Дни, предшествовавшие недавно завершившемуся Архиерейскому собору РПЦ, в числе прочего были отмечены призывами к взвешенному, спокойному и благожелательному общению. Специально подчеркивалось, что церковный характер обсуждения любых вопросов, затрагивающих ли богословие или практику церковной жизни, требуют мирного расположения духа, готовности к благожелательной и корректной дискуссии. Принятия возможного разнообразия позиций. И это не какие-то «новые веяния». Еще год назад прот. Всеволод Чаплин публично напоминал православным журналистам: «Церковь – это не монолит, нас много, мы разные, и с каждым днем Церковь становится все более полицентричной. Наше священноначалие старается прислушиваться ко всем группам, а не только к какой-то одной» (семинар «Церковь во время политических кампаний: особенности диалога со СМИ в предвыборный период», прошедший 24 января 2012 года в рамках Рождественских чтений).
Доклад Святейшего Патриарха, ход Собора, принятые документы и итоговая пресс-конференция убедительно демонстрировали применяемость и действенность этой неизменной установки на конструктивную дискуссию и укрепление духа сотрудничества.
Вот несколько высказываний из доклада Святейшего на только что прошедшем Архиерейском соборе:
«Церковное свидетельство невозможно без церковного единства. Сейчас, когда каждый имеет возможность выступать публично, это необходимое условие миссии становится как никогда актуальным. Многообразие мнений в Церкви – это отрадный признак открытости священников и мирян к диалогу.
Нередко приходится слышать о недобросовестной конкуренции, клевете и оскорблениях в православной медийной среде. Это абсолютно недопустимо. Православный журналист должен оставаться в первую очередь церковным человеком, которому важно дать ответ перед судом Божиим отнюдь не за рост посещаемости своего сайта, тиража издания, популярности радио- или телепрограммы, но, прежде всего, за добросовестное свидетельство о Церкви.
И, самое главное, призываю помнить, что общество ждет от нас того, чтобы мы являли «образец верным» (см. 1 Тим. 4. 12), своей жизнью и личным примером свидетельствуя об Истине Христовой. Люди обоснованно хотят видеть в нас примеры добродетели, любви и сострадания. Это возлагает на нас ответственность, которую мы призваны смиренно нести. Без верности христианскому и пастырскому долгу никакая, даже самая продуманная, информационная деятельность не принесет плодов» (раздел «Информационная деятельность»).
Могло даже показаться, что столь самоочевидным вещам уделено преувеличенное внимание. Но оказалось, что озабоченность священноначалия была совсем не случайной, и увы – нисколько не чрезмерной.
Стоило только завершиться Архиерейскому собору, как 6 февраля на очень солидном церковном интернет-портале «Богослов.ru» публикуется объемистое (в 1 печатный лист) сочинение иеромонаха Иова (Гумерова) с явно немиролюбивым подзаголовком «Нет ничего среднего между истиной и ложью» (св. Марк Эфесский), или К какой Церкви принадлежит община священника Георгия Кочеткова?» (орфография сохранена).
Разумеется, сам факт интереса к персоне, трудам и практике известного в христианском мире миссионера и катехизатора, желание понять, анализировать или критиковать чьи бы то ни было усилия на столь востребованном поприще, как миссия, катехизация, устроение общинной жизни, можно было бы только приветствовать. Но, к сожалению, публикация иеромонаха Иова демонстрирует отнюдь не богословский или пастырский интерес. Она слишком явно напоминает очередной вариант обвинительного заключения.
Все говорит об этом: и тон (в соответствии с избранной формой – совершенно безапелляционный), и категоричность оценок, и стилистика выводов, которая и вовсе напоминает то ли приговор «святой инквизиции», то ли провозглашенную ex cathedra непогрешимую резолюцию.
При этом большая часть подвергшегося придирчивому «разбору» материала сосредоточена в тех книгах о. Георгия (например, в его магистерской диссертации, защищенной в Свято-Сергиевом институте в Париже, или «Катехизисе для катехизаторов»), которые в свое время были тщательно изучены Синодальной богословской комиссией, возглавлявшейся митрополитом Минским и Слуцким Филаретом. Синодальная комиссия, напомним, никаких отклонений от православного вероучения не обнаружила, о чем существует письменное заключение, утвержденное Архиерейским собором РПЦ 2004 г. Именно в ходе работы Синодальной богословской комиссии выяснялись практически все вопросы, затронутые в очередной раз иеромонахом Иовом: о назначении «Катехизиса для катехизаторов» (специальное пособие для дипломированных специалистов с высшим богословским образованием), о приснодевстве Пресвятой Богородицы, о мифологизированном языке (а не событиях) текстов Ветхого и Нового завета, о так называемых «символах веры» (которые на деле представляют собой только адресованные катехизаторам гипотетические описания исповеданий, характерных для оглашаемых разных этапов, только еще движущихся к принятию Никео-Цареградского Символа веры) и т.п.
