С Даниилом Сысоевым я познакомился во время вступительных экзаменов в Московскую духовную семинарию. Мы оба поступили в семинарию в 1991 году. В том году в семинарию поступили многие весьма незаурядные люди, в том числе будущие преподаватели Московской духовной академии: Сергей Елисеев, Сергей Азовкин, Максим Кравченко, Михаил Соколов (ныне игумен Мелетий), Владимир Шмалий, также Виталий Ермаков (ныне ректор Петербургской духовной академии епископ Амвросий). Даниил Сысоев выделялся среди всех своей живостью. Когда большинство абитуриентов нервно ожидали приема инспектора иеромонаха Всеволода (Варющенко) и старшего помощника инспектора В.А. Смирнова, Даниил постоянно завлекал кого-нибудь разговорами на богословские темы. Он всегда был очень активный, непоседливый.
Я не часто общался с Даниилом, но несколько раз разговаривали довольно долго, и я имел возможность составить о нем своем мнение. Однажды мы проговорили всю ночь. Это было, когда мы учились во втором классе семинарии и дежурили вдвоем на территории вокруг семинарского корпуса. Даниил заговорил о святом Ипполите Римском. Потом поговорили на другие темы: богословские и церковно-исторические. Видно было, что он еще до семинарии много читал. Я отметил, что он хорошо знаком со сборниками «Богословские труды» и с богословскими статьями в «Журнале Московской Патриархии». С ним можно было спорить, это его не раздражало. Он вообще был очень доброжелателен. Я еще заметил, что Даниил человек с чистыми помыслами. Еще помню, что он очень хотел быстрее начать служение Церкви в священном сане.
В юности Даниил, как мне вспоминается, не был чужд крайностей в суждениях. В крайностях его обвиняли и позже. Не соглашусь с этим. Мне кажется, что он, придя в зрелый возраст, как раз чуждался крайностей. Да и всегда для него на первом месте было учение Церкви, а не самоизмышления и не модные богословские веяния.
Нередко он высказывал публично свой взгляд на актуальные проблемы церковной жизни.
Еще одна черта о. Даниила – он был очень смелым. Эта смелость, можно сказать предание себя на волю Божию, наложила сильный отпечаток на его церковное служение.
В последние годы я видел его крайне редко. Обычно случайно сталкивались где-нибудь. Помню, что последний разговор у нас был по поводу одного забавного исторического подлога. О. Даниил как всегда был радостный, разговорчивый. Он очень любил свою жену, говорил о ней часто и с большой любовью. Венчался он, насколько я помню в храме преподобного Иоанна Лествичника.
Вечная память убиенному иерею Даниилу! Да прославит его Господь во Царствии Своем!
Сергей Александрович Пантелеев, преподаватель Николо-Угрешской семинарии
Первая неделя сентября 1991 года. В актовом зале Московской академии все поступившие слушают лекции «светил» академической науки (этот обычай, введенный владыкой Питиримом, жив до сих пор). Вот инспектор семинарии отец Всеволод, призывающий не прилепляться душой к лаврскому пению, чтобы по возвращении на приход душа не поверглась в глубокое уныние (отец Матфей был в силе!). Вот отец Николай Резухин, тогдашний заведующий ЦАКом (трагически погибший на Духов день в девяносто пятом году) приобщает студентов к сокровенному смыслу христианского искусства. Вот кто-то в костюме, с довольно высоким голосом, пришел читать лекцию «вместо» профессора А.И. Осипова, говорит, что видел только что в городе слона под лаврскими стенами. Вот уже не молодой, но энергичный К.Е. Скурат... Сначала идет лекция, потом вопросы. Вопросов было, конечно, не много, и о чем они были вспомнить уже вряд ли возможно.
Позже мы узнали, что в основном их задавал будущий отец Даниил Сысоев. Даниил как-то сразу, наряду еще с некоторыми студентами, выделился из общего числа первоклассников (именно «классами» тогда именовались курсы семинарии). Точнее, он был заметен уже во время вступительных экзаменов, в часы томительных ожиданий собеседования с бесчисленными, как тогда казалось, инспекторами и проректорами. В это время он тоже задавал вопросы поступавшим вместе с ним. Вернее, помню один: «А чем рождение Сына отличается от исхождения Святого Духа?..»
Таким он помнится и во все годы совместной учебы – до лета девяносто пятого. Он был одним из тех, кто живо интересовался богословскими проблемами, продолжал задавать вопросы, сам много читал. Он знал зачем пришел в Семинарию. Как-то в разговоре, еще, верно, классе в первом, Даниил сказал, что одна из целей его прихода в Семинарию – это обретение возможности пользоваться академической библиотекой. Позволю при этом напомнить ту ситуацию с религиозной литературой, которая существовала в те годы. Так, например, автору этих строк до поступления в семинарию довелось держать в руках только две книги о вере и о Боге, если не считать храмовой литературы и уникальной случайности в виде личной библиотеки дедушки, состоящей из книг еще дореволюционных...
Даниил действительно читал много. При этом любовь к чтению сочеталась с хорошей памятью. Читать он мог одновременно несколько книг. По его собственно признанию, первоначально он читал без всякой системы, но потом стал систематически изучать различные вопросы богословия, истории Церкви. Мне он запомнился больше как «специалист по каноническому праву». Дерзну предположить, что любовь к канонам была проявлением его любви к Церкви вообще. Сам он во главу всех книг ставил Библию. Насколько помню, он прочитал ее еще до поступления в семинарию, возможно не один раз. Классе в первом он сетовал, что ни разу не прочитал полностью ее на церковнославянском языке... Уже позднее, классе во втором или третьем, мы как-то вновь говорили о Священном Писании. Даниил тогда сказал, что его заветная мечта – уехать на время в уединенное место, взяв с собой только Библию.
При всем этом он не был из разряда тихих студентов. Он был человеком живым, не прочь поговорить и пошутить. В вопросах спорных он, насколько помню, часто сразу вступал в полемику. Иногда даже поражало его дерзновение, «смелость на все дерзающей мысли» (как сказал однажды Л.П. Карсавин). Не во всем с ним можно было согласиться, иногда хотелось, чтобы он тоже «сел и подумал»...
Однако не всякому дано время «сесть и подумать». Отец Даниил будто бы предчувствовал это, разворачивая свою огромную деятельность... Однако причина, скорее, не в этом, а в той любви к Церкви, которую он имел. Он как-то сказал, что одна из бед нашего христианского общества – теплохладность, приводя при этом слова из Откровения (и это в начале девяностых, когда память о «недремлющем оке» государевой власти была очень жива, поколение молодых священников и просто мирян, не знающих что такое советская власть еще не выросло). Видимо, в его душе всегда звучало это предостережение «Свидетеля истинного и верного», к которому, полагаю, стремилась душа его. Это стремление выражалось и в том, что еще будучи студентом, он причащался каждое воскресенье, а иногда и чаще.
Расставаясь после разговоров или чаепития, он часто говорил словами Апокалипсиса: «Побеждай!» Теперь он простился с нами надолго. Но пусть эти слова всегда будут в нашем сердце, будут призывом к подлинной победе.