Эсхатологическая проблематика всегда находилась в фокусе русской религиозной мысли. «Русская мысль сплошь историософична, она постоянно обращена к вопросам о «смысле» истории, конце истории и тому подобном. «Эсхатологические концепции XVI века перекликаются с утопиями XIX века», — пишет В. Зеньковский[1]. Многое было сказано о смысле истории, конечных судьбах мира, проблеме вечных мук, мессианском значении церковного народа, а также о связи эсхатологического сознания с понятием святости, путь к которой неразрывно связан с духовным предощущением Второго Пришествия и воскресения из мертвых. Будучи устремлена к вечности, святость живет в Церкви, которая сверхнациональна и всемирна, однако каждый народ обладает неповторимой духовной традицией, духом, который выражается в жизни святых, идущих в истории своим уникальным путем становления[2]. Эсхатологические умонастроения народов, таким образом, всегда имеют индивидуальные оттенки, будучи обусловлены уникальным историческим бытием Поместных Церквей, поэтому можно говорить о русском эсхатологизме, греческом, сербском и так далее.

Богатая и глубокая русская духовная традиция способна предложить много ответов пытливому уму. Некоторые подходы к богословским проблемам современности, например, были рассмотрены святителем Филаретом (Дроздовым) уже в XIX веке. Однако следует заметить, что полнота наследия русского богословия до конца не определена, работа по собиранию и публикации имеющихся текстов ведется и вряд ли в скором времени завершится[3]. Особый интерес, таким образом, могут представлять ранее не известные тексты, способные дополнить религиозную мысль новым содержанием.

В этом году исполняется 140 лет со дня рождения протоиерея Понтия Рупышева, подвижника благочестия Православной Церкви, богословское наследие которого можно отнести к контексту русской религиозной мысли 1-й половины XX века. В настоящее время оно уже публикуется для широкого круга читателей. Его труды в немалой степени посвящены истории Церкви и размышлениям о ее смысле.

Прот. Понтий нигде не приводит историософские идеи в систематическом изложении, однако можно предположить, что таковое имелось, в той или иной мере, в представлении самого священника. Во всяком случае, датировки источников свидетельствуют о том, что на протяжении нескольких лет он постоянно возвращался к этому вопросу, фиксируя свои мысли в дневнике, развивая и дополняя их новыми замечаниями[4].

Из совокупности записей, посвященных эсхатологической теме, в сопоставлении с аскетическими размышлениями, можно сделать вывод, что фундаментом историософских идей протоиерея Понтия Рупышева является высокая духовная жизнь, в опыте которой он осмысливает историческое бытие Церкви. Основным же источником идей, связующих Откровение и историю Вселенской Церкви, для отца Понтия является книга Откровения Иоанна Богослова[5].

В центре христианской истории протоиерей Понтий видит Святую Церковь, которая есть продолжающееся царствование Христа и Царство Духа, начавшееся от сошествия Его на святых апостолов. Царствование Христа в Церкви проявляется во всех ее учреждениях — священнодействиях, таинствах, обрядах, через лиц, правила, установления, обстоятельства, поэтому все относящееся к человеку в Церкви необходимо, по мысли отца Понтия, принимать как от Христа, приводящего ко спасению, освящению и облагодатствованию. Живущие со Христом ради него страдают и подвизаются, обретая полноту жизни и наследие в Нем через крестоносный подвиг.

Закономерность исторического процесса обусловлена Промыслом Божиим, ведущим человека в Церкви к совершенству и вечному спасению. Размышляя о тайне Промысла в истории, отец Понтий не формулирует единообразный алгоритм, детерминирующий исторический процесс, подобно тому, как это имело место у схоластов Средневековья. Наоборот, он считает, что, хотя человеческому разуму отчасти и присуща определенная проницательность в отношении будущих событий, ему совершенно невозможно предугадать именно промыслительные действия Бога, выходящие за рамки законов бытия этого мира. В нескольких местах своего дневника он оговаривает, что целый ряд таких бытийных вопросов закрыт для человека, однако некоторое знание дано в Откровении и этому знанию можно приобщиться в духовной жизни: «Победные действия Его [Творца – А.Ш.] никто никак предугадать не может, ибо они выходят за пределы законов бытия. Лишь Сам Господь может открыть о них Своим избранникам. Это и есть прозорливость святых»[6].

Историческое бытие Церкви отец Понтий делит на периоды, типологически соотнесенные с семью церквями Откровения святого Иоанна Богослова. Сменяя друг друга, периоды охватывают всю историю Вселенской Церкви, включая апокалиптические события будущего, развертывающиеся в последней, Лаодикийской эпохе. Установление четких границ периодов, о которых говорит отец Понтий, в их соответствии историческому времени для нас представляется задачей непростой. На протяжении нескольких лет он по разному определял границы периодов, что предположительно свидетельствует о том, что цельное представление об эпохах появлялось постепенно. Однако приблизительные границы эпох все же усматриваются. Так, например, первый и второй периоды — время царствования языческих царей, периоды апостольства и мученичества, что, очевидно, соответствует первым трем векам христианства. Третья эпоха — период Вселенских Соборов, время борьбы с ересями и выявление Истины в ее догматических подробностях. Четвертый — патриархальный, очень продолжительный, который начинается с 842 г. и заканчивается в XVIII или XIX веке. В этот период включается история Русской Церкви, которая и становится далее основным предметом историософских размышлений отца Понтия. Пятый период — время упадка веры и благочестия, тонкое действие разрушительных сил (Толстой, революционеры). Шестой период, Филадельфийский, открывает русская революция. Это время свободного действия зла, но также и период особой святости и духовной свободы Святой Церкви. Седьмой период, Лаодикийский, — заключительный, судный над Церковью.

