Известие о созыве Константинопольским Патриархом Варфоломеем намеченного на 1 сентября 2011 года Синода Восточных Патриархов в Стамбуле при участии Архиепископа Кипрского породило разноречивые предположения о предстоящем событии как о попытке «воссоздания пентархии», пятым членом которой (после Патриархов Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского) несколько неожиданно оказывается Предстоятель Кипрской Церкви, занимающий ныне 10-е место в диптихах Глав Православных Церквей. Подобные рассуждения появились как в греческих, так и в русских информационных ресурсах. А украинские раскольники, приветствуя созыв этого Синода, поспешили озвучить надежды на то, что новый церковный орган наконец-то признает их «права» и положит конец многолетней изоляции их неканонических сообществ, каким-то образом включив схизматиков в семью Православных Поместных Церквей.
Безотносительно к подобным слухам полагаем своевременным проанализировать историю и возможное актуальное значение института пентархии, а также рассмотреть вопрос о месте в ней Московского Патриархата.
* * *
Рассмотрим вначале, существовала ли пентархия (в нынешнем понимании этого института) в Византии. Термин «пентархия» византийские богословы и канонисты никогда не употребляли[1], но это, конечно, не означает, что им не могло быть известно само явление, которое мы теперь называем пентархией.
Ни в одном из соборных или святоотеческих канонов, признаваемых всей Православной Церковью, не говорится о существовании органа церковной власти, состоящего из пяти патриархов. В канонах, регламентирующих статус важнейших епископских кафедр (I Всел. 6, II Всел. 3, IV Всел. 28, Трул. 36 и др.), содержатся нормы либо о властных полномочиях тех или иных епископов по отдельности, либо о «первенстве чести», на основе которого выстраиваются отношения между этими епископами. Так, в 6-м правиле I Вселенского Собора зафиксировано существование трех первенствующих Церквей: Александрийской (Египет, Ливия и Пентаполь), Римской и Антиохийской; в составе каждой из них имелись митрополиты с подчиненными им епископами. 3-е правило II Вселенского Собора и 28-е IV Вселенского Собора отводят Константинопольской Церкви второе место (после Римской) в диптихе и определяют границы ее юрисдикции. В 36-м правиле Трулльского Собора все пять патриархатов перечислены в соответствии с «первенством чести» (Рим, Константинополь, Александрия, Антиохия, Иерусалим). При этом в канонах нет норм, которые предусматривали бы созыв совещаний данных епископов и совместное осуществление ими законодательной, исполнительной или судебной власти в масштабах Вселенской Православной Церкви[2].
Данным каноническим нормам вполне соответствовала церковная практика. Хотя имена пяти патриархов (или их представителей) всегда стоят в начале подписей отцов Вселенских Соборов, из соборных актов видно, что эти патриархи не обладали в ходе Соборов какими-либо преимуществами (кроме преимущества чести) перед другими епископами и не решали никаких вопросов «в узком кругу». Далеко не всегда патриархи лично участвовали в работе Соборов. Например, папа Вигилий, хотя и находился во время V Вселенского Собора в Константинополе, из-за разногласий с императором отказался принимать в нем участие или направлять легатов, поэтому его подписи нет под актами Собора[3]; Иерусалимский Патриарх на этом Соборе был представлен легатами. В VI Вселенском Соборе принимали участие два патриарха — Константинопольский и Антиохийский, остальные были представлены легатами. На VII Вселенском Соборе был лишь Константинопольский Патриарх, а три восточных патриархата были представлены двумя легатами (Рим также прислал легатов). Причем участие в Соборе представителей пяти патриархатов само по себе еще не делало его Вселенским. Реальный статус и значение Собора зависели скорее от воли императора (так, V Вселенский Собор был признан Вселенским несмотря на то, что формально Римская Церковь не была на нем представлена, и Римский престол согласился признать деяния Собора лишь постфактум) и папы Римского (это видно из случая с Трулльским Собором — хотя на нем присутствовали все четыре восточных патриарха и папские легаты, папа Сергий отказался утверждать каноны этого Собора; император Юстиниан II приложил множество усилий, чтобы убедить или заставить папский престол принять решения Собора, но не преуспел в этом — если на Востоке правила этого Собора стали впоследствии рассматриваться как правила VI Вселенского Собора, то на Западе они так и не были признаны целиком), а также от последующей рецепции соборных решений полнотой Вселенской Церкви.
Указание на то, что Православная Церковь возглавляется пятью епископами: Рима, Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима и делится на пять соответствующих патриархатов, мы находим в светском законодательстве Византии, а именно в Новеллах имп. Юстиниана I. Там, в частности, встречается такая формулировка: «…Святой Божией Кафолической и Апостольской Церкви, в которой все святейшие патриархи всей вселенной (и Патриарх Западного Рима, и этого царского города, и Александрии, и Антиохии, и Иерусалима) и все поставленные ими преподобнейшие епископы согласно проповедуют апостольскую веру и Предание» (Nov. J. 109 pr.; ср. Nov. J. 131, 2). Однако и в государственных законах не было норм об особом коллегиальном органе из пяти патриархов. Отметим также, что представления светского законодателя о статусе патриархов постепенно менялись. Уже в конституциях Юстиниана закреплялось привилегированное положение Константинопольского Патриарха. А в Исагоге (80-е гг. IX в.) Константинопольский Патриарх прямо поставлен над остальными восточными патриархами и наделен полномочиями пересматривать принятые ими решения (Eisag. III, 1 sq.)[4].
