О святом мученике Сисинии, епископе Кизическом
Согласно месяцеслову императора Василия II Болгаробойцы (XI в.), Святой Сисиний, епископ христианской общины в г. Кизик (город на одном из полуостровов Пропонтиды, в Греции), при Диоклетиане, при правителе Кизика Александре, был истязаем, а затем подвергнут казни через усечение мечом. По сказанию, помещенному Константинопольском Синаксаре (Сирмондианский кодекс), святой после перенесения многочисленных пыток остался жив и был освобожден, после чего принимал участие в борьбе с арианством. Эта последняя подробность является явным анахронизмом в виду того, что в самом же тексте говорится о его повторном аресте, пытках и казни, чего быть не могло после заключения Миланского эдикта в 313 г.
В Типиконе Великой Цекрви (IX-X вв.), в Греческом иерусалимсяиком месяцеслове (X в.), в Римском Мартирологе, составленном Баронием, значится в качестве дня памяти указано 23 ноября (все числа указаны по старому стилю). Другой день памяти значится в Служебной греческой минеи XI в. — 22 ноября (здесь же он назван, в отличие от других литургических текстов, священномучеником); в месяцеслове Василия II память святого Синисия стоит под 24 ноября.
Cвятой Феодор (называемый в календаре мучеником), по свидетельству Феодорита Кирского[1], в конце периода правления императора Юлиана (годы правления — с 361 по 363) был арестован антиохийским правителем, видимо, за участие (скорее всего, мнимое) в волнениях, вызванных трениями и конфликтами между христианским и языческим населением Антиохии. Феодор был подвергнут пыткам, во время которых имел видение. Сам мученик уже после рассказывал следующее: «Сначала я немного чувствовал, - отвечал он, - потом явился мне кто-то и, постоянно отирая пот с моего лица мягким и холодным полотенцем, повелевал мне мужаться, так что, когда палачи прекращали свое дело, я не радовался, а начинал чувствовать боль, ибо вместе с тем отступал от меня и воодушевитель». В житии святого Андрея Юродивого[2], датируемом XI веком, последний рассказывает, что в ходе какой-то серии арестов в правление императора Юлиана была схвачена и посажена в тюрьму большая группа христиан. Среди них был юноша 15 лет по имени Феодор. Их подвергли пыткам, однако вскоре, в связи с гибелью императора, освободили. Здесь же приводится уже более подробный, по сравнению со свидетельством Феодорита, рассказ святого Феодора о том, что он пережил во время истязаний. В частности, вместо «некто» (может, подразумевался сам Христос), облегчение среди страданий, которыми сопровождается видение, приписывается четырем ангелам, которые описываются в виде «красивых евнухов с розовыми лицами в белых одеждах». Отсюда можно вместе с архиепископом Сергием (Спасским)[3] заключить о существовании уже в начале X в. пространной версия сказания о мучениях святого Феодора. В ряде славянских минейных сказаний (в том числе, и в Великих Минеях-Четьях свт. Макария) под 28 марта (ст. стиля) помещены мученические акты, в которых повествование о страданиях Феодора обогащается еще одной деталью: четырех ангелов видит не только сам мученик, но и войны, пытавшие юношу.
В постепенном наращивании подробностей обстоятельств страдания святого Феодора проявилось агиографическое творчество греческой Церкви, сказавшееся как в драматизации сцен пыток, так и во внесении новых подробностей в описание видения. Особенно характерна объективизация поздними биографами видения, которое имел Феодор. Такой литературный прием применялся, судя по всему, для большей наглядности и назидательности повествования, при помощи чего читатель как бы помещался в гущу событий, описываемых в житии; а кроме того, мог (особенно если учитывать, что такого рода редактура свойственна древнерусским изводам рассказа), видимо, отвечать ожиданиям по большей части еще весьма незрелому религиозному восприятию читающей публики, часто жаждавшей эмпирического, так сказать, доказательства торжества Божьей правды в страданиях святого перед лицом его мучителей. (Это явление того же типа, что и описания слишком многочисленных чудес-наказаний мучителям во время пыток мучеников в ряде житий последних). В самом же древнем рассказе о мученике интересен факт (весьма редкий) наличия свидетельства о духовных переживаниях во время пыток самого страдающего христианина. В этом рассказе поражает прежде всего реалистичность внутреннего опыта, и одновременно возможность хоть отчасти приобщиться, понять и даже исполнится некоторой робости перед трудностью мученического подвига, который может оказаться вызовом в жизни любого христианина, да и вообще любого человека.
[1] Церковная история III, 11.
[2] См. ActaSS Mai VI, 107.
[3] Полный месяцеслов Востока, т.III. М., 1997 г. С. 481.