Сам факт нашего пристального внимания к религиоведению как к науке и учебной дисциплине свидетельствует помимо всего прочего о нашей неудовлетворенности господствующей ныне картиной мира. Мы чувствуем и даже осознаем, что исповедуемое современным российским обществом мировоззрение неполно, размыто, фрагментарно. В своем социальном преломлении оно совершенно равнодушно к духовному миру личности, к самой судьбе человека, низводя его к атомизированному потребителю.

Принято считать, что нынешнее мировоззрение по отношению к природе наукоцентрично. В отношении ценностей оно проповедует агностицизм. В форме рационализма, материализма и диалектики оно оформлялось на протяжении последних 500 лет в западно-европейской философии и привнесено на почву русской духовности революционными процессами ХХ века. Но именно в СССР оно обрело статус идеологической догмы. Самый характерный отличительный знак этого мировоззрения — воинствующий научный атеизм. Но коммунистическое мировоззрение, по крайней мере, было цельным, исповедующим общие для страны и народа цели и по-своему гуманным. В его структуре было место и философским обобщениям, и научному знанию, и духовным ценностям. В современном российском мировоззрении от всего этого не осталось и следа. Обращаясь к религиоведению, мы, очевидно, и стремимся вернуть мировоззрению цельность и ценности, без которых полноценное бытие человека, общества и государства невозможно. При этом мы надеемся и верим, что обретаемые в курсе религиоведения ценности не в пример атеистическим будут глубокими, истинными и подлинно человечными.

Но не все так просто. Приступая к разработке систематического курса религиоведения, мы сразу же сталкиваемся с рядом особых методологических трудностей. Трудности эти вызваны как сущностной спецификой самой науки и гуманитарной науки — прежде всего, так и особым статусом религии как объекта научного познания.

Сама религия есть мировоззрение. Она создает определенную картину мира, решает вопросы возникновения вселенной и человека, формирует систему целей, ценностей и смыслов человеческой жизни. Поэтому, стремясь научно познать и описать религию, религиоведение также вынуждено обращаться к предельно общим вопросам бытия мира и человека. Сразу возникает вопрос: а под силу ли конкретной гуманитарной науке исследование и объективное понимание обобщений мировоззренческого уровня? Возможно ли описать океан, разглядывая его в микроскоп? Возможно ли, держа в руках стетоскоп, понять, что значит сердце для живого организма? Движимые самыми благими намерениями, не пытаемся ли мы, исследуя религию средствами религиоведения, на деле реализовать атеистическую методологию, которая обосновывается верой во всесилие науки?

В отличие от религии религиоведение не является мировоззрением, оно не может предложить своей собственной картины мира и исходить в своих аксиомах и постулатах из самого себя. Будучи конкретной гуманитарной наукой, религиоведение само нуждается в философском мировоззренческом обосновании. Таким предельным обоснованием для религиоведения является определенное решение вопроса о Боге. В зависимости от конкретного решения этого вопроса, религия через призму религиоведения предстает перед нами или как истина, или, напротив, как иллюзия и фантазия.

Религиоведение позиционируется как научная дисциплина гуманитарного цикла. Как и любая светская научная дисциплина, религиоведение строится на рационально-логической основе, исходит из фактов, использует общенаучные методы исследования. Религиоведение опирается в своих исследованиях на философию, историю, археологию, антропологию, этнографию, психологию и другие науки. Но, реализуясь именно в научном статусе, используя значительные научные возможности, религиоведение вместе с тем сталкивается и с границами чисто научного познания. Наука, пусть это будет и гуманитарная наука, не в силах опровергнуть или подтвердить религиозные истины. В лучшем случае она может описать их на уровне явления.

Как и любая другая гуманитарная наука, религиоведение имеет дело, прежде всего, с человеческими ценностями, но в его силах дать лишь некоторые рациональные знания о ценностях, а не сами ценности. Религиоведение не может проникнуть в тайну религиозной веры, объяснить ее и возвыситься над теологией и/или богословием. Как наука вообще, так и религиоведение само по себе не может быть основой нравственности, не вырабатывает рецептов счастья, не указывает смысла жизни. Было бы ошибкой и разочарованием ожидать от религиоведения каких-то сокровенных истин, которые могли бы служить альтернативой религиозным учениям о спасении — сотериологии.

