливо воспринималось «ревнителями» как признак «обновленчества».

Прежде чем анализировать это Око, проследим его судьбу. Для этого необходимо упомянуть о конфликте Логгина и Дионисия Зобиновского. Следует сказать о своеобразии этого конфликта и его разрешении. Логгин опирался на авторитет древности, но не во всем. Богословие справы, сформированное Дионисием Зобиновским, предельно примитивны и не могут не быть оспорены современным читателем. Нам известен лишь один момент этого богословия: о прибавке «и огнем» в чине Агиасмы; полностью о богословии справы см.: Казанский; Строев. Что касается прибавки «и огнем», то имеются сведения, что славяне в этом моменте сохранили древнейшую традицию освящения Агиасмы (см.: Флоренский, 551-552), в отличие от поздних греческих текстов, на которые опирался прп. Дионисий (так что правота последнего относительна). Осуждение лаврского игумена показывает специфику средневекового отношения к сакральному слову. 

После смутного времени Патриарх Филарет стал особенно заботиться о Печатном Дворе и его изданиях. Преп. Дионисий Зобиновский и справщики его круга были реабилитированы[6]. Это разрешение личного конфликта между Логгином и прп. Дионисием никак не повлияло на Логгина — он к тому времени уже умер, — но повлияло на его детище: Типикон предписано было изъять из употребления и уничтожить как «неправильную» книгу. Был изменен и взгляд на предпечатную корректуру: она была упорядочена, обновлен состав справщиков, начато первое полное издание Миней. Реабилитация справщика Дионисия Патриархом основана на личных симпатиях и антипатиях последнего (связанных с его подвигом в период осады Лавры), а также на прогреческом курсе, который интонационно (не во всем) возобладал при Филарете. Что же касается уничтожения Типикона 1610 г., составленного Логгином (см.: Макарий, т. VI, 297-298), при всей консервативности подхода Логгина эта книга была принципиально новым явлением (уставов такого объема ранее не писали; компилирование имело свои границы; Логгин в этом свете предстает вовсе не как консерватор, а как новатор), и консерватор Филарет восстал против этого новшества. Средний объем рукописного Ока XVI в. в три раза меньше, чем объем Ока 1610 г.

Таким образом, в этой однозначно истолкованной историками коллизии однозначно не все. Вновь оказавшись у справы, дионисиевы справщики повели дело не совсем следуя прежним принципам — был учтен опыт предыдущего конфликта. Средневековье примирило обе стороны конфликта, и филаретовская справа вобрала в себя оба подхода к предварительной подготовке книг к печати.

Отметим, что от предпечатной подготовки Ока 1610 г. не осталось никаких корректурных рукописей или материалов. Вопрос об источниках этого первопечатного славянского устава остается открытым и ждет своего исследователя.

Око Церковное 1633 г. Это не одно, а два издания, идентичных по содержанию (см. Рубан I, 61-62; Рубан II). Око было издано вместо Устава 1610 г. и являлось простой перепечаткой одного пространного рукописного Иерусалимского устава. Устав печатался с корректурного экземпляра — ГИМ, Син. 337. Это один из четырех корр. Типиконов, которые имеются в ГИМ и РГАДА и описаны Мансветовым. Правда Мансветов не определил, для какого издания использовался этот корр. экземпляр, но идентификация особого труда не представляла. Справщики взяли рукопись XVI в., осуществили справу (надстрочную, на полях и на вклейках), затем отдали Устав печатникам. Так действовали справщики того времени. Позже, при никоновской справе, справщики уже старались не марать рукописных источников справы, отношение к ним принципиально изменилось. Рукописи стали восприниматься с точки зрения их исторической ценности, это один из показателей, говорящих о принципиальных и качественных переменах в сознании и мировоззрении в результате никоновской справы. Наступило Новое время. До справы рукопись воспринималась как нечто свое, поэтому рабочее отношение к ней было возможно. В конце XVII в. справщик уже дистанцировал себя от богослужебных рукописей прошлых веков, смотрел на них извне, со стороны. Рукопись извлекалась из богослужебного быта и обихода и превращалась в мертвый памятник. Связь с древностью разрывалась.

Типикон 1633 г. получился вдвое меньше предыдущего (634-676 лл. — в первом и втором изданиях). Были убраны собственно русские главы, сторонний литургический материал. Однако Логгин трудился не зря, и его труд был использован последующими издателями.