Начиная с VII в. учение о пяти православных патриархатах встречается в патристических источниках. Важные свидетельства на этот счет присутствуют в сочинениях прп. Максима Исповедника[5] ( † 662), прп. Федора Студита ( † 826), свт. Никифора, Патриарха Константинопольского ( † 828), свт. Фотия, Патриарха Константинопольского ( † 896), и др. В полемике с различными ересями единство в вере пяти первенствующих кафедр было для святых отцов зримым образом полноты Вселенского Православия, единства Кафолической Церкви.
Наиболее последовательно и полно в святоотеческой письменности учение о пяти патриархатах и их роли во Вселенской Церкви представлено в письмах прп. Феодора Студита[6]. Согласно прп. Феодору, Церковь есть мистическое Тело Христово, и ее невидимой Главой является Сам Христос (см., напр.: Ep. 469.23–24[7]; ср.: PG. Vol. 99. Col. 1397A), тогда как видимым образом ее возглавляют на земле пять патриархов. Исходя из этого, прп. Феодор говорит о «пятиглавом церковном теле» (πεντακόρυϕον ἐκκλησιαστικὸν σῶμα — Ep. 406.27–28, 407.20–21; ср.: PG. Vol. 99. Col. 1280B, 1281B) и «пятиглавой власти Церкви» (πεντακόρυϕον κράτος τῆς ἐκκλησίας — Ep. 478.63–64; ср.: PG. Vol. 99. Col. 1417C). В «Письме к Льву Сакелларию» прп. Феодор утверждал, что пять патриархов вместе обладают властью, необходимой для вынесения догматических суждений; без ведома и согласия пяти патриархов не может быть созван законный Вселенский Собор[8]. Выделяя пять первенствующих патриарших кафедр, прп. Феодор допускал, что занимающие их предстоятели и их паства могут уклоняться от православия, но считал, что по промыслу Божию правая вера всегда сохраняется в какой-либо из Церквей[9]. Если кто-то из патриархов уклонился от истинной веры, он, по словам прп. Феодора, должен «принимать исправление» от другого патриарха и воссоединяться с телом Церкви. Таким образом, рассуждая о «пяти патриархах», прп. Феодор говорил о них прежде всего как о выразителях веры тех Церквей, которые они возглавляют. Он не утверждал, что «деление» единой Церкви на пять частей есть нечто богоустановленное и должно существовать до конца века, а скорее описывал положение современной ему Вселенской Церкви, подчеркивая, что все ее части («пять глав») должны иметь одну истинную веру, которая издревле утверждалась и должна утверждаться на Вселенских Соборах.
В классическом виде учение о пентархии было сформулировано Патриархом Антиохийским Петром III (1052–1056), главным образом в его послании Доминику, Патриарху Аквилейскому (PG. Vol. 120. Col. 756–781; Acta et scripta quae de controversiis Ecclesiae Graecae et Latinae s. XI composita extant / Ed. C. Will. Lipsiae; Marpurgi, 1861. P. 208–228) . Божественная благодать поставила в мире пять патриархов, и это число нельзя превзойти. У Церкви, Тела Христова, один Глава — Сам Христос; что же касается пяти патриархов, то они якобы соответствуют пяти человеческим чувствам. Особый акцент многие византийские авторы в этот период делали на том, что пять патриархов в пентархии равны между собой. В силу этого учение о пентархии часто использовалось для полемики с западным учением о примате Римского папы: в соответствии с теорией пентархии Патриарх (папа) Римский — предстоятель одной Римской Церкви, а не всех Церквей вместе и не всей Вселенской Церкви в целом.
Число «пять» как символ единства патриархов — представителей Вселенского Православия, соответствующее теории пентархии, отражает историческую ситуацию, сложившуюся в определенный период существования Церкви. В Священном Писании и святоотеческом Предании число «пять» никогда не связывалось с особой символикой и не указывало на сокрытый мистический смысл (подобно тому, как, например, число «семь» традиционно толковалось как указывающее на полноту: семь даров Святого Духа как вся полнота благодати Божией, семь дней как вся история мира, а восьмой уже вечность, семь Вселенских Соборов как полное раскрытие догматов Православия, и т. п.). Это означает, что количество патриархов— членов пентархии может быть изменено в ту или в другую сторону с учетом конкретных исторических обстоятельств.
Такое изменение фактически произошло в связи с отделением Западной Церкви от Восточной, когда пентархия, по сути, превратилась в тетрархию[10]. В соответствии с этим созданная ad hoc символика «пяти чувств» заменяется у некоторых авторов более позднего времени на символику «четырех столпов», поддерживающих мистическое тело Вселенской Церкви. Так, Патриарх Досифей в «Томосе любви» приводит относящееся к 1452 г. исповедание веры константинопольских противников унии с Римом, где говорится о том, что «Восточная Церковь укреплена четырьмя столпами, то есть патриаршими престолами» (ἡ ἀνατολικὴ ἐκκλησία, τέτρασι στύλοις τοῖς πατριαρχικοῖς θρόνοις ἐρειδομήνη — Τόμος ἀγάπης κατὰ λατίνων / Συλλεγεὶς καὶ τυποθεὶς παρὰ πατρ. Ἱ εροσολύμων Δοσίθεον. [Γιάσσιῳ], 1698. Σ. 331; см. также: JugieM. Theologia Dogmatica christianorum orientalium. P., 1931. T. 4. P. 462).