Чередование периодов истории Вселенской Церкви обусловлено духовной закономерностью, отражающей, как считает отец Понтий, семь этапов духовной жизни подвижника. Или по-другому — в жизни аскета, идущего путем достижения совершенства, духовные дары усваиваются в той же последовательности, в какой эти дары ниспосылаются Церкви в эсхатологических эпохах. Принципиальное понимание этой взаимосвязи иллюстрирует следующая мысль протоиерея Понтия: «Как в жизни отдельного подвижника сперва  бывают  при  начальных  подвигах  полеты  мысли  религиозной  и  духа,  иногда  и  обманчивые,  потом при усилении подвига истощание плоти, соединяющееся со смятением мысли и души, потом утверждение души духом во благодати  Божией, затем смерть её для  всего  земного, далее  воскресение её по духу, соединенное свыше естественным состоянием, приводящее, наконец, к небесному  состоянию её, — так и в жизни Святой Церкви на земле есть: Первый период её — апостольский, полета  духовного души во всех отношениях; Второй — мученический, истощание плоти её; Третий — исповедническо-учительный, смятения мысли и души при одухотворении её; Четвертый — патриархальный, воспитания во благодати Божией; Пятый — очистительный, вводящий в свободу духа при тяжких для сей цели скорбях; Шестой — славного Воскресения для свидетельства на земле Божественной Истины; Седьмой — небесный, в котором ей уже нет места на земле из-за крайней ожесточенности зла:  Апок. 2 и 3»[7].

В каждой эпохе присутствует то, что можно назвать вызовом времени — специфическое действие злых сил, в разное время имеющих свой особый образ борьбы с человеком, вплоть до насилия над ним. В то же время сила Божия в виде даров благодати ниспосылается в это время человеку для противоборства злу. Отец Понтий замечает, что благодать дается человеку более обильно, нежели требуется для победы над злом, в чем проявляется крайнее милосердие Бога к человеку. Цель духовной жизни — совершенство, проявляющееся в полноте даров Святого Духа, даруемой Церкви на протяжении всех эпох.

Спасительное действие благодати посылается верующему через послушание церковным уставам, вероучению Церкви, священнодействию и, что интересно, по мысли отца Понтия, через подражательную первым христианам жизнь, которой эти все установления и служат. Здесь можно увидеть указание на общинное измерение церковной жизни, в котором проявляется реальность Церкви как тела Христова. Община как историческое проявление Церкви, объединяющее верующих в Евхаристии, является местом спасения и, что важно, местом ожидания грядущего Христа. Спасительный круг, ограждающий сознание христианина, есть устав Святой Церкви и хранение простоты веры в подражание верующим апостольских времен. Этот момент, очевидно, тесно связан с личным опытом самого отца Понтия как пастыря и духовника Михновской общины, подвижнический образ жизни которой во времена его руководства и позднее удивлял многих современников. Из дневниковых записей отца Понтия следует, что организацию общинной жизни он напрямую связывал с подражанием первохристианской общине, упоминаемой в книге Деяний святых Апостолов Нового Завета (оговаривая, впрочем, что духовной жизни более важна не форма, а дух веры и разум, путь к которым лежит через исполнение заповедей и к которым установления Церкви руководствуют)[8].

Интересно, что отец Понтий несколько раз упоминает антихриста и близкую кончину мира, ближайшими предвестниками которых являются большевики, однако в целом его идеи окрашены светлой уверенностью в торжестве Истины, и даже фон апокалиптических настроений последних эпох не затемняют ощущения торжества и духовного величия Святой Церкви, преодолевающей все козни диавола. Во всех писаниях отца Понтия красной нитью проходит мысль, что духовная победа над грехом и диаволом, безусловно, возможна для искренне верующего человека. Что касается большевиков, то прот. Понтий уверен в неизбежности уничтожения большевистского режима, которое, согласно его историософской идее, должно было произойти в силу особого назначения русского народа — хранить православие, что должно понимать именно как подвиг духовной жизни. Большевизм в этом смысле имеет инструментальную функцию — он есть временное попущение для оживления духа подвижников благочестия, которым дается от Бога и соответствующая подвигу благодать. Или, иными словами, большевизм есть проявление зла в конкретный период, который побеждается противоположными ему дарами Духа. «То, что происходит сейчас в России с безбожной пятилеткой, есть показатель того, чего Господь и от нас ожидает — подвига веры и благочестия», — пишет отец Понтий. Такими дарами для Пято-Шестого периода, времени смуты и революций, называются: дух истины, правды, любви и святыни[9]. В другом месте он пишет, что большевикам никогда ни в чем не удастся преуспеть, поскольку царство зла, которое они являют в своем лице («собирательный антихрист»), разрушительно в самом себе и для себя, поскольку противится Святому Духу — источнику жизни всего существующего и созидательному началу. Крушение большевизма протоиерей Понтий Рупышев предсказал в 30-х годах XX столетия, когда в СССР тоталитарная идеология только набирала обороты. 