Резонен вопрос: а автор об этом знает? Если нет – то как совместить с подобным неведением его столь пристальный интерес к персоне и работам о. Георгия? Ведь иеромонах Иов потрудился изучить автобиографию о. Георгия, поднял многие ранние публикации, проследил выступления в прессе. Если же он знает о заключении Комиссии – тогда впечатление о его непогрешимом самосознании приобретает весомое подтверждение. Может быть, неудивительно тогда, что для о. Иова физическая сторона девства Богородицы, оказывается, уже не предмет веры и не тайна? Даже не хочется строить предположений о том, как он себе это представляет. Вероятно, здесь все-таки недоразумение.
Далее позволим себе привести показательный пример методики получения о. Иовом своих обвинительных выводов. Он пишет: «Священник Георгий Кочетков выдвинул идею о существовании двух церквей: "истинной" и "канонической"». По правилам академического анализа мы должны были бы ожидать прямого подтверждения цитатой, в которой буквально приводилось бы указанное противопоставление. Однако вместо таких подтверждающих извлечений из текстов о. Георгия приводится вполне тривиальное для православного богослова соображение о несовпадении полноты Церкви Христовой и церкви канонической или исторической. Кстати, о. Георгий специально предлагает писать одну с прописной, а другую – со строчной буквы, чтобы, во-первых, подчеркнуть необходимость смиренно признавать неизбежно неполное соответствие исторического измерения церкви и Церкви Христовой – «Невесты без пятна и порока», и тем самым, во-вторых, – чтобы избежать впечатления, будто речь идет о параллельных реальностях. Трудно найти заметного православного богослова-экклезиолога, который не исходил бы из подобного противопоставления. Ср., например, известную идею об ecclesia in statu viae, выявляющей в своем историческом бытии полноту ecclesia in statu patriae, встречающуюся у прот. Георгия Флоровского и о. Александра Шмемана. Между этими двумя измерениями нет ни разделения, ни полного тождества.
Таким образом, о. Георгий Кочетков в русле православной экклезиологии призывает лишь видеть историческую ограниченность любого фактического церковного опыта перед лицом полноты Истины Церкви Христовой, а иеромонах Иов пытается навязать ему ровно противоположное намерение – утвердить исключительность и истинность именно собственного опыта церковной жизни. И на каком основании – исключительно на основании собственного видения – опять замаячил призрак непогрешимости. Но в таком случае любое субъективное утверждение может легко квалифицироваться как непререкаемая истина, не нуждающаяся в доказательствах, а всякая произвольно избранная цитата может быть безосновательно объявлена исчерпывающим подтверждением.
Аналогичным образом получилось и с темой богодухновенности Св. Писания. Иеромонах Иов приписал о. Георгию отрицание богодухновенности священных текстов. Основанием послужило высказывание о. Георгия из интервью: «Прошли те времена, когда считалось, что Библию писали люди с закрытыми глазами, а их рукой водил сам Дух Святой… А коль все это писали люди, значит, они привносили и что-то свое, человеческое». За счет каких логических операций можно из этого высказывания вывести отрицание именно богодухновенности Св. Писания – совсем неясно. Образ человека «с завязанными глазами», рукой которого «водит сам Дух святой», живо напоминает высказывание Жана Кальвина о составителях Писания и пророках, как «секретарях Святого Духа». Если бы у о. Георгия упоминались не «люди», а некий единственный человек, можно было бы связать его образ с исламским принципом отношения к Корану как «прямой речи Бога». Если что и можно непосредственно усмотреть в приведенной фразе о. Георгия – так это скорее апологию богодухновенности Св. Писания, но в соответствии с православным принципом синергии Бога и человека, как раз в противовес радикальной протестантской или исламской трактовке. Какое же видение в таком случае ближе о. Иову? Но он о себе прямо ничего не говорит, а приводит ряд пространных цитат из ап. Павла и свв. отцов, в которых отстаивается богодухновенность Св. Писания, на которую никто и не думал покушаться. Речь шла только о толковании смысла термина «богодухновенность».
О. Иов вообще широко использует пространные цитаты, но то совсем не связывает их содержание с собственными наблюдениями и суровыми выводами, то сопровождает их весьма странными с точки зрения логической последовательности комментариями, а то и вовсе обходится без оных.
