Клятвы присутствуют на всех уровнях нашей жизни: от бытового «мамой клянусь» до официального «Клянусь при осуществлении полномочий Президента…»[1]. В современном государстве без произнесения клятвы нельзя стать ни президентом, ни генеральным прокурором, ни врачом, ни военным, ни судьей, и этот список можно было бы продолжать. Требование произнесения клятвы при вступлении в некоторые должности закреплено законодательно. Православная Церковь также требует от лица, производимого в священники, клятву[2]. «Современный толковый словарь русского языка» Т.Ф. Ефремовой понятие «клятва» толкует как 1) «торжественное обещание, уверение, подкрепляемое иногда упоминанием чего-либо священного, дорогого для того, кто обещает, уверяет»; 2) проклятие[3],[4]; однако, из этого определения совершенно не ясно, почему используется именно слово клянусь, а не просто торжественно обещаю, не ясно также зачем упоминается нечто священное и дорогое для того, кто обещает. Словари В.И. Даля, Д.Н. Ушакова, С.И. Ожегова в своих дефинициях также не содержат никаких объяснений этих вопросов. В «Словаре церковно-славянскаго и русскаго языка» понятие «клятва» определяется более конкретно, а именно как 1) подтверждение, отрицание или обещание, произносимое с призыванием во свидетельство имени Божия; 2) проклятие, осуждение[5]. В «Церковно-славянском словаре» Г. Дьяченко «клятва» обозначает нечто заклятое, проклятое, проклятие[6]. Какова же связь клятвы с проклятием? Для прояснения этого вопроса воспользуемся наработками филологов и культурологов.

По данным этимологического словаря М. Фасмера[7] в русском языке слово клятва (ст.-слав. клѧтва) происходит от глагола кляну, клясть,который восходит к праславянскому * klęti[8],что значит проклинать. Из сращения глагола клясть и местоимения ся возник глагол клясться, что значит «проклинать себя», таким образом, клятва имеет самое непосредственное отношение к понятию «проклятие». Современное сознание воспринимает клятву прежде всего как словесный ритуальный акт, однако этимология соответствующего обозначения свидетельствует, что первоначально в основе ритуала клятвы лежало не слово, а телодвижение, жест[9]. Слово «клятва», известное всем славянским языкам, связано с праславянским глаголом *kloniti: «славянин во время клятвы склонялся до земли, касаясь ее рукой»[10]. Вероятно, жест этот производился при клятвах лишь в связи с тем, что клятва предполагает условное самопроклятие субъекта, и характерен он именно для проклятия, что подтверждается, например, аналогом в римской культуре: римляне, произнося проклятия против враждебных городов или армий, заканчивали проклятие словами: «Tellus mater teque Jupier obsecro», причем заклинатель, произнося слово «мать Земля», прикасался руками к земле, а при слове «Юпитер» воздевал руки к небу[11], а в Калабрии мать, проклиная сына, обращается к востоку, становится на колени и, выкрикивая проклятия, бьет землю руками[12].

Интересно, что и в других языках понятие «клятва» часто обозначается теми же словами, что и «проклятие». Так, например, в еврейском это слова [13], [14]  שבועה ,ﬡﬥﬣ, в шумеро-аккадском 'wj mâmîtu[15], в древнегреческом ἐπαράομαι[16], в латинском exsecratio[17], в грузинском წყევა[18], в исландском blóta[19], в английском oath[20], в цыганском (российских цыган-кэлдэраров) arman[21]. Это говорит о том, что различными народами в разные эпохи клятва понималась приблизительно одинаково, а именно ‒ как проклятие. 

Посмотрим, как именно клятва употреблялась в различных культурах, прежде всего в древних. По данным «Электронной еврейской энциклопедии», в еврейской культуре в культовых, нравственно-этических и правовых установлениях иудаизма клятва служит скреплению союза, обета, обязательства, принятого на себя, возложенного на другого, на группу лиц или общество в целом. Клятва произносится в знак отрицания своей вины, поддержки какого-либо утверждения и т. д. В Библии, как правило, произнесение клятвы сопровождается призванием Бога в свидетели или выражением готовности принять Его кару в случае нарушения клятвы. Так, например, Ионафан клянется перед Давидом словами: «…жив Господь Бог Израилев!.. пусть то и то сделает Господь с Ионафаном и еще больше сделает…»(1Цар. 20:12-13), а в другом месте Давид клянется перед народом: «…то и то пусть сделает со мною Бог и еще больше сделает, если я до захождения солнца вкушу хлеба или чего-нибудь» (2Цар. 3:35). Порою в клятве упоминается только ее объект или агент, а угроза проклятия за невыполнение лишь подразумевается; так, один египтянин для гарантирования своей безопасности требует от Давида клятву, в которой просит указать Бога в качестве агента: «поклянись мне Богом, что ты не умертвишь меня и не предашь меня в руки господина моего» (I Цар. 30:15)[22], метонимически под словом страх Бог указан и в клятве Иакова[23]: «…Иаков поклялся страхом отца своего Исаака» (Быт. 31:53), (см. также Матф. 5:36).

