IV век в истории Православной Церкви – это эпоха, в которую была принята значительная часть её канонов. Уже в этот период сразу утвердилась та особенность церковного права, что почти все каноны принимались в ответ на «злобу», «потребу» церковной жизни, а не составлялись по заранее обдуманным схемам[1]. Это означает, что ни соборы епископов, ни отдельные епископы, чьи канонические послания вошли в корпус канонического права, почти не ставили перед собой цели составлять по какому-то предварительному плану систематические своды, кодексы церковного права. Нет, их решения – это почти целиком ответы на конкретные недоуменные случаи и вопросы. Разумеется, эти ответы сразу или впоследствии получали нормативный характер.
Об этой особенности церковного права святитель Иоанн Схоластик так писал в предисловии к своему Собранию канонов в 50 титулах: «… поелику в древности по временам были издаваемы от разных к разным и разными соответствующие законы и правила церкви (ибо после апостолов было десять великих соборов, да сверх того и Василий Великий написал правила о многих предметах), то и естественно, что правила написаны ими раздельно - по мере возникавших в известные времена потребностей, а не по какому-либо порядку предметов, например, расположенные по главам, так что весьма трудно найти и собрать в них то, что содержится в совокупности о каком-либо предмете»[2].
Впрочем, упомянутая особенность церковного права не является чем-то необычным для Церкви. Ведь по такому же пути «злободневности» шло, например и догматическое богословие, формулировавшее вероучительные определения в ответ на возникавшие ереси.
Правда, в некоторых правилах всё-таки просматривается некая система. Так, например, есть она в слове священномученика Петра Александрийского о принятии в Церковь падших во время гонений или в послании святителя Григория Нисского, изложившего покаянную дисциплину по определённой системе. Но эта системность изложения существует благодаря тому, что два этих текста изначально были цельными произведениями, и только позднее были разделены на отдельные каноны. Просматривается, хотя и слабо, система в изложении канонов Трульского собора[3]. Но, в целом, для церковного права древней Церкви и Церкви Средних веков характерна его казуальность и несистематизированность[4].
Однако казуальность самих источников права не означает, что при этом не возникали попытки представить их по определённому плану, системе. Уже с IV века появляются не только сами каноны, но и сборники канонов как удобное средство ознакомления и использования их для нужд церковной жизни. Особенность этих сборников заключалась в том, что издавались они не в строго законодательно-официальном порядке, как кодексы императоров Феодосия или Юстиниана, а являлись делом частной, личной инициативы, хотя бы их авторами и редакторами были сами первоиерархи Церкви.
Дореволюционный русский канонист М. Остроумов по поводу этой неофициальности появления канонических сборников писал: «Будучи частными по своему происхождению, они, однако, в сущности были публичными по своему употреблению…»[5]. По его мнению, авторитет этих сборников был связан не с авторитетом лиц, их составивших (имена которых нередко неизвестны), а с авторитетом самого материального содержания этих сборников, а также удобством их использования. М. Остроумов при этом замечает, что древняя Вселенская Церковь не издала ни одного официального кодекса или собрания правил[6]. Такой же мысли придерживается и наш современник, профессор С. Троянос, который утверждает, что вплоть до падения Византии ни один из канонических сборников, который был в течение какого-то времени в употреблении византийской Церковью, не был составлен под руководством церковной власти, либо по повелению её[7].
Здесь с уважаемыми авторами нельзя вполне согласиться – массовое распространение таких сборников, как Синагога в 50 титулах и Номоканон в 14 титулах в редакции 882-883 годов, несомненно было связано также и с авторитетом святителей Иоанна Схоластика и Фотия Константинопольских. Да, создание этих источников, их утверждение и издание не санкционировались церковными соборами[8], но авторитет упомянутых лиц как предстоятелей первой по значению на Востоке Константинопольской церкви, а также последующий факт рецепции сборников Церковью придают им фактически полуофициальный характер.
В этом отношении деяние Трулльского собора (2-е правило) является всего лишь утверждением как общецерковных Апостольских правил, правил предшествующих Вселенских соборов, правил Поместных соборов и правил Святых Отцов и поэтому его нельзя считать какой-либо инкорпорацией или тем более кодификацией[9]. В тот период появился только один инкорпорированный сборник (с элементами кодификации) официального происхождения, получивший распространение на Востоке – сборник правил Карфагенской церкви, отредактированный на Карфагенском соборе 419 года[10]. Но это был сборник Поместной церкви.