Например, приводится (можно предположить, что ради обличения) длинная выдержка из письма Дитриха Бонхёффера, которого о. Георгий дерзает почитать как исповедника веры. К слову, не он один, в этом можно «обвинить» многих православных мыслителей, от митрополита Антония (Блума) до о. Александра Шмемана. Кстати, приходится напомнить, что не о. Георгию принадлежат предостережения о существовании овец «не Моего стада», а также о тех, кто, не зная Господа, видели Его странником и приняли. Это уж к слову о Махатме Ганди, коего о. Георгий отнюдь не причисляет к христианам, как то утверждает о. Иов; он только готов предположить, что в Мф. 23:35-38 речь может идти и о таких праведниках. Можно не соглашаться, но повод для обвинений в неправославии здесь способен найти только тот, кому уже известен исход Страшного суда.
Вернемся к упомянутой цитате из Бонхёффера. Ей предпослано достоверное замечание, что Бонхёффер говорил о «безрелигиозном христианстве», но при этом остается неясным, что именно о. Иов хочет этим сказать. То ли он уверен, что идея Бонхёффера ошибочна, но тогда ошибочно вполне хрестоматийное для ХХ века противопоставление веры как глубокого личного убеждения и осознанно избранного опыта жизни религиозности как началу стихийному, часто неупорядоченному и предполагающему суеверие. Так, о. А. Шмеман решительно утверждал, что христианство есть не религия, а жизнь. Ну а противопоставлениям темной языческой религиозности света христианского откровения и основанной на нем личной веры как важнейшей добродетели в древней церковной литературе несть числа. Дальше же о. Иов приписывает Бонхёфферу утверждение о конце исторического христианства, приводя цитату из его письма Э. Бётге: «Давно миновало время, когда людям все можно было рассказать словами (будь то теологические рассуждения или благочестивые речи); прошло также время интереса к внутреннему миру человека и совести, а значит, и к религии вообще. Мы приближаемся к абсолютно безрелигиозному периоду: люди просто уже не могут оставаться религиозными. Даже те, кто честно называют себя «религиозными», на деле вовсе не таковы: видимо, под «религиозностью» они понимают нечто иное» («Сопротивление и покорность»). Но в этом фрагменте ничего нет о мнимом конце христианства, есть только ожидаемое и вполне логически закономерное утверждение о наступлении безрелигиозного периода, и соответственно, о новом вызове для исторического христианства. Но ни о каком его конце и речи нет, да и какой бы был тогда смысл говорить о вызове для исторического христианства, который как раз и заключается в наступлении «безрелигиозного периода». Бонхёффер говорил лишь о насущной востребованности новых форм свидетельства, о необходимости быть убедительным, но иначе, чем раньше. Это во многом совпадает с тем, что сегодня на самых разных уровнях церковного обсуждения признается как насущнейшая задача современного православия. Иначе для чего было бы сегодня так много времени и внимания уделять теме миссии и катехизации в Межсоборном присутствии, в Священном Синоде и на Архиерейских соборах?
В сходном ключе о. Иов комментирует высказывание о. Георгия о мусульманах как своего рода христианах. Не вполне разобравшись в смысле утверждения, иеромонах Иов подробно говорит о том, что недопустимо отождествлять ислам с православием, потому, дескать, что ислам отрицает веру в Св. Троицу, Богосыновство Христа и т.д., даже зачем-то приводит известные суры Корана, причем в 4 переводах, где, в частности, говорится что аль-Масих только посланник. Может быть, назначение всех этих утверждений и цитат состоит в том, чтобы как-то подкрепить впечатление, будто о. Георгий Кочетков не вполне различает христианство и ислам? Так ведь о. Георгий и не говорил, что мусульмане одновременно и правоверные христиане. Все привычно наоборот: исходя из принципиальной, основополагающей разницы между исламом и христианством, о. Георгий призывает не забывать, что пусть по-своему, пусть даже формально, но исламская традиция признает в Иисусе достоинство аль-Масих. Мало ли нам известно в истории своеобразных христиан, например, признававших Иисуса пророком и отрицавших его божественность, скажем, эбионитов? Правильное это христианство или еретическое? – Несомненно, еретическое. Так почему бы не исходить из того, что и мусульмане тоже в своем роде неправомыслящие христиане? Это означало бы отнюдь не размывание границ православного христианства, как это мнится о. Иову, а наоборот – их уточнение. Вот ведь почислил св. Иоанн Дамаскин исмаилитов в перечне 100 ересей (христианских, заметим), и никто в этом не усмотрел расширенного толкования Православия.
У о. Иова еще говорится об отрицания бессмертия души как о явном свидетельстве мнимого неправомыслия о. Георгия. Поскольку речь идет о вещах и вовсе хрестоматийных, достаточно, думается, отослать всякого заинтересованного читателя и о. Иова вместе с таковым к обстоятельной работе одного из крупнейших православных патрологов прот. Георгия Флоровского, которая так и озаглавлена: «О бессмертии души».