У евреев клятва чаще всего сводится к формуле «жив Господь», то есть живой Бог не оставит меня безнаказанным если я лгу, но порой клялись и жизнью царя или лица, которому давали клятву[24]. Так, например, Урия клянется Давиду: «Клянусь твоею жизнью и жизнью души твоей, этого я не сделаю» (2Цар. 11:11), а Иосиф, уже будучи управляющим всего Египта, перед своими братьями клянется жизнью фараона: «…клянусь жизнью фараона, вы не выйдете отсюда, если не придет сюда меньший брат ваш…» (Быт. 42:15). В данном случае наказание, возможно, предполагалось такое же, как и за покушение на жизнь царя – смертная казнь, и гарантом таких клятв выступал сам фараон. А, например, во многих 
 вавилонских документах участники договора клянутся одновременно и божествами, и царем[25], таким образом, вероятно, подкрепляя предполагаемое мистическое возмездие искусственным ‒ правовым. Подобные клятвы употреблялись и в культуре древнего Рима: клятва Юпитером и Августом или его Гением официально считалась самой священной, ее нарушение приравнивалось к оскорблению величества и святотатству, что жестоко каралось[26]. Иногда клялись не жизнью правителя, а его счастьем[27], что, по-видимому, было эквивалентом. Вообще же смысл клятв предметом, принадлежащим другому лицу, состоял, вероятно, в том, что клянущийся обязывался претерпеть наказание такое же, какое положено за посягательство на этот предмет.

Для евреев клятва была сакральным актом, святость которого отражена в утверждении, что ложно поклявшийся именем Бога бесчестит его (см. Лев. 19:12), а также в представлении, что даже Бог скрепляет Свои обещания клятвой (см. Быт. 22:16-17; 1Цар. 3:14; Иер. 22:5, 44:26, 49:13; Ис. 45:23). Согласно библейскому законодательству суд признавал клятву одной из форм доказательства (см. Исх. 22:7-11), следовательно, отказ от произнесения клятвы был равносилен проигрышу в тяжбе. Тяжущиеся стороны могли клятвой добиться вызова в суд свидетеля, который видел, слышал или знал что-либо по тяжбе. Нарушение клятвы предписано искупать кровавым жертвоприношением (см. Лев. 5:4). Клятвенный зарок, данный зависимой от отца или мужа женщиной, мог быть отменен в день, когда им это стало известно (Чис. 30:4-16). В Библии подсудность Богу клятвопреступника или давшего Его именем ложную клятву вытекает из стиха в Десяти заповедях: «...не пощадит Яхве того, кто произнесет имя Его всуе» (Исх. 20:7; Втор. 5:11). Примером суровой кары за нарушение клятвы может служить трехлетний голод, поразивший при Давиде Землю Израиля за истребление Саулом жителей Гаваона, которым предводители израильтян при завоевании Ханаана поклялись сохранить жизнь (Иис. Нав. 9:15). В Библии принесение клятвы не считается предосудительным: клянется сам Бог, Его именем так же предписано клясться, как и бояться Его, служить и быть верным Ему: «Господа, Бога твоего, бойся [и] Ему [одному] служи, и к Нему прилепись и Его именем клянись» (Втор. 10:20). Даже союз, заключенный между Богом и израильским народом, в особенности в той версии, в которой он описан во Второзаконии, сходен по своей форме с хеттскими и аккадскими договорами II тысячелетия, которые, в сущности, не что иное, как клятва вассала хранить верность своему сюзерену, завершавшаяся перечислением угроз и проклятий нарушителю договора[28]^,[29],[30] (см. Втор. 27, 28, 29:12-14). Лишь в изречении: «Не торопись устами своими, и пусть сердце твое не спешит молвить слово пред Богом» (Еккл. 5:1), – можно усмотреть предостережение от поспешной клятвы[31].