Именно в таком смысле (четыре «восточных патриархата») пентархия понималась греками в поствизантийский период — до конца XVI в., когда был учрежден новый Патриархат — «Московский и всея России и северных стран»[11].
В Уложенной грамоте об учреждении патриаршества 1589 г. помещено высказывание царя Феодора, согласно которому для создания патриархата в Москве необходимо согласие как «архиепископа Костянтинополя, Новаго Рима, и Вселенского патриарха», так и «прочих вселенских патриархов — Александрейского, Аонтиохийского, Иерусалимского — и всего собору греческого» (Собрание государственных грамот и договоров. М., 1819. Ч. 2. № 59). Поскольку в Москве тогда находился один лишь Патриарх Константинопольский Иеремия II, потребовалось утвердить на специальном Соборе избрание митрополита Иова на патриаршую кафедру.
Такой Собор состоялся в 1590 г. в Константинополе. Соборная грамота (Analecta Byzantino-Russica / Ed. W. Regel. Petropoli, 1891. P. 85–92) была подписана Патриархами Константинопольским, Антиохийским и Иерусалимским (Александрийская кафедра была вакантной во время работы Собора) и рядом подчиненных им епископов. В начале грамоты приводятся пояснения Иеремии. Царь Феодор просил его дать «архиепископу Московскому» титул Патриарха, который имеют и «прочие… православные патриархи» (καθὼς καὶ οἱ λοιπο ὶἐκλήθησαν καὶ ὠνομάσθησαν; Иеремия затем перечислил первые четыре кафедры согласно диптиху). Учитывая политическое значение Московского царства, он (Иеремия) согласился с царем и «хиротонисал в патриархи Московские кир Иова», а также выдал последнему патриаршую грамоту (хрисовул), в которой определил, «чтобы… архиепископ Московский кир Иов был пятым Патриархом и имел патриаршее достоинство и честь и сопричислялся и соизмерялся с остальными патриархами во весь последующий век» (ἵνα ὁ αὐτὸς ἀρχιεπίσκοπος Μοσκοβίου κῦρ Ἰὼβ ὑπάρχη πέμπτος πατριάρχης, καὶ ἔχῃ τὴν πατριαρχικὴν ἀξίαν τὲ καὶ τιμήν, καὶ συναριθμῆται καὶ μετρῆται μετὰ τῶν λοιπῶν πατριαρχῶν, εἰς τὸν μετὰ ταῦτα αἰῶνα τὸν ἅπαντα — Analecta Byzantino-Russica. P. 86). Теперь же, вернувшись в Константинополь, он (Иеремия) созвал Собор с участием трех остальных патриархов. Собор (который в грамоте именует себя «Вселенским») единодушно одобрил действия Иеремии в Москве — хиротонию Иова и присвоение ему патриаршего статуса, утвердил патриарший хрисовул и определил, что Иов должен иметь «честь и поминовение» после Иерусалимского Патриарха, а «главой своей и первым» считать Константинопольского Патриарха, как это делают и остальные патриархи. При этом патриарший статус и титул должен иметь не только Иов, но и его преемники на Московской кафедре, которые будут поставляться «Московским Собором».
В 1591 г. русское правительство, считая, что Московский Патриарх заслуживает не пятого, а третьего места в диптихе, обратилось ко всем четырем восточным патриархам (к тому времени Александрийским Патриархом стал Мелетий Пигас) с просьбой о пересмотре решения 1590 г. В связи с этим в 1593 г. в Константинополе был созван новый Собор. Изданная им грамота подписана Патриархами Константинопольским, Александрийским (который представлял также Антиохийскую кафедру) и Иерусалимским и подчиненными им епископами. В грамоте отражено выступление Мелетия Пигаса на Соборе. Мелетий заявил, что «царствующий, православнейший град Москва» справедливо «возвеличился и в церковных делах», и процитировал в связи с этим ряд канонов (IV Всел. 28, а также II Всел. 3, I Всел. 6 и Трул. 36), которые определяли статус кафедр в соответствии с политическим значением городов. Мелетий предложил утвердить учреждение Московского Патриархата, «потому что эту страну Бог удостоил быть царством», «а Патриарху Москвы и всей России и северных стран занимать место после всесвятейшего Иерусалимского как в священных диптихах, так и в церковных собраниях(ἔχειν τὸν τόπον αὐτοῦ μετὰ τὸν παναγιώτατον Ἱεροσολύμων ἔν τε τοῖς ἱεροῖς διπτύχοις καὶ ἐν ταῖς ἐκκλησιαστικαῖς συνελεύσεσιν), дабы нам соблюсти нерушимыми вышеизложенные правила святых отцов, а ему превышать епископов, митрополитов и архиепископов во всей кафолической православной Церкви Христовой (ὑπερέχειν τε ἐπισκόπων, μητροπολιτῶν, ἀρχιεπισκόπων ἐν ὅλῃ τῇ καθολικῇ τῶν ὀρθοδόξων τοῦ Χριστοῦ ἐκκλησία)… также быть и называться братом православных патриархов, по силе сего наименования, сочинным и сопрестольным и равным по сану и достоинству (ἀδελφόν τε εἶναι καὶ λέγεσθαι τῶν ὀρθοδόξων πατριαρχῶν μετὰ ταύτης τῆς ἐπωνυμίας, ὁμοταγῆ καὶ σύνθρονον, ἴσον τὲ τῇ τάξει καὶ τῇ ἀξίᾳ )…». Иеремия заметил, что «мы еще прежде учинили сие». Софроний Иерусалимский заявил: «И я то же самое изъявляю». После этого «святый Собор единодушно изрек», что «все мы того же желаем» (перевод еп. Порфирия (Успенского), сверенный нами по изданию оригинала: Фонкич Б. Л. Греческие рукописи и документы в России. С. 395).
