Тернавцев, Валентин Александрович (1866-1940) - чиновник особых поручений при обер-прокуроре Св. Синода, один из главных ораторов Религиозно-Философских собраний; работал над толкованием Апокалипсиса.
С.К.Маковский вспоминал: "всех затмивший из «светских богословов» Валентин Александрович Тернавцев стал главной фигурой среди интеллигентов, ревнителей православия на Религиозно-философских собраниях. Не будь его, вряд ли вышло бы что-нибудь из затеи, для того времени чрезвычайно трудно осуществимой. Он один сумел говорить с представителями церкви как свой человек, принадлежащий ей умом и сердцем, и таким же своим казался он и не церковным слушателям, далеко не разделявшим его безоговорочной веры. Он был соединительным звеном между теми и другими, отделенными друг от друга вековым взаимным непониманием, всеми несходствами умственных и бытовых навыков. Человек яркого ума, высокой духовности и непоколебимой нравственной воли, и до чего красочная фигура! Высокий, плотный, чернокудрый, красивый красотою южанина (мать была итальянкой); говоря на очень по-народному русском языке, не без славянизмов и церковного "о", он убеждал густым задушевным голосом и непосредственностью жеста, находил слова, чтобы сказать о самом "недопустимом" с традиционной точки зрения, не оскорбляя слуха затвердевших в суеверии иерархов" (С. К. Маковский. Портреты современников. М., 2000. С. 272-273).
Гиппиус вспоминала: "Богослов-эрудит, пламенный православный церковник, он происходил не из духовного звания. Русский по отцу - итальянец по матери; и материнская кровь в нем чувствовалась сразу. Так он был ярок. Яркость - главная, кажется, его черта. Молодой, высокий, плечистый, но легкий, чуть-чуть расхлябанный, - не по-русски, а по-итальянски, - с леностью в самых живых движениях, чернокудрый и чернобородый - он походил иногда на гигантского ребенка: такие детские бывали у него глаза и такой детский смех. А то чувствуется хитринка: себе на уме. Помню, как он пришел к нам в первый раз: сидел, большой и робкий, с мягкими концами разлетающегося галстука. Самое замечательное в нем - его талантливость; какое-то общее пыланье и неожиданные переливы огня. Оратор? Собеседник? Или пророк? И то, и другое, и третье; от пророка у него было очень много, когда вдруг зажигался он заветной какой-нибудь мыслью. Мог и внезапно гаснуть, до следующей минуты подъема. Самый простой рассказ он передавал образно, художественно, нисколько не ища этих образов, - сами приходили. Был ли умен? Трудно сказать. Его талантливость, яркость, его прекрасный русский язык - тоже не совсем "интеллигентский", - его упрямо-узкая, фанатическая, но глубокая и своеобразная трактовка некоторых идей, - как-то заслоняли вопрос об его уме. В Петербурге "кудрявый Валентин" появился с семьей не так давно. Жили они в маленькой бедной квартирке. Тернавцев нигде не служил. Был занят какой-то своей бесконечной работой по богословию, кажется, исследованием хилиастического учения».
- Н. Г. Чулкова. Валентин Александрович Тернавцев.
- Ю. Иваск. О В. А. Тернавцеве // Вестник РХД, 1981, № 134, с. 114-118.