После утраты своей государственности в условиях рассеяния официальные клятвы евреи произносили по законам той страны, где проживали. Особая форма судебной присяги для евреев (Juramentum more Judaico ‒ присяга по еврейскому обряду) при тяжбах с христианами впервые, возможно, была введена Юстинианом I в 531 г. Эта присяга, которой присягающий призывал на себя проклятия за ложные показания, в раннем средневековье произносилась на иврите, что как бы освящало ее и подчеркивало ее силу. Позднее ее произносили и на других языках, в том числе и на идиш. Восходящая к концу X в. формула гласит: «Во имя Яхве, Господа предков наших, который сотворил небо и землю и провел нас через Чермное море в Землю обетованную, я присягаю, что не лгу. И если выяснится, что я солгал, да поразит меня проказа, как она поразила Гехази и На‘амана, и да буду я проклят, как священник Эли, и да разверзнется земля и поглотит меня живым, как Датана и Авирама». Позднее в текст присяги вводились еще более тяжкие виды проклятий и даже упоминалась вина евреев в распятии Иисуса. Обряды, сопровождавшие принесение еврейской присяги, долгое время носили характер явного издевательства. Так, в некоторых странах присягающий, имея на теле только набедренную повязку и власяницу, стоял в луже воды, держа в руках свиток Торы. В других местах евреи приносили присягу, стоя на шкуре свиньи, ягненка[32] или треугольном качающемся стуле[33]. По законам же Российской империи новопоставляемый раввин заключал свою присягу на верность императору следующей формулой: «…И если же, по слабости моей, или по чьему внушению, нарушу даваемую мной теперь клятву, то сим сделаюсь отступником от своей веры и не буду называться Иудеем. И проклятие да падет на мою душу, и да постигнет вместе со мною все мое семейство наказание Божие. Аминь»[34].

В древности клятвы сопровождались любопытными ритуалами. Для большой торжественности клятва обыкновенно сопровождалась призывом Бога в свидетели, что выражалось, кроме упоминания Его имени, особым жестом ‒ поднятием руки вверх по направлению к небу (Быт. 14:22); отсюда выражение: «я поднимаю руку», נשאתי ﬡת ידי, то есть «я клянусь» (Исх. 6:8)[35]. Использование таких жестов в клятвенных ритуалах древнего Египта, по мнению И.М. Лурье, «объясняется не только культовым значением неба как обители богов, чьи имена призывались при произнесении клятв, но и тем, что этот жест устанавливал, вероятно, магическую связь между человеком и богом»[36]. Два раза в Библии встречается особый символический жест при клятве: обещающий какую-нибудь услугу другому кладет свою руку под чресла последнего. В обоих этих случаях обещание дается престарелому человеку, и выполнение обещания предполагается после смерти последнего (Быт. 24:1-2, 47:29). Происхождение и смысл этого символа, который и в новейшее время встречается у некоторых арабских племен, недостаточно выяснены; полагают, что этим призываются будущие поколения отомстить нарушителю клятвенного обещания[37]. Наиболее важными были клятвы при заключении договоров, в 15 главе книги Бытия описан обряд сопровождавший заключение завета Бога с Авраамом. Обряд этот предполагал рассечение жертвенных животных на две части и прохождение субъектов договора между рассеченными частями. Упоминание подобного обряда находим и в книге пророка Иеремии (Иер. 34:18). Исследователь Джеймс Додж Фрэзер в своей книге «Фольклор в Ветхом Завете» по этому поводу пишет следующее: «…мы знаем, что, согласно существовавшему обычаю, стороны, заключавшие договор, разрезали пополам теленка и проходили между обеими половинами. Что такова именно была обычная форма сделки в подобных случаях, подтверждается как нельзя лучше еврейским выражением «заключить договор», которое в буквальном переводе значит «резать договор» [כרת (kārat) отрезать, ברית כרת. (bәrît kārat) заключить договор ‒ прим. авт.] Другим подтверждением такого толкования служат аналогичные явления в языке и обычаях древних греков, ибо и у них мы находим подобные выражения и обряды»[38].

Далее Фрэзер в своей книге сопоставляет библейский ритуал заключения союза с клятвенными ритуалами многих африканских и индийских племен. Практически все они связаны с убийством животных, а иногда даже людей. Одна из теорий, выдвинутых для объяснения смысла этих ритуалов, называется теорией возмездия. По этой теории, убийство животного и разрезание его на части есть символ возмездия, которое ожидает человека, нарушившего договор или преступившего клятву: он погибнет насильственной смертью, подобно принесенному в жертву животному[39],[40]. Из такой практики ритуального убийства при клятвах, очевидно, и происходит выражение «клясться на крови».