Решение Собора упоминается в некоторых посланиях Мелетия, направленных им в Россию. Так, в письме 30 (1593 г.), адресованном Патриарху Иову, он называет его «всесвятейшим владыкой, братом и сослужителем нашей мерности» (Παναγιώτατε δέσποτα, ἀδελφὲ καὶ συλλειτουργὲ τῆς ἡμῶν μετριότητος — Analecta Byzantino-Russica. P. 96). Затем Мелетий сообщает, что недавно состоявшийся в Константинополе Собор одобрил создание в Москве Патриархата, который наделен равным достоинством ( ὁ μοταγ ῆ ) с остальными православными патриаршими престолами (Analecta Byzantino-Russica. P. 97).
После Смутного времени новым Московским Патриархом стал Филарет (Романов). Для возведения его в патриарший сан в Москву был приглашен Патриарх Иерусалимский Феофан (1606–1644). 5 июля 1619 г. в Москве Феофан оформил грамоту о поставлении Филарета в патриархи. Сохранилась ее официальная копия, составленная по указанию Феофана в Яссах в 1629 г. (греческий оригинал и русский перевод опубл.: Собрание государственных грамот и договоров. М., 1822. Ч. 3. № 46, а также: Фонкич Б. Л. Грамота иерусалимского патриарха Феофана об утверждении московским патриархом Филарета Никитича // Греческие рукописи и документы в России. С. 403–409). В грамоте отмечается, что новый патриарх обладает тем же статусом, что и Иов, дается ссылка на грамоту Иеремии о поставлении Иова, подчеркивается, что Филарет тоже является «братом и сослужителем нашей мерности и остальных патриархов».
В упомянутых грамотах и переписке не говорится о каких-либо ограничениях власти Патриарха Московского — напротив, постоянно подчеркивается его равенство с «остальными патриархами», возглавляющими четыре древние автокефальные Церкви. Можно считать, таким образом, что поставление Патриарха Московского, признание его равночестности православным восточным патриархам и дарование ему пятого места в списке глав Православных Церквей явилось восстановлением первоначального числа членов пентархии после отпадения Римской кафедры от православия.
В пользу этого говорит и тот факт, что Патриарху Иову было предложено направить в Константинополь официального представителя, который бы от его имени участвовал в совещаниях с остальными патриархами. Митрополи Дионисий Тырновский, направленный в Россию для передачи решений Константинопольского Собора 1590 г., заявил в Москве Иову: «А вам бы и вперед о всяких духовных делех советовати, обсылаясь с святейшим патриархом Иеремеем… так же как и прочие патриархи… А для ради дальнего пути избрати б тебе, святейшему патриарху, в свое место из греческих митрополитов и архиепископов, которой к тому годен, и приказати ему быти у вселенского патриарха для ради соборов и духовных дел вместо вашего святительства… как и от прочих патриарх… в Царегороде у патриарха приятели (т.е. представители-апокрисиарии восточных патриархов. — А. Б.) живут» (Посольская книга по связям России с Грецией / Изд. подгот. М. П. Лукичев, Н. М. Рогожин. 1588–1594 гг. М., 1988. С. 97). В ответ Патриарх Иов сказал, что обсудит данный вопрос с царем и Собором (видимо, никакого решения на этот счет в Москве так и не приняли).
В течение XVII–XIX вв. состоялось несколько Соборов с участием всех или нескольких восточных патриархов, где не присутствовали представители Российской Церкви. Решения этих Соборов имели в основном богословское содержание. На них не рассматривались вопросы административного или судебного характера (по крайней мере такие, которые выходили бы за рамки соответствующих патриархатов). Поэтому отсутствие на этих Соборах представителей Московского Патриарха (а позднее — Святейшего Синода) не может рассматриваться как фактическое исключение предстоятеля Российской Церкви из пентархии, если понимать ее в качестве органа церковного управления.