Око Церковное 1641 г. Этот Типикон, по нашему мнению, можно считать литургическим шедевром. По словам Мансветова (см.: Мансветов I, 320 и далее), справщики сделали поворот в сторону Типикона 1610 г. Когда при Патриархе Иоасафе I встал вопрос об издании нового Типикона, было решено вернуться к типу «большого Типикона», так как он был удобен, и за основу был взят Типикон 1610 г. Была проведена огромная редакторская работа, многие Марковы главы «дописаны», упорядочены уставные указания, Типикон заново скомпонован, убраны противоречия и несоответствия логгиновского Устава. В результате появилось Око Церковное 1641 г. — удобнейшее практическое пособие, не очень похожее на рукописные Типиконы XVI в., но сочетавшее в себе Типикон, к которому было добавлено нечто вроде современных «Богослужебных указаний» и еще множество других материалов. Согласно Дмитриевскому, тип «больших Типиконов» много позаимствовал из монастырских и соборных Обиходников (Дмитриевский, 554). 

В Приходно-расходных книгах Печатного Двора сохранились имена справщиков, правивших Типикон. Они составляли некую корпорацию, обособленную от остальных справщиков: «Кроме того упоминаются как справщики Устава 1641 г. Черниговский (собора Черниговских чудотворцев в Москве) протопоп Михаил Рогов, ключарь Успенского собора Иван Наседка, князе-Александровский протопоп Иоаким, и Захар Афанасьев...» (Мансветов II, 536-538). Отметим, что правили Устав самые опытные и уважаемые справщики. Корректурного экземпляра от этого печатного издания не сохранилось.

Скажем немного об  Оке церковном 1651 г. Это библиографический фантом, появившийся в каталогах Сопикова и Ундольского. Его описывает (!) Мансветов, ссылаясь на несуществующие Приходно-расходные книги Печатного Двора (одна не сохранилась, в другой вырван лист — согласно Е.В. Лукьяновой). Эту ошибку повторяют вслед за Мансветовым многие литургисты (А.А. Дмитриевский, Н.Д. Успенский, из современных исследователей Т.В. Суздальцева). См. по этому поводу: Рубан II.

Типикон 1682 г. Далее мы переходим к никоновской справе Типикона. Это условное название — справу точнее можно назвать послениконовской, поскольку осуществлялась она при Патр. Иоакиме, который по своем поставлении (1674) дал указ править Типикон. Однако принципы справы оставались прежними и определялись новым нетрадиционным отношением к символу и символике. Характер справы стал принципиально иным, впрочем, об этом подробно сказано в моей недавно вышедшей книге о справе Миней[7].

Патриархом Иоакимом был издан ряд указов в целях усиления контроля над справщиками. Вводилась вторая (патриаршья) цензура: новоправленую книгу прочитывали в Крестовой палате в присутствии патриарха. Причем после прочтения сдавали в набор чистой перевод, то есть начисто переписывали перевод после справы с кавычной книги, а не печатали прямо с кавычной, как это было раньше (о чем свидетельствуют многочисленные пометы в былых кавычных книгах, обращенные к наборщикам). В ходе чтения перед патриархом делалась новая справа, после которой положено было снова переписать перевод, чтобы он был, согласно указу, «чистым». Чтение, справа и свидетельствование наиболее «важных» книг совершалось соборянами (патриарх собирал бывших в Москве «под рукою» архиереев и иные власти), что потом обязательно отмечалось в предисловии (см., например, предисловие Типикона 1682 г.). Впрочем, как уже было сказано, эта соборность имела лишь формальный характер, ходом справы Патриарх Иоаким руководил единолично, и никто не смел возражать ему напрямую (по крайней мере, примеров подобных возражений до нас не дошло).

Все эти этапы справы, установленные Иоакимом, были образцово соблюдены при справе Типикона. Осталось три корректурных экземпляра, которые позволяют максимально полно реконструировать процесс справы. Руководил этим процессом, судя по результатам почерковедческого анализа, справщик и переводчик Евфимий Чудовский. В качестве «заготовки» для корректуры было использовано печатное Око Церковное 1641 г., что весьма показательно. На начальном этапе никоновской справы принципиально отметался русский литургический опыт. Иоакимовский этап справы обычно называют «русским», потому что на этом этапе стал учитываться русский литургический пласт, и при справе использовались славянские древние рукописные источники. На настоящий момент можно считать доказанным факт использования древних славянских Типиконов из Патриаршей библиотеки (Синодальное собрание ГИМ) при справе Типикона, правда доказательная база нуждается в обработке и только после этого может быть издана. На полях харатейных Типиконов Синодального собрания обнаружены пометы справщиков, и анализ содержания справы однозначно говорит об использовании справщиками (в основном, наверное, Евфимием) древних славянских и греческих источников.

