Когда приближается крупный церковный праздник – как правило, предваряемый постом – находится время и для уборки в святом углу. В этом году как-то особенно остро ощутилось несоответствие между обилием имеющихся святынь – и их реальным местом в жизни.
Начнем с самого главного для молитвы – икон. Что есть икона? Не вдаваясь в глубокий богословско-искусствоведческий анализ, можно просто сказать: это молельный образ. То есть икона – изображение того, кому молятся. А как быть, когда перед этим изображением практически никогда не молятся? И не потому, что не хотят или как-то сознательно игнорируют изображённого святого. Просто потому, что икон данного святого – не одна, не две и даже далеко не три. А множество. Всех размеров, форматов, вариантов исполнения, на бумаге, на картоне, на дереве, на оргалите и т.п. И половина из них – одного и того же иконографического извода. Благодаря современным полиграфическим технологиям уменьшить или увеличить до любого размера – и напечатать многотысячным тиражом – не проблема. Как правило, появляются эти иконы в доме из самых лучших побуждений дарителей. И благочестиво поставляются в святой угол. Настаёт момент – и очередная партия священных изображений заставляет собой предыдущие, и так до следующей ревизии.
В итоге, как это ни парадоксально, икона перестаёт выполнять свою – не побоюсь этого сказать – единственную функцию: быть молельным образом. Она становится чем угодно – памятным знаком о посещении монастыря, памятью о дарителе, в самом худшем варианте – «священной вещью», православным «оберегом» – стоящим, а то и просто лежащим стопочкой где-нибудь в глубине серванта, среди праздничной посуды и рюмок, рядом с хрустальными зайчиками и фарфоровыми поросятами. Неблагочестиво? А то!
Если внимательно всмотреться в наши святые углы, можно заметить, как все иконы достаточно чётко делятся на две категории: те, которым молятся, к которым обращаются – и те, которые «присутствуют» при молитве. Естественным образом, к категории первых относятся прежде всего «фамильные» иконы, доставшиеся от прабабушек и прадедушек, которые уже сами по себе – семейная реликвия. Потом следуют крупные иконы, размер которых предполагает возможность хотя бы увидеть глаза изображённого. А вот дальше список можно и не продолжать, поскольку какой-либо классификации он уже не поддаётся.
Вглядываясь в наши домашние самодельные «иконостасы», невольно задаёшься вопросом: а кому здесь молятся? Ответ может быть сразу и неочевиден: вроде бы всем и молятся! А на самом деле во время молитвы глаз блуждает от одного образа к другому, от другого – к третьему и далее по кругу. Потому что все иконы – равночестны, равнозначны, равно-святы. Но разве не одной из главнейших «функций» священных изображений является именно помощь в сосредоточении, нерассеянном молитвенном предстоянии – очень интимном и сокровенном разговоре, диалоге между молящимся – и тем, к кому обращены воздыхания?
Ситуацию усугубляет и художественный уровень икон для «массового потребления». Не буду говорить о многоцветных рюшечках и блестяшечках из цветной фольги вкупе с конгревом (выдавленным объёмным изображением), которые по умолчанию превращают любой, даже кисти гениального автора, образ в «вещь софриканского происхождения». Речь о том, что при всём бесконечном изобилии изображений в наших иконных лавках подавляющее большинство их не передают даже в гомеопатическом разведении ту духовную реальность, о которой веками свидетельствуют настоящие иконы. Можно ли называть иконой такую картинку со святым, для молитвы перед которой верующему необходимо предпринимать существенные аскетические усилия, принуждая себя поверить, что этот святой и правда мог так выглядеть – ну, наверное, если только в период своего крайнего духовного упадка...
При механическом изменении размеров икон они зачастую превращаются в нечто невообразимое. Не надо быть экспертом в иконоведении, чтобы увидеть, как изменяются пропорции основных частей тела на миниатюре, аналойной иконе и двухметровом образе из иконостаса. И не только пропорции – но и сам принцип формирования изображения, роспись ликов, разделка одежд и многое другое. И как только этот плод священноделания, теургии, попадает в полиграфическую мясорубку – в результате мы имеем вовсе не «реплику» иконы, а опошленное, изуродованное цветной фольгой, расклонированное во всех размерах, изображение чего-то святого. У которого есть всего лишь одно достоинство – продаётся неплохо.
Когда-то в Греции мне рассказывали, что для освящения иконы нет какого-то особого чина: написанный образ просто приносится в храм и ставится рядом с иконостасом для молитвы. Таким образом происходит таинственное принятие иконы церковной общиной, Телом Христовым, если это изображение помогает молиться, изображённое соответствует тому, кто невидимо предстоит в сонме святых. И эта церковная рецепция образа по сути и является его легитимизацией для внебогослужебного использования: через сорок дней икона торжественно передаётся владельцу, и эта невидимая, но очевидная связь домашней молитвы с храмовым богослужением уже никогда не прерывается. Остаётся только вспомнить традиционный лейбл на нашей церковной продукции – «Всё освящено!» – вместе с окропляемыми святой водой огромными фурами церковной утвари – как разница в религиозной ментальности становится слишком очевидной.
Как ни грустно это осознавать, но мне всё больше кажется, что мы уже давно находимся в активной фазе нового иконоборчества. Ведь девальвация значения и места иконы в жизни христианина – это тоже одно из последствий общей секуляризации, десакрализации в том числе и храмового пространства, и пространства личной духовной жизни, частью которого являются наши домашние молельные места. Что нужно сделать для того, чтобы вместо этого избытка освященных изображений в домах стали появляться настоящие иконы – которыми бы дорожили, которых бы стыдились, с которыми бы шли по жизни, которыми бы благословляли детей, которые бы и выносили в первую очередь из дома при пожаре – вопрос открытый. Но то, что это «благочестивое мельтешение» как-бы-священных изображений является следствием такого же внутреннего религиозного устроения – похоже, в доказательствах не нуждается.