Под конец позволим себе буквально одно наблюдение относительно композиции текста. Как уже говорилось, у него большой объем, однако стержневыми в нем оказались совсем не авторские замечания о воззрениях о. Георгия Кочеткова. При внимательном прочтении нетрудно заметить, что ударная роль в тексте о. Иова отведена двум высказываниям. Одно, набранное жирным курсивом, расположено почти в начале, т.е. еще прежде всякой «работы над ошибками»: «Община (точнее сказать, семейство общин) о. Георгия Кочеткова, формально сохраняя связь с Православной Церковью, представляет собой самостоятельную конфессиональную структуру». Такая предельная ясность и категоричность, строго говоря, делает остальное повествование попросту излишним. Но поскольку концовку принято обозначать финальным аккордом, то в самом конце читаем буквально следующее: «Деятельность отца Георгия Кочеткова ведет к конфликтам и нестроениям потому, что его религиозно-философское мировоззрение чуждо Православию, которое основано на богословии и духовном опыте святых отцов. Практика, которая с каждым годом быстро расширяется, представляет серьезную опасность для Православной Церкви». По поводу первой цитаты вскользь заметим, что иной конфессиональной структурой можно назваться только самостоятельно, посредством самоопределения (например, как это было с началом протестантизма – “Wir protestieren”), обычно вследствие неприятия каких-либо вероопределений или значимой, т.е. сакраментальной, практики. Как правило, это влечет за собой разрыв общения с ультиматумом другой стороне исправиться (например, как это было в случае с арианами, дохалкидонитами, в моменты расколов 1054 или 1667 г. и проч.). Что же до финальной фразы, то кроме ее совершенной беспочвенности, следует отметить, что она никак не соотносится с остальным содержанием всего текста и прилагается к нему совершенно механически. У о. Иова по существу деятельности о. Георгия совершенно ничего не сказано.
Текст вообще производит впечатление скомпонованного из разных по стилю фрагментов. Он то мимикрирует под аналитический разбор, то обрывается немотивированными, но обвинительными выводами, и наконец, закольцовывается двумя приговорами. Связь между цитатами, авторским комментарием и выводами часто проследить невозможно. Складывается впечатление, что составитель текста увлекся желанием как можно сильнее ошеломить и читателя, а заодно и воображаемого противника, и решил работать методом нагнетания негатива, что всегда происходит в ущерб последовательности и осмысленности, впрочем, скорее даже предполагает игнорирование этих качеств. Обвинение, не предусматривающее возможности опровержения, лучше строить по известному принципу:
– если вы считаете «Тигр» хорошим танком, то вы восхваляете германское оружие, следовательно, уничижаете труд отечественных рабочих и конструкторов, следовательно, распространяете панические слухи о несокрушимости германской военной мощи и не верите в окончательную победу Красной армии, а следовательно, клевещете на весь советский народ и т.д. Соответственно, приговор очевиден и обжалованию не подлежит.
Может быть, вследствие вышеописанного авторского намерения в тексте довольно часто встречаются странные нарушения правил согласования: «противопоставление общинно-семейной жизнью и церковной иерархии»; «догматы с предельной ясность и лаконичностью заключены в Символе веры»; «О. Георгий для готовящийся к крещению составил свой «символ веры»; «христианское учение о Пресвятой Троицы»; «В Катехизис для катехизаторовон писал»; «С отрицанием о богодухновенности святой Библиитесно связано неприятие»; «Учениео бессмертии души является одной из самых основополагающих»; «Н.А. Бердяев не признает первичность и всемогущества Бога». Отдельно не повезло слову «мифологизированными», которое в составе цитаты набрано правильно, а в авторской реплике выглядит уже как «мифологезированными». Такие недоразумения бывают совсем нередки как раз при компоновке текста из разных материалов.
Нам приходится останавливаться более на свойствах текста о. Иова, нежели на его содержании, поскольку он, явно провоцируя реакцию, построен так, что исключает возможность какой бы то ни было цивилизованной, тем более церковной полемики. Вот мы и посчитали необходимым показать лишь то, по каким причинам таковая в данном случае невозможна. Мы не можем знать, останется эта публикация единственной или последует продолжение. Исключить нельзя ничего. Досадно будет, если процитированные нами в самом начале призывы так и останутся не услышанными. Что же до репутации о. Георгия Кочеткова, то можно быть уверенными, что от публикации о. Иова – равно как и от других подобных материалов – она пострадать никак не может. Sapienti sat, а у лиц иной категории, как представляется, о. Георгий ни согласия, ни сочувствия все равно никогда не найдет.