Так, у племени вачева существует такая форма заключения союза. Берут мальчика и девочку и обводят их три раза или семь раз вокруг собравшихся сторон; в то же время произносятся проклятия или благословения тем, кто нарушит или сдержит свою клятву. Затем мальчика и девочку разрезают пополам, посредине тела, и все четыре половины трупов зарывают на границе обоих округов, после чего представители обеих народностей, вступивших в договор, проходят через могилу и расходятся по домам. Смысл обряда, как уверяют, заключается в том, что призывается проклятие на голову клятвопреступника, его жизнь будет прервана посредине, подобно разрубленным телам молодых жертв, и, как и они, он умрет без потомства.

У племени нага самой священной клятвой считается та, когда клянущиеся берут курицу один – за голову, а другой – за ноги и раздирают ее пополам; здесь подразумевается, что изменника или нарушителя договора постигнет такая же участь. У племени багишу, принадлежащего к народу банту, в местности Маунт-Элгон, в Восточной Африке, церемония заключения мира между двумя воевавшими кланами совершается так: представители обоих кланов держат собаку, один – за голову, другой – за задние ноги, а третий одним ударом большого ножа рассекает ее пополам, вслед за тем труп бросают в кусты. После этого члены обоих кланов могут свободно вступать в сношения друг с другом, не боясь возобновления каких-либо враждебных действий.

Такие ритуалы обычно заключались грозными проклятиями, указывавшими, что участь клятвопреступника будет подобной участи убитого животного. Так, например, вачева говорят: «Пусть я буду разорван пополам, как эта веревка и этот козленок!» А нанди, разрезав собаку пополам, произносят: «Пусть тот, кто нарушит настоящий мир, будет убит, подобно этой собаке». Племена новых калабаров при заключении мира произносят: «Если одно селение пойдет опять войной на другое, то пусть его постигнет участь этой овцы, рассеченной пополам... Как темна эта ткань, так да покроется тьмой нападающее селение… Как сгорел этот порох, да сгорит так виновное селение!.. Если одно селение опять пойдет войной на другое, то пусть оно зарастет травой». У батаков (на Суматре) при заключении мира или торжественного договора: «Если я когда-нибудь нарушу свою клятву, то пусть я буду убит, как это животное, истекающее кровью, и пусть меня съедят, как сердце этого животного». У чинов, живущих в горной стране на границе Ассама и Бирмы: «Пусть тот, кто нарушит договор, умрет такой же смертью, какой умерло это животное; пусть он будет похоронен за пределами своего селения; дух его пусть никогда не найдет себе покоя; пусть семья его также умрет; пусть всякие напасти посетят его селение». На острове Тимор свидетельские показания подтверждаются словами: «Господь бог, живущий на земле и в небесах, смотри на меня! Если я даю ложное показание во вред моим собратьям, то покарай меня! Ныне я приношу присягу, и если слова мои лживы, то пусть моя голова будет отрезана, как у этой курицы!»[41].

В античной греко-римской культуре клятвы также сопровождались убийством животных. При торжественных судебных клятвах приносили в жертву быка, борова и барана, и клявшийся произносил формулу клятвы, стоя на частях убитых животных или касаясь их рукою. «Клятвенные жертвоприношения имели у греков, как и у римлян, символическое значение: клянущийся предоставлял божеству, в случае нарушения им клятвы, убить его так же, как было убито животное, так что наказание, которое могло постигнуть клятвопреступника, в виде прообраза представлялось в жертве; поэтому при таких жертвоприношениях части жертвенного животного не сжигались на алтаре и не употреблялись в пищу людьми, а зарывались в землю или бросались в море»[42]. Как и у африканских и индийских племен, формула клятвы заключалась проклятиями: «…когда римляне заключали с албанцами мирный договор представитель римского народа обратился к Юпитеру с такими словами: “Если римский народ заведомо и преднамеренно отступит от условий настоящего договора, то порази его, о Юпитер, в тот день так, как я ныне поражаю этого кабана”. Точно так же мы читаем у Гомера, как при заключении перемирия между греками и троянцами были принесены в жертву ягнята; пока животные испускали свой дух, Агамемнон совершил возлияние вина, а народ – греки и троянцы – воссылал к богам молитву о том, что если какая-нибудь из сторон нарушит клятву, то да прольется ее мозг на землю, подобно жертвенному вину»[43]. Договор с карфагенянами римляне скрепляли клятвой согласно древнему обычаю, во имя Юпитера Камня. «Клятва Юпитером Камнем состоит приблизительно в следующем: утверждающий клятвою договор берет в руку камень и, поклявшись от имени государства, произносит такие слова: “ Да будут милостивы ко мне боги, если я соблюду клятву; если 
 же помыслю или учиню что-либо противное клятве, пускай все 
 люди невредимо пребывают на собственной родине, при собственных законах, при собственных достатках, святынях, гробницах, один я да буду повергнут, как этот камень” . При этих 
 словах произносящий клятву кидает камень»[44]. В заключение так называемой клятвы Гиппократа также находим проклятие: «…Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастие в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена. Преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому»[45].

