Вопросом о феномене Лютера задавались многие историки ХIХ и ХХ веков – так что же можно сказать о нем нового? В ХХI веке традиционные медиа и их роль в нашей жизни радикально изменились и появились новые вопросы. Историк Эндрю Петтегри в вышедшей в 2015 году биографии Лютера рассматривает его не только как монаха, теолога, реформатора и переводчика Библии, но и как бренд. Для большинства биографов Лютера его тексты служат скорее иллюстративным материалом, Петтегри же, напротив, ставит их в центр своего исследования в качестве ключевого элемента бренда. Лютер был не только теологом и духовным лицом – он был медиафигурой.
Густав Стренга
В чем уникальность Мартина Лютера?
Думаю, уникально инстинктивное умение Лютера реагировать на события и выдвигать все новые и новые теологические аргументы в ответ на полемику, разворачивавшуюся вокруг его соображений. Кроме того, он невероятно эффективно воспользовался новыми возможностями, которые давало книгопечатание, – по сути, он создал новый тип теологии, доступной самой широкой публике.
То, что вы назвали «инстинктивным умением», он сам, скорее всего, назвал бы духом.
Несомненно. У него были довольно сложные представления о своейроли в этом мире и о борьбе, в которую он ввязался; со временем он сталсчитать ее борьбой между добром и злом, где на стороне Антихриста выступали папа с католической церковью, а он как посланник Бога, восстав против них, боролся со злом. Мне кажется, эта его теология вырастает из апокалиптических настроений, характерных для того времени; вообще в кризисные моменты в Средневековье и начале Нового времени довольно часто возникает идея о том, что человечество доживает свои последние дни. Но все это на самом деле не объясняет, как ему удалось осознать огромный потенциал книгопечатания – не только для привлечения новых сторонников, но и для защиты самого себя от католической церкви. После того как Лютер выступил против индульгенций, церковь была заинтересована в том, чтобы замять этот скандал, разобраться с Лютером без особого шума.
Силами ученых и священников.
Именно.
К книгопечатанию мы еще вернемся, а пока мне хотелось бы уточнить: но ведь видеть в папе Антихриста можно только в состоянии бредового расстройства, разве нет?
Я бы так не сказал.
Не сказали бы?
Нет. Существовала целая традиция критики папы, живая и разнообразная. Папа – князь, и, как у всякого князя, у него есть мирские интересы; в то же время папа – князь особый, потому что он может воспользоваться своим правом отлучать от церкви как мирским оружием.
Но ведь любому историку очевидно, что даже по самым строгим меркам христианской доктрины папа Антихристом не был. То есть либо это утверждение Лютера было чисто риторическим, либо он просто бредил.
Нет, я так не думаю. В Средневековье в определенные моменты были сразу два или даже три папы. Настоящим папой из этих трех мог быть только один, и поэтому папы, которые на самом деле папами не были, именовались антипапами. И разные европейские страны поддерживали либо папу в Риме, либо папу в Авиньоне, либо компромиссного папу. Для средневекового общества это было в порядке вещей.
Папа как Антихрист? Антихристу в Священном Писании и священном предании отводится весьма специфическая роль – в каком-то смысле он олицетворяет конец истории.
Именно. Так и есть.
То есть назвать папу Антихристом – не все равно что назвать его плохим человеком, антипапой или грешником. Назвать его Антихристом – значит заявить о конце истории.
Совершенно верно.
И при этом вы не считаете эту лютеровскую идею бредовой?
Нет, я не думаю, что он бредил – онтвердо придерживался традиций христианской веры. Хейко Оберман написал об этом целую книгу «Лютер – человек между Богом и дьяволом». Лютер жил в мире, где дьявол действовал ничуть не менее активно, чем Бог. В это все верили! И утверждение о том, что Рим оказался в руках злых сил, является просто развитием широко распространенных тогда политических взглядов. В какие-то моменты… Вот, скажем, Сент-Эндрюсский университет основал антипапа: в тот момент Англия поддерживала Рим, а Шотландия – Авиньон. Сегодня мы просто проскакиваем эти факты, но тогда… Рим был политической силой, машиной по высасыванию денег, но обладал и духовной властью. В средневековом обществе Рим играл сразу все эти роли, и многих это приводило в отчаяние.
Когда вы говорите, что Лютер знал, как извлечь из печатного слова максимум пользы, вы имеете в виду, что он умел манипулировать общественным мнением и политическими силами? Или же он просто следовал какому-то инстинкту, или подчинялся какой-то «духовной» силе?
Думаю, что этот талант Лютера объясняется его воспитанием: он вырос в очень прагматичной семье, жизнь которой была связана с промышленностью. Отец Лютера был горным инженером, то есть он представлял себе, как работать с металлом, понимал, где и как занять деньги, понимал, где можно, а где нельзя идти на риск. Все это оказалось очень важным, когда дело дошло до книгопечатания. Кроме того, он понимал, что будет воспринято широкой публикой, а что не будет. То есть будучи очень способным теологом, он в то же время был приходским священником, и этот его опыт проповеди простым людям оказался, на мой взгляд, очень важным. При этом он был человеком тонко чувствующим: любил живопись, сам музицировал, да и книгопечатание тоже воспринимал как своего рода искусство. То, что книгопечатание в Виттенберге находилось на таком низком уровне, когда он туда прибыл на заре Реформации, он, как мне кажется, воспринял и как оскорбление чувств в эстетическом смысле, и как опасность для своего движения. Потому что когда ты призываешь к переосмыслению первооснов веры, отклик определяется в том числе и внешним видом памфлета, в котором все это изложено. Виттенберг, пока туда не приехал Лютер, был мелким захолустным городком, ничего из себя не представлявшим, – крупными интеллектуальными центрами были Кельн, Базель, Аугсбург, Нюрнберг, Рим, Вена, Париж. Трудно было провозгласить Виттенберг центром нового интеллектуального движения, если от всего, что там печаталось, несло кустарщиной и провинциализмом! Чтобы на это движение вообще обратили внимание в мире, нужно было сделать виттенбергскую печатную продукцию красивой и удобочитаемой.