В 1666–1667 гг. Александрийский и Антиохийский Патриархи приняли участие в Московском Соборе, который рассматривал «дело патриарха Никона». Для правильного понимания их роли в работе Собора следует иметь в виду, что восточные патриархи были приглашены на Собор в декабре 1662 г. царем Алексеем Михайловичем, а не прибыли в Москву по собственной инициативе. Собор состоял в основном из епископов Российской Церкви и проходил под сильным влиянием царя. Когда же в феврале 1667 г. новым Московским Патриархом был избран Иоасаф, соборные решения стали подписываться так: «Мы, милостию Божиею православнии вселенстии патриарси кир Паисий, папа и патриарх великаго града Александрии и судия вселенней, и кир Макарий, патриарх Божия града Великия Антиохии и всего Востока, вкупе со братом и сослужителем нашим святейшим кир Иоасафом, патриархом Московским и всея России, и преосвященными митрополиты, архиепископы и епископы российскими, и с прилучившимися зде греческими архиереями, и со прочими, и со всем освященным Собором Великороссийского государства» (Деяния Московских Соборов 1666 и 1667 гг. М., 1893. Л. 4 об. – 5, фолиация 2-я); «Мы, православнии патриарси: кир Паисий, папа и патриарх Александрийский и судиа селенней, и кир Макарий, патриарх Антиохийский и всего Востока, и кир Иоасаф, патриарх Московский и всея России, и весь освященный Собор» (Там же. Л. 7 об. и др.). Таким образом, восточные патриархи и тогда рассматривали Патриарха Московского как равного себе.
Существует свидетельство начала XVIII в., по-видимому, нарушающее этот принцип равенства. В «Ответе англиканам» от 18 апреля 1718 г., написанном от лица трех патриархов (Иеремии Константинопольского, Самуила Александрийского и Хрисанфа Иерусалимского), говорится: «Наша святая Христова Церковь укрепляется ныне четырьмя столпами, то есть четырьмя патриархами, и остается неподвижной и незыблемой. Первым по порядку она имеет Патриарха Константинопольского, вторым — папу Александрийского, третьим — [Патриарха] Антиохийского, четвертым — [Патриарха] Иерусалимского. Вместе с этими [патриархами] ее составляют и наполняют автокефальные архиепископы, а именно: архиепископ Московский, он же и Патриарх всей России, и два архиепископа азиатской Иверии... кроме того, [архиепископ] Охридский, называемый также [архиепископом] Старой Юстинианы, и архиепископ Кипрский, называемый архиепископом Новой Юстинианы, а также подчиненные им бесчисленные епископы и митрополиты» (см.: Mansi. T. 37. Col. 407–408). Несмотря на то, что в этом документе Московский Патриарх не ставится в один ряд с древними восточными патриархами[12], здесь подтверждается автокефалия Русской Церкви и патриаршее достоинство ее предстоятеля; Московский Патриарх идет первым в списке предстоятелей новообразованных автокефальных Церквей, предваряя предстоятелей Грузинской, Болгарской и Кипрской Церквей.
В 1721 г. по решению императора Петра I патриаршество в Российской Церкви было упразднено, а для управления Церковью учрежден Святейший Синод. Для придания большего авторитета новому церковному правительству 30 сентября 1721 г. Петр I обратился к Патриарху Константинопольскому Иеремии III с уведомлением об учреждении Синода и просьбой, чтобы Константинопольский Патриарх, по совещании с другими патриархами, «учреждение духовного Синода за благо признать изволил». В послании царь высказывал пожелание, что Константинопольский Патриархат впредьбудет с Синодом «о всяких духовных делах сношения и корреспонденцию иметь… яко же напредь сего со Всероссийскими Патриархи имели» (грамота Петра с параллельным греческим переводом опубл.: Бенешевич В. Н. Сборник памятников по истории церковного права… Пг., 1915. Вып. 2. С. 206–212). Ответ по существу был дан через полтора года, 23 сентября 1723 г. Текст грамоты Константинопольского Патриарха Иеремии был при этом дублирован почти тождественной грамотой Антиохийского Патриарха Афанасия (Александрийская кафедра в то время была вакантна, а Иерусалимский Патриарх болен) (см.: ПСЗ РИ. 1-е собрание. Т. 7. № 4310).
В своей грамоте Патриарх Иеремия извещал Петра о признании Святейшего Синода своим «во Христе братом»: «Мерность наша по благодати и власти Всесвятого, Оживотворяющего и Священно начальствующего Духа утверждает, закрепляет и объявляет, что учрежденный благочестивейшим самодержцем, святым царем всей Московии, Малой и Белой России и всех северных, восточных, западных и многих иных стран Государем-властителем, Государем Петром Алексеевичем, Императором, во Святом Духе возлюбленным и превожделенным нам братом, Синод в Российском Святом Великом Государстве есть и называется нашим во Христе братом, Святым и Священным Синодом от всех благочестивых и православных христиан — священных и мирских, начальствующих и подначальных и от всякого сановного лица. Он имеет право совершать и установлять то же, что и четверо апостольских святейших патриарших престола. Советуем, побуждаем и предписываем ему хранить и держать неизменными обычаи и правила Священных Вселенских Святых Семи Соборов и прочее содержимое святою Церковью и пребудет непоколебимым во веки» (Полное собрание постановлений по Ведомству Православного исповедания. Т. III. № 1115; Бенешевич В. Н. Сборник памятников. Вып. 2. С. 249–250). Таким образом, Святейший Синод был признан Константинопольским Патриархом в качестве постоянного Собора, равного по власти восточным патриархам.