Но вернемся к корректурным экземплярам. Типикон правили в два этапа. Результатом первого этапа справы стал кавычный экземпляр Типикона 1641 г. (РГАДА, Ф. 1251, БМСТ/СПК 1946(1041(5))). Это издание описывали Мансветов, Никольский, Смирнов (Мансветов I, 323-356, Никольский, 1-52; Смирнов, 54-56, 248). Исходя из анализа почерков, правили его два справщика: Иосиф Белый и Евфимий (причем 90% помет в этом Типиконе сделано Евфимием). На этом первом этапе справы перевод тропарей, кондаков и гимнографических текстов практически не осуществлялся, текстологические исправления формировали новообрядческий месяцеслов и устав (кроме этого были орфографические, лексические, типографские, грамматические исправления — см. Сиромаха, 157).

Затем проводилась обработка вышеуказанных исправлений, в результате которой появлялась чистовая рукопись правленого устава (ГИМ, Син. 314), она правилась, и затем с учётом исправлений вновь переписывалась набело — ГИМ, Син. 321 (рукопись датирована — 1682г.), подписывалась участниками архиерейского собора, и после этого ее снова правили[8]. Стоит отметить, что в печатном издании (л.4 об.) значится большее количество подписавших (16 подписей), чем на самом деле в рукописном образце Син. 321 (13 подписей). «Излишек вероятно составился из лиц, которые не участвовали непосредственно в комиссии, свидетельствовавшей устав, но дали своё согласие письменно» (Мансветов I, 337). Нам здесь, в отличие от Мансветова, видится простой подлог, каковых, впрочем, бывает много в ходе книжной справы и в которых власть не видит особого греха. Мнение членов собора (со времени Патр. Никона) о справе имело лишь формальное значение, они были уже не в силах противостоять воле власти, и ни о каких соборных началах здесь (как и очень часто в истории Руси) говорить не приходится.

С этой последней правленой рукописи и производился набор и печать Типикона 1682 г. Исходя из анализа почерков, справу совершали Иосиф Белый и Мардарий Хоныков, окончательное редактирование — Евфимий (см. Сиромаха, 156). 

Рукопись Син. 321 правлена, по мнению современных исследователей  «...в ходе соборного чтения» (Сиромаха, Успенский, 76). Но, конечно, такое большое количество исправлений невозможно было совершить «по ходу», и, вероятнее всего, рукопись была подписана «задним числом», были сделаны замечания, которые позже были учтены. Но самое вероятное, что и замечаний особых не было, соборное чтение и подписи были формальными (по случаю), а справа этой подписанной рукописи или была заранее запланированной, или позже, после собора, справщики (или их глава и редактор Евфимий, или Патриарх) сочли необходимым править книгу ещё раз.

Формат нашей конференции не позволяет подробно перечислить все перемены, сделанные справщиками в новообрядческом Типиконе. Основные литургические нелепости и казусы, появившиеся после справы Типикона, известны: искажение устава пения канона в будние дни Великого поста, отмена пения 17-ой кафизмы на воскресном бдении в зимний период, искажение устава попразднства в воскресный день. Неудачной оказалась попытка справщиков ввести практику пения канона с библейскими песнями в непостовое время и в праздники. Можно перечислять многие мелочи: отсутствие ясного устава о пении Достойно есть после канона, искаженный и нелогичный устав пения катавасий, немотивированная отмена Литургии в день чтения Царских Часов, если Рождественский или Богоявленский сочельник приходятся на субботу или воскресенье. Основные сокращения и искажения относятся собственно к частным праздничным последованиям или к Марковым главам, и всего здесь не перечислить. Упомянем случай, который имеет место в этом году: из стремления упростить службу вслед за греками справщики решили отменить праздник Сретения, если он придется на Первую седмицу Великого поста, и перенести его на предыдущее воскресенье. Практика переноса Господского праздника выглядит очень странной в свете византийских литургических традиций (подробно об этом см. в книге: Рубан I). Задачей исследований, которыми я сейчас занимаюсь, является не просто перечисление того, что исправили справщики в Типиконе и Минеях, но и выяснение мотивации исправлений и источников справы.

Типикон 1695 г. После издания Типикона 1682 г. осуществлялась справа полного комплекта Миней, которые согласовывались с новоизданным Типиконом. Однако правленый минейный месяцеслов в результате отличался от месяцеслова Типикона. Месяцеслов Типикона 1682 г. в основном «детище» Евфимия Чудовского, который сильно обеднил его, память большей части русских святых вынес «за число» (см.: Михаил, 21) или вообще отменил (последнее, кстати, справедливо и для памяти некоторых греческих святых; список см.: Мансветов I, 334-335; Никольский, 14-52). Патриарх был недоволен слишком «греческой» редакцией месяцеслова Типикона 1682 г. Поэтому для справы Миней он набрал менее «категоричных» справщиков. Вообще, с жесткими принципами справы Евфимия, которые сформировались в 80-х годах, были несогласны и коллеги-справщики, и Патриарх. Поэтому Евфимия удалили от справы. Иоаким на последних этапах литургической реформы стремился не раздражать противников справы и предельно смягчал ее. 