Когда вы называете дело Лютера «интеллектуальным движением», вы занимаете позицию внешнего наблюдателя – он сам никогда бы так не выразился.
Он понимал это как дискуссию внутри церкви, к которой он сам принадлежал; собственно, так оно и было поначалу. Наверное, он до конца жизни не осознавал, что фактически его деятельность привела к созданию противоцеркви. Скорее всего, он до самой смерти так и считал себя добрым католиком, предлагающим…
Реформировать церковь изнутри.
Да, изнутри церкви. Он просто считал себя добросовестным клириком.
Как вы думаете, если бы он узнал, что сегодня довольно большое число христиан именуют себя лютеранами, его бы это возмутило?
Мне кажется, Лютер представить себе не мог, что человечество так долго продержится. (Смеются.)Он действительно думал, что близок конец времен. Нам трудно вообразить, как было устроено мышление людей, по-настоящему веривших в то, что их жизнь – лишь краткий миг между сотворением мира и тем, что наступит после смерти. Мы свое существование сегодня так не воспринимаем.
Мне кажется, что даже при жизни Лютера далеко не все относились к этому с такой страстью.
Я бы сказал, что людей в то время очень и очень заботило, что станет с ними после смерти. Они думали об этом со страхом, с трепетом, с большой тревогой. Количество денег, тратившихся на приуготовление к тому, что будет после смерти (тратили, конечно, только те, у кого лишние деньги вообще были), свидетельствует о постоянном беспокойстве – не в последнюю очередь потому, что смерть в то время буквально поджидала человека за углом.
Но забота о том, что будет после смерти, и одержимость близящимся концом света – это ведь разные вещи, если не сказать больше.
Это разные вещи, но они пересекаются. Апокалиптические настроенияобнаруживаются практически в любом десятилетии XVI века, да и в XVII веке тоже. Они возникли не из-за Лютера, но Лютер задает систему координат – не только для понимания хаоса, в котором пребывал сам Лютер как верный сын своей церкви, но и для оценки необычайно жесткого давления, которое он испытывал после 1518 года. Не думаю, что Лютер надеялся пережить свой протест, а уж вернуться из Вормса, куда он ездил на встречу с Карлом V, он точно не рассчитывал.
Вы думаете, он был готов к тому, что живым он оттуда не приедет?
Он был готов к тому, что не вернется живым. Друзья молили его отказаться от этой поездки, и толпы, которые собирались по пути следования, чтобы увидеть Лютера, кричали ему то же самое. Мне кажется, он был готов умереть, а силы черпал как раз в теологических аргументах, о которых мы говорили.
Какое впечатление произвели на васматериалы, относящиеся лично к Лютеру? Его вообще хоть кто-нибудь понимал?
Было множество разных Лютеров, и каких-то из них можно понять. Как заметил один замечательный американский ученый, Лютер задел все возможные ассоциативные нервы немецкого общества: он умел разговаривать с людьми о том, что их беспокоит. Его обращение к немецкой знати – важный в этом отношении пример. Он обращался в том числе и к мирским вопросам, а также к вопросам, в которых мирское и богословское соприкасались. Представьте, что вы бургомистр большого немецкого города. Вас наверняка раздражает влияние церкви на городскую жизнь: церкви может принадлежать десятая часть всех городских владений, в городе может находиться множество церковных институций, церковь может распоряжаться школами и больницами, она может не платить местные акцизы, что, конечно, больше всего возмущает… И тут к вам приходит человек, который говорит, что никакого Чистилища не существует и что Бог давно уже сам решил, кто из нас спасется, а кто нет, и что спасение никак не зависит от добрых дел, которые ты творишь, и что, соответственно, все деньги, потраченные на погребальные литургии, все деньги, оставленные на отправление заупокойных служб, просто выброшены на ветер. Эта новость невероятно заинтересует князей и власти больших городов. Услышав ее, они окинут взглядом церковные владения и обязательно скажут себе: если во всем этом нет ни малейшего духовного смысла, из этой собственности можно извлечь какую-нибудь пользу! Реформация приводит к крупнейшему (до французской и русской революций) перераспределению земель – это масштабнейшая реорганизация мирской жизни, и возможной она стала именно благодаря лютеровской теологии. Это только один пример, показывающий, как лютеровская мысль находила путь к представителям определенного класса. Для других Лютер был просто пастором, и часто сторонники призывали его уделять больше внимания как раз учительству, простым размышлениям над Библией, разъяснению «Отче наш» и десяти заповедей. Многим такие вещи казались гораздо более убедительными, чем полемика, в которую вступал Лютер. Работы, в которых он поносил врагов-католиков и осыпал бранью оппонентов, пользовались наименьшей популярностью среди его сочинений. Народу такой Лютер был не близок.