Дарование самостоятельности нескольким Поместным Церквам в XIX в. (Греция, Болгария, Сербия…), произведенное Константинополем и одобренное остальными патриархатами и Российской Церковью, фактически может означать, что Константинополь тогда отказался от пентархии в пользу «полиархии» (федерации большого количества Поместных Церквей, имеющих равный статус независимо от древности или «апостольского происхождения»).
В этом смысле представляет интерес окружное послание от 30 июня 1902 г., направленное Вселенским Патриархом Иоакимом III предстоятелям всех Поместных Церквей. В нем предлагалось обсудить отношения с католиками и протестантами, церковный календарь и др. Ни в этом послании, ни в ответе Св. Синода Российской Православной Церкви (Церковные ведомости. 1903. № 23. С. 240–244; № 24. С. 250–257) нет и намека на пентархию; тексты выдержаны в духе признания всех «автокефальных Церквей» равными («сестрами»).
* * *
Изложенный материал позволяет сделать следующие выводы:
1. В Византии пентархия никогда не существовала в смысле органа управления Вселенской Церковью или «совещания предстоятелей пяти патриархатов». Более того, за все время существования неразделенной Церкви не известно ни одного случая совместных собраний или заседаний, на которых присутствовали бы все пять патриархов. В церковной литературе того времени пентархия предстает как некая идеальная сила, гарантирующая сохранение чистоты Вселенского Православия, но не говорится о реальных механизмах ее действия.
2. Будучи продуктом исторического развития Древней Церкви, пентархия может изменяться и даже исчезнуть в связи с дальнейшими трансформациями церковной жизни. Не существует каких-либо серьезных богословских аргументов (вряд ли можно отнести к таковым произвольное уподобление патриархатов человеческим чувствам) в пользу сохранения как пентархии вообще, так и конкретного числа патриархов в ее составе.
3. Церковно-правовой статус пентархии представляется весьма неопределенным. Нет никаких оснований утверждать, будто существование этой «коллегии» предусмотрено церковными канонами. Совершенно не ясны полномочия пентархии.
4. Московский Патриархат был учрежден по решению Константинопольского Патриарха, дважды подтвержденному на Соборах с участием остальных восточных патриархов. Эти Соборы (1590 и 1593 гг.) приравняли Московского Патриарха к четырем прочим патриархам и предоставили ему на весь последующий век пятое место в общецерковном диптихе, фактически сделав его пятым членом пентархии. Принципиально важен тот факт, что решения Соборов 1590 и 1593 гг. никогда не подвергались пересмотру на Соборах.
[1] Греческое слово πενταρχία («пятиначалие») впервые встречается у Аристотеля ( Arist. Polit. 1273a), который пишет о пятивластии применительно к государственному управлению. Полнотекстовый поиск по TLG-online показывает, что это слово ни разу не встречается в византийской церковной литературе; следовательно, «пентархия» как церковный термин возникает только в поствизантийский период.
[2] Надо также иметь в виду, что в период, когда издавались эти каноны (IV–VII вв.), Вселенская Церковь состояла не только из перечисленных пяти Поместных Церквей (патриархатов). Существовал ряд Церквей (в Карфагене, на Кипре и др.), которые оставались самостоятельными и не входили в состав какого-либо патриархата. На эти Церкви, соответственно, не могла распространяться власть ни кого-либо из патриархов в отдельности, ни гипотетического собрания всех пяти патриархов.
[3] Как известно, Римские папы не присутствовали вообще ни на одном из Соборов, которые Православная Церковь признаёт Вселенскими.
[4] Разумеется, эти нормы надо понимать в их историческом контексте (ухудшение отношений Византии с Римом, упадок трех восточных патриархатов после арабского завоевания). Они никоим образом не могут быть использованы для обоснования какого-то исключительного положения Константинополя в современной Православной Церкви.
[5] Хотя на Максима Исповедника традиционно ссылаются как на одного из основоположников богословского обоснования пентархии, в действительности он говорит о «православных патриархах» лишь в «Диспуте с Пирром», обсуждая собор, созванный Пирром в Константинополе в 639 г.: «Удивляюсь я, как ты именуешь Собором то, что состоялось не по законам и соборным канонам и правилам, ведь не было ни окружного послания по согласию патриархов, ни определенного дня или места встречи… У собравшихся не было сопроводительных писем, ни у епископов от митрополитов, ни у митрополитов от патриархов. Ни посланий, ни местоблюстителей не было послано от других патриархов. Так кто же, кто еще в своем уме, позволит называть Собором то, что наполнило всю землю соблазнами и раздорами?» ( MaximusConfessor. Disputatio cum Pyrrho // PG. Vol. 91. Col. 352D; здесь и далее выделения в цитатах из источников принадлежат нам). Таким образом, отсутствие согласия патриархов на созыв Собора признается одним из оснований его незаконности, однако прп. Максим не говорит прямо о том, что непременно нужно согласие пяти патриархов. Здесь важным является вовсе не число патриарших престолов, но указание на то, что не может быть законного Вселенского Собора без представительства на нем в той или иной форме всех Православных Церквей.