Новый минейный русифицированный месяцеслов потребовалось согласовать с месяцесловом Типикона, поэтому потребовалась еще одна справа Типикона. Так появился Типикон 1695 г. В числе справщиков этого Типикона был одиозный Карион Истомин. Но правда кроме согласования месяцеслова, справщики почти никакой иной справы в новом Типиконе не осуществили.

Подведем некоторые итоги. При справе Устава декларировалось соотнесение с греческими образцами (современными, которые провозглашались древнейшими и правильными). На самом деле и это соотношение не было проведено последовательно (современная греческая практика была разнообразна и не знакома справщикам в полноте, уставные указания, как обычно, отличались от практики, были разнообразны и порою противоречивы — по уставным указаниям всегда можно лишь отчасти судить о реальной практике). Речь идёт о громадном множестве случайных, а иногда и системных, но, в общем-то, разнородных перемен, которые можно объяснить несколькими мотивами (как и всякое литургическое обновление): сокращение и упрощение богослужения, «интернационализация» — уход от национально-русских традиций благочестия, удовлетворение современных барочно-церимониальных вкусов и проч. Богослужение подспудно приспосабливалось к новым условиям бытования в секуляризированном светском государстве. А в общем, при исследовании выясняется, что в этом отношении реформа была довольно сумбурной и не имела строгой направленности, кроме верности одному принципу — что-нибудь обязательно менять.

В результате получился некий эрзац-продукт: это и не греческое богослужение, и не былое русское. Результат был обусловлен еще и тем, что указания богослужебных книг (в особенности Типикона) по ряду причин не выполнялись на местах даже лояльно настроенными по отношению к рефоме клириками и причетчиками. Новопечатный Типикон и другие богослужебные книги были, по сути, царско-патриаршими директивами, обеспечивающими реформу. Но на Руси (да и везде в христианском мире) всегда существовало различие между богослужебными книгами и богослужебной практикой: такова специфика всякой живой литургической практики (кроме этого следует учитывать, что в силу принципа тайнозамкненности, в книгах сознательно не раскрывались некоторые богослужебные моменты — для знания их следовало быть посвященным в практику). Новые богослужебные книги воспринимались в свете этой привычки. Более того, реформа довела это различие до абсурда: в наше время Типикон по большей части превратился в памятник литургической письменности, за богослужением практически он не используется — так сильно ныне богослужебная практика отличается от того, что там изложено. Требуется издание «заменителя Типикона», «Богослужебных указаний». В дореформенное время такого вопиющего различия не было.

Почему же указания нового Типикона даже сторонниками реформы не выполнялись и не выполняются, или выполняются лишь отчасти? Кроме указанной выше причины (привычки), следует сказать о «теоретичности» новых изданий. «Око Церковное» 1641 г. в некоторых моментах отходило от своего первоначального прототипа (Иерусалимского Типикона), дополняло его и описывало современную «образцовую» богослужебную практику (которая, естественно, во многом отошла от Константинопольского монастырского богослужения XIV в.), то есть включало в себя нажитый литургический опыт. Эта книга подобна современным «Богослужебным указаниям» (только универсальна!), так практично и подробно описывается там богослужение. Новоизданный Типикон отказался от этих дополнений; официальным объяснением этого было стремление вернуться к старине, к изначальному прототипу и избавиться от всего «нововводного», реально же это во многом было вызвано желанием сократить слишком «разросшуюся» книгу и сделать более простым и дешевым ее издание. В результате получилась книга несистематическая, значительно менее пригодная к практическому применению, чем дореформенные. Ее использование, как это ни пародоксально и ни противоположно стремлению реформаторов, требовало намного большей «посвященности» в богослужебную практику (в той ситуации даже не в современную, а в желаемую), чем дореформенный Устав, то есть это была книга для профессионала-уставщика, еще к тому же и интеллектуала, посвященного в несистематичные задумки реформаторов. В период богослужебного кризиса, вызванного реформой, таких среди сторонников реформы практически не было («Око» же, в противоположность, было книгой отчасти учебной, как и все богослужебные книги в Средневековье, что обеспечивало ей практичность). Таким образом, новый Типикон был обречен на неуспех, и богослужебная практика реформаторов, сохранив многие русские архаичные черты, уничтоженные этой книгой, жила самостоятельной жизнью, оторвавшись от Типикона. Но она потеряла однородность и формировалась спонтанно, то под влиянием различных местных веяний, то руководимая светским желанием сократить богослужение до предела и пр., — она плыла по волнам секуляризации вместе со светским обществом и с порой полусветским духовенством (в городах), или кое-где оставалась «филостарообрядческой» (в деревнях). Таким образом мы и пришли к городскому полуторачасовому всенощному бдению.