Клятва имела чрезвычайно широкое применение в государственной и частной жизни греков, многие государственные и общественные акты подтверждались клятвой. По словам Ксенофонта, во всех государствах граждане должны были давать клятву, повиноваться законам. В Спарте цари не только при вступлении на престол давали присягу, но и во все время царствования ежемесячно клялись править по законам перед эфорами, которые в свою очередь клялись им не уменьшать значения и достоинства царской власти. В Афинах присягали должностные лица, члены совета, судьи, эфебы через два года по достижении возмужалости; особенно многочисленны были судебные клятвы, отчасти предписывавшиеся, отчасти дозволявшиеся судебным кодексом. В других государствах в этом отношении также было много сходства с Афинами[46].

До нас дошло немало табличек с протоколами судебных процессов древнего Египта, где обвиняемые и свидетели произносят клятвы. Исследователь древнеегипетского права Исидор Лурье пишет, что «древнеегипетская клятва в юридических документах обычно предусматривает наказание, которому должно быть подвергнуто лицо, произнесшее ее в том случае, если показание окажется ложным, или если условие, подкрепленное клятвой, не будет выполнено»[47]. В качестве примера Лурье приводит клятву обвиняемого в грабеже некрополя: «Если не истинно все, сказанное мной, пусть я буду посажен на кол»[48], и клятву должника: «Как существует Амон, как существует правитель! Если я дам пройти 10 дням и не отдам Гормину это одеяние, оно будет против мня вдвойне»[49] (т. е. долг удвоится). Кроме сажания на кол и удвоения долга, египтяне призывали на себя и иные наказания, как то: нанесение увечий, каторжные работы в Эфиопии, утрата прав на спорное имущество, отрезание языка, лишение звания и превращение в ремесленника, помещение на задворки дома, отдача на съедение крокодилу и другие[50]. Лурье полагает, что такие клятвы, произнесенные официально, не были пустыми словами и реализовывались государственным аппаратом, о чем косвенно свидетельствуют акты о наказании преступников[51]. Жестокие наказания за клятвопреступление характерны и для других культур, например, по эламскому праву за ложную клятву отрезали руку и язык или топили в реке[52].

Кроме кровавых ритуалов клятвы часто связывались с культовыми предметами, такими как земля, книги, знамена, оружие[53], могила, череп[54]. Так, при произнесении клятвы в суде, еврей держал в руках свиток торы или тфилин[55], а у болгар клятва утверждалась целованием топора[56]. Из такого обычая происходит второе название клятвы ‒ присяга. Глагол присягать в русском языке происходит от праславянского сягти, сягати – «доставать, касаться». Следовательно, слово присяга первоначально значило «прикосновение» к предмету клятвы: земле, знамени, книге и тому подобному[57].

Русские крестьяне при земельных конфликтах в доказательство своей правоты присягали на земле, брали землю в рот или клали ее на голову, на спину, за пазуху, произнося при этом проклятие: «Пущай эта земля задавит меня, если я пойду неладно», или «пусть сама мать сыра земля прикроет меня навеки». Аналогичные обычаи известны у сербов, болгар и македонцев[58].