Приведение авторитета Максима Исповедника в защиту теории пентархии не вполне уместно еще и в связи с эпизодом, который сам прп. Максим пересказывает в «Письме к монаху Анастасию» и который позднее был включен в «Житие Максима». Посланцы Патриарха Константинопольского Петра, пытавшегося склонить прп. Максима к принятию монофелитства, заявили преподобному: «Какой Церкви ты? Византийской, Римской, Антиохийской, Александрийской, Иерусалимской?Вот, все эти Церкви с подвластными им епархиями соединились между собой. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к кафолической Церкви, то соединись и ты [с ними]». Прп. Максим отвечал на это: «Бог всяческих объявил кафолическою Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него… я хочу узнать условие, на коем состоялось единение всех Церквей — и если это сделано хорошо, то я не стану отчуждаться» (см.: PG. 90. Col. 90, 132A). Таким образом, Максим Исповедник считал, что даже все пять Церквей вместе могут исповедовать не только истинное, но и ложное учение, поэтому соглашался соединиться с ними только после испытания их веры.
[6] При рассмотрении учения прп. Феодора о роли пяти первенствующих престолов в Церкви необходимо учитывать те исторические условия, в которых формировались его взгляды. Защищая православное учение об иконопочитании, он был вынужден выступать одновременно против императора и Константинопольского Патриарха, поддерживавших иконоборчество. Именно поэтому его задачей в деле обоснования своей правоты было найти высокий авторитет, который смог бы перевесить единодушие императора и Патриарха. Такой авторитет прп. Феодор видел в Римском престоле, однако в силу напряженных отношений между Константинополем и Римом не мог ссылаться на Рим напрямую как на единственный авторитет — это могло быть расценено многими как прямая измена Константинополю. Поэтому авторитет Рима вводится прп. Феодором как авторитет «первенствующего престола» в пентархии, задачу которого прп. Феодор видел в возвращении (совместно с еще тремя патриаршими престолами) в православие уклонившейся в иконоборческую ересь Константинопольской Церкви.
[7] Здесь и далее ссылки и нумерация писем приводятся по изданию: TheodoriStuditae Epistulae / Ed. G. Fatouros. Vol. 1–2. B., 1992 (первое число — № письма, второе — № строк по изданию Фатуроса).
[8] «…Здесь речь идет не о предметах мирских и плотских, судить о которых имеет власть царь и мирской суд, но о божественных и небесных догматах, что вверено не кому-нибудь, а лишь тем, которым сказал Сам Бог Слово: “Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах” (Мф. 16, 19). Кто же те, которым это вверено? Апостолы и их преемники. Кто эти преемники? Нынешние патриархи: Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Это — пятиглавая власть Церкви; им принадлежит право судить о божественных догматах…Итак, господин, невозможно смешивать божественный суд с мирским, также невозможно здешней Церкви созвать Собор без согласия пяти патриархов. Если же кто спросит о том, каким образом это может произойти, то скажу: необходимо, чтобы иноверные удалились из церквей Божьих и священный Патриарх Никифор получил свой престол. Тогда бы он составил Собор с теми, с кем вместе он подвизался, в присутствии представителей прочих патриархов, и главное — западного, которому принадлежит высшая власть на Вселенском Соборе, что возможно, если захочет император, завершил бы примирение и устроил бы воссоединение Церквей посредством своих соборных посланий к Римскому престолу. Если же это не угодно императору, и если, как он говорит, предстоятель Никифор вместе с нами уклонился от истины, то следует послать к Римскому Патриарху с той и другой стороны, и пусть оттуда будет принято утверждение веры. Ибо таково положение: если уклонится один из патриархов, то он должен принимать исправление от равных ему…» (Ep. 478.56–91).
Хотя в этой цитате Феодор Студит говорит о пяти патриархах, он все же специально выделяет среди них Римского епископа, особую роль которого в Церкви он подчеркивал и в других письмах: «Если встретится что-нибудь сомнительное… пусть великая и богохранимая десница Ваша, ревнующая о Божественном ради общей пользы, повелит принять объяснение от древнего Рима, как делалось издревле и от начала по отеческому преданию. Ибо там, христоподобный Император, – верховнейшая из Церквей Божиих, на престоле которой первый восседал Петр, коему Господь сказал: “Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее”» (Ep. 429.34–42). Таким образом, учение о пентархии у прп. Феодора тесно связано с учением о первенстве Рима, которое обосновывается (в полном согласии с традиционными западными воззрениями) древностью и апостольским происхождением Римской Церкви. Более того, прп. Феодор, по-видимому, считал, что Римская Церковь всегда хранит истинную веру и не может уклониться в ересь: «Свидетельствую пред Богом и людьми: они сами себя отторгли от тела Христова, от верховного престола, на который Христос положил ключи веры, которой, по обетованию Неложного, не преодолели и не преодолеют до скончания века врата адовы, т. е. уста еретиков. Итак, да радуется блаженнейший и апостольский и соответствующий своему имени Пасхалий [папа Римский], ибо он исполнил дело Петра» (Ep. 407.8–15).