Тем не менее, высказанная позиция М. Остроумова о частном происхождении сборников права действительно соответствует, как можно полагать, событиям IV-V веков – одному из ключевых периодов в истории церковного права. По мысли этого учёного, частный характер систематизации привёл тогда к обстоятельству, о котором мы обычно не задумываемся, а воспринимаем как некую данность - к наличию в общеобязательном корпусе канонов Православной Церкви подавляющего числа правил необщецерковного (то есть, «невселенского») происхождения: правил Поместных соборов и правил Святых Отцов. Мысль М. Остроумова следующая: поскольку все древние сборники церковного права были составлены частными лицами и имели поэтому местное происхождение, то естественно, что в них наряду с общеобязательными постановлениями Вселенских Соборов включались и правила местного значения[11].
Вследствие этого общеобязательный корпус канонов образовывался «не иначе, как в постоянном сопровождении поместных постановлений, будучи заключён в различных местных сборниках, как общая входящая в них составная часть»[12]. И такое соединение правил общего и местного значения привело к тому, что сборники в силу присутствия в них общеобязательных правил получили широкое употребление, выйдя за границы тех Поместных Церквей, для которых были составлены. Через это и сами правила местного значения уже как бы теряли свой поместный характер и приобретали общецерковное значение.
А поскольку процесс составления этих древних сборников и повсеместного распространения их происходил «снизу», не был централизованно управляемым, то и получилось такое уникальное явление для права, как вариативность канонов: в них есть некоторые различия в регулировании однородных предметов, но при этом присутствует единство в главном[13]. Собственно и само 2-е правило Трулльского собора можно рассматривать лишь только как официальное утверждение общеобязательности поместных правил, которые к концу VII в. по самому «факту» присутствия их в распространённых канонических сборниках и номоканонах уже были хорошо известны в Церкви и их нормативный авторитет признавался на деле.
Как же объяснить эту особенность частного, либо полуофициального характера проведённых систематизаций? И почему ни в I, ни во II тысячелетиях в Церкви по примеру гражданских кодификаций права в Византии так и не возникло ни одной официальной кодификации её права?
Среди возможных причин можно попытаться назвать следующие:
1) В Церкви иное отношение к своему праву, чем в государстве - к гражданскому праву. Оно в нём, если так можно выразиться, меньше нуждается. Есть живое Предание, которое уменьшает (не уничтожает!) необходимость иметь систематические сборники[14].
При этом здесь, если Предание условно приравнять к обычаю, может возникнуть возражение: ведь и государство признаёт обычай как юридическую норму. Но дело в том, что история гражданского права в Европе (по крайней мере, стран с романо-германской системой права) показывает неуклонное уменьшение влияния, значения обычая по сравнению с правом писанным.
В церковном же праве, основанном на фундаменте канонов, ситуация другая. Каноны являются действующими законами, большинству из которых больше полутора тысяч лет. Со времени принятия этих норм менялись эпохи, обстоятельства, но правила оставались теми же. И как следствие относительной неизменяемости канонов появилось такое явление как обычаи небуквального их применения и толкования[15]. Эти обычаи применения (или неприменения) канонов становились для самих канонов своего рода «преторским» правом (в ограниченном смысле, конечно), приспосабливавшим их нормы под обстоятельства времени, места и лиц[16]. Каноническое право в подобных условиях начинало приобретать довольно гибкий характер (вне рассмотрения здесь остаётся оценка этого явления)[17].
2) Тесно связанным с указанной выше причиной является то обстоятельство, что церковное право регулирует гораздо меньше отношений, чем гражданское право. Говоря проще: канонов меньше, чем законов, а следовательно и меньше нужды в систематизации права[18].
3) В Церкви, как уже было указано в п. 1, существует более почтительное, консервативное отношение к ранее принятым правилам, чем это характерно для гражданского права[19], - присутствует нежелание изменять даже их форму, что неминуемо придётся делать при кодификации права[20]. Нелегалистская практика применения канонов – это одно, а формальное изменение нормы права – это всё-таки другое. Первое мыслится как явление временное (хотя бы оно и веками продолжалось), как церковное домостроительство (икономия), как нечто тактическое, нормы же канонов – как нечто стабильное, стратегическое. В этом отношении, чего стоят формулировки, даже при различных подходах к толкованию, Трул. 2 и VII Всел. 1[21]!