Роль отомстителя, которую исполнял гарант, призываемый в клятвах, хорошо видна, например, в Присяге членов Святейшего Синода, которая заканчивалась словами: «Утверждаю клятвою моею, буди мне Сердцевидец Богъ, обещания моего Свидетель, яко не ложное есть. Аще же есть ложное и не по совести моей, буди мне тот же Правосудный отмститель. В заключение же сея моея клятвы, целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь»[59]. В мусульманском мире божество также призывалось в качестве отомстителя за ложную клятву, это видно на примере клятвы, произносимой мужем, официально обвиняющим свою жену в прелюбодеянии: «Я призываю Господа в свидетели сего заявления относительно прелюбодеяния, в котором обвиняю эту женщину… Да падет проклятие Господа на меня, если я говорил ложно относительно прелюбодеяния, в котором обвиняю эту женщину»[60]. Особенно реалистичны проклятия с призыванием отомстителя в цыганских клятвах:

«Пусть сказнит меня бог по рукам и ногам, как я кручу икону, так пусть скрутит бог меня и жизнь моей семьи, братьев, сестер, бабушки, пусть скрутит мою и их голову и не даст мне и моему ребенку бог распутья, пусть бросит он меня в тюрьму, пусть заберут меня милиционеры, пусть отберут у меня все здоровье, если я обманываю, если я тебе сделала. Как я встала на мертвецкую нить черную, пусть погубит он меня и мою семью и моих детей через три дня»[61].

Со временем, по мере секуляризации общества, религиозное содержание клятвы постепенно забывается или сознательно вытесняется. Так, при посвящении в масоны кандидат произносит проклятие, исполнителем которого предполагается уже не божество, а скорее оставшиеся верные братья масоны:

«Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев франк-масонства… Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника»[62].

В присяге воина Красной Армии уже нет упоминания божества, но еще присутствует проклятие:

«…как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся»[63].

А вот в современных присягах от традиционной формулы осталось лишь слово клянусь:

«Я, (фамилия, имя, отчество), торжественно присягаю на верность своему Отечеству – Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников. Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество!»[64].

Если проанализировать так называемую олимпийскую клятву, мы увидим, что там нет ни призывания каких-либо гарантов, ни произнесения проклятий, ни самого слова клянусь: «От имени всех спортсменов я обещаю, что мы будем участвовать в этих Олимпийских играх, уважая и соблюдая правила, по которым они проводятся, в истинно спортивном духе, во славу спорта и во имя чести своих команд»[65]. Как видим, участие по правилам обещается лишь во имя чести команд. Такое олимпийское обещание является лишь псевдоморфозой клятвы, напоминающей ее по форме, но не соответствующей ей по содержанию.

Итак, сущность клятвы состоит в том, что лицо, дающее какое-либо обещание или что-либо утверждающее, приглашает лицо более могущественное, как правило, божественное, в свидетели своих слов, призывая на себя его гнев и наказание (т. е. проклятие) в том случае, если его слова окажутся несправедливыми, или данное обещание не будет исполнено. Часто к клятве присоединялось развернутое проклятие, в котором точно обозначалось, в чем именно должно было состоять это наказание: клялись, например, собственной жизнью или жизнью детей и близких людей, частями своего тела или каким-либо особенно любимым и дорогим предметом, именно поэтому понятие клятва во многих языках, в том числе и в славянских[66], обозначается теми же словами, что и проклятие. Связующая сила клятвы состоит именно в страхе исполнения проклятия произнесенного при ее оглашении[67]. Клятва это тоже проклятие, но условное, и обращенное на самого себя[68]. Формула клятвы и ее ритуальное сопровождение могут меняться в зависимости от культурного контекста, в котором находится клянущийся. Неизменно в клятве присутствует лишь проклятие, явное или скрытое, сосредоточенное в слове клянусь. Именно проклятие делает клятву клятвой, сообщает ей удостоверительную силу и отличает от простых обещаний или присяги как юридического акта.

Клятва может выполнять не только заверительную функцию, но и функцию контролирующую: такую функцию выполняет клятва, даваемая самому себе; применяется такая клятва для того, чтобы под страхом произнесенного на себя проклятия возыметь достаточную решимость предпринять какие-либо действия. Так, например, клянется царь Саул умертвить своего сына Ионафана(см. 1Цар. 14:44, также 3Цар. 2:23,24).

Клятвой может называться не только условное самопроклятие для удостоверения своих слов или самоконтроля, но и акт согласия подвергнуться условному проклятию (заклятию), инициированному другим субъектом. Это видно на примере ритуала испытания жены горькой водой, в котором она должна ответить аминь (ﬡמן подлинно, истинно[69]) (см. Чис. 5:11-31), и стихов в которых клятвой называются условные проклятия ветхозаветного закона, на которые еврейский народ также ответил аминь (см. Втор. 27:11-26; Дан. 9:11;Гал. 3:10,13)[70]. Как видно из Гал. 3:13, слово клятва может также обозначать объект проклятия. Иногда в русском языке клятвой называется условное проклятие вообще: «…а не будут волю мою исполнять,.. то постигнет их моя родительская неключимая клятва…» (Тург. Степн. кор. Лир.)[71].