Нужно обратить внимание на то, что, если следовать логике прп. Феодора, Константинопольская Церковь не может заменить Римскую на первом месте в пентархии, поскольку не обладает ни апостольским происхождением, ни древностью. Поэтому те защитники теории пентархии, которые пытаются обосновать свою позицию мнением прп. Феодора как имеющим святоотеческий авторитет, должны понимать, что в этом случае им придется признать верным и его учение о первенстве и незыблемой истинности Римского престола, опровергнутое самой историей.
[9] Ср. высказывания прп. Феодора о Константинопольской Церкви: «Отпав недавно от четырех патриархов, наша Церковь напрасно поступала беззаконно. Но теперь время благоприятное, христолюбивейший владыка, теперь — день спасения, время примириться нам со Христом при посредстве и по благоволению твоей мирной державы, соединиться с верховной из Церквей Божиих — Римской, а через нее — с прочими тремя патриархами, чтобы единодушно едиными устами прославлять Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа, с Сыном и Святым Духом» (Ep. 418.38–47). О том, что, несмотря на отпадение той или иной Церкви, истинная вера сохранится до скончания мира, см., напр.: «Ибо со времени апостолов и впоследствии, часто вторгались в Церковь многие ереси и возникали нечистые дела, незаконные и запрещаемые правилами, как и ныне, однако она вышесказанным образом осталась нераздельною и непорочною и останется вовек, между тем как дурно мыслящие и делающие отлучаются и отбрасываются от нее, как яростные волны от непоколебимой скалы» (Ep. 28.128–134).
[10] Правда, изменение это не сразу было осознано в Византии. В XII в. Феодор Вальсамон в кратком сочинении о статусе патриархов, адресованном патриарху Александрийскому Марку, воспроизводит приведенные выше идеи патриарха Петра Антиохийского, отмечая при этом, что не следует заменять патриарха, уклонившегося от Православия, епископом, занимающим какую-то иную кафедру — напротив, нужно ожидать обращения "пентарха" (Ράλλης Γ., Ποτλῆς Μ. Σύνταγμα τῶν θείων καὶ ἱερῶν κανόνων. Ἀθῆναι, 1854. Τ. 4. Σ. 542–555; PG. Vol. 138. Col. 1013–1033) .
[11] Именно такой титул Московского Патриарха (Πατριάρχης Μοσκόβου κα ὶ πάσης Ῥ ωσίας κα ὶ τ ῶ ν ὑ περβορείων μερ ῶ ν) был утвержден решением Константинопольского Собора 1593 г. (греческий оригинал этого соборного акта опубл.: Фонкич Б. Л.Акт Koнстантинопольского собора 1593 г. об основании Московского Патриархата // Cyrillomethodianum. Thessaloniki, 1987. Т. XI. Р. 9–31 [переизд.: Он же. Греческие рукописи и документы в России в XIV – начале XVIII в. М.: Индрик, 2003. С. 385–399]; русский перевод: Порфирий (Успенский), архим. Деяние Константинопольского Собора 1593 года, которым утверждено патриаршество в России // Труды Киевской духовной академии. 1865. Т. III. С. 237–248). Он использовался впоследствии во многих документах восточных патриархов XVI–XVII вв. (например, в грамоте Патриарха Феофана 1619 г.: Фонкич Б. Л.Греческие рукописи и документы в России. С. 404, 405; в грамотах Патриарха Досифея: Каптерев Н. Ф. Сношения Иерусалимского Патриарха Досифея с русским правительством (1669–1707 гг.) // Собр. соч.: В 2 т. М., 2008. Т. 1. С. 863, 865, 882–883). Сами Московские патриархи использовали этот титул вплоть до упразднения патриаршества при Петре I (см. некоторые примеры: Бантыш-Каменский Д. Н. История Малой России со времен присоединения оной к российскому государству при Царе Алексее Михайловиче. М., 1822. Ч. 2. С. 308–313; Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад, 1909. Т. 2. С. 141–142; Богданов А. П.Русские патриархи (1589–1700): В 2 т. М., 1999. Т. 2. С. 297; Грамота Петра I Патриарху Адриану о взятии Азова // Вестник церковной истории. 2006, № 2. С. 240–242). К сожалению, при восстановлении патриаршества в 1917 г. титул Патриарха не был приведен в соответствие с соборным решением 1593 г. Между тем указание на юрисдикцию над «северными странами», а не просто над территорией какого-либо конкретного государства, сближает данный титул с титулами восточных патриархов («…и всей Африки», «…и всего Востока») и папы Римского, который до 2006 г. именовался «патриархом Запада». См. об этом недавнюю статью: Балашов Н., прот.; Прекуп И., прот. История эстонского Православия и попытка ее недобросовестной ревизии: О книге архимандрита Григория Папатомаса «Несчастье быть маленькой церковью в маленькой стране» // Вестник церковной истории. М., 2011. № 1–2 (21–22). С. 282–284, 306–307.
[12] К этому времени Московская кафедра уже почти 20 лет оставалась вакантной; этот факт мог повлиять на оценку восточными патриархами роли Московского Патриархата.