4) Определённую трудность для кодификации представляет упомянутая вариативность канонов и их разнообразный состав (правила Вселенских, поместных соборов и Святых Отцов). И. П. Медведев приводит мнение немецкого учёного Г. Бека, который по этому поводу считает, что Трулльский собор, учредив «гетерогенный» корпус канонического права, исключил всякие возможности для византийского
права создать свой «Codex iuris canonici» с логически обоснованным распределением материала[22].
Ещё большую трудность представляет проблема объединения в одном тексте канонов и законов, а не простое параллельное их изложение, как это сделано в номоканонах.
Поэтому вместо кодификации история церковного права Византии пошла по другому, более простому пути: составления сборников с аппаратом поиска нужных правил (Номоканоны в 50 и 14 титулах)[23].
[1] Βαρθολομαίος Χ. Αρχοντώνης, αρχιμ. Περὶ των κωδικοποίησιν των ιερὼν των κανόνων καὶ των κανονικὼν διατάξεων εν τη Ορθόδοξω Εκκλησία // Ανάλεκτα Βλαταδών. № 6. Θεσσαλόνικη, 1970. Σ.18.
[2] Этот перевод выполнен Н. Заозерским (Заозерский Н. Происхождение и образование Византийского Номоканона // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1882. Ч. II. С. 107). Подлинник текста вступления см. в: Ioannis Scholastici Synagoga L titulorum / edid. Vladimirus Beneševič. München, 1937. T. 1. P. 4, 5.
[3] См. доклад: Оме Х. Новое издание актов Пято-Шестого Собора для серии «Acta Conciliorum Oecumenicorum» //XVЕжегодная богословская конференция ПСТГУ: материалы. М., 2005. Т. 1. С. 363–378.
[4] Отсутствие чёткой последовательности в изложении тем наглядно видно в обобщениях содержания канонов в книге шведского митрополита Павла (ΠαύλοςΜενεβίσογλου, μητροπολίτηςΣουηδίας. Ιστορική εισαγωγή εις τους κανόνας της Ορθοδόξου Εκκλησίας. Στοκχόλμη,1990): в изложении Апостольских правил (ibid. Σ. 121-122), I Вселенского собора (ibid. Σ. 145-146), даже в отредактированных в 419 г. правилах Карфагенского собора (ibid. Σ. 441-442) и т.д.
По поводу несистематизированности большинства источников корпуса канонов (правил Вселенских и Поместных соборов) можно предположить следующее. Их каноны (за исключением, пожалуй, правил Гангрского собора) представляют, вероятно, некое отражение происходившего обсуждения злободневных вопросов в том порядке, как это и происходило на заседаниях соборов. Во-первых, вопросы, которые предполагалось выносить на обсуждение, заранее не систематизировались в повестке собора. А во-вторых, решения записывались в том порядке, как принимались. Поэтому тексты канонов соборов, по сути, являются ни чем иным как их «деяниями», протоколами, а не обработанными систематизированными определениями.
В таком «протокольном» варианте записи решений главным является не принцип объединения однородного правового материала, а принцип хронологии, фиксирования факта. В пользу подобных предположений говорит характер составления правил Карфагенского собора. Составленные ранее 2-127 каноны (в нумерации Афинской Синтагмы) были изложены по хронологическому порядку принявших их до 419 года соборов, за исключением 5, 25-28, 34 и, вероятно, 29-33 правил (см. таблицу соотнесения канонов с утвердившими их соборами в: ΠαύλοςΜενεβίσογλου, μητροπ. Ibid. Σ. 470-474).
[5] Остроумов М. Очерк православного церковного права. Харьков, 1893. С. 243.
[6] Там же.
[7]Σπύρος Ν. Τρωιἀνος. Οι πηγές του Βυζαντινού δικαίου. Αθἡνα, 1999. Σ. 69.Об этом же говорит другой современный учёный Б. Штольт. Рассуждая о множестве сборников церковного права, он пишет: «The manuscripts preserve this material in a great variety of collections; each of them reflects the ideas of its compiler, since the Church never issued an authoritative Corpus iuris canonici» (Stolte, B. Justice: Legal literature // The Oxford handbook of Byzantine stidies; ed. by E. Jeffreys with J. Haldon and R. Cornack. Oxford university press, 2008. P. 694).