Интересно, что в первой половине XX века схожие мысли можно было услышать у других ярких проповедников. Так, в 1932 году будущий святитель Николай Сербский в день памяти святого равноапостольного князя Владимира произнес удивительную по своей глубине проповедь. Призывая сербский народ сострадать мучимой большевизмом России, святитель разделил всю историю Православной Руси на семь периодов, связав их типологически с семью таинствами Святой Церкви. Смыслом истории святитель Николай назвал очищение духа от всего земного и прилепление к Царствию Небесному, к чему и ведут многие страдания. При видимом порабощении народа, по мысли святителя, они очищают дух и теснее соединяют со Христом, и этим русский народ становится подлинно святым в Боге, готовым к миссии борьбы с возрождающимся язычеством, поднимающим рога на всех пяти континентах[10].

Сравнив эсхатологические идеи святителя Николая и протоиерея Понтия Рупышева, можно увидеть много общего. Начала их заключительных периодов практически совпадают: революция и убийство царя Николая. Та же духовная цель периода — очищение русского народа. Православие по существу крестоносно, пишет отец Понтий в дневниках, и только будучи таким оно отвечает своему предназначению. Если же его природа искажается, то необходимо очищение через скорби. Большевики, таким образом, есть промыслительное наказание для духовного очищения. По мысли отца Понтия, этим очищением обеспечивается миссия русского народа в мире — привлечение к Богу всех народов: «Отечество русского народа — Небо, ибо его общественное и государственное бытие началось от принятия им Православия при святом князе Владимире. Вот это наитие на него Святого Духа, действующее в нем до сих пор, привлекает к нему все другие народы»[11].

Идея мессианского служения русского народа отразилась в трудах многих православных мыслителей XX века (Н. Бердяев, Н. Лосский, И. Ильин, Г. Флоровский), исторической судьбой которых стало изгнание из Отечества. Покинув свой дом в годину большевистских гонений, русский народ в лице эмиграции действительно невольно стал миссионером, несущим свет православной веры в приютившие его страны. «Мы не в изгнании — мы в послании», — говорили многие. Любопытно, что самому большевизму в трудах мыслителей отводилась та же апокалиптическая роль, которая ранее в древнерусской книжности относилась к любой организованной силе, ставившей задачу глобального уничтожения христианского народа, с той разницей, что теперь этой силой становились родные по крови, но не по духу люди, убивавшие своих братьев за веру в Бога. Остается добавить, что отец Понтий и будущий святитель Николай (Велимирович) также разделили судьбу многих своих современников, будучи изгнанными из своего Отечества, и оба после себя оставили ценное духовное наследие, привлекающее умы и сердца к православию.

Из вышесказанного видно, что периодизация отца Понтия является несколько условной, что следует, отчасти, из неопределенности хронологических рамок эпох. В разных текстах в разное время отец Понтий по-разному определяет границы тех же периодов. Как уже было сказано, возможно, это произошло потому, что представление эсхатологических идей складывалось у него постепенно (это предположение косвенно подтверждается датировками источников). Возможно, окончательный вариант периодизации мог просто не сохраниться. Известно, что некоторые его рукописи были утрачены во время Второй мировой войны. Более того, по мнению исследователей, подобные периодизации, являясь отражением личных духовных интуиций подвижника, вообще не поддаются научной верификации[12]. Тем не менее в эсхатологической концепции отца Понтия важны отнюдь не времена и сроки, а возможность исследовать именно «науку из наук» — пути духовного мышления. Отец Понтий предельно откровенно фиксировал в своих дневниках свой личный путь к святости и духовному совершенству, плоды которого в наше время более чем очевидны. Поэтому подлинная ценность периодизации заключается не в историческом, а именно в духовном плане, масштабно, но и детально выявляющем действие нравственного закона в душе подвижника и во всей истории Церкви.

В заключение скажем, что данная статья, носящая лишь ознакомительный характер, только приоткрыла круг идей протоиерея Понтия, касающихся осмысления истории Церкви, и нисколько не претендует на полноту исследования. Его эсхатологическая периодизация, будучи обращена к будущему, включает и нашу эпоху в свой цикл, вписывая таким образом судьбы современных христиан в духовный подвиг Церкви, живущей ожиданием Пришествия Господа. Это делает богословское наследие отца Понтия значимым для современного исследователя. Особенными чертами его писаний можно назвать то, что в них присутствуют исключительная радость о Господе и непоколебимая уверенность в торжестве Истины в Церкви на протяжении всей Ее истории, дарующие великую надежду всем верующим.