Между тем вопрос спасения в прямом смысле становится одним из самых острых вопросов современной цивилизации¹. В условиях глобальных кризисов речь идет не только о спасении среды обитания, что мировое сообщество уже сегодня непосредственно чувствует и осознает. Перед научным познанием встает задача осознания и осмысления необходимости спасения самого человека. Для этого все ныне философски осмысленные и принятые онтологические основания природного и социального мира требуют пересмотра с позиций сотериологии. Очевидно, что для науки здесь возможна лишь одна стратегия — гармонизация отношений с религией. При этом науке пришлось бы пожертвовать лишь своей гордыней. Если такое сближение науки и религии когда-либо осуществится, это вызовет мировоззренческую революцию. Такая революция назрела, она необходима, и она стала бы свидетельством способности человечества развиваться по действительно прогрессивному пути.

Методологические трудности религиоведческого познания в большой степени связаны с общенаучным решением антропологической проблемы. В центре внимания религиоведения находится религиозная жизнь человека. Но, как и любая другая гуманитарная наука, религиоведение имеет дело лишь с внешней, чувственной, телесной стороной религиозного человеческого бытия. Факты религиоведения — поведение, поступки, высказывания человека в той или иной религиозной ситуации. Эта ситуация сравнима с ситуацией в психологии. Строгое следование научным процедурам с неизбежностью ведет религиоведение к бихевиоризации.

Проблема, однако, в том, что человек в своей сущности не сводится только к внешнему, к телу. Человек состоит из двух частей — тела и души. Но проникнуть в жизнь души, ухватить и раскрыть сущность духа научными средствами невозможно. Как восклицал лермонтовский Мцыри, «а душу можно ль рассказать»!? Современная научная психология, например, будучи не в силах наблюдать и описать научными средствами понятие «душа», просто вычеркнула его из языка психологии. Понятие «душа» потому и не вписывается в язык науки, что всецело принадлежит языку религии. Напротив, в религиозном сознании душа не менее онтологична, чем тело. Сущность души в полной мере раскрывается в Священном Писании и Священном Предании, в трудах отцов церкви.

Религиоведение как междисциплинарная гуманитарная научная дисциплина оказывается в сложной ситуации. С одной стороны, религия как объект научного познания носит трансцендентный, выходящий за пределы опыта характер. Если допустить, что религиоведение ставит перед собой задачу выявить сущность религии, то мы вынуждены признать, что оно не имеет соответствующих научных инструментов и методов. Как алгеброй нельзя поверить гармонию, так и в истинности религии нельзя удостовериться логикой и экспериментом.

С другой стороны, возникают сложности и с определением предмета религиоведения. С объектом все более или менее понятно — это сама религия. Предмет же религиоведения, на первый взгляд очевидный, при более пристальном рассмотрении ускользает. Религию в тех или иных аспектах изучают и другие гуманитарные науки. Мы знаем и историю религии, и философию религии, и психологию религии и т.д. Что же, собственно, остается религиоведению? Дать на этот вопрос непротиворечивый и обоснованный ответ мы не в состоянии.

Здесь самое время предоставить слово рационалистически мыслящему оппоненту, который может заявить, что все эти рассуждения не стоят выеденного яйца, ибо наука выработала устойчивое определение религии и знает, что такое религия. Разве мы не способны вычленить религию как форму сознания и область культуры? Разве мы не отличаем одну религию от другой и не знаем, что нам может сказать, и как будет вести себя верующий человек в той или иной ситуации? Это и является лучшим доказательством того, что религиоведение и на теоретическом, и на эмпирическом уровнях обосновало и доказало свои научные возможности.