[8] Современный исследователь А. Г. Бондач сообщает, что в литературе считается, что в 920 г. Поместный собор в Константинополе признал общеобязательный характер редакции Номоканона в 14 титулах, принадлежащей святителю Фотию, хотя и не запретил применение иных церковно-правовых сборников (Еп. Никодим. Правила Православной Церкви с толкованиями. М., 2001. Т. I. С. 444; Щапов Я.Н.Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси в XI–XIII вв. М., 1978. С. 99 примеч. 187 (ссылки на А. В. Соловьева и С. В. Троицкого). По этому поводу он пишет: «Думается, что текст соборного постановления (τοῖς ἐν καταφρονήσει τιθεμένοις τοὺς ἱεροὺς καὶ θείους κανόνας τῶν μακάριων πατέρων ἡμῶν… ἀνάθεμα — «анафема пренебрегающим священными и божественными канонами блаженных отцов наших…» [Rhalles–Potles. T. 5. 1855. Σ. 10]), в силу слишком общего характера, не дает оснований для подобных выводов» (Бондач А. Г. Номоканон XIV титулов как памятник византийского церковного права. Тюмень, 2005. Диплом, машинопись. С. 37-38).
[9] Термин «кодификация» в данной статье понимается в узком смысле как переработка норм права по содержанию и их систематизированное изложение в новом нормативном акте (см.: Теория государства и права. Учебник для юридических вузов и факультетов / Под ред. В. М. Корельского и В. Д. Перевалова. М., 1997. С. 312).
[10] Παύλος Μενεβίσογλου, μητροπολίτης Σουηδίας. Ιστορική εισαγωγή εις τους κανόνας της Ορθοδόξου Εκκλησίας. Στοκχόλμη,1990. Σ. 440.
[11] Ярким примером такого сборника является «Корпус канонов» (IV в.), в русской научной традиции известный более как «Понтийский сборник».
[12] Остроумов М. Указ. соч. Там же. С. 248.
[13] Сказанное о единстве канонов не умаляется фактом «чеканки» Вселенскими соборами формировавшегося корпуса канонического права (например, Ап. 5 и Трул. 12, Неок. 15 и Трул. 16). Есть даже два случая, когда последующие Вселенские соборы изменили решения предыдущих (II Всел. 7 и I Всел. 8; Трул. 2 и I Всел. 5, IV Всел. 19). Подробнее на эту тему см.: Кнутов А., свщ. О неизменяемости канонов // http://www.bogoslov.ru/text/393089.html. Дата публикации: 24.03.2009.
[14] Подробнее об этом см. в другой статье: Кнутов А., свщ. Дополнение к статье «О неизменяемости канонов»: Почему неприменим к канонам позитивистский подход? // http://www.bogoslov.ru/text/416464.html. Дата публикации: 23.06.2009.
[15] О влиянии обычаев на применение правил говорят и сами каноны: Трул. 102, Васил. 3. Например, Трул. 102 оканчивается так: «Подобает нам и то и другое ведати [акривию и икономию, - прим. автора], и приличное ревности кающегося, и требуемое обычаем: для неприемлющих же совершенства покаяния, следовати преданному образу, якоже священный Василий поучает нас («᾿Αμφότερα τοίνυν εἰδέναι ἡμᾶς χρὴ, καὶ τὰ τῆς ἀκριβείας, καὶ τὰ τῆςσυνηθείας…») Данная фраза является почти точной цитатой из конца Васил. 3. Цит. по: Книга Правил святых апостол, святых Соборов Вселенских и поместных и святых отец. М., 2004. С. 116. Σύνταγμα τῶν θείων καὶ ἱερῶν κανόνων… Ἐν 6 τ. / Ἐκδ. ὑπὸ Γ. Ῥάλλη, Μ. Ποτλή. — Ἀθῆναι, 1852-59. Т. 2. 1852. Σ.550. Т. 4.1854. Σ. 100.
[16] Порой, эта связанность канонов с обычаями их применения (назовём это условно «обычностью» канонического права) шла в сторону внутреннего развития норм права при сохранении их буквы. Например, согласно канонам, I Всел. 12, Трул. 102 (в толковании о. И. Зонары и п. Ф. Вальсамона – ibid. Т. 2. Σ.550, 552-552), Карф. 7, 52 и др. назначение епитимьи и разрешение от неё находилось в введении епископов. Но в конце IX в. отлучение священником (а не только епископом) от общения – это уже норма церковной жизни (Bas. III, 1, 21. Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона / Рус. пер. Нарбекова В. Казань, 1899. Ч. 2.С. 302).