Итак, под клятвой в культуре может пониматься:

1) акт а) условного самопроклятия, совершаемый для удостоверения или самоконтроля;

б) согласия подвергнуться условному проклятию (заклятию) другого субъекта (Ср. Втор. 27:11-26 и Гал. 3:10);

в) условного проклятия (заклятия);

2) объектподвергнутый проклятию (см. Гал. 3:13);

3) слово или формула, которой клянутся.

Уточнение содержания понятия «клятва» позволит выяснить соотношение его с понятиями «проклятие», «заклятие», «анафема», что, в свою очередь, даст возможность сделать правильную выборку примеров употребления проклятий для их дальнейшего анализа на предмет представлений об их функциях и механизмах реализации, сложившихся в мировой культуре и, в частности, в Библии и христианстве.

Литература:

1.    Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. М., Изд-во Московской Патриархии, 1990.

2.      Brückner A. Slownik etymologiczny języka polskiego. Wyd. 2. Kraków, 1957.

3.      Ficowski J. The Gypsies in Poland: history and customs. Warsaw, Interpress Publishers, 1991.

4.      Frazer J. G. Folk-Lore in the Old Testament: Studies in Comparative Religion, Legend and Law. Reprint ed. 1919, Ln., Read Books, 2008.

5.      Walton J. H., Matthews V. H., Chavalas M. V. The IVP Bible background commentary: Old Testament. InterVarsity Press, 2000.

6.  Абраменко О. Клятвы и проклятия в речевой практике русских цыган // Архив петербургской русистики: К 60-летию Павла Анатольевича Клубкова [Электронный ресурс]. ‒ Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/apr/textes/klubkov60/abramenko.html

7.      Античный способ производства в источниках: Литературные, эпиграфические и папирологические свидетельства о социально-экономической истории древней Греции, эллинистического Востока и Рима. Под ред. С. А. Жебелева и С. И. Ковалева, с предисл. А. Г. Пригожина. Л., Изд-во ГАИМК, 1933.

8.      Башилов Б., Иванов В. Ф. История русского масонства, М., Русло, 1995.

9.      Берков В. П. Исландско-русский словарь. М., Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1962.

10.   Библейская энциклопедия Брокгауза: Более 6000 ключевых слов к личностям, истории, археологии и географии Библии. / Фритц Ринекер, Герхард Майер; Пер. с нем. В. М. Ивановой, А. А. Карельского, Д. В. Щедровицкого. Кременчуг, Християтска зоря, 1999. На тит. л. и в обл. вых. дан.: Christiche Verlagbuchhandlung Paderborn.

11.   Большая олимпийская энциклопедия М., Эксмо, 2008.

12.   Гехт Э. Руководство к изучению истории евреев от окончания библейского периода 
 до настоящего времени: для учеников еврейских учебных заведений, высших городских школ и гимназий, для семейных и школьных библиотек. Изд. 3-е, раввина доктора Майзерлинга (в Будапеште), пер. с нем. Я. Ц., с предисл. доктора А. Я. Гаркави, СПб., типогр. Цедербаума и Гольденблюма, 1881.

13.   Гиппократ. Избранные книги. Пер. с греч. В. И. Руднева. М., 1994.

14.   Дворецкий И. Х. Древнегреческо-русский словарь. В 2 т. Под ред. С. И. Соболевского М., Изд-во иностр. и нац. словарей, 1958.

15.   Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь: Около 50000 слов. Изд. 2-е, перераб. и доп., М., Рус. яз. 1976.

16.   Древние цивилизации / С. С. Аверинцев, В. П. Алексеев. В. Г. Ардзинба и др.; Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М., Мысль, 1989.

17.   Духовный регламент Всепресветлейшаго, Державнаго Государя Петра Перваго, Императора и Самодержца Всероссийскаго. М., 1776.

18.   Дьяченко Г., свящ. Полный церковно-славянский словарь: со внесением в него важнейших древне-русских слов и выражений. М., Отчий дом, 2010.

19.   Еврейская Энциклопедия: Свод знаний о еврействе и его культуре в прошлом и настоящем. В 16 т., СПб., Общество для Научных Еврейских Изданий, Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1908-1913. ‒ Т. 9.

20.   Константин (Островский) иерод. Указания для ставленников во иерея и диакона: Практика Московской епархии // Московские епархиальные ведомости (№7-8, 2002) [Электронный ресурс]. ‒ Режим доступа: http://vedomosti.meparh.ru/2002_7_8/index.htm ‒ Дата доступа 21.05.2012.

21.   Конституция Российской Федерации. М. РИПОЛ классик, 2007.

22.   Культура Древнего Рима. В 2-х т., под ред. Е. С. Голубцовой, М., Наука, 1985.

23.   Латышев В. В. Очерк греческих древностей. В 2 т. Изд 3-е, СПб, 1897-1899.

24.   Липин Л. А. Аккадский (вавилоно-ассирийский) язык: Выпуск 2. Словарь. В 3-х вып. Под ред. В. В. Струве, Л. Изд-во Ленингр. ун-та, 1957.

25.   Лурье И. М. Очерки древнеегипетского права XVI-X вв. до н. э. Л., Изд-во Гос. Эрмитажа, 1960.

26.   Маргинани Бурхануддин. Хидоя: Комментарии мусульманского права. В 2 ч., Пер. с англ. под ред. Н. И. Гродекова; М., Волтерс Клувер, 2008 ‒ Ч. 1. Т. I-II. С. 299.

27.   Мечковская Н. Б. Язык и религия: Пособие для студентов гуманитарных вузов. М., Агентство «ФАИР», 1998.

28.   Мюллер В. К. Англо-русский словарь: 70000 слов и выражений. Изд. 7-е перераб. и доп., М., Изд-во иностр. и нац. словарей, 1960.

29.   Основные кодексы и законы Российской Федерации по состоянию на 1 июля 2003 года. СПб., Нева, 2003.

30.   Очерки по истории еврейского народа. Изд. 3-е, в 2-х. т. Под ред. проф. Ш. Эттингера, Иерусалим, Алия, 1979.

31.   Продолжение Свода законов Российской Империи: 1832, 1833, 1834, 1835 годы: Ч. 2.: Статьи к 6,7,8,9 и 10 Томам Свода. СПб., Типогр. II-го отдел. Собств. Е. И. В. канцелярии, 1836.

32.   Рифтин А. П. Старо-вавилонские юридические и административные документы 
 в собраниях СССР. Ред. акад. В. В. Струве. Л, Акад. наук СССР. Ин-т истории, 1937.

33.   Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Под ред. Н. И. Толстого. В 5 т., М., Международные отношения, 1995.

34.   Словарь современного русского литературного языка. М., Л., АН СССР, 1956.

35.   Словарь церковно-славянскаго и русскаго языка. В 4 т., СПб., Императорская Академия Наук, 1847.

36.   Современный толковый словарь русского языка: в трёх томах : около 160 000 слов. Под ред. Т. Ф. Ефремовой [Электронный ресурс]. ‒ Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/efremova/175273 ‒ Дата доступа 21.05.2012.

37.   Срезневский И. И. Материалы для словаря древне-русскаго языка по письменным памятникам. В 3т. СПб., 1893.

38.   Сумцов Н. Ф. Пожелания и проклятия // Сборник Харьковского историко-филологического общества. Харьков, Типогр. губернск. правления, 1897. ‒ Т. 9.

39.   Талмуд: Мишна и Тосефта: критический перевод Н. Переферковича. Изд. 2-е, испр. и доп. Спб., Изд. П. П. Сойкина, 1902-1905.

40.   Устав Внутренней службы Вооруженных Сил Союза ССР, М., Воениздат, 1968.

41.   Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Пер. с нем. О. Н. Трубачева. Под ред. Б. А. Ларина Изд. 2. стереотип. В 4 т. М., Прогресс, 1986.

42.   Хрестоматия по истории Древнего мира: Рим. Под ред. акад. В. В. Струве, М., УЧПЕДГИЗ, 1953.

43.   Цыганенко Г. П. Этимологический словарь русского языка: Более 5000 слов. Изд. 2-е., перераб. и доп. К., Рад. шк., 1989.

44.   Чубинашвили Н. Грузинско-русский словарь [Электронный ресурс]. ‒ Режим доступа: http://www.slovarus.info/gru_1812.php ‒ Дата доступа 21.05.2012.

45.   Штейнберг О. Н. Еврейский и халдейский этимологический словарь к книгам Ветхого Завета. Вильна Типография Л. Л. Маца, 1878.

46.   Электронная еврейская энциклопедия [Электронный ресурс]. ‒ Режим доступа: http://www.eleven.co.il/?mode=article&id=12123‒ Дата доступа 21.05.2012.

47.   Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд. Под ред. О. Н. Трубачёва, М., Наука, 1983. ‒ Вып. 10.