Оппонент, безусловно, прав. Религиоведение действительно выявляет собственно религиозные феномены, описывает, обобщает и классифицирует их. Но как фотографическая карточка сама по себе ничего не может нам сообщить о сути и механизме фотографии на уровне химических процессов, так и наука не может ничего сказать о самом существе религии как духовной связи человека и Бога. Но если мы способны удовлетворить свою любознательность и выявить механизм получения фотографии, то обнаружить существование Бога в научном опыте невозможно.

Религиоведение в своих построениях исходит из научной картины мира. Религия как феномен присутствует в этой картине, но естественно-научных оснований для ее существования в этой картине мира не находится. Чтобы не впасть в элементарную логическую противоречивость, религиоведение должно признать, что религия является ложной формой сознания. Или, что сделало бы честь его научной объективности, согласиться, что действующая ныне научная картина мира не является достаточно полной и истинной, поскольку отвергает онтологический статус Бога. Но в этом случае науке пришлось бы признать, что вся ее критика религии на протяжении последних 500 лет, все ее притязания на монопольное владение истиной о мире и человеке были ошибкой. Именно этот груз исторического опыта и является одним из главных препятствий, мешающим науке подчинить все свои инструментальные цели и средства высшей цели спасения мира.

В качестве научной дисциплины религиоведение порождено мировоззренческими запросами общества и государства, возникшими в результате разрушения коммунистического СССР. В целях уточнения нашего понимания особенностей религиоведения — в единстве его научных возможностей и границ, а также гуманитарных ценностей и целей — обратимся к господствующим ныне мировоззренческим постулатам. Отметим, кстати, что без и вне мировоззрения человек жить не может. Человек жаждет мировоззрения. Это — одна из основных его духовных потребностей.

Как и сама природная и социальная реальность, мировоззрение — и на уровне индивида, и на уровне социальной группы, и общества в целом — является крайне сложным, изменчивым и противоречивым духовным образованием. Очевидно, тем не менее, что его ядро составляет трудноуловимая диалектика рационального и вероисповедального начал, ибо человек познает мир и живет в мире, опираясь и на разум, и на веру. Способности рационального и вероисповедального познания мира изначально даны человеку. Эти способности реализуются в стремлении познать истину, то есть увидеть и понять мир таким, каким он является на самом деле.

Важнейшим способом рационального познания истины выступает наука. При этом научное знание ограничено. Оно более или менее успешно описывает внешний мир, но не может проникнуть в его сущность. При всей своей научно-технической мощи человек не может воспроизвести в самой суперсовременной лаборатории природную воду или почву, шелк или шерсть, овощи или фрукты. Напрягая все свои логические способности, человек не может научными средствами постичь тайну жизни.

Другая сторона жизни человека — это постоянный поиск ответов на вопросы, которые ни логика, ни эксперимент принципиально не способны разрешить. Вглядываясь в мир чуть пристальнее, человек не может не удивляться и не восхищаться его совершенством и гармонией. В природе есть все, и нет ничего лишнего. Как это понять и как это объяснить? Опираясь только на «чистый» разум, невозможно ответить на вопрос, откуда и зачем жизнь, в чем смысл моей личной жизни. Ответы на эти вопросы может дать только вера, которая реализуется в форме религии.

Вера теснейшим образом связана с мышлением, более того, именно она обусловливает ход, направление и содержание мысли. Мышлением, пусть и в своеобразной и/или примитивной форме, обладают и животные, но вера свойственна только человеку. Предельно упрощая, но обнажая суть мировоззрения, его можно представить как единство двух разных сфер познания бытия — естественно-научного и духовно-религиозного. Наука и религия как самые важные уровни мировоззрения и области культуры сами по себе не противоречат друг другу. Они реализуют два взаимозависимых, но разных плана существования человека. Наука призвана решать вопросы земной, телесной жизни человека, религия открывает человеку высшие и вечные ценности и смыслы его бытия. Основа первой — логика и эксперимент, основа второй — вера.

Противоречат друг другу люди, движимые амбициями, страстями, а порой и банальной глупостью. М.В. Ломоносов высмеивал стремления химика изучать химию по Псалтири и математика, желающего измерить Волю Божью циркулем. Даже когда католическая церковь устраивала суд над Галилео Галилеем (1564-1642; суд — 1633), это было не столкновение науки и религии, а, скорее, столкновение человеческих характеров и властных амбиций. Ведь сам Галилей был искренним католиком и ни в коей мере не покушался на истины Откровения.

Ученый может быть и глубоко верующим человеком, но он может быть и агностиком, и атеистом. Ни религиозная вера, ни атеизм напрямую не влияют на научные результаты. Практически все выдающиеся мыслители и ученые Нового времени были религиозны. Когда Иоганн Кеплер (1571-1630) открыл и математически описал законы движения планет, он обратился к Богу с молитвой: «Благодарю Тебя, Господи, Создатель наш, за то, что Ты дал мне зреть красоту твоего создания и ликовать при виде дел рук Твоих». Великий Ньютон (1643-1727) мечтал стать священнослужителем. В его эпитафии значится «...он утверждал своей философией величие Всемогущего Творца, а нравом насаждал требуемую Евангелием простоту...». Создатель современной науки Р. Декарт (1596-1650), получивший фундаментальное католическое образование в иезуитском колледже, возводил все устройство мира к Божественному Разуму. Но уже Лаплас (1749-1827) гордо заявляет Наполеону, что он не нуждается в гипотезе Творца. А сегодня и сам папа римский разрешил любому католику свободно придерживаться любой концепции происхождения человека, пусть даже это будет богоборческая концепция дарвиновской эволюции.

В современном российском обществе царит мировоззренческий хаос, вызванный, в первую очередь, развалом советского коммунистического цивилизационного проекта. Претензии этого проекта на владение самым истинным, основанным на авторитете науки мировоззрением, рухнули вместе с коммунистическим государством. Обрушенное государство повлекло за собой разрушение единого обществаП с единым народом. Как будто о нас сказал Шекспир: — «развал в стране и все в разъединенье». С полным основанием можно утверждать, что сегодня население России представляет собой, по крайней мере, два народа, которые живут, не понимая друг друга и практически не соприкасаясь друг с другом³. Один народ — народ «новый», народ-победитель - это тот, который взял от перестройки и реформ все, о чем мечтал: власть и собственность. При этом он отверг самый дух Отечества. Другой народ — «старый», традиционный, неудачливый, который составляет абсолютное большинство населения России. Дух Отечества, однако, угасает и в нем.

Прошло без малого 20 лет, но новое мировоззрение, которое могло бы не только превзойти, но хоть как-то по глубине, цельности, социальному единству и оптимистическому видению будущего сравниться с ушедшим в лету, так и не создано. Мы сегодня не способны ответить на вопрос, что из себя представляет то общество, в котором мы живем? Вопрос же о национальной русской идее даже и не ставится. Мы сегодня — и на уровне общества, и на уровне индивида — живем по принципу «carpe diem» — лови момент, страшась посмотреть на свою жизнь с точки зрения вечного. Практический и логичный результат такого мировоззрения — деградация всех сфер бытия, включая сюда и само мировоззрение. Самый же главный результат — физическое вымирание того, второго, «старого», традиционного народа, который так и не сумел, точнее, которому «новый» народ не дал ни единого шанса вписаться в новую жизнь.

Представляется очевидным, что решающая роль в выработке мировоззрения, навязывания его массам и контроль за его практической реализацией принадлежит правящим элитам. Сущность этого мировоззрения вовсе не в том, чтобы напряженно всматриваться в тайны мироздания и человеческой души. Оно вовсе не преследует целей научного постижения истины и духовно-нравственного совершенствования человека. И уж тем более оно не обеспокоено вопросами спасения мира. Фактически сам статус, значение и роли мировоззрения разрушены и заменены психо-социальными технологиями воздействия. Цели этих технологий в том, чтобы политические и экономические интересы элиты не подвергались сомнению, пусть они коренным образом расходятся с интересами народа, страны и государства. Тем более они не должны вызывать социальный протест. Поэтому, как и материальные богатства страны, мировоззрение, точнее, каналы и способы его формирования и навязывания массам, сегодня приватизированы «новым» народом. Оно превращено в инструмент манипулирования, в мощнейшее средство навязывания массам выгодной элитам картины природного и — особенно — социального мира и духовно-религиозных ориентаций.