Другой формой «обычности» было, наоборот, простое неиспользование норм права. Например, правила о диакониссах IV Всел. 15, Трул. 14 остались в корпусе канонического права, но самих диаконис на историческом пути жизни Церкви не стало.
Кроме того, распространённой формой «обычности» стало неиспользование строгих санкций канонов и применение правил по икономии не для отдельных случаев, а по установившемуся обычаю. В этом отношении, например, святитель Филарет Московский в связи с распространившимися переходами монахов из одних монастырей в другие (что противоречило IV Всел. 4, Двукр. 4) считал неразумным становиться «тюремщиком» в той ситуации, когда «все дают бродить» (см.: Письма митрополита Филарета к викарию Московской епархии епископу Дмитровскому Иннокентию // Прибавления к изданию творений святых отцов в русском переводе. 1871. Ч. 24. Письмо № 57 от 08.01.1828. С. 485). Вообще тема связи канонов с обычаями их применения заслуживает отдельного исследования.
[17] Представляют интерес в этом отношении положения действующего Кодекса канонического права Католической церкви. В каноне 26 говорится: «Без особого одобрения правомочного законодателя обычай, противоречащий существующему каноническому праву или действующий помимо канонического закона, обретает силу закона лишь в том случае, если он на законных основаниях соблюдался непрерывно в течении полных тридцати лет; однако над каноническим законом, содержащим оговорку, запрещающую впредь вводить обычаи, может возобладать лишь обычай вековой или незапамятный». Канон 27: «Обычай — лучший истолкователь законов» (по-латински: «Consuetudo est optima legum interpes»). Кодекс канонического права. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2007. С. 56.
[18] Например, Сorpus iuris civilis с Институциями, Дигестами, Кодексом и новеллами по объему нормативных актов существенно превосходит состав Синтагмы в 14 титулах.
[19] См.: Бумис П. И. Авторитет и сила священных канонов // П. И. Бумис. Непогрешимость православия. Пер. с греч. М., 2001. С. 23-45. Следует отметить, что в римском праве также присутствовала высокая степень консерватизма (ius strictum – древнее неизменяемое право). Однако, например, в Древнем Риме это право легально корректировалось преторским эдиктом, а в Византии Василики заменили СIC святого Юстиниана. В каноническом же праве, несмотря на то, что в нём были определённые уточнения, такой подвижности, как в гражданском праве, нет.
[20] Что касается существующих синопсисов канонов, то эти переложения не имеют официального характера и являются лишь способом более удобного изучения и использования правил.
[21] Трул. 2: «Прекрасным и крайняго тщания достойным признал сей святый Собор и то, чтобы отныне, ко исцелению душ и ко уврачеванию страстей, тверды и ненарушимы пребывали приятыя, и утвержденныя бывшими прежде нас святыми и блаженными отцами, а так же и нам преданныя именем святых и славных Апостолов, восемьдесят пять правил… Согласием нашим запечатлеваем и все прочия священныя правила, изложенныя от святых и блаженных отец наших… Никому да не будет позволено вышеозначенныя правила изменяти, или отменяти, или, кроме предложенных правил, приниимати другия, с подложными надписаниями составленныя некиими людьми, дерзнувшими корчемствовать истиною. Аще же кто обличен будет, яко некое правило из вышереченных покусился изменити, или превратити: таковый будет повинен против того правила понести епитимию, каковую оно определяет, и чрез оное врачуем будет от того, в чем преткнулся».
VII Всел. 1: «… божественные правила со услаждением приемлем, и всецелое и непоколебимое содержим постановление сих правил, изложенных от всехвальных апостол, святых труб Духа, и от шести святых Вселенских соборов, и поместно собиравшихся для издания таковых заповедей, и от святых отец наших. Ибо все они, от единого и тогожде Духа быв просвещены, полезное узаконили. И кого они предают анафеме, тех и мы анафематствуем; а кого извержению, тех и мы извергаем, и кого отлучению, тех и мы отлучаем; кого же подвергают епитимии, тех и мы такожде подвергаем». Цит. по: Книга Правил святых апостол, святых Соборов Вселенских и поместных и святых отец. М., 2004. С. 69-71, С. 118-119.
[22] Медведев И. П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001. С. 80.
[23] Алфавитную синтагму иеромонаха Матфея Властаря, в котором была произведена определённая переработка правового материала, в этом смысле можно не принимать в расчёт, так как этот труд был целиком плодом частной инициативы и поэтому не имел даже того полуофициального статуса, который имели Синагога в 50 титулах и Номоканон в 14 титулах.