Какова же природа этих прививаемых народу духовных ценностей? В своей истинной глубине они носят богоборческий характер. Разваливая СССР, «прорабы перестройки» и «пионеры реформ» и не помышляли создать новую онтологию и возродить христианскую духовность. В борьбе с коммунизмом на щит были подняты идеалы индивидуальной свободы, которые проповедовались западническими и доморощенными жрецами либерализма. И религиоведение пришло на смену «научному атеизму» в конечном итоге даже не потому, что атеизм, вдруг, был осознан как мировоззренческое заблуждение. Нет, атеизм, во-первых, коррелирован с земными устремлениями к коллективному, всеобщему счастью, а во-вторых, он не политкорректен, не толерантен. И то, и другое находится в явном противоречии с установками элитарного либерализма.

Либерализм проповедует презрение к коллективному как к изжившей себя архаике. Идеал либерализма — свободный и успешный экономический индивид, готовый и способный противостоять всему миру в достижении своих интересов. Религиозной подоплекой этого идеала является протестантское избранничество, но никак не православная соборность. Современный либерал освобождает себя от всякого долга, не связанного с его индивидуальными целями. При этом он требует толерантного к себе отношения, демонстрируя толерантность ко всему, что не встает на его пути. Он очень подозрителен ко всему, что хоть как-то ориентировано на пестование духовного в человеке, например, он категорически против преподавания в русских школах курса «Основы православной культуры». Но он равнодушно поощряет все, что сводит человека к животному началу, к инстинкту, к личностной и социальной патологии.

Религиоведение в этом социально-политическом контексте сегодняшнего мировоззрения есть некий компромисс между наукой и религией. Историческая практика показала, что уничтожить религию невозможно. Но и принять ее за основу духовности и морали правящие российские элиты тоже не могут. Отсюда и те компромиссы с религией — в области права, в социальной и культурной политике, в образовании — на которые государство вынуждено идти.

И, тем не менее, религиоведение с научных позиций в какой-то мере углубляет и расширяет понимание религии как фундаментальной основы культуры. Оно сделало шаг чрезвычайного значения и важности — отказалось от умерщвляющей дух идеологии атеизма в пользу научной объективности и диалога с религией. Если здоровое ядро в русской — православной по своей сути — цивилизации все-таки еще сохраняется, религиоведение будет эволюционизировать в сторону теологии. Оставаясь наукой, оно должно отдать вопросы сущностного понимания религии самой религии. Его полем деятельности могли бы стать вопросы проявления многообразных феноменов религии в истории и культуре общества. Но сама религия должна постигаться не через воззрения Фейербаха, Маркса и Фрейда, но через Откровение и духовные прозрения Иллариона, Григория Паламы и Иоанна Кронштадского. И тогда надуманная головоломка с формулировкой предмета религиоведения разрешилась бы сама собой. И тогда сотериологические императивы человечества были бы обоснованы новой фундаментальной религиозно-научной онтологией.

Хотелось бы верить, что так и будет. Но уже сегодня религиоведение способно — при должном его преподавании и усвоении — показать, что наука — важная, но не единственная форма познания. Уже сегодня религиоведение, нацеленное не на борьбу, а на диалог с религией, может способствовать пробуждению души человека и осознанию им вечной и абсолютной истины: «не хлебом единым жив человек». Оно может реализовывать те же цели, что и «чистая» наука и «искусство для искусства» — дать возможность увидеть красоту и гармонию мира. Оно может рассказать человеку о любви, которая есть долг и которая одна только и преодолевает смерть. Оно может помочь человеку понять самого себя и истинные смыслы и цели своей